***
Бенедикт подхватил завалившегося ученика под мышки, бросив меч на трап и безвозвратно утеряв его в воде причала. О потере оружия, прошедшего с ним долгий путь, он сейчас не сожалел — куда больше его волновало, что удар вышел слишком сильным: затылок ученика кровоточил.
— Проклятье, — прошипел Бенедикт, стаскивая обмякшее тело Киллиана Харта на сушу.
Подозвав одного из солдат, Бенедикт приказал отнести Киллиана в ближайший трактир. Оставалось лишь надеяться, что упорный ученик пробудет без чувств достаточно долго, чтобы не пробраться на корабль вновь.
— Прости, Харт, — скорбно произнес Бенедикт, когда ученик пропал из виду. — Я не могу выполнить твою просьбу. Может, когда-нибудь ты поймешь.
Постояв еще немного на причале, понурив плечи, Бенедикт Колер поднялся на корабль.
Через полтора часа гавань можно было назвать опустевшей — если бы у кого-то повернулся язык сказать такое о Леддере.
***
Первым, что услышал Киллиан Харт, был его собственный стон.
Ком тошноты подкатил к горлу тотчас же, и тело само повернулось набок, исторгнув все содержимое желудка наружу. Миг спустя Киллиан сумел сфокусировать зрение и понять, что его вырвало на дощатый пол. Поначалу ему показалось, что пол качается, и он вообразил, что находится в каюте. Затем память начала постепенно восстанавливаться, тупая боль сосредоточилась в области затылка, а качка унялась вместе с тошнотой.
Это не корабль. Я не на корабле, — промелькнуло в голове Киллиана.
Он подскочил… точнее, ему так показалось. На деле он медленно, покачиваясь, поднялся с кровати. На то, чтобы удержать равновесие, ушло довольно много сил. Киллиан пытался вспомнить подробности произошедшего.
Он помнил, как Ренард проскользнул на корабль. Помнил, как Бенедикт согласился взять его на борт. Помнил, как начал подниматься по трапу… а затем был удар. Сильный, бесы его забери. Рукоятью меча по затылку. Киллиан невольно поморщился и тронул больное место. На затылке запеклась кровь, хотя рана, похоже, уже не представляла опасности. Впрочем, она могла бы быть тяжелее, если б не его ускоренное восстановление.
Дверь незнакомой комнаты, обставленной просто, но привлекательно, открылась. На пороге появился мужчина. На вид он был постарше Бенедикта Колера. Каштановые волосы тронула заметная седина, вокруг глаз и в уголках губ уже скопилось множество морщинок. Ему было около пятидесяти пяти… может, даже старше.
— Тьфу ты! — Мужчина, не церемонясь, сплюнул прямо на пол и указал на лужу рвоты возле кровати. — Клянусь богами, парень, если б за тебя не заплатили, я бы заставил тебя самого тут все вычищать!
Киллиан непонимающе огляделся.
— Где я? — нахмурился он, игнорируя тупую боль в затылке. — Как я сюда попал?
— Да уж не на своих двоих, это точно! — фыркнул мужчина. — Принесли тебя. Оставили тут, попросили за тобой приглядеть. Пока ты тут бездыханный валялся, я даже лекаря приглашал, но тот сказал, что помощь тебе не нужна, так оправишься. Хотя крови я за тобой тут уже почистил. А теперь еще и это. — И незнакомец вновь сплюнул на пол.
Киллиан скептически приподнял бровь, но замечания о несовместимости этих плевков с любовью к чистоте предпочел не высказывать.
— Так… где я? — Он беспомощно посмотрел в окно, откуда открывался вид на гавань. Там было все так же людно, но множество кораблей, которые он видел, прибыв в Леддер, отсутствовало. — И как давно я здесь?
— Да уж скоро солнце сядет, — хмыкнул мужчина. — А вот то, что ты лучшего трактира в Леддере не знаешь, стыдоба! — Он сложил руки на груди. — «Брандис» мы зовемся. Неужто не слыхал?
