В течение дня мы заметили первого серого гуся (Anser anser) и несколько турпанов (Casarca casarca). Ночью к лагерю подошли волки, которые выли в его окрестностях до рассвета.
После пересечения Онгин-гола, который занимает небольшую часть широкой долины, мы снова въехали в холмистый район – местность, сильно пересеченную и трудную для автомобилей. Удивительно, как «доджи» шли на частых подъемах и крутых поворотах, иногда по самому краю обрыва. Мы были теперь на юго-восточных холмах Хангайской цепи – большого горного массива Монголии, – которая находится между озерным краем Северо-Западной Монголии и бассейном реки Толы. Центральная масса Хангайского нагорья находится недалеко от города Улясутай и известна под названием Тарбагатай. Самый высокий пик, Очир-Ван, поднимается на высоту около 12000 футов.
Некоторые из наиболее важных рек Монголии подобно Орхону берут начало в Хангайских горах. Эти горы изобилуют остывшими вулканами. Южные склоны всех монгольских гор, как правило, крутые и скалистые, часто выветрены и несут следы сильной эрозии, произведенной климатическими условиями и ветрами пустынь, находящихся к югу от них. Северные склоны часто покрыты травой и кое-где лесом.
После переправы через Татсагол, незначительный приток в верховьях, мы продолжили путь вдоль южного основания перевала Атса-ула. Недалеко от старого разрушенного каменного китайского барака, который использовался как склад китайской торговой компании, один из автомобилей сломался, и мы должны были отстать, чтобы починить его.
В то время как водитель был занят автомобилем, я обошел вокруг и обнаружил большое количество древних курганов и могильников: восемнадцать больших и шесть меньших. Все они имели каменные пирамиды на вершинах и были окружены концентрическими окружностями из каменных плит. Это, вероятно, были могильники, описанные профессором Позднеевым в его работе «Монголия и монголы», хотя точное географическое положение их и не было обозначено. Судя по внешнему виду, происхождение их было аналогичным происхождению таких же курганов на горах Ноин-ула, которые исследованы экспедицией Козлова.
После двухчасовой задержки мы возобновили наш путь и нашли экспедицию, ставшую лагерем в узкой горной долине на берегах крошечной речки. Недалеко от нашего лагеря проходил большой караванный путь Саир-усу – Улясутай.
20 апреля был трудный день для автомобилей и персонала экспедиции. Единственным реальным путем была слабая верблюжья тропа. Многочисленные песчаные лощины сделали поездку очень мучительной. Автомобили часто застревали, и приходилось их вытаскивать, помещая под колеса деревянные доски или большие полотнища брезента, подшитого войлоком, которые были захвачены из Урги для этой цели. После вытаскивания одного автомобиля мы все должны были идти и вытягивать другой, и это длилось до тех пор, пока все не измотались до крайности. Тогда решили установить лагерь. Портнягин и я, сопровождаемый одним из водителей, вышли на поиск более хорошей дороги. Мы не брали нашего проводника, которого теперь использовали очень мало, убедившись, что он знает только тропы, часто непригодные для автомобилей. Мы поднимались на несколько вершин из песчаника в поисках маршрута, но совершенно напрасно. Насколько глаз мог видеть, повсюду простирались все те же бесплодные и холмистые пространства, пересеченные высохшими руслами рек, полными гравия, с песчаными берегами и глубокими и узкими горными долинами, блокированными огромными скоплениями камней. Нам пришлось возвратиться и отложить поиск до следующего дня.
Следующий переход был труден и мучителен. Мы прокладывали путь по бесплодной равнине, пересеченной песчаными грядами и каньонами, сформированными потоками, которые когда-то текли с гор на север. Вскоре после того, как мы оставили наш лагерь, мы встретили первый караван, идущий прямо из Тибета Он принадлежал богатому лхасскому купцу Кушо Кудурпа, одному из тех «государственных торговцев», который торговал от имени Его Святейшества Далай ламы. Его сопровождали несколько слуг-тибетцев. Он направлялся в Ургу и Пекин покупать шелка, парчу и другие изделия. Люди каравана сообщили о больших бандах разбойников в пустыне Гоби, к северу от Аньси чоу. Среди погонщиков каравана мы увидели двух монголов-курлуков из Северного Цайдама – старика и молодого человека двадцати лет. По какой-то причине они решили оставить свою родную страну и идти в Ургу. Мы наблюдали их странные костюмы и живописные рубашки с отвернутыми воротниками, отороченными мехом выдры. Люди носили острые шапки и широкие кожаные штаны. Они осматривали автомобили, которые видели впервые в жизни, но сомневались, будем ли мы способны достигнуть Юм-бейсе, так как нам приходилось использовать те маршруты, которые никогда раньше не использовались автомобилями или любой другой колесной техникой.
