Они были истинными Предшественниками.
— Проклятые призраки… — рассеянно пробормотал Хотак.
— Плохие слова для того, чтобы описать любимую семью, которая делает нам честь, следя и оберегая, — раздался уверенный голос невдалеке.
Она вышла из затенённого холла: длинная соболиная мантия, прошитая золотыми нитями, свободно струилась сзади, словно была невесомой, глубокий капюшон, плотно подогнанный по голове, оставлял видимой лишь небольшую часть узкого лица, задумчивые чёрные глаза не отрываясь смотрели на императора.
Она протянула тонкую руку, и Хотак с готовностью припал к ней губами.
— Нефера… дорогая…
Из тени выдвинулись сопровождающие жрицы — две огромные фигуры, закованные в чёрные панцири и тяжёлые шлемы. Каждая сжимала мощную булаву, украшенную короной. На лицах воинов не читалось ничего, кроме фанатичной преданности. Они были готовы умереть по первому приказу и не сделали ничего, что бы подтверждало, что они увидели императора. Защитники — в полной красе.
Единственный глаз Хотака грозно сузился, но, хотя в груди императора тут же вскипела ярость, он сохранил на лице любезное выражение.
— Я не имел в виду ничего непочтительного, любовь моя…
Строгое лицо Неферы не дрогнуло, когда она ступила на шаг ближе, Защитники двинулись следом, словно огромные марионетки.
— Иногда я очень удивляюсь, муж мой, твоим поступкам. На сей раз ты прибыл в мои покои с целой армией, которая, очевидно, собирается арестовать верных сынов моих…
Хотак сдёрнул шлем с головы и быстро глянул на супругу. Она не заметила его взгляд, а императору бросились в глаза изменения, произошедшие с ней. Глаза Неферы глубоко ввалились и покраснели, кожа обвисла и выглядела очень дряблой. Несмотря на это, жрица одновременно излучала ту тёмную силу, какую Хотак иногда ощущал на поле битвы. И всё-таки она продолжала быть красивой…
— Поскольку я всегда был прямолинейным воякой, дорогая, позволь мне сказать о том, что мы с тобой не видимся слишком много времени. На официальные послания ты не отвечаешь, визитов во дворец не наносишь. Естественно, я тоскую по тебе и твоим мудрым советам…
— И охваченный тоской, муж мой, ты решил меня навестить… с колонной солдат? Как заботливо с твоей стороны…
Хотак улыбнулся ей той улыбкой, которая когда-то завоевала сердце Неферы.
— Но ведь я, в конце концов, император!
Его улыбку она встретила со странным выражением неудовольствия, но в то же время, как он надеялся, с оттенком былой нежности.
— И меня, верховную жрицу самой почитаемой религии в империи, которая помогла тебе прийти к власти, ты рассматриваешь как государственного врага? А если бы я не вышла сейчас, твои прекрасные солдаты вытащили бы меня наружу в цепях?
— Конечно нет! У меня и в мыслях не было ничего подобного. Моё торжественное появление никоим образом не направлено на подрыв твоей власти здесь, оно скорее напоминает о моём собственном положении и власти. А шеренги солдат… Они для уважения — почтенный караул для тебя, моя дорогая. Просто император прибыл в Храм, вот и все. Неужели после стольких лет ты сомневаешься в моих чувствах к тебе… и к твоей религии?
Однако Нефера не выглядела успокоенной.
— А что я должна думать? Мне кажется, всё, что я делаю, не представляет в твоих глазах никакой ценности! Вся мощь Храма, моя энергия, которая поднимала тебя, любимый муж! Мои глаза и уши были твоими! — Нефера жестом указала на гигантские скульптуры: — Вот они ответственны за твои победы не менее солдат!
«Сегодня она особенно не в духе», — Хотак с трудом удерживал на лице любезную улыбку.