Киллиан покривился. Он не знал ни одного трактира в Леддере, но если это — лучший, он не завидовал путникам, которые ищут здесь роскоши.
— Не доводилось, — сконфуженно отозвался молодой человек. — А что за название такое странное? — не смог не полюбопытствовать он.
— Это семейное имя, — гордо заявил собеседник. — Так звался мой отец и его отец, и отец его отца и…
Киллиан выставил руку вперед в останавливающем жесте.
— Гм… спасибо, я понял.
— Я Микаэль, кстати. — На лице мужчины засияла щербатая улыбка. Он протянул Киллиану руку и энергично ее затряс. Стоило окончить рукопожатие, как он тут же снова сплюнул на пол.
— Господин Брандис, — помявшись, обратился Киллиан, — а… корабли, что стояли в порту… они…
— Так ушли же! — удивительно громко воскликнул Микаэль Брандис. — Я говорю тебе: закат уже скоро. Корабли утром уходили. Целый флот идет на Малагорию, ты в курсе?
— В курсе, — мрачно ответил Киллиан, прекрасно понимая, что его надули, и с трудом сдерживая злость. Где-то в глубине его тела просыпалось жуткое желание броситься в лес, поймать какую-нибудь мелкую живность и разорвать ее зубами.
Хватит! — приказал он себе, мотнув головой и тут же поморщившись.
— Тебя вояки принесли. Я думал, ты с ними. А потом увидел форму твою и понял, что ты из Культа. Только, вроде, не из местного. Здесь в походной форме людей из Культа последний раз лет двадцать назад видели, не меньше.
Киллиан с трудом удержался от того, чтобы не заскрежетать зубами от злости. Его обманули. И как просто! Бенедикт обвел его вокруг пальца, как мальчишку.
За что он со мной так?
Киллиан не хотел вспоминать слова Ренарда о том, как Бенедикт печется о нем. Если это такое проявление заботы, то, видят боги, это самый низкий и подлый поступок, на который Бенедикт только мог пойти.
Ренард, — подумал Киллиан. — А ведь ему-то я, получается, путь на корабль пробил. Проклятье! Бесы меня забери, как же я мог так легко расслабиться и купиться на вранье? Я ведь знал, что с Бенедиктом нужно до последнего держать ухо востро!
Киллиан сжал кулаки, давя в себе злость и животный голод. Мысли не помогали унять ни то, ни другое. Он понимал: его оставили на материке, и за кораблями, ушедшими в Малагорию, ему уже не угнаться. Большое море разделило его с командой, и теперь уже ничего не вернешь.
Что же дальше?
Возвращаться в Олсад? Ползти на коленях к жрецу Леону и вымаливать принять его обратно? Нет, от одной мысли об этом у Киллиана снова подступала к горлу тошнота.
— Эй, ты оглох, что ли? — недовольно спросил Микаэль Брандис.
— Что? — переспросил Киллиан, возвращаясь из своих мыслей.
— Я говорю, ты куда путь-то держишь? Ты из местного Культа, или как?
Киллиан не захотел рассказывать свою историю. При мысли о том, чтобы обрисовывать этому человеку свой путь — а главное, его повисшую в неизвестности настоящую точку — он ощущал лишь усталость.
— Да, я из Культа, — сказал он. — Еду…
Куда? Точно не в Олсад. Но где мне теперь сгодиться? Разве что…
— Еду в Крон, — вздохнул он. — К старшему жрецу Бриггеру. Я собираюсь учиться у него.
Микаэль поджал губы, оценив намерение юноши.
— Неплохо, — сказал он.
Киллиан с трудом удержался, чтобы не закатить глаза.
— Я… могу остаться здесь на ночь? Сколько за меня заплатили?
— Достаточно, — кивнул Микаэль. — Можешь оставаться. Я вызову девку, пусть приберет тут.
После этого он в очередной раз сплюнул на пол и вышел из комнаты.