На нашем пути мы миновали большое монгольское стойбище, когда они устанавливали свой лагерь. Несколько юрт были уже поставлены, другие прибывали на верблюдах. Мы видели длинные вереницы верблюдов, проходящих через долину. Некоторые из них были закрыты навесами, под которыми сидели женщины и дети. Большая толпа наблюдала за нами в то время, как автомобили пересекали маленький ручей с грязным дном.
Заметное различие существует между типом монголов северной степной и травянистой Монголии и кочевниками, обитающими в Гоби, на юге Хангайских гор и на севере Монголии или в Алтайской пустыне. Северный кхалка-монгол более силен, лучше сложен и в общем лучше одет, он любит яркие цветные шелка и ткани. Кочевники бесплодных пространств вокруг Алтайской Гоби физически хуже развиты и меньше ростом, словно неблагоприятные условия жизни в пустыне повлияли на их физическое строение. Толпа, которая окружила автомобили, была плохо одета: некоторые носили старое тряпье, другие – грязные шубы из овчины, надетые на голое тело. Их длинные нечесаные черные волосы придавали компании дикий вид. В целом толпа больше напоминала хорпов северного Тибета, чем прекрасно выглядевших северных халков.
21 апреля мы собрали лагерь рано, чтобы поискать дорогу через сложную горную систему и переправиться через грязный Тоингол. Большинство из нас должны были идти пешком, чтобы помочь автомобилям. На значительном протяжении песчаных равнин автомобили приходилось толкать и тянуть, подкладывая доски и брезент под колеса. Это чудо, что они покрыли этот трудный путь и выдержали столь серьезное испытание. Около одиннадцати часов утра мы достигли Тоингола, – реки, трудной для переправы из-за илистого и грязного дна. Нам пришлось остановиться и искать подходящее место. После длительного поиска такое место было найдено, но берег реки в этом месте был слишком крут. Мы срезали его лопатами. После трех часов трудной работы все пять автомобилей благополучно переправились через реку.
За рекой снова столкнулись с очень тяжелым препятствием. Преодолев около десяти миль, мы оказались среди непроходимых песчаных холмов и должны были повернуть на юг в поисках пути. Монгольский проводник спорил с нашим тибетцем, который считал, что надо следовать верблюжьей тропой, пролегающей южнее направления, выбранного нами. Было очень трудно, почти невозможно вернуться на прежнее место, и поэтому мы решили следовать сухим руслом реки, по которому, возможно, сможем пересечь бесплодную горную гряду. Продвижение очень измучило. Каждые десять минут один из автомобилей увязал в песке, и приходилось тратить значительное время, чтобы извлечь его.
Около пяти часов мы решили остановиться на ночь на ровном и плоском пространстве, примыкающем к сухому руслу реки. Была организована разведка этого русла на возможность дальнейшего продвижения. После часового отсутствия люди возвратились с сообщением, что путь тяжел, с большим скоплением завалов, но что пройти можно по отходящей в сторону долине. Мы решили попробовать путь, предложенный разведчиками. Местность вокруг была абсолютно бесплодна. Скудные кусты саксаула (Haloxylon ammodendri) и хармика (Nitraria scholeri), типичные для Гоби растения, росли на берегах маленькой речки, которая когда-то впадала в большую речку, а теперь пересохла.
На следующий день мы снова поднялись очень рано и начали движение, руководствуясь указаниями нашего монгольского проводника, западнее сухого русла реки. После часа тяжелого пути мы свернули в боковую долину, поднялись на низкий горный отрог, который показался нам подходящим перевалом через гряду, перегораживающую наш путь. Мы надеялись, что, переправившись через нее, сможем найти путь в обширную щебнистую равнину, которая пролегала южнее. Наши ожидания были тщетны, за перевалом мы обнаружили ту же самую пересеченную горную местность с крутыми песчаными холмами со скудными вкраплениями гранита. Единственным доступным выходом была узкая горная долина, ведущая на запад. Мы двигались по ней около пяти миль, пока не оказались в маленькой круглой долине, защищенной со всех сторон горами. Было очевидно, что для дальнейшего продвижения вперед никакой реальной дороги нет. Монгольский проводник продолжал настаивать, что мы должны пересечь горы юго-западнее долины.