— Но твои стражи весьма небрежны в последнее время, — мягко сказал он. — Депеши от Мариции прибывают быстрее, чем вести из Храма. А ведь решается очень многое, изменение стратегии и тактики происходит каждый день. А я ничего не знаю о них. Только твои стражи могут помочь мне, только они знают то, что другим неизвестно, любовь моя…
Сначала Хотак ощутил лишь холод — жена замолчала. Он оглянулся по сторонам, словно изваяния могли помочь, а леди Нефера стояла, склонив голову набок, как будто прислушивалась. Император внимательно всмотрелся в её лицо, ища хоть малейший признак благосклонности.
— Ты направил все ресурсы империи на вторжение в Ансалон, муж мой, — наконец выговорила верховная жрица. — Ты потребовал от кланов удвоить усилия по снабжению армии и флота, легионы пополнились тысячами новобранцев. Все эти трудные решения мы принимали вместе. Но, несмотря на их успех, ты по-прежнему сомневаешься в их правильности. Пока Храм был занят поддерживанием духовного состояния империи, ты больше сосредоточился на её физической части. В чём тебе немало помогают Защитники.
Действительно, Храм все больше и больше вмешивался в светские дела, но у Хотака попросту не было другого пути. Многие из членов Высшего Круга были истово верующими, и по-другому заставить их полностью подчиняться было невозможно. Он пытался сопротивляться, к примеру, объявил своим наследником среднего сына Бастиана, а не старшего Арднора. Арднор был самым ярым сторонником матери и занимал место верховного Защитника, Бастиан же всегда стоял за отца. Несмотря ни на что, Предшественники ещё не стали для минотавров тем, чем был ранее Саргоннас, и, возможно, Бастиан сможет в будущем держать их в страхе и повиновении.
— Никто не отрицает твою заслугу в нашем успехе, дорогая. Сейчас механизмы империи работают как никогда слаженно и мощно. И я действительно желаю того, чтобы ты чаще появлялась во дворце, где все смогут увидеть мою супругу бок о бок рядом со мной.
— Да… как куклу в роскошном платье, опирающуюся на твою руку.
Хотак вздохнул, чуть отступив назад:
— Твоё место всегда рядом со мной, дорогая… Дворец — твой дом, ты слишком много времени проводишь… в этом добровольном заточении.
Ввалившиеся глаза Неферы тревожно сверкнули:
— Но я следую зову сердца, муж мой. Твои собственные слова уверяют меня в важности всего происходящего.
— Зов — это прекрасно, но так долго не общаться со мной… Или это наказание мне за выбор Бастиана вместо Арднора?
Верховная жрица посмотрела мимо мужа пустым взглядом:
— Арднор был твоим законным наследником!
— А Бастиан более опытный воин, более искушён в политике, и поэтому править будет он!
— Арднор твой первенец!
— Хотак тяжело вздохнул:
— Арднор является главой Защитников, что тоже немаловажно. Я очень хочу сгладить наши разногласия, моя дорогая. Пожалуйста, возвращайся во дворец. Я… я скучаю…
Её блуждающий взгляд наконец остановился на Хотаке, затем, немного помолчав, Нефера ответила более мягко:
— Я прибуду завтра… И попытаюсь получить те сведения, которых ты ждёшь, а также все возможные новости.
Леди Нефера развернулась и в сопровождении молчаливых Защитников скрылась в глубинах Храма.
Хотак криво улыбнулся и, надев шлем, зашагал к выходу, ступая легко и непринуждённо. Ему удалось уговорить жену вернуться, и теперь её призрачные стражи вновь будут доносить ему вести с театра военных действий. Он должен найти способ удержать её во дворце, возможно, надо как-то задобрить и приблизить Арднора, с которым он не разговаривал с самых похорон Колота — им нет никаких разумных причин дольше оставаться врагами.
Когда шеренги воинов отсалютовали ему, император не спеша направился к коню и легко вскочил в седло. Он бросил последний взгляд на здание, мысленно прося у Неферы приложить максимум энергии для её призраков.