***
Большое море
Девятый день Зоммеля, год 1489 с.д.п.
Качка действовала на нервы, однако Бенедикт сумел довольно быстро приноровиться к ней. Ему было не впервой пересекать Большое Море на борту корабля, и он уже знал, что не подвержен морской болезни.
Девятый день Зоммеля клонился к закату. Судя по тому, как высоко кружили птицы над портом Леддера, зима в этом году обещала быть щадяще теплой. Впрочем, Малагорский климат куда мягче, чем на материке, поэтому изнуряющих условий ждать не следует.
Корабль качнуло сильнее обычного, и Бенедикт поморщился от ноющей боли в виске. В первый раз, когда он пересекал Большое море, такая боль была предвестником легкой дурноты, однако сейчас Бенедикт не испытывал прежнего дискомфорта. Мысль о том, что его ученик заплатил за свою выходку куда более сильной болью, кольнула его, заставив поморщиться вновь.
Бенедикт нервно померил шагами каюту. В отличие от воинов, деливших места в трюме с матросами, ему все же досталась отдельная каюта. Он собирался отказаться от этого и занять место рядом с воинами, но старшие офицеры посоветовали ему этого не делать.
Вам стоит держать дистанцию с ними, жрец Колер. Они видят в вас отличного лидера, и все же отчасти считают себя выше вас, потому что вы не военный. Не старайтесь показать воинам, что вы — один из них. Это не так и никогда так не будет.
Бенедикту пришлось признать, что в этой мысли есть здравое зерно, и отказаться от своей идеи. И вот теперь он, запершись в каюте, измеряет ее шагами, не находя себе места после того, что сделал с Киллианом.
Когда корабль вышел из порта, Бенедикта нашел Иммар. Он хотел сообщить важную новость, но ему пришлось подождать с этим, пока у командира не выдалось несколько свободных минут. Лишь с третьей попытки Иммар сообщил Бенедикту, что на корабль каким-то образом пробрался Ренард и сейчас отсиживается в трюме в ожидании удобного момента, чтобы предстать перед командиром.
Бенедикт почувствовал себя так, будто внутри него что-то оборвалось.
— Спустись к нему и передай, что мальчишка остался на берегу, — холодно бросил он тогда.
Он думал, что Ренард сразу явится к нему с повинной, но слепой жрец не спешил. Когда злость Бенедикта требовала выхода, его визит оказался бы особенно кстати. Похоже, Ренард это чувствовал, потому и не являлся.
Не зная, куда себя деть, Бенедикт сел за небольшой столик и нашел чистый лист, нервно пододвинув к себе чернильницу с пером. Руки его дрожали, и корабельная качка была здесь ни при чем. Он начал письмо, в котором собирался высказать то, что грызло его душу. Никогда прежде Бенедикт Колер не позволял себе ничего подобного.
Дверь каюты заскрипела. Послышался тихий, немного неуверенный шаг, будто прощупывающий почву под ногами. Бенедикт не поворачивался — он и без того знал, кто, наконец, соизволил почтить его своим присутствием.
— Я думал, ты явишься раньше, — строго произнес он.
— Я думал, что явлюсь не один, — замогильным шелестящим шепотом отозвался Ренард Цирон. Лишь тогда Бенедикт повернулся к нему. Несколько мгновений оба выразительно молчали, и в этой тишине было скрыто много больше, чем можно было облечь в слова.
Наконец Бенедикт не выдержал.
— Я жду объяснений, — сказал он так холодно, как только мог, но чуткое ухо Ренарда сумело уловить в его голосе дрожь гнева и боли.
— Извинений, ты хотел сказать? — спросил он.
— А они помогут? — прорычал Бенедикт и рывком поднялся с места. — Какого беса, Ренард?! Я оставил вас с Хартом в деревне Ланкарта, вы должны были быть там, ни один из вас не должен был попасть на этот корабль, а в итоге вы оба обманом попытались на него проникнуть! Вы ослушались прямого приказа. Как это понимать?