Это было легче сказать, чем сделать, так как большая часть склонов гор, обращенных к долине, была крута и обрывиста. Мы не видели возможности преодолеть крутой подъем. Вместе с водителем мы взобрались на один из близлежащих холмов, с которого могли бы легко сориентироваться. Нашли тяжелый, но возможный путь на самом краю узкого ущелья, и водитель счел, что мы могли бы рискнуть пройти этим проходом. С этим решением мы спустились и повели автомобили по крутому склону холма и трудной дороге, пролегавшей по краю перевала. Продвигались очень осторожно, одного неверного движения водителя было достаточно, чтобы отправить автомобиль вниз, в ущелье. После того как легкие автомобили были проведены, тяжелые грузовики поднимались с помощью людей. Песок и камни катились вниз, когда грузовики поднимались на гору; люди тянули их спереди и толкали сзади, и все испытали огромное облегчение, когда все автомобили благополучно достигли вершины. Перед нами расстилалась песчаная равнина со слабыми вкраплениями скалистых гор, которая уходила далеко на юго-запад. Чтобы достигнуть этой равнины, мы должны были пересечь несколько следующих друг за другом оврагов, заполненных песком, в которых автомобили застревали не один раз. Горный перевал, с которого мы спускались, вдавался далеко на юг, в песчаную равнину, расстелившую ответвления на значительные расстояния.
Мы решили развернуть лагерь на площадке около ущелья. Ночь была очень теплой – первая теплая ночь с тех пор, как мы оставили Ургу. Ранним утром снова начали движение на запад, подъемы и спуски в многочисленные ущелья и отроги, которые пересекали южную сторону гор. Некоторые из ущелий были очень трудны для пересечения, но монгольский проводник из Удзен-Вана настаивал, чтобы мы продолжали поездку именно в западном направлении.
Около трех часов пополудни мы успешно пересекли низкий песчаный гребень к юго-западу, и перед нами открылась панорама обширной щебнистой равнины с небольшими вкраплениями скалистых гор далее к югу. Водители ничего не знали о маршруте, а из существующих карт мы смогли получить только общее направление на Юм-бейсе кюрен.
Мы все сошлись во мнении, что наш монгольский проводник – большая неудача и что старик ведет нас в неверном направлении. Поэтому я стал расспрашивать нашего тибетца, который знал верблюжьи тропы хорошо; он считал, что наш маршрут должен пройти к югу через щебнистую равнину После длительной дискуссии монгольский проводник признался, что он вел нас в направлении почтовой станции Юм-бейсе кюрен. И мы решили следовать указаниям нашего тибетца и пересечь равнину в южном направлении. Мы пытались получить некоторую информацию от монгольских женщин, которые жили в юрте, укрывшейся в одном из наиболее глубоких каньонов. Их мужья были далеко, а женщины не знали ничего о маршруте. Нам пришлось полагаться на знания нашего тибетца.
Мы начали движение каравана около пяти часов вечера и направились через равнину по хорошему прочному грунту. Очень приятно быть способными снова двигаться быстро после всех мытарств предыдущих дней. Мы впервые заметили большие стада диких куланов, около двух сотен в каждом (Equus hemionus). Животные долго стояли неподвижно, наблюдая за нашим продвижением, и вдруг бросились с дикой скоростью нам наперерез. Мы последовали за одним из животных на автомобиле и удивлялись, видя скорость, которую оно развивало.
После часового движения пересекли большую проезжую дорогу Коко-Хото-Кучэн, отличающуюся, как и все китайские дороги, глубокими следами колес, оставляемыми тяжело груженными китайскими повозками.
Становилось темно, и только отблеск заката слабо освещал дорогу. Мы решили стать лагерем на ночь на берегу маленького озера Боро-нор, расположенного в неглубокой низине. Оно было почти высушено, но, по словам местных монголов, обретало большие размеры каждое лето после дождей. На берегах мы обнаружили большое количество морских чаек (Chroicocphalus ridibundus), серых гусей (Anser anser) и турпанов (Casarca casarca). Поздно вечером к озеру приходило большое стадо куланов, или диких ослов.
