Обширнейшая Внутренняя Азия иногда возвышает странных личностей, которые таинственно влияют на своих соотечественников. Мы будем связывать в данной главе историю Джа ламы с новым воплощением Амурсана, великого западномонгольского лидера восемнадцатого столетия. Тен-пей Джал-дзен, или просто Джа лