В голосе Иммара слышались нотки легкого испуга. Но чего он мог испугаться? Усталости?
Нашел время, — раздраженно подумал Бенедикт.
Его кто-то позвал, но узнать голос ему не удалось. Он потряс головой и понадеялся, что скоро это нытье закончится. Еще сильнее он надеялся, что мысли об Адланне, нахлынувшие так некстати, перестанут сопровождать его в этом походе. Возможно, дело в Аэлин Дэвери, которая напомнила ему покойную жену? Он не знал.
— Бенедикт?
Ему показалось, или его действительно снова окликнули?
Что-то будто туманило взор.
Рыжеволосая Адланна… Ричард Траумп рядом с ней — прямо здесь, среди воинов малагорской операции.
Бенедикт снова потряс головой, постаравшись избавиться от странного наваждения.
Успокойся, — скомандовал он себе. — Думай о деле. Сосредоточься. Скоро это нытье кончится, дай то боги.
Однако доносившиеся до Бенедикта голоса не стихали, а лишь набирали громкость. То тут, то там вспыхивали неразборчивые вскрики — сначала беспорядочные, больше похожие на выкрики, которые может издавать человек, внезапно запнувшись обо что-то. Но чем дальше, тем больше этих звуков становилось.
— С людьми что-то не так, — заметил Ренард на несколько мгновений раньше, чем сам Бенедикт понял, что по мере их продвижения по пустыне с людьми начинает твориться все больше странностей.
— Ноги… я не чувствую ног… они ведь не идут! — в ужасе воскликнул Иммар.
Бенедикт недоуменно посмотрел на своего подчиненного, ноги которого передвигались по песку — не без труда, но достаточно уверенно.
— Иммар, ты же… — начал Бенедикт, но тут же осекся. Лицо Адланны возникло прямо за плечом Иммара. Это было серое, наполовину разложившееся лицо покойницы, все еще обрамленное копной рыжих волос. За вторым плечом Иммара возник истекающий синей кровью Ричард Траумп. Покойники издали одновременный злобный смешок, и Бенедикт, вскрикнув, невольно отшатнулся от них. Ему показалось, что толпа людей — или покойников? Он уже не понимал, — сомкнулась вокруг него, готовая задушить.
— Нет… — прошептал Бенедикт. Он не ожидал, что вид покойников после деревни Ланкарта может произвести на него хоть какое-то впечатление, однако его вдруг захлестнул такой страх, какого он уже очень давно не испытывал. Хотелось выть, забившись в угол и закрыв лицо руками, или бежать.
Но куда?
С еще б о льшим ужасом Бенедикт понял, что потерял направление. Пустыня запутала его, напустив на него мертвецов. Они почти исчезали, стоило лишь закрыть глаза, но как только веки поднимались, они возникали снова.
— Нет! — повторил Бенедикт свой отчаянный выкрик.
Чья-то рука тяжело опустилась ему на плечо.
— Закрой глаза, — скомандовал строгий шелестящий голос. — Иммар, ты тоже. Закрой глаза. Не открывай.
Бенедикт и без того держал глаза закрытыми, чтобы ужасные видения отступили. Иммар же поспешил немедленно последовать совету и тут же вздохнул легче.
— Кажется, я снова могу ходить, — пролепетал он. Из его уст этот беззащитный тон звучал особенно дико.
— Передавайте каждому, кто рядом, чтобы закрыли глаза. И закрывайте сами, — скомандовал Ренард.
Преодолеть страх с помощью закрытых глаз не удавалось довольно долго. Однако Ренард терпеливо ждал. Он снял свой пояс и по цепочке передал людям, чтобы они сделали то же самое, постепенно связывая и соединяя ремни в одну длинную путеводную нить. На это ушло больше часа — особенно сложно приходилось людям, везущим телеги с припасами, однако иллюзии и пугающие миражи ушли, стоило закрыть глаза.