— Как неподчинение, я полагаю, — спокойно отозвался Ренард.
— По-твоему, это смешно? — Бенедикт уже с трудом владел собой.
— Нет.
— Ты знал, — Бенедикт сделал к слепому жрецу несколько решительных шагов и замер перед ним так, что их теперь разделяло едва различимое расстояние, — знал, зачем я хочу оставить вас обоих на материке. Я оставил мальчика под твоей опекой. Ты должен был проследить, чтобы ни он, ни треклятый некромант не натворили дел. Я, что, просил так много?
Ренард Цирон оставался невозмутим.
— Да, — кивнул он. — Чересчур много. Ты просил нас обоих наплевать на самую важную миссию в истории Культа, добровольно остаться в стороне. После всего, через что мы прошли, если ты ждал беспрекословного подчинения, ты паршиво разбираешься в людях, Бенедикт.
Устрашающие глаза — карий и голубой — загорелись огнем гнева, и Ренард, несмотря на свою слепоту, каким-то образом почувствовал этот взгляд.
— А если я веду вас всех на погибель? — прошипел Бенедикт прямо в лицо подчиненному.
— Тогда нам с Киллианом ты должен был позволить выбирать, как и остальным.
— Я хотел, чтобы вы двое точно выжили. — Голос Колера опустился до грозного шепота.
— Это не тебе решать, — качнул головой Ренард. — К тому же, если ты полагал деревню оживших мертвецов самым безопасным местом на материке, у тебя с головой не все ладится. К твоему сведению, мертвецы Ланкарта напали на нас. Меня пытались убить, а Харта — сохранить для опытов колдуна. Нам удалось сбежать. И мальчишка, если хочешь знать, был хорош в этой схватке. И после тоже. Стойкий. Упорный. — Ренард хмыкнул. — Ты должен был позволить ему взойти на борт, Бенедикт. Ты поступил скверно.
Бенедикт прерывисто выдохнул. Отчего-то эти взвешенные и холодные слова под невидящим «взглядом» слепых глаз покоробили его сильнее, чем он ожидал. Многие прежде старались укорить его за поведение. Но не Ренард. Никогда не Ренард.
— Ты смеешь отчитывать меня после того, как сам ослушался прямого приказа старшего жреца? — прошипел Бенедикт.
— Если я так тебя этим раздражаю, швырни меня за борт, как швырнул Киллиана, и покончим с этим, — спокойно отозвался Ренард.
Бенедикт схватил его за плечо и вытолкал из каюты.
— Поди прочь! — закричал он.
Ренард не сопротивлялся, и Бенедикту казалось, что в его поведении есть какая-то насмешка. Он не мог отделаться от этого чувства еще некоторое время после того, как остался в каюте один. Не сразу решившись вернуться за стол, он вновь начал мерить шагами помещение, с трудом перебарывая желание начать швыряться всем, что попадется под руку.
Слова Ренарда о Киллиане не выходили у него из головы.
Наконец, он опустился на стул и снова взялся за перо и чернильницу. Он не знал, каким образом сумеет отправить это письмо Киллиану, но молил всех богов Арреды, чтобы оно дошло до него. Возможно, Бенедикту удастся вернуться победителем с малагорской операции, и тогда он сможет объяснить все лично, но до той поры… он решил не упускать шанса сказать Киллиану обо всем, что мучило его душу. Оставалось лишь надеяться, что у Харта хватит великодушия простить его.
***
Чена, Анкорда
Десятый день Зоммеля, год 1489 с.д.п.
Альберт стоял на подоконнике за портьерой в тронной зале и старался дышать как можно тише. Сердце колотилось, как бешеное, его стук отдавался в висках и ушах, и принцу казалось, что этот оглушающий пульс запросто могут услышать. Ладони и затылок покрылись противным липким потом, Альберт чувствовал, как капельки стекают по шее, но старался не шевелиться, несмотря на желание вытереть руки о камзол, а шею — о воротник.