«Всё остальное лишь слухи, — подумал он. Император был очень доволен, что в разговоре не затронул тему, которая, несомненно, привела бы Неферу в ярость. Пусть это подождёт подходящего момента. — Во что бы этот культ ни превратился, они не могут опуститься… — Он махнул рукой, приказывая отряду двигаться. — На руках моей жены нет крови, кроме той, которая обагрила их по моему распоряжению. Пока…»
Травянистая равнина уютно устроилась в ложбинке между двумя лесистыми холмами, словно идеально созданная для битвы. Ряды рыцарей, которых не пугала ненастная погода, дисциплинированно выстроились в боевом порядке, покачивая копьями.
Затем кони рванулись вперёд, и они понеслись на позиции людоедов, что неровными рядами наступали тут и там. Позади лошадей громыхали четыре шеренги бронированных солдат, которых вёл сам командир когтя. Сомкнув щиты и обнажив мечи, воины спешили вслед за конниками получить свою долю славы.
Людоеды сбивались в кучи, угрожающе размахивая дубинами и мечами. За превосходящими по численности Рыцарями Нераки поднималась пыль, густая и плотная, словно земля горела под их ногами и исходила черным дымом. Опустив забрала, мрачные и тёмные, они вызывали в памяти картины прошлого, когда ещё гордо несли по миру власть Такхизис.
Ударив в ряды людоедов, они убивали направо и налево, каждому рыцарю был отдан строгий приказ не жалеть мерзких животных. Людоеды, почти не оказав сопротивления, кинулись бежать, собираясь укрыться в сомнительной безопасности восточных холмов. Они бежали изо всех сил, отталкивая друг друга и затаптывая самых слабых.
Не желая столь лёгкой победы, копейщики пришпорили коней и кинулись в погоню, удаляясь все дальше и дальше от солдатских линий. Гром внезапно прокатился по небесам, а красные молнии исчертили северный горизонт, но Рыцари Нераки не обратили на них никакого внимания. Враги были уже рядом, их оставалось лишь насадить на копья как перепелов на вертел. Внезапно земля под их ногами взорвалась, посылая людей и лошадей в дикий полет, заканчивающийся на смертельных камнях. Линии всадников смешались, все в испуге искали новую угрозу, многие посматривали на небо, гадая, не молния ли поразила их. Новый гудящий звук прокатился по небосклону и привлёк к себе внимание нескольких рыцарей… но слишком поздно.
Огромная скала упала точно посреди шеренг солдат, превращая людей в месиво из мяса и железа. Командир когтя скомандовал немедленную остановку, сразу же определив по камню удар опытно нацеленной катапульты. Третий снаряд тяжело рухнул на землю между копейщиками и солдатами, и хотя он никого не задел, его появление окончательно привело войско в смущение. Людоеды не использовали катапульты, они даже не знали, как их строить.
А затем затрубили рога — сначала с юга, затем с севера. Мощный рёв, раздавшийся с обоих направлений, заставил нервы Рыцарей Нераки напрячься от нехороших предчувствий. Убегавшие людоеды внезапно сбились в один отряд и, перестроившись, вновь двинулись на ошеломлённых рыцарей.
— Вперёд! Взять их! — надрывался командир когтя.
Но воины лишь оторопело оглядывались по сторонам, не понимая, кого именно им надо атаковать. С севера появилась колонна всадников, а с юга быстро маршировала бронированная пехота, которую трудно было принять и за людей, и за людоедов. Под рёв рогов и собственные боевые крики минотавры и людоеды объединёнными силами приближались к рядам Рыцарей Тьмы.