Бенедикт, постепенно приведя чувства в порядок, понял, что миражи создавал газ, незаметно выделяющийся из почвы. Он сообщил об этом тем, кто находился рядом с ним и попросил разнести весть по остальным. Постепенно людям удалось взять себя в руки и сосредоточиться.
Ренард, дождавшись готовности «путеводной нити», осторожно натянул ее и, когда люди худо-бедно выстроились в цепочку, передал по ней команду следовать за ним, по возможности не открывая глаз. Бенедикт, идущий вторым, решался периодически проверять, исчезли ли миражи. Медленно — очень медленно — группа продвигалась вглубь пустыни. Лишь когда солнце начало клониться к закату, Бенедикт понял, что миражи исчезли. Это не означало, что они не появятся снова, однако на какое-то время опасность миновала.
Сверяясь с движением солнца, Бенедикт определил направление и понял, что каким-то образом — ловя ветер или следуя своей невероятной интуиции — Ренарду удалось не отклониться от нужного курса.
Поджав губы, Бенедикт приблизился к слепому жрецу и положил руку ему на плечо.
— Я был неправ, — вздохнул он.
— О чем ты? Ты довольно быстро взял себя в руки, — отозвался Ренард. Бенедикт хмыкнул. Ему показалось, что друг прекрасно понял, о какой неправоте он говорил, но, пожалуй, Ренард заслужил выслушать его признание, не додумывая.
— Я говорю о другом. Я о твоем участии в операции. Без тебя бы мы здесь не справились, и я был неправ, когда хотел не позволить тебе поехать сюда… — он помедлил. — И Киллиану, пожалуй, тоже. Возможно, его новые способности могли оказаться полезными.
Ренард невесело усмехнулся.
— Сейчас уже поздно об этом, — сказал он. — Нужно двигаться дальше. — Он сделал паузу и принюхался, будто пытался по запаху определить время суток. — Вечереет, — заключил он. — Скоро нужно будет делать привал. В темноте люди далеко не пройдут.
Бенедикт хмыкнул. Очередной укол от Ренарда — ведь он прекрасно может ориентироваться независимо от наличия или отсутствия света. На этот выпад Бенедикт предпочел не отвечать ничего, кроме сухого «ты прав».
Пока позволяло время, они решили продвигаться дальше. Чем быстрее удастся покинуть Альбьир, тем лучше. Каждый надеялся, что напасти на этом закончились, и — вслух или молча — молили об этом богов.
Однако то ли на этой земле следовало молиться только Мала, то ли боги остались глухи к людям…
Оглушительный крик прорезал пустыню, заставив растянувшуюся вширь неровной линией группу переполошиться.
— Телега! — закричал кто-то.
Переполох начался восточнее от той линии, по которой тянулись следы Бенедикта. Ему не сразу удалось разглядеть, что одна из телег с припасами начала утопать в песке. Он слышал о зыбучих песках Альбьир, но не представлял себе, какие они и как часто встречаются.
К тому моменту, как ему удалось оценить масштаб бедствия, около сорока человек из его группы были пойманы в жестокую природную ловушку Края Миражей. Люди, пытавшиеся помочь, рисковали также попасть в зыбучие пески. И некоторые действительно в них оказывались.
В ход снова пошли ремни. Люди вытаскивали угодивших в ловушку, понимая, что одна из телег с припасами безвозвратно утеряна. Однако, несмотря на все приложенные усилия, спасти удалось не всех.
К концу первого дня Гуэра группа Бенедикта мрачно подсчитывала потери.
За этот день без всякого боя погибло двадцать три человека из шести сотен, рискнувших двигаться через Альбьир. Трудно было представить, что приготовил Край миражей дальше и сколько человек сможет успешно его миновать.
***
Грат, Малагория
Второй день Гуэра, год 1490 с.д.п.