Мы вышли в путь на следующий день с целью достичь Юм-бейсе кюрена. Дорога снова повернула к горам, и мы оказались на тяжелом пути, ведущем на юг и пролегающем по сухому руслу реки. Острые камни, большие скопления гравия и глубокие песчаные наносы сделали продвижение очень медленным Некоторые из автомобилей увязали, и людям приходилось их вытягивать. Это было энергичное упражнение, и многие из нас значительно потеряли в весе После двенадцати дней вытягиваний мы могли считать себя специалистами в такой работе, и действительно, теперь нам требовалось значительно меньше времени, чтобы извлечь автомобиль, чем в начале нашей поездки из Урги. Неприятное происшествие произошло с моим автомобилем, который внезапно загорелся. Ситуация была серьезной, так как на нем было размещено наибольшее количество нашей нефти, запасов бензина и несколько саквояжей с боеприпасами. Мы лихорадочно работали и успели взять огонь под контроль прежде, чем он приблизился к запасам бензина. Мне пришлось пожертвовать водой из фляги, чтобы остановить пожар, охвативший полмашины Убытки были незначительными, и мы были способны возобновить поездку.
Последняя часть пути к Юм-бейсе была чрезвычайно трудной для автомобилей.
Эта горная местность сильно пересечена, и сухие русла рек представляли большие препятствия для колесных транспортных средств. Когда мы достигли вершины крутого хребта, внезапно открылся далеко раскинувшийся Юм-бейсе кюрен, расположенный в глубокой долине, окруженной со всех сторон холмами, защищающими монастырь от сильных ветров, дующих в течение зимних и весенних месяцев. Он представлял собой группу белых домов, в центре которой возвышались два ду-кханга, или зала собраний. Огромная толпа одетых в красное лам, услышавших звук автомобильных гудков, выбежала из монастыря и окружила машины. Возле монастыря мы не нашли подходящего места для установки лагеря, и нам посоветовали установить лагерь за монастырем в местечке, носящем местное название Цаган Тологой – «Белая Голова» – по имени горы западнее монастыря. Место, выбранное для лагеря, было на берегу крошечной речки Цаган Тологой-усу. С северо-запада и запада наш лагерь был хорошо защищен горами Цаган Обо. На восток и на юг от этого места открывалась обширная панорама Гоби.
Нам пришлось провести несколько дней в Юм-бейсе, чтобы подготовиться к более далекой поездке через юго-западную Гоби к Аньси чоу. Наш верблюжий караван с запасом бензина достиг Юм-бейсе в тот же день, что и мы. Они проследовали северным маршрутом, проходящим через Эрдени-дзу и монастырь Лама-йин Геген и потратили несколько дней, чтобы попасти верблюдов около Лама-йин Гегена. Это объяснило задержку. Местные жители считали, что будет трудно, почти невозможно для нас продолжать поездку на автомобилях на юг от Юм-бейсе. Согласно их мнению путь был почти непроходим, и все прежние попытки пересечь пустыню Гоби южнее монастыря, сделанные монгольскими автомобилями, не имели большого успеха. Обследовав машины и убедившись в их плачевном состоянии, мы единодушно решили послать их обратно и продолжать поездку на верблюдах.
Одним из главных препятствий для автомобильного движения через юго-западную Гоби являются широкие долины, раскинувшиеся между параллельными хребтами Монгольского Алтая, которые густо покрыты саксаулом, называемым монголами дзак. Перемещающийся песок накапливается вокруг растений и формирует маленькие бугры, которые часто полностью блокируют путь, оставляя место только для верблюжьей тропы. Проходы через последовательные гребни Алтайской Гоби пролегают по тяжелому каменистому грунту, усыпанному глыбами крупного и слоями мелкого гравия, и являются в большинстве случаев непроходимыми даже для легких автомобилей, не говоря уже о тяжело нагруженных грузовиках.