Копейщики повернули свой левый фланг так, чтобы отразить атаку всадников, которые на всём скаку осыпали их стрелами. Несмотря на броню, несколько человек упали мёртвыми, раздались крики раненых. Ослабленные ряды рыцарей налетели на конных минотавров — силы удара копья хватало для того, чтобы сбросить с седла даже трехсотфунтовых созданий. Земля окрасилась первой кровью минотавров — рыцари умели воевать и не желали сложить головы просто так. Но их броня оказалась не слишком надёжной защитой против тяжёлых, обоюдоострых секир легионеров. Один из минотавров единым движением разрубил грудь врагу, а затем удачным обратным взмахом снёс голову второму. Другой прыгнул с лошади на рыцаря, и оба они полетели на землю, где минотавр пустил в ход крепкие рога, поражая корчащегося человека.
Остатки копейщиков развернулись, чтобы ударить по пешим отрядам, подходившим с юга. Но мощного удара не получилось. Сомкнутые щиты и лес пик встретил не ожидавших такой тактики рыцарей, и всадников в один миг спешили, после чего на них без помех набросились жаждущие крови легионеры.
Командование рыцарей всегда было уверено, что минотавры всего лишь тупые твари, родственные людоедам, и никогда не готовило воинов к специальной тактике боя с ними. Увиденное в корне противоречило этому постулату — легионеры быстро двигались вперёд, добивая раненых одного за другим. Вот декарион выступил и сразил одного из двух людей, бьющихся спина к спине, затем так же убил истекающего кровью второго…
Отряды рыцарей имели теперь целых три дороги для смерти: с юга и севера сходились минотавры, с востока вовсю наступали людоеды. Люди пытались сформировать двойной ряд обороны, где длинные копья прикрывали бы мечников, но секиры людоедов без труда вгрызались в эти порядки. С другой стороны на неподвижный строй радостно обрушивались огромные палицы и дубины людоедов, дробя кости и ломая щиты. Людоеды не были так искусны в военном деле, как минотавры, но сочетание их мощи и тактики боя имперцев создавало непреодолимую, невиданную силу.
В полном отчаянии командир когтя попробовал сдаться, но прежде чем он успел скомандовать, тяжёлый ржавый меч людоеда пробил ему горло и сбросил с коня. Труп командира был немедленно затоптан во всеобщей схватке.
Когда последний из рыцарей погиб и воздух сотрясли крики триумфа, на поле боя с востока показался ещё один отряд, состоящий вперемешку из людоедов и минотавров. Во главе его ехала женщина-минотавр, чья изящная фигура была закутана в фиолетовый плащ, а голову украшал шлем командующего легионом, прикрывающий роскошную коричневую гриву.
Легионеры радостно приветствовали командира, когда она приблизилась, с удивлением косясь на странного людоеда, что сопровождал её. Тот был гораздо меньше ростом, чем большинство существ его расы, и одет в изысканную одежду зелёных и коричневых цветов, свойственных скорее эльфу. Он явно стремился подражать им, и это ему неплохо удавалось. Его тёмные волосы были чисто вымыты и искусно заплетены, кроме того, вблизи было заметно, что он подтачивает клыки и пользуется тонкими духами.
Подбрасывая вверх вражеские шлемы и различные окровавленные части тел, как это принято у людоедов, они приветствовали своего повелителя. Великого Лорда Голгрина громкими криками:
— Сарак х'кан! Сарак х'кан!
Едущая рядом леди Мариция Де-Дрока, усмехнувшись, заметила:
— Не думаю, что мне известна эта фраза, Великий Лорд.
— Они восхваляют лишь нашу победу, сын Хотака, ничего более…
Людоеды не признают такого равенства женщин, как минотавры, поэтому, чтобы облегчить Мариции жизнь на военных советах, Лорд именовал её не иначе как «сын Хотака».
— Но ведь они смотрят только на тебя!
— Ну, они оценили ваш небольшой вклад, надо дать им время на то, чтобы их уважение увеличилось. Кроме того, ты ведь женщина, а людоеды плохо понимают подобное… Тебе неприятно? — Он пожал плечами. — Но, думаю, это совсем маленькая неприятность, не так ли?