Мальстен предполагал, что на мероприятии, которое Бэстифар назвал «военным советом» будут присутствовать другие люди — как минимум, кто-то из кхалагари, однако помимо него самого здесь присутствовали Фатдир, Аэлин, Кара, Грэг Дэвери и, разумеется, Бэстифар. Меньше всего Мальстен ожидал встретить здесь Грэга. Ему казалось, что даже после контакта с нитями, коснувшимися его закостенелых убеждений, он может представлять определенную опасность для аркала. Но Бэстифар, похоже, его убеждений не разделял и к присутствию Грэга Дэвери на этом «совете» относился положительно.
Первое время говорил только Фатдир. Он передал собравшимся унизительные дикие требования Совета Восемнадцати к Малагории и сообщил, что на переговоры этот огромный альянс, похоже, идти не готов. Пока что к переговорам взывает его доверенное лицо Сендал Акмадди, но успехов ему добиться не удается.
— Что с армией? — нахмурившись, спросил Бэстифар.
В другое время он отбыл бы вместе с ней и был бы верховным главнокомандующим, однако сейчас было принято совместное решение, что царь не должен покидать Грат. В этот раз — и такое было впервые за всю историю Арреды — выдача царя была одним из условий агрессоров.
Как только обстановка накалилась, Бэстифар не мог найти себе места, отсиживаясь в Грате.
Фатдир предпочел не заметить нервозности в его вопросе.
— Армия в боеготовности. Минус в том, что пришлось разделить силы и направить часть к Адесу, а часть к Оруфу, так как неизвестно, где пламя войны может вспыхнуть быстрее.
Аэлин и Грэг переглянулись.
— Если армия и так вынуждена разделиться, кто остался охранять Грат? — тревожно спросила охотница.
Ей ответил Мальстен.
— Кхалагари, — кивнул он, по коротким кивкам Бэстифара и Фатдира поняв, что не ошибся. Уловив с другой стороны скептический взгляд Грэга, Мальстен покачал головой. — По правде говоря, они стоят небольшой армии. Кхалагари смертоносны и готовы умереть за своего царя.
Аэлин приподняла бровь.
— Но с группой кхалагари на материке мы справились… — возразила она.
Бэстифар осклабился.
— У той группы не было приказа убить вас. Только… гм… поторопить.
— Зато у Отара Парса был такой приказ. И, надо признать, не будь у меня нитей, он бы преуспел, — заметил Мальстен, отчего-то думая, что это замечание всех успокоит. Однако Аэлин, вспомнив о том, как Отар Парс выстрелил в Мальстена на Рыночной площади, обожгла Бэстифара взглядом.
В разговор вмешалась Кара.
— В опасности и преданности кхалагари сомневаться не приходится, — сказала она. — Пожалуй, это было лучшим ходом с нашей стороны. Армия должна была отправиться к портовым городам. То, что точек возможной атаки со стороны Совета две, уже серьезно осложняет ситуацию. Нельзя было делить регулярную армию на большее количество частей. Если кто в сложившихся обстоятельствах и может обеспечить охрану столицы, — она мельком посмотрела на Бэстифара, — и царя, то только кхалагари.
Аркал недовольно нахмурился. Каждый раз, когда ему напоминали о необходимости отсиживаться в Грате и бездействовать, он становился все злее.
— Все еще не понимаю, не проще ли было бы мне проникнуть в Адес и тайно подобраться к кораблям, а после напомнить им, что такое способности аркала? — буркнул он.
Фатдир позволил себе снисходительно улыбнуться.
— Нюансов слишком много, мой царь, — мягко сказал он. — Для начала вряд ли вам удастся подойти незамеченным к их кораблям. Вас убьют, а страна окажется ввергнута в войну.
— Если попытаться провернуть все с берега… — упорствовал Бэстифар.
— Не дотянешься, — качнул головой Мальстен. — Твоя сила не распространяется так далеко.
— Зато твоя могла бы заставить корабли прибли…
— Даже не думай об этом! — строго прервала его Аэлин. — Уж точно не после того, как он в очередной раз отдал тебе расплату. Это слишком.