И чего я, спрашивается, так боюсь? — задавал он себе вопрос. Ответа не находилось, а необъяснимый страх только креп, и Альберт чувствовал себя непоседливым ребенком, посмевшим проскользнуть в запретную комнату без спроса.
За сбивчивым стуком сердца голоса из тронной залы едва долетали до него. После жестокой выволочки, которую устроил ему Рерих, Альберт боялся слушать разговоры о государственных делах: отец явно дал ему понять, что не готов доверять сыну что-либо важное. Обида и страх переполняли Альберта, однако дух протеста оказался сильнее, и он все же заставил себя прислушаться.
— … очень просит, Ваше Величество, — донесся до Альберта голос одного из отцовских советников. Затем пришлось прислушаться повнимательнее, потому что голос опустился до заговорщицкого шепота: — Он говорит, что у него для вас очень важные сведения. Ваше Величество, он был среди тех, кто последними уезжал с генералом Томпсом, а от его группы не было вестей…
— Хватит мямлить, просто приведи его сюда, — пробасил Рерих VII. Альберт из-за портьеры услышал, как отец опускается на трон. — Не хватало еще полдня выслушивать эти причитания.
— Сию минуту, Ваше Величество.
Советник скрылся за дверью. Альберт замер, прислушиваясь к тому, как с грубым рычанием дышит его отец. Затем снова скрипнула дверь, и зазвучали шаги. Альберт понял, что в залу вошли несколько человек — не только советник и какой-то проситель, но и стражники, судя по звону доспехов.
— Ваше Вели…
— Стой! Поклонись! — прошипел советник.
Проситель помедлил — видимо, приклонил колени перед троном Рериха, — а затем заговорил снова. Выговор у него был резковатый и чересчур грубый, даже несмотря на то, что он пытался говорить вежливее.
— Ваше Величество, я на это не подписывался! — начал проситель. — Говорили, что, если пойдем с Колером, нам срок скостят или отпустят, но не на бойню же нас посылать, Ваше Величество! Уж лучше на каторге, чем подохнуть без души марионеткой сраных…
— Выбирай выражения! Ты говоришь с королем! — прикрикнул советник.
Альберт вновь задержал дыхание и нахмурился. Слова этого человека — похоже, то был каторжник, — впечатлили его, ему хотелось дослушать до конца. И Рериху, видимо, тоже.
— Постой, — пробасил король. — Не перебивай его. Пусть говорит.
Несколько мгновений в тронной зале царила тишина. Затем проситель вновь заговорил.
— На нас напали, Ваше Величество. Кукловоды, мать их!
— Кукловоды? Данталли, ты хочешь сказать? — переспросил Рерих, не обратив внимание на шипящую попытку советника приструнить просителя. — Ты уверен?
— Поди перепутай! — Каторжник перешел на крик. — Когда люди ни с того ни с того начинают кромсать друг другу глотки, это, мать их, разве не происки гребаных кукловодов?
Советник вновь попытался прервать мужчину, но ни он, ни Рерих не обратили на это никакого внимания. Каторжник все продолжал рассказывать, описывая кровавые подробности бойни в устье реки Бреннен. Рассказал, как убежал, как новью выкрал лошадь из чьей-то конюшни и со следующего утра скакал без устали до самой Чены.
— Генерала Томпса… — Голос мужчины дрогнул. — Генерала Томпса эти твари, как свинью вскрыли! Да ладно бы просто, как свинью — чужими руками! Так они своими заставили! Своим же мечом! Я сам видел, как он себе меч в горло всобачил! И тогда я дёру оттуда дал, что было мочи, потому что к бесам такую войну, я быть марионеткой кукловода не подписывался!..
Альберт не знал, что сделал Рерих, но мужчина замолчал. Затем король заговорил необычайно тихо. Тише, чем Альберт когда-либо слышал.
— Эллард… убит? — переспросил он. — Это сделали данталли?