Легионеры начали перестраиваться, в то время как людоеды просто собирались толпами. Внезапно Голгрин пролаял что-то огромному волосатому людоеду, на чьём панцире сквозь ржавчину и кровь ещё можно было рассмотреть изображение зимородка. Тот взревел и начал лупить своих соплеменников дубиной, постепенно создавая некую видимость порядка среди союзников минотавров. Удивлённая тем, что людоеды стараются подражать дисциплине минотавров, Мариция наблюдала за их попытками, затем посмотрела на поле боя.
— Эти Рыцари Тьмы глупы. Они должны были отправиться на юг и присоединиться к Мине…
— Какое удовольствие, что они так не поступили. Рыцари Тьмы задолжали нам много крови! — Голгрин улыбнулся, показав клыки. — Эта битва лишь первый платёж!
— План осуществился неплохо, мы хорошо действовали вместе.
— Я тоже так думаю. — Голгрин вскинул кулак и принял новые приветствия от ближайших людоедов «Сарак х'кан! Сарак х'кан!». — Наши земли теперь почти свободны.
Уничтоженный отряд представлял собой главные людские силы в Блотене и Керне, и теперь никто не мог помешать людоедам вторгнуться в зелёное царство Сильванести.
Легионеры уже собирали своих убитых для торжественных похорон, людоеды не спеша обдирали с погибших товарищей все ценности, некоторые уже тащили тела рыцарей к кострам.
Мариция посмотрел на Великого Лорда, который выглядел очень гордым и удовлетворённым:
— Ты не думаешь об угрозе, которая будет исходить от других отрядов Рыцарей Нераки, когда они соединятся под командованием Мины?
— Не больше чем об угрозе союза с минотаврами, а? — рассмеялся Голгрин, зная, что на это ей ответить нечего.
Пожав плечами, Мариция произнесла:
— Если мы хотим достигнуть Щита, который окружает Сильванести именно в том месте, где указал Галдар, нам надо выступить на рассвете. Твои силы будут готовы, Великий Лорд? Нам ещё надо встретить обоз с припасами…
— Нагрок проследит, чтоб всё было готово.
— Нагрок?
При упоминании его имени здоровенный людоед из Блотена подъехал ближе. Первоначально он присоединился к ним как первое лицо своего Лорда-Вождя, но далее все больше действовал как помощник Голгрина. От него отвратительно пахло, как и от обычного людоеда, вот только коварства было в десятки раз больше.
Голгрин с сожалением поцокал языком:
— Прости меня, сын Хотака. Я, возможно, неясно выразился с самого начала. Я повелел Нагроку вести армию к Сильванести.
— А как же ты? — Мариция выглядела озадаченной.
Голгрин низко поклонился в седле, двигаясь не менее изящно, чем сановный минотавр.
— Мой Великий Кхан слишком долго не получал вестей. Ты же посылаешь сообщения отцу, вот и я должен отправиться на доклад к своему повелителю. Если получится, я присоединюсь к вам перед финальной раздачей карт…
Нагрок фыркнул.
— Но способен ли Нагрок заменить тебя на этом посту? — требовательно спросила Мариция. — Особенно… на последнем этапе?
— Абсолютно! Кхан, этот Кулак Правления, Клык Силы… — Голгрин перечислил не менее полудюжины имён, прославляющих Кхана. — Так вот, Нагрок был персонально обучен Его Верховностью! — Он схватил помощника за руку, и тот согласно закивал. — Есть новое задание. Я должен к нему приготовиться. Нагрок останется и обещает во всём слушаться и делать то, что необходимо, — заявил Великий Лорд, проигнорировав хмурый взгляд Мариции. — Великие победы ожидают нас впереди, сын Хотака. Я верю в твою удачу!
Поклонившись ещё раз, Голгрин поскакал прочь под неумолкающий рёв людоедов:
— Сарак х'кан!