— К тому же, — кивнула Кара, — если при всей дикости этой затеи ты и впрямь провернешь нечто подобное в Адесе, Совет нападет на Оруф. Поступишь так же в Оруфе — под удар попадет Адес. Добраться из одного города в другой достаточно быстро ты не сможешь. Ты и сам это знаешь, Бэстифар.
— Я знаю, вам хочется действовать, государь, — поддержал ее Фатдир, — но правда в том, что вы не можете этого сделать. Не в сложившихся обстоятельствах. Боюсь, вам придется забыть о способностях аркала и попытаться обыграть Совет в политической игре.
Бэстифар сложил руки на груди. Некоторое время он молчал.
— А население? — наконец спросил он. — Что с людьми в Оруфе и Адесе?
Фатдир поджал губы.
— Сендал докладывал через эревальну, что в беспорядки в городах уже начались, но не вышли из-под контроля, потому что в городах находятся части армии. Однако первые беженцы уже направились в сторону Аллозии, мой царь…
Бэстифар отвел взгляд. Мальстен вздохнул.
— Аллозия их примет? — спросил он.
— Ты же заключил с ней военный союз? — прищурился Грэг. Отчего-то он смотрел на аркала так, словно тот был нашкодившим ребенком.
Ты видишь в нем отчаянную горячую голову, но не правителя Малагории, — с невесть откуда взявшейся досадой подумал Мальстен, глядя на охотника и аркала поочередно.
Бэстифар удивительно спокойно снес едкий тон Грэга Дэвери.
— Аллозия — наш союзник, — задумчиво произнес он. — И все же я свяжусь с Дандрином Третьим, попрошу убежища для беженцев из Малагории в аллозийских городах. — Он решительно направился к выходу, чтобы добраться до нужной эревальны.
Мальстен проводил его глазами, понимая, как Бэстифара злит его бездействие. Эта просьба к Дандрину, которую многие воспринимали как жест отчаяния, аркал считал единственным способом сделать хоть что-то.
***
Подножие Шоррских гор, Карринг
Второй день Гуэра, год 1490 с.д.п.
Суровый зимний ветер гулял по Шоррским горам, пробирая до костей путников и стращая их непогодой, призывая найти себе убежище где-нибудь в другом, более приветливом месте с теплом очага и крышей над головой. С неба сыпал колкий снег, больше напоминающий небольших белых мошек, врезающихся в руки и лица на полном ходу. Путники морщились и щурились, пытаясь закрыться от гонимых порывами ветра горных снежинок, но продолжали держать путь к лесу. Их было двое — оба бледнокожие и напряженные. Накидки не особенно спасали их от холода. Руки, прихватывающие капюшоны, не выдерживали натиска морозного ветра и приобретали синюшный оттенок, выдававший истинную природу путников.
Этими путниками были Даниэль Милс и Конрад Делисс. Они направлялись на охоту в близлежащий лес. Когда вокруг них сомкнулась стена из плотно стоящих друг к другу деревьев, ветер чуть смилостивился, да и снег стал менее колючим. Даниэль откинул капюшон и прислушался. Все, что им было нужно — это выследить и увидеть зверя или, если повезет, нескольких. Дальше дело было за малым: сковать животное нитями и подвести к себе, после чего, заблокировав его мозг от осознания боли, перерезать горло и отнести добычу в лагерь. Даниэль невольно задумался, что Деллиг Нейден — пожалуй, самый мрачный и вечно недовольный член группы — сказал бы, что переживать расплату за то, чтобы избавлять неразумных зверей от боли, вовсе не обязательно, но для Даниэля это было делом принципа после всего, через что провела его жизнь.
Интересно, а что на этот счет подумала бы Цая? Тоже решила бы, что избавлять животных от боли не обязательно? — задался вопросом Даниэль, и эта мысль неприятно кольнула его. Чувства к Цае Дзеро бросали его из крайности в крайность, и приливы нежности и желания сменялись подозрительностью и опаской. Даниэль старался думать о Цае как можно меньше, эти чувства и путающиеся мысли на ее счет выматывали его сильнее любой работы.