Вдоль основания этих пустынных гор пролегают большие гряды песчаных дюн, которые часто трудны для пересечения на автомобилях. Незадолго до этого несколько монгольских автомобилей проделали разведку маршрута на юг от Юм-бейсе и после окружного пути смогли достичь только точки около четырех миль севернее Шара-Хулусуна. Дальше на юг автомобили уже не могли пройти, хотя это были легкие туристические транспортные средства, несущие только двоих пассажиров и необходимый запас бензина
Поздно вечером в наш лагерь приходил нирва, или казначей монастыря. Он предложил снабдить нас достаточным количеством первоклассных верблюдов и проводником. Было крайне необходимо получить крепких животных в хорошем состоянии, так как верблюжий сезон уже подходил к концу. Монастырь желал снабдить нас верблюдами и погонщиками до Ших-пао-чьенга – оазиса в Нан Шаньских горах к югу от Аньси чоу. Тот путь, по которому мы должны были проследовать на верблюдах, был, по словам нирва, крайне непроходимым для автомобилей. Дорога на Юм-бейсе в основном используется тибетскими караванами и монгольскими паломниками, идущими в Лхасу или возвращающимися оттуда. Она пролегает через одну из наиболее пустынных областей на земле – крутые горы и покрытые щебнем равнины, где ни люди, ни дикие животные не нарушают однообразия ландшафта. Эта область всегда была известна как укрытие для банд, а деяния и жестокая резня Джа ламы, воинственного монаха, были все еще на устах местных кочевников.
Регион был непроходим в течение лета из-за нестерпимо высокой температуры пустыни, каменная поверхность которой отражает пылающие лучи солнца. Все передвижения караванов осуществляются только между октябрем и апрелем. Когда мы пересекали эти запретные пространства, перевод статьи сэра Аурела Стейна о самой внутренней Азии часто вспоминался мне. Говоря о Такламаканской пустыне, этот великий исследователь замечает:
«Чрезвычайный дефицит воды, который существует на огромной части рассматриваемой нами области, придает ей характер того, что я назвал бы «истинной пустыней». Позвольте мне подчеркнуть слово «истинная» в этом выражении, чтобы сделать весьма ясным, что та местность, по которой я приглашаю вас последовать за мной сегодня вечером в рассмотрении исторических движений, отличается очень существенно от тех пустынь, с которыми мы встречались в библейской истории в описаниях аравийцев или от пейзажей Южной Африки, по которым, собственно, большинство из нас и знакомы с понятием пустыни. Эти «смягченные пустыни», как я должен отважиться назвать их для различия, могут действительно впечатлять городского обитателя, особенно если он прибывает из наших густонаселенных центров, с их понятием об уединении, пустоте и, позвольте мне добавить, мире. Но пустыни, в которых целые племена могут скитаться относительно долгие периоды и уверенно находить воду и пастбища для овец, по крайней мере в определенные регулярные сезоны, пустыни, в которых поселения, снявшись со своих мест или встревоженные противниками, могут благополучно искать убежище на время, не похожи на те, которые раскинулись на огромных расстояниях высокого нагорья между Небесными горами и Куньлунем»
Те же самые слова могут быть применены по отношению к Западной Гоби, обширным пустынным пространствам южнее Юм-бейсе и севернее Алтан-усу в горах Артса-йин-нуру. В этом месте абсолютное безводье сделало существование человека и животного фактически невозможным. Передвижение возможно было только на верблюдах, которые могут выстоять в совершенно безводных переходах, и фактически ограничено зимними месяцами. Караваны на лошадях и мулах обречены на большие опасности.
Нирва монастыря предложил нам следовать тропой, проходящей восточнее обычного караванного маршрута Юм-бейсе – Аньси чоу. Эта тропа считалась намного лучше тем, что была короче обычного пути. До недавнего времени ее считали опасной для караванов из-за большой активности разбойников в окрестностях, но, осмотрев наше вооружение, нирва уже был уверен, что мы можем сделать попытку пересечь пустыню этим путем. Этот маршрут часто использовался контрабандистами и был хорошо известен некоторым из монахов в монастыре. Нирва обещал привести надежного проводника на следующий день. Единственный надежный способ пересечь пустыню состоял в том, чтобы нанять хорошего проводника и доверить ему выбор мест расположения на стоянки и обнаружения водных источников. На европейские карты никогда нельзя полагаться, и, кроме того, не имеется никаких карт этого региона достаточно крупного масштаба. Единственные средства обнаружения правильного направления в Гоби – хороший проводник и компас.