Глаза Мариции гневно сузились:
— Похоже… я знаю, что означает эта фраза… «сарак х'кан»… — Она внимательно посмотрела на Нагрока. — Это значит… предводитель, лидер, не так ли?
Приземистый круглолицый людоед выглядел как самое невинное существо на всём Кринне.
— Да, сын Хотака, лидер… — Он резко и неприятно захихикал: — Или Кхан…
Кошмары
…Шахта начала рушиться неожиданно, хоть рабочие всё время и ожидали этого. Хозяева не считали нужным укреплять туннели, находившиеся под постоянным давлением, и рабам ничего не оставалось, как рыть и рыть глубже…
Таким образом, когда потолок обрушивался, большинство гибли сразу, но некоторые успевали выбраться. Крики умирающих и скрежет их костей, грохот десятков тонн камня и земли… Все это напоминало оставшимся в живых, что они следующие в этой страшной очереди.
Сахд всегда видел в этом лишь небрежность и злой умысел рабов… это означало немедленное наказание для всех.
Фарос не пробыл в лагере и трёх недель, когда шахта обрушилась в первый раз, но с тех пор, казалось, прошла уже целая жизнь. Они езде не пришли в себя после Вайрокса, где хотя бы соблюдалось некоторое подобие цивилизованных отношений. А это место до боли напоминало недавние пустыни родины, чёрные скалы и провалы шахт Вайрокса, где земля до сих пор источала жар и пепел.
Рядом текла, медленно извиваясь вдоль берегов лагеря, почти такая же речка, что и на Митасе. Это побудило многих минотавров окрестить её Слезами Аргона. Возможно, потерянный Бог действительно проливал слёзы по своим несчастным детям, а может, рабы просто жалели себя.
Заключённые быстро поняли, что рассчитывать на снисхождение у людоедов не придётся — Фарос каждый день видел жестокие казни или наказания друзей: один из них был закопан по плечи в землю рядом с мусорной ямой на юге лагеря, где должен был несколько дней переносить ужасные укусы сотен чёрных мух, почуявших беззащитную жертву.
За исключением ударов плети или пинков, первое время Фаросу удавалось избегать серьёзных наказаний и пристального внимания Сахда. Но в день, когда обрушилась шахта, он ощутил на себе пристальный взгляд старшего надсмотрщика, обещавший недоброе. А все потому, что Фаросу последнему удалось вырваться из разрушенной штольни. Грязный, полузадушенный, с окровавленными руками, он выкатился прямо под ноги прибывшего Сахда. Тот, повернув изуродованное лицо, искоса взглянул на слишком, по его мнению, удачливого минотавра. То немногое, что ещё оставалось от его губ, растянулось в ужасной гримасе, обнажившей жёлтые клыки.
— Л'хар! Гран Урсув Суурт! — скомандовал он.
Двое надсмотрщиков немедленно схватили оторопевшего Фароса и подтащили его, кашляющего, к своему начальнику, который внимательно осматривал остальных, покалеченных и умирающих. Чёрные волосы Сахда трепетали на сухом горячем ветру, когда он, подняв кнут-девятихвостку, шагнул к одному из них, приказывая подняться на ноги. Фаросу мучительно закрутили руки за спину, так что боль сводила с ума, но он видел, что у раба сломана одна нога и сильно распухла лодыжка другой.
После нескольких безуспешных попыток встать, во время которых людоеды смеялись и глумились над несчастным, Сахд указал на него и проревел:
— Гран Урсув Суурт и фафнирн!
Фарос так и не понял, что сказал начальник, но изувеченный рабочий, видимо, понимал людоедский, ибо, вытаращив глаза, начал извиваться всем телом, делая новую попытку подняться. С громким смехом Сахд пнул раба по больной лодыжке, заставив того взвыть от боли. Остальные стражи немедленно приказали рабам упасть на колени и понесли кричащего раненого к загону с мередрейками.