Его спутник Конрад неплохо умел идти по следам зверей — отец научил его этому, когда они жили в Дире. Стараниями Конрада вскоре двум данталли удалось набрести на след оленя. Они двинулись за добычей тихо и осторожно, главным для них было приблизиться к животному и увидеть его, остальное дело — за нитями.
Заметив, наконец, молодого оленя, Даниэль невольно поморщился.
Совсем еще детеныш, — подумал он. Оба сердца сдавила скорбь, на языке появилась горечь… и тут же пропала. Сердца застучали ровнее. Так бывало каждый раз, когда Даниэль Милс сталкивался с тенью Рорх — с близостью чужой смерти.
Одно время он был палачом, и не где-нибудь, а в Сельбруне, под самым носом у Красного Культа. Он скрывался на виду у врага и умудрялся не вызывать подозрений, словно последователям Культа что-то мешало увидеть в нем данталли — как он был не в силах рассмотреть жрецов в красных одеждах. Даже Бенедикт Колер не нашел в нем ничего подозрительного. Даниэлю иногда удавалось сосредоточить зрение на людях в красном, но он слишком быстро терял концентрацию. Чтобы сохранять ее дольше, пришлось бы чересчур напрягать глаза, и это было бы заметно любому человеку. Даниэль пытался тренировать себя, однако толком у него ничего не получалось. С тем б о льшим изумлением — и даже завистью — он наблюдал за тем, как сквозь красное проникала Цая Дзеро. Ее работа с нитями вообще отличалась от всего того, что Даниэлю доводилось видеть за свою насыщенную жизнь.
Не думай о ней, — приказал себе данталли.
Тем временем он увидел, как нити Конрада оплели молодого оленя. Тот послушно пошел навстречу смерти, не испытывая страха. От страха Конрад его избавил. Поэтому Даниэль и взял с собой именно Конрада — он был милосердным и оплетал добычу нитями так, чтобы перед смертью избавить ее от ужаса и оградить от боли.
Взмах меча — хотя для казни Даниэль привык использовать топор — будто выпал из сознания данталли. Конрад не отпускал нити до самого конца, пока голова добычи не оказалась отсечена от тела, а на снег не брызнула кровь.
Стоило жертве умереть, а его телу окраситься красной кровью, черные нити данталли втянулись обратно в ладонь — так резко, будто их оборвали. Конрад сделал два шатких шага назад и коротко вскрикнул. Он обнял себя за плечи, будто боялся, что боль разорвет его на куски, и закусил губу, чтобы подавить очередной стон. Дыхание его стало тяжелым, он оперся на ствол дерева, закрыл глаза и попытался пережить приступ боли.
Даниэль смотрел на него бесстрастно. То состояние, что пришло к нему во время смерти оленя, никак не желало отступать.
Конрад тихо застонал.
— У тебя тоже так? — дрожащим голосом спросил он. — Когда они умирают, пока ты их держишь, расплата сильнее?
Даниэль отчего-то ощутил себя больным и постаревшим.
— Всегда, — надтреснутым голосом ответил он.
Данталли переждали, пока боль Конрада утихнет. Вскоре он пришел в себя и кивнул в знак того, что сможет тащить добычу к лагерю.
— Ты когда-нибудь надевал красное? — вдруг спросил Конрад.
Даниэль вздрогнул.
— Доводилось, — буркнул он.
— И что происходит?
— Слепнешь, — отчеканил Даниэль. Говорить о том, что красная ткань на теле каким-то образом вызывает у данталли слепоту, ему не хотелось. Из всех воспоминаний эти отчего-то были едва ли не самыми неприятными.
Конрад буркнул что-то себе под нос, помогая Даниэлю нести обезглавленное животное к лагерю.