— Кто, если не они? Разве генерал сам бы стал… вот так… — Мужчина осекся. Альберт ясно представил, что на месте этой паузы проситель должен был качнуть головой. — Я уверен, что это кукловоды, — чуть тише продолжил каторжник. — Прознали, сраные уроды, что их предводителя скоро поймают, и напали.
— Предводителя? — переспросил Рерих.
— Так этот… который Кровавую Сотню угробил, разве не главный у них? — На вопрос каторжника никто не ответил, и он решил заговорить о теме своего визита: — Мне их иерархия, в общем-то, по боку! Я к вам пришел, я рассказал, что было. Освободите меня, как обещали! Вы говорили, отпустят на свободу. Земли дадут. Я через такое прошел! Я заслужил!..
Альберт дрожал, слыша, как этот незнакомец кричит на его отца. Никто не позволял себе такого. Точнее, никто из тех, кто позволял, не вышел сухим из воды, и Альберт предчувствовал нечто недоброе.
Он не ошибся.
Мужчина все кричал и просил. Его голос сбился, а после сорвался на крик… затем послышались булькающие звуки, сопровождавшиеся звоном доспехов стражников.
Альберт и сам едва не закричал, поняв, что отец жестом отдал приказ убить этого человека.
Зачем? — не переставая, стучало в голове принца. — Зачем он это сделал? Зачем?
— Ваше Величество… — оторопело произнес советник.
— Так было нужно, — отозвался Рерих. — Ты сам это знаешь. — Некоторое время он молчал, затем приказал: — Убрать тут все!
Альберт еще долго дрожал за портьерой, пока не улучил момент, когда тронная зала опустела. Лишь тогда он осмелился на дрожащих ногах выбраться в коридор и бегом добежать до своих покоев.
Сердце продолжало неистово стучать. Рухнув на кровать, Альберт громко дышал, зарывшись лицом в подушку, и пытался побороть дурноту. Поступок отца напугал его и, сколько Альберт ни искал ему оправданий, не мог найти ни одного. Убийство каторжника, видят боги, никак не могло помочь Анкорде. Он не был опасен — по крайней мере, Альберт не находил его таковым.
Неужели Рерих убил его из жестокости? Ему было проще лишить человека жизни, чем даровать ему то, что он обещал? По всему выходило, что так и есть.
Следующая мысль повергла принца в ужас: получается, с выжившими после малагорской операции Рерих поступит точно так же? Альберту хотелось верить, что нет, но положение ветеранов Войны Королевств говорило об обратном.
Я должен прекратить это, — думал Альберт. Из головы все не шли насмешки сокурсников по Военной Академии. Они говорили, что его отец — воплощение Лжемонарха. С каждым днем Альберт все больше убеждался, что они правы.
***
Грат, Малагория
Одиннадцатый день Зоммеля, год 1489 с.д.п.
Царские покои были освещены небольшим количеством масляных ламп, создававших таинственный полумрак. Кара вошла, тихо притворив за собой дверь, и несколько мгновений постояла, прислонившись к двери спиной, будто тяжелое дерево давало ей ощущение опоры. Она давно не чувствовала такого волнения, как сегодня, и отчего-то ожидала, что Бэстифар ощутит это. Но если он что-то и почувствовал, то никак не дал ей об этом знать. Он даже не обернулся, не отвлекся от бумаг, которые изучал, сидя за столом.
— Бэстифар, — обратилась Кара.
Аркал выпрямился, но так и не повернулся.
— Уже почти ночь, — заметил он. — Ты давненько не наведывалась сюда в такой час. — Голос его звучал отстраненно, почти холодно. Кара прерывисто вздохнула, не решаясь оттолкнуться от двери и приблизиться к нему.
— Да. Я знаю…
Бэстифар просидел к ней спиной еще несколько мгновений, затем все же развернулся — пожалуй, резче, чем хотел бы. И тут же нахмурился.
— У тебя такой вид, будто ты увидела войска, подступающие ко дворцу, — хмыкнул он. Не встретив на лице Кары ни тени улыбки, он поднялся со стула и сделал к ней несколько шагов. — В чем дело?