Только тогда Фарос понял, что означает на людоедском слово «фафнирн». Сахд внезапно резко обернулся и указал на него. Надсмотрщики легко подняли минотавра и потащили, несмотря на все его попытки вырваться. Они подтащили рабов к самому краю загона, где совсем рядом щёлкали огромные челюсти и блестели налитые кровью глаза рептилий. Сахд подошёл следом и вонзил пальцы в рваную рану на руке Фароса, так что тёмно-красные капли дождём полились в яму. Мередрейки внизу начали яростно биться — даже одной капли крови было достаточно, чтоб они впали в бешенство, готовые напасть на любого. Сахд мрачно хохотал, слизывая кровь с пальцев и позволяя мередрейкам как следует разогреться.
Надсмотрщики швырнули раненого вниз. Раздавшийся сразу же после этого вой был так ужасен, что даже смирные рабы забеспокоились, немедленно получив свою порцию ударов и пинков. Фарос попробовал не смотреть вниз, но главный надсмотрщик схватил его за шею и повернул голову, хрипя на общем;
— Смотри… Урсув Суурт… или присоединяйся…
Стая извивающихся тел накрыла минотавра ещё до того, как он упал на дно ямы, истекающие слюной челюсти уже вырывали куски мяса из его тела. Несколько мередрейков вцепились в лицо раба, что Сахд, судя по довольному хихиканью, нашёл особенно интересным. Огромная тварь перекусила уже сломанную ногу несчастного, весь загон был залёт бьющей из ран кровью, но он все никак не мог умереть. Его крики становились всё более слабыми, но не утихали, несмотря на молчаливые молитвы, в которых Фарос просил даровать рабу быструю смерть. Только когда визжащий клубок добрался до груди и живота несчастного, его стоны стихли… Ужасное пиршество продолжалось долго. Сахд не собирался успокаиваться, пока звери не насытятся. К этому времени даже некоторые из людоедов не особенно охотно заглядывали вниз.
Однако начальнику карьера полученного удовольствия было мало. По его приказу Фароса распяли на досках загона, так близко от тварей, что некоторые просовывали сквозь щели языки, проверяя, не смогут ли они добраться до нового мяса, однако минотавр был вне их досягаемости. Мередрейки несколько раз мазнули Фароса по лицу, оставляя на нём следы недавней трапезы, и юношу едва не вырвало, хотя желудок был почти пуст.
Сахд скомандовал:
— Дж'карах и ф'хан Урсув Суурт! — Затем он наклонился к Фаросу и прохрипел: — Помни… или сдохнешь…
Свистнул тяжёлый кнут, и металлические крючки вырвали первые куски плоти со спины Фароса. Его крик только подстёгивал мередрейков, которые подпрыгивали все выше, стремясь добраться до свежего мяса. Снова и снова под хохот Сахда кнут опускался на тело минотавра. Сколько продолжалась экзекуция, Фарос не запомнил, — через некоторое время он потерял сознание, но даже тогда ему казалось, что он слышит змеиное шипение вечно голодных тварей, а тело сотрясается под плетью…
Минотавр сутки пролежал под неусыпным надзором, а затем, едва он открыл глаза, его погнали на работу с все ещё кровоточащей спиной; Фарос пережил это испытание, пережил и множество других, но что-то, уцелевшее после мучений Вайрокса, — умерло…
— Фарос?
Он дёрнулся, рывком возвращаясь в настоящее, и впился взглядом в Грома и Валуна, который устроившись на тонком скальном выступе, вглядывался куда-то.
Перед ними лежал невольничий лагерь.
Невдалеке находились шахты людоедов, это и послужило толчком для внезапно нахлынувших на Фароса воспоминаний. В Вайроксе, главном центре горной промышленности империи минотавров, заключённые питались два раза в день и жили в тесных бараках без окон, расположенных на безлюдных пепельных пустошах. Все они думали, что ниже в жизни опускаться уже некуда. Так полагали те, кто не попал в лагерь Сахда и не познал всех прелестей этого «призрачного» мира. У сплошной цепи горных хребтов склоны были настолько изрыты входами в шахты, что казалось, будто здесь резвились огромные каменные черви.