Монгольские проводники известны повсюду в Центральной Азии прекрасным знанием местности. Почти сверхъестественная способность всегда помогает им найти пригодную для прохождения дорогу или источник воды. После нашего печального опыта с проводником при переходе из Удзен-Вана до Юм-бейсе мы все были довольно скептически настроены относительно монгольских проводников, но после того, как благополучно достигли Ших-пао-чьенга в Нань Шане, нам пришлось признать, что в течение целого месяца в попытках пересечь пустыню монгольские проводники – ламы из Юм-бейсе кюрена – никогда не вводили в заблуждение караван, всегда находя питьевую воду в местности, которая казалась крайне бесплодной.
На следующее утро, сопровождаемый тибетским проводником, я отправился в монастырь, чтобы договориться с нирва о плате за наем верблюдов от Юм-бейсе до Ших-пао-чьенга и о дате нашего отъезда.
Монастырь Юм-бейсе был расположен примерно в миле севернее нашего лагеря. Он состоял из нескольких узких улиц, с обеих сторон которых высились кирпичные стены с маленькими узкими проходами ворот во дворы, где стояли здания или палатки лам. Монастырь населяли около пятисот лам, которые толпились на улицах и больших дворах перед храмами. В центре монастыря имелась просторная площадь, на западной стороне которой стояли главные монастырские здания, два ду-кханга, или залы собрания. Они были построены в тибетском стиле. Здание непосредственно строилось из кирпича, а передняя часть имела террасы, поддерживаемые восемью деревянными колоннами с обычным цветочным орнаментом, окрашенным в яркие тона. Четыре угла храмов были увенчаны обычным джьял-ценом, или «знаменем победы», и на крыше со стороны основного входа стояла общепринятая эмблема – Колесо Закона и два оленя. Позади храма высились золоченые крыши часовни, содержащей священные изображения. Крыша была увенчана позолоченной ганджирой в форме вазы, или бум-па.
У меня совсем не было времени на посещение храмов, и, решив подождать следующего дня, я пошел повидать нирва. Монастырский казначей жил в просторной монгольской юрте, расположенной в прилегающем дворе. Интерьер всех жилищ лам почти одинаков. У северной стены обычно стоит алтарь с двумя или тремя золочеными глиняными или медными изображениями, часто фотографии первосвященника Тибета, Богдо Гегена из Урги и других высоких лиц ламаистской церкви Тибета и Монголии. Низкий и толстый матрац, распростертый на полу, служит кроватью для хозяина и сиденьем для его гостей. В центре стоит очаг, у противоположной стены – чайная урна, медный чайник и другие предметы домашнего обихода. В некоторых палатках на полу ковры из Нин-шиа и Алашана. Остальное пространство двора, в котором размещалась юрта, заполнено грудами кизяка. Многие дворики имели маленькие складские помещения, где зажиточные ламы хранили принадлежности. В некоторых мы обнаружили закрытые транспортные носилки, перевозимые обычно верблюдами, – одно из колесных транспортных средств, используемых в путешествии по пустыне. Такие носилки состоят из двух больших деревянных колес и деревянной закрытой кабинки с маленькими окнами с обеих сторон, которые обычно собраны из деревянных панелей. Древесина обшита синей тканью, и иногда окна оклеивают цветной бумагой. Такие повозки используют только богатые ламы и женщины, которые стремятся защитить себя от ветров и бурь пустынного нагорья. В повозку впрягается один верблюд, а приспособлены они обычно только для одного лица или, реже, для двоих.
Нирва встретил нас в своей юрте и после обычного взаимного приветствия и вежливых расспросов о здоровье и пути мы начали говорить о деле. Казначей сообщил, что было чрезвычайно трудно найти верблюдов, так как сезон заканчивался и скоро пустыня должна была стать непроходимой для караванов. Он очень хотел помочь нам и решил отдать своих верблюдов, которых было всего около двадцати, но остальных мы должны были нанять за плату у какого-нибудь богатого ламы в монастыре.