Кара покачала головой.
— Уж точно не в войсках, Бэстифар, — нервно хохотнула она. — Дело… во мне. В нас.
Аркал приподнял бровь.
— В нас?
— Скажешь, что никаких «нас» не существует? — ядовито усмехнулась Кара. — Смелее. Это будет поступок, достойный царя.
Бэстифар недоуменно приподнял бровь.
— Я что-то не совсем понимаю: ты явилась сюда перепуганной, теперь бросаешься обвинительными речами. Что дальше? Драка?
Кара закатила глаза.
— Тебя самого это не достало? — прошипела она.
— Проклятье, Кара, что именно?
— Эта отстраненность! — Она всплеснула руками, наконец, оттолкнувшись от двери. Миновав Бэстифара, Кара прошла вглубь комнаты и замерла, став к аркалу спиной и сложив руки на груди. — Сколько это уже длится? С момента нашего визита в Аллозию, Бэстифар. Мы делаем вид, будто все по-прежнему, но ведь это не так. Я старалась закрывать на это глаза. Думала, что как только Мальстен приедет в Грат, ты переменишься, и все вернется на круги своя, но нет! Меняется все, кроме этого.
Она ожидала, что Бэстифар перебьет ее и снова начнет паясничать, но он молчал.
— Ты не можешь простить мне мою скрытность, — вздохнула Кара. Это не было вопросом. — То, что я не рассказала тебе о своем прошлом. — Она повернулась к нему, глядя на него с непониманием и возмущением. — Но ведь ты мог выяснить все, что тебе хочется! Отар Парс мог сделать это для тебя. Да и кхалагари до сих пор могут: не думаю, что Арсад Хелли сильно уступает Парсу. Но ты не приказал им это сделать. Ты мог выпытать у меня информацию — в этом тебе нет равных. Но и этого ты делать не стал.
Бэстифар вздохнул и сделал к ней пару шагов.
— Мы знакомы столько лет, — качнув головой, сказал он. — Разве так постыдно хотеть узнать о тебе от тебя самой?
Кара обняла себя за плечи, чтобы унять дрожь. Слишком давно она не чувствовала себя такой беззащитной. Бэстифар положил руку ей на плечо.
— Ты обо мне все знаешь, — тихо сказал он, улыбнувшись. — Я сам рассказывал тебе. Отчего же ты не окажешь мне такого доверия?
Кара поморщилась.
— То, что было до изгнания, это… это плохие воспоминания, Бэстифар. Очень плохие. И я не хотела делить их ни с кем. Я была бы рада навсегда забыть их, как история Малагории забыла меня.
Бэстифар покачал головой.
— История Малагории не забыла тебя, Кара, — сказал он. — Ты была со мной с первого дня моего прибытия в Грат. Ты — часть истории Грата. Если это не помогло тебе перечеркнуть твое прошлое, что вообще на это способно?
Кара тяжело вздохнула и опустила взгляд.
— За этим я и пришла, — сказала она. — Я хочу рассказать тебе, кто я. Точнее, кем была до того, как встретить тебя.
Она посмотрела на Бэстифара и оторопела. Впервые она видела его лицо таким — оно вытянулось, глаза словно увеличились и, не мигая, смотрели на Кару.
— Как тебя звали? — тихо спросил он.
— Кара Абадди, — дрожащим голосом произнесла она. — Дочь Саида Абадди из Оруфа.
Глаза Бэстифара потеплели, и Кара поняла, что впервые с момента визита в Аллозию видит их такими. Подступающие слезы перехватили ей дыхание. Бэстифар коснулся ее щеки и улыбнулся.
— Приятно, наконец, познакомиться с тобой, Кара Абадди.
— Ты знаешь, что не должен меня так называть, — нервно улыбнулась она.
— Я подумаю над тем, чтобы отменить эту традицию, — сказал он. — Хоть на что-то же должен сгодиться этот несчастный царский трон.