— А ты никогда не думал, что когда на нас попадает кровь, мы не слепнем? Почему? А стоит надеть хоть красную повязку или вышить красный узор на костюме…
— Не знаю.
Разговор не клеился, хотя Даниэль и понимал, что любопытство Конрада оправдано. В конце концов, ему не раз доводилось видеть окровавленных людей. И кровь на их телах работала, как красные одежды — отпугивала, огораживала, делала размытыми. Однако в поединках, если кровь противника попадала на данталли, отчего-то подобного эффекта не было.
— Может, природа решила уберечь нас хотя бы от этого? — хмыкнул Даниэль. — Хотя бы зрение в бою мы не потеряем, если просто испачкаемся в чужой крови.
— Да, но почему? Кровь тоже красная.
— Я не знаю, Конрад, — буркнул Даниэль. Желание вести этот разговор, ненадолго разгоревшееся, начало стремительно сходить на нет.
— А ты замечал, что если на тебя попадает чужая кровь, участок кожи, куда она попадает, чуть жжет? Совсем немного. Даже если на одежду попадает.
Даниэль нахмурился. Он никогда не придавал этому значения, но, напрягая память, действительно согласился с Конрадом. Стоило данталли попытаться надеть хотя бы красную повязку на руку или красное украшение, как это моментально лишало зрения. Инстинктивно любой демон-кукольник старался держаться как можно дальше от красного, каким бы ни был его источник. Но наверняка бывали случаи, когда данталли пачкался в красной краске, и Даниэль был почти уверен, что это действовало так же, как красная одежда.
Но не кровь.
Когда кровь человека каким-то образом попадала на тело данталли, слепоты не наступало. Конрад был прав: вместо слепоты ощущалось легкое, едва уловимое жжение, которого в пылу драки — а чаще всего именно в такие моменты можно было испачкаться в человеческой крови, — легко было не заметить.
Даниэль невольно вспомнил Цаю, чьи рыжие волосы в закатном солнце казались почти алыми. И ведь это не лишало ее зрения и даже не мешало другим данталли ее видеть. Отношения демонов-кукольников с запретным для них красным цветом, выходит, были куда сложнее, чем Даниэль предполагал.
— А-ну, стоять! — вдруг прозвучал чей-то грозный вскрик, прорезавший шелест леса и размышления Даниэля. Данталли замерли. — Повернитесь!
Даниэль и Конрад осторожно повернулись, медленно положив свою добычу на мерзлую землю…
… и ужаснулись.
Перед ними стояло восемь человек, за спиной каждого из которых развевался красный плащ поверх военной формы, герб на которой было не разглядеть. Черты лиц размывались в неясные пятна. Трудно было рассмотреть даже оружие, которым эти люди грозились случайным путникам — хотя, хвала богам, похоже, арбалетов не наблюдалось.
Даниэль старался не показывать, как сильно напрягает зрение, чтобы сосредоточиться на ком-нибудь из незнакомцев. Одно он мог сказать точно: это не разбойники. Военные.
Что они, бесы их забери, здесь делают?
— Назовите себя! — скомандовал вышедший вперед солдат.
Конрад бросил беглый взгляд на Даниэля, из груди его вырвался резкий вздох.
— Спокойно, — шепнул ему Даниэль. Это все, что он мог себе позволить сказать, пока размышлял, по чью душу явились эти люди.
— Громче! — вновь прикрикнул солдат. Вся восьмерка осторожно подходила ближе. — Кто вы такие?
Даниэль постарался дружелюбно улыбнуться, хотя оба его сердца застучали быстрее от осознания того, чей герб вышит у воинов на форме. Ему хватило нескольких мгновений, чтобы сосредоточиться и рассмотреть нашивку — это был герб Анкорды.
Проклятье!
— Господа, — мирно заговорил Даниэль, — мы лишь путники, добывающие себе пропитание в лесу. И, насколько мне известно, охота в Шоррских горах никак не попирает достоинства Анкорды. Чем же мы вас разгневали?