Я попросил его провести меня к владельцам верблюдов, чтобы мог договориться с ними. Он согласился, и мы втроем пошли побеседовать с известным проводником и погонщиком караванов ламой Самбу, который провел большую часть жизни, сопровождая караваны от Юм-бейсе до Аньси. Он знал маршрут хорошо и, кроме того, имел достаточное количество верблюдов в своем распоряжении. Это был крупный человек с решительным лицом, выступающими скулами и толстой красной шеей. Кроме того, он обладал отличным чувством юмора, и впоследствии оказалось, что он был самым лучшим из проводников караванов. Он охотно согласился сопровождать экспедицию в качестве проводника и отдать в наем верблюдов. После долгих переговоров и таинственных знаков пальцами, означающих количество, была установлена цена для найма одного верблюда от Юм-бейсе до Ших-пао-чьенга в размере двадцати двух мексиканских долларов. Казначей монастыря и лама Самбу взяли на себя обязательства довести до Ших-пао-чьенга за двадцать два дня со дня отъезда от Юм-бейсе, если все будет хорошо на пути. Они также согласились продать нам несколько верблюжьих седел, сделанных в Алашане, которые используются для верховой езды. Они представляют собой толстую ковровую подушку, к которой прикреплены с обеих сторон большие откидные ковровые створки. Кожаные стремена приложены под вершиной той части подушки, которая служит сиденьем. Длинная и широкая подпруга служит для того, чтобы сохранять седло в положении между двумя верблюжьими горбами. Некоторые из верблюжьих седел прекрасно украшены и стоят значительных денег. Портнягин и я должны были ехать на верблюдах, чтобы иметь возможность быстро перемещаться и быть способными делать разведку местности. Остальная экспедиция должна была ехать на местах, оборудованных на вершинах грузов. Этот способ путешествия на верблюдах весьма удобен и позволяет путешественнику находиться в лежачем положении и даже спать. Монголы всегда используют его.
После определения цены и даты отъезда мы возвратились в лагерь, и оставшийся день был использован на утомительные, но необходимые занятия по подготовке клади для погрузки на верблюдов.
К закату подул сильный северо-восточный ветер, который скоро превратился в дикий ураган. Толстые облака песка пролетали по лагерю и проникали в палатки. Мы все должны были искать укрытия и закрывать входы в палатки. Это была отчаянная ночь! Песок накапливался в огромных количествах вокруг палаток и образовывал высокие валы. Шум, который производила внешняя палатка, края которой наносили удары по внутренней откидной створке, был настолько силен, что спать было почти невозможно. К рассвету сила ветра удвоилась, и я вдруг почувствовал, что моя палатка лопнула и внезапно рухнула на меня. Две откидные створки разрушились, и я был буквально захоронен под ними и под песком, который быстро наметался над развалинами. После нескольких попыток я сумел выбраться наружу. Окрестности были полностью скрыты под непроницаемой желтой завесой, а ветер дул с неослабевающей силой Наш лагерь представлял собой странное зрелище. Палатка служащих обрушилась на обитателей, но те спокойно спали под брезентом. Палатка Портнягина готова уже была сорваться и держалась только на одной растяжке и одном колышке, который сумел остаться в грунте Палатка доктора имела наибольшее количество растяжек из всех, и было чудом, что она до сих пор еще сопротивлялась урагану. Палатка профессора и госпожи Рерих твердо противостояла ударам ветра. Портнягин и я пошли по лагерю, закрепляя растяжки и колья палаток. Внезапно раздался дикий грохот, как будто сотни невидимых всадников промчались через лагерь, уничтожая все на своем пути. Палатка кухни взвилась вверх, и все емкости для воды и ковши со страшным грохотом были унесены прочь по песчаной поверхности. Это был кульминационный момент. Все в лагере проснулись. Везде слышались возгласы и восклицания: «Что случилось?», «Поднимите мою палатку!», «Не могу выйти!» После рассвета ветер стал стихать, и мы оказались способны восстановить порядок в лагере. Было очевидно, что нельзя оставаться дольше на этом ветреном месте. Мы нашли другое подходящее место у основания гор Цаган Обо, и профессор Рерих дал указание переместить лагерь.
Новое место было хорошо защищено с северо-запада и северо-востока высокими холмами. Цаган Обо – крутой гранитный массив, изрезанный узкими каньоноподобными долинами, заполненными грудами камней Недалеко от нашего нового лагеря возвышался пик, именуемый Цаган Тологой – самая высокая точка в массиве. В полдень прибыл лама из монастыря, чтобы спросить о потерях, которые мы понесли от ужасного ночного урагана. Ветер нанес серьезные повреждения монастырю, сорвав крыши со многих палаток и поломав флагштоки на крышах храмов Юм-бейсе известен ветрами. Место открыто с юго-востока и северо-востока, а ранняя весна всегда насыщена ветрами и пыльными бурями ужасающей силы.