***
Чена, Анкорда
Одиннадцатый день Зоммеля, год 1489 с.д.п.
Вечер выдался особенно холодным. Принц Альберт дрожал, кутаясь в накидку с меховым воротом, сидя в пустой библиотеке дворца и вдыхая книжную пыль. Казалось, жители замка совсем не чтят книги и не посещают библиотеку. Здесь не было даже архивариуса, который помог бы принцу разобраться и найти нужный фолиант. До самого заката Альберт бродил меж уставленных книгами и пергаментами стоек, выискивая интересующие его книги. Лишь когда солнце почти скрылось за горизонтом, ему удалось сесть за стол и начать читать. Он дрожал, и дело было не только в холоде: из воспоминаний все не шел тот день, когда Рерих приказал убить каторжника. Звуки, которые издавал умирающий, до сих пор холодили Альберту кровь.
Но с чего данталли решили напасть? — думал он. — Арреда полнится разными слухами. Кто-то говорит, что Мальстен Ормонт собирает армию и хочет вести войну против людей. Но я помню, как он явился в замок! Я был совсем маленьким, но я все помню. Мальстен Ормонт был один.
Альберту трудно было признаться в этом даже самому себе, но Мальстен Ормонт, явившийся в Чену на двадцать третий день Реуза 1482 года с.д.п., не казался ему опасным. И Рерих вел себя с ним так воодушевленно! Альберт помнил это отчетливо, потому что в тот день ускользнул от гувернанток и притаился за портьерой… возможно, это и вынудило его вчера поступить так же? Ведь он чувствовал себя провинившимся ребенком, которого могут найти и наказать. А теперь наказание будет нешуточным. То, что хочет сделать Альберт, уже не детская шалость, а настоящая государственная измена. Он пытается выяснить, в чем говорит правду, а в чем лжет Рерих VII.
— Если ты Лжемонарх, — зачем-то прошептал Альберт вслух, берясь за толстую книгу в тяжелом кожаном переплете, — это должно быть раскрыто, пока еще не поздно.
Фолиант был копией книги пророчеств, известных еще до дня падения острова Ллиан. Альберт хотел найти одно из них, хотя и боялся узнавать правду. Если он прочтет пророчество и убедится в том, что оно говорит о Рерихе, назад дороги уже не будет.
Альберт вздохнул, собрался с силами и открыл книгу. Та выдула ему в лицо облако пыли, и принц едва успел зажать нос, чтобы не чихнуть.
Пророчество о Последнем Знамении было древней легендой о конце дней, что кочевала по разным уголкам Арреды с незначительными изменениями в деталях еще до дня падения острова Ллиан. Со дня падения сохранилось не так много вариаций пророчества. И, насколько Альберт знал, расхождений в деталях больше не было.
— Вот оно… — с благоговейным ужасом произнес он. Тонкий палец лег на слегка выпуклый чернильный текст. Альберт боялся потерять хотя бы слово пророчества и упустить нечто важное.
Он начал читать.
«И настанет печальный день для земель Арреды, и придет к власти Лжемонарх, чьи деяния повлекут за собою Суд Богов над живыми и мертвыми. И будет первым знамением Великая Казнь, и слезы убитых мучеников окропят землю, и дух их развеется с ветром, и наполнится Арреда великой скорбью. Тогда Лжемонарх снимет печать с приговора, и должны убояться неверящие и непокорные богам, ибо деяния их да зачтутся им на Суде ».
Альберт понял, что не дышит, и судорожно вдохнул.
— Так, спокойнее… — приказал он себе. — Тише. Не начинай. Ты образованный человек. Ты принц, а не деревенский простак, который верит в каждую сплетню.
Он попытался успокоиться, но слова пророчества клеймом были выжжены у него в памяти.
Великая Казнь.
Казни устраивали почти все монархи Арреды. Однако как можно было не связывать «Великую Казнь» и вошедшие в историю Сто Костров Анкорды?