Цепочки тяжёлых фургонов должны были наполняться рудой незамедлительно, иначе все виновные наказывались на месте. Лошадей выпрягали и на время погрузки отводили в стойла на западе, где рядом с огромным каменным мостом виднелось несколько хижин. На старых камнях ещё можно было разглядеть символы на языке эрдов — великих предков людоедов. Одна из двух мощных опор была совсем изношена, и в нескольких местах гранит пересекали глубокие трещины, но мост пока выдерживал вес тяжело гружённых фургонов. На хижины было слишком дорого тратить редкую здесь древесину, поэтому на постройку в основном шли камень и глина. Вход в жилище Сахда прикрывала странная шкура — никто не мог понять, с какого животного она снята и было ли оно разумно, слишком уж странными были оттенок и фактура. Рядом в хижинах спали его шестеро телохранителей, а само жилище стояло на небольшом возвышении у моста, откуда весь лагерь был виден как на ладони. В центре лагеря темнело четыре тёмных строения, и даже Фарос, при всей браваде, старался не смотреть туда, прекрасно помня, для чего они служат.
— День закончен, они запирают загоны с рабами, — горько пробормотал Гром, указывая на высокие заборы.
Сейчас они трое тоже могли бы лежать там и пытаться уснуть… если бы смогли. Теснота и духота внутри была ужасающей, не было места даже лечь ровно на спину. Там держали минотавров и других существ — всех, кого людоеды захватывали в плен в разных землях. Все они днём работали на шахтах, а вечером им без разбору пихали воду и баланду, забирая горшки через четверть часа. Естественные потребности внутри загона справить было негде, даже примитивную яму людоеды не потрудились выкопать. Казалось, их больше всего интересует полное ослабление раба до того, как он умрёт, а потому он может хоть захлебнуться в собственных нечистотах.
Сахд руководил лагерем от имени Великого Кхана Керна, который требовал от него максимального количества сырого железа и меди, необходимых для большой войны против людей и эльфов. Изуродованный людоед выполнял все новые и новые квоты, не жалея рабов и непрестанно требуя свежей рабочей силы у Великого Лорда Голгрина.
Удушливый, раскалённый день в этих скалах сменялся невыносимо холодной ночью, когда даже покрытые шерстью минотавры замерзали, вынужденные плотней прижиматься друг к другу. Каждое утро под валом тел находили либо задохнувшегося, либо замёрзшего раба, труп которого бросали по приказанию Сахда мередрейкам или просто топили в реке.
По территории рудника постоянно кружили вооружённые патрули, не спуская глаз с минотавров. В памяти родов уже стёрлись воспоминания о подобном рабстве, поэтому все заключённые были ошеломлены и подавлены. А ещё более страшной была весть, что узурпатор Хотак самолично подписал договор, согласно которому жители его империи превращаются в движимое имущество для людоедов,
День и ночь ветер гнал тучи пыли, добавляя уныния ирреальной атмосфере лагеря, заставляя вздрагивать стены загонов и хижин. День завершился, рабы были надёжно заперты, и знакомая мерзкая вонь, донёсшаяся до спрятавшейся троицы, означила привоз пищи.
— Видать, один из мередрейков сдох от старости или болезни, — фыркнул Валун.
— Наверное, сил нет, как вкусно… — проворчал Гром.
Вонючее мясо рептилии было гораздо хуже, чем тухлая ячменная каша, которую обычно получали рабы. Нормальной пищей могли питаться только надсмотрщики, и она хранилась в крытой телеге позади загона с мередрейками. Именно провизия была целью сегодняшней вылазки Фароса и причиной, по которой он не оставил случайно спасённых им рабов в одиночестве. Юноша намеревался изрядно поживиться, а если получится, то и поджечь телегу вместе с остальной едой.