Солдаты переглянулись.
Поняли, что я их разглядел, — победно подумал Даниэль. — Теперь они сомневаются, что я данталли.
— В этих краях ведется охота на разбойников, совершивших преступление против анкордской короны, — отчеканил вояка.
Откуда они узнали, что надо искать нас здесь? — прошипел про себя Даниэль, но постарался не выдать своего напряжения.
— Здесь промышляют разбойники? — изумленно спросил он. — Клянусь богами, мы никого такого не встречали. Иначе вряд ли остались бы в живых, я полагаю.
— Выйди вперед, — скомандовал все тот же крупный воин. Даниэль не видел, с каким выражением он на него смотрел, но слышал в голосе настороженность. Казалось, вся группа была готова пустить в ход мечи. А ведь Даниэль и Конрад даже не достали оружие. Им может не хватить времени…
Даниэль сделал осторожный шаг к воину и замер. Он старался потянуть время, сам не зная, зачем. Его собраться ни о чем не узнают, и воины настигнут их так же легко. Единственное спасение для них всех — Цая. И сейчас Даниэль лишь надеялся, что та странная спокойная жестокость снова захлестнет ее и заставит убить анкордцев, спасая своих собратьев.
Жаль ее нет здесь сейчас, — горестно подумал он.
— Ближе! — тем временем приказал воин.
— Во имя богов, я не понимаю! — нарочито возмутился Даниэль. — Что мы сделали не так? Мы не разбойники.
— Вы не назвались.
— Прево, — не раздумывая, назвал Даниэль фамилию Жюскина. — А это мой брат Альберт. — Он и сам не знал, отчего на ум первым пришло имя анкордского принца. Как знать, быть может, оно заставит вояк чуть больше довериться им?
— Откуда вы?
— Данмарк, Станна, — вновь без колебаний ответил Даниэль.
— А брат у тебя, что, немой? — В голосе солдата послышалась усмешка. Даниэль побоялся, что Конрад чем-то выдаст их, но он, похоже, умел молчать, когда нужно.
— Он просто сильно нервничает при виде вооруженных людей, — хмыкнул Даниэль. — Вы, к слову, тоже не назвались и не сказали, что вам нужно от нас. — Он сделал особый акцент на последнем слове.
— Подойди ближе, — игнорируя его замечание, бросил воин.
— Зачем?
— Пустим тебе кровь.
Сердца данталли застучали быстрее. Он невольно отшатнулся, положив руку на закрепленный на поясе меч, не отертый от крови убитого молодого оленя. Реакция анкордцев не заставила себя ждать — всей группой они угрожающе двинулись на Даниэля и Конрада.
— Увидим, что у вас кровь красного цвета — отпустим, — осклабился солдат. — Разбойники, которых мы разыскиваем, не люди.
Отпираться было больше нечем. Даниэль и Конрад одновременно отступили на несколько шагов и выхватили оружие. Анкордцы бросились в атаку. Восемь на двоих.
Нам конец, — мелькнуло в голове у Даниэля. Он был неплохо обучен фехтованию, но все же не тешил себя надеждой, что управится с восемью вооруженными солдатами. Тем не менее, сдаваться без боя он не собирался. И Конрад тоже.
Схватка была похожа на беспорядочную возню: мешали коряги и намерзший местами лед. Держащиеся рядом данталли, использовавшие деревья для обманных маневров, были неудобной целью для бросившейся на них группы солдат — натыкаясь друг на друга, те вынуждены были медлить и осторожничать, не желая ранить своих же.
Однако уже через несколько мгновений драка разделила Даниэля и Конрада, когда те метнулись за разные деревья в поисках укрытия от мечей анкордцев.
Даниэль не успевал понимать, что происходит. Противники, которых он видел лишь размытыми пятнами, мелькали то тут, то там, и лишь чудом данталли удавалось отражать их удары и даже наносить ответные, пока один из анкордцев не оказался слишком быстр, а левый бок не отозвался резким давлением и острой болью.
Вскрикнув, Даниэль инстинктивно отскочил от источника угрозы, не представляя, насколько глубоко меч его ранил. Левая рука зажала рану, из которой заструилась горячая синяя кровь.
Кто-то выкрикнул нечто обличительное. Что-то вроде «точно данталли!» — трудно было разобрать.
Неосторожный шаг заставил Даниэля отступиться и упасть на спину. Боль в боку стала сильнее, будто только теперь начала прорываться сквозь пыл схватки. Где-то вдалеке Даниэль услышал крик, но не распознал в нем свое имя. Конрад звал кого-то, но… может ли быть такое, что он действительно крикнул «Цая»?
Ответом ему был замерзшее время, словно остановившее анкордцев в зимнем лесу. Один миг тишины — и со следующими ударами сердец мечи врагов устремились к собственным глоткам.
Ни криков ужаса.
Ни промедления.
Лишь одно решительное движение восьми рук, держащих мечи.
Одно большое море крови, разлитое на снегу в тишине.
А затем время возобновило ход. С пугающим стуком тела рухнули наземь, а затем прозвучал женский вскрик, хруст снега, легкий треск веток и знакомый звук рвотного позыва.
Цаю всегда тошнило от боли расплаты. Сегодня тошнота длилась дольше обычного — или Даниэлю лишь так казалось? Для него время будто все еще текло замедленно. Он чувствовал, как кружится голова и дрожат руки, зажимающие кровоточащую рану на боку.
— Даниэль! — Конрад оказался подле него и опустился на колени рядом. — Проклятье, сколько крови…
— Обнадеживать ты не умеешь, — проскрипел Даниэль, постаравшись приподняться и, зарычав от боли, снова откинулся на холодную землю. Холод быстро проникал в него и, казалось, кровь от этого текла чуть медленнее. Или только казалось? Таких серьезных ран в жизни Даниэля еще не было. Боль была соизмерима с серьезной расплатой. Хуже был страх — страх утекающей жизни с каждой каплей синей крови, падающей на землю.
Позади послышалась чья-то шаткая походка, постепенно становившаяся увереннее. Цая небрежно отерла рот и встряхнула гривой рыжих волос.
— Дани, держись, — нежно произнесла она, присаживаясь рядом.
— Как… как ты здесь оказалась?
Цая непонимающе покачала головой, словно он задавал самый глупый вопрос из возможных.
— Я почувствовала, что нужна вам. Как тогда. — Она сделала неопределенный жест рукой, махнув куда-то в сторону, будто это должно было все объяснить.
Цая Дзеро. Странная — даже для данталли. Наделенная самыми неординарными способностями, какие Даниэль когда-либо видел. Непостижимая и опасная в своей тихой решительной жестокости.
— Нужно к Сайену, — пытаясь отдышаться после драки, кивнул Конрад. — И быстрее. Много крови…
— Да, — коротко кивнула Цая.
Вместе они помогли Даниэлю подняться. Рыча и пыхтя от боли, с кружащейся от слабости головой он встал на ноги и тут же покачнулся, буквально рухнув на плечи Конрада. Цая оглядела залитую кровью землю и остановила взгляд на обезглавленном олене.
— Пошлем за ним Рана и Эрнста, — сказала она. — Я пойду с ними, если придут еще.
Она не уточняла, кто еще должен прийти, но и без слов было понятно, что говорит она о новых охотниках, которых Рерих мог послать за убийцами генерала Томпса. Генерала, которого убила она.
— Идем.
Путь сквозь колкую зиму был тяжелым и казался невозможно долгим. Весь левый бок Даниэля промок от крови.
— След… — выдавил он, борясь с усталостью. — Нас могут найти по нему, нужно…
— Не думай сейчас об этом, — прервала Цая. — Не разговаривай, береги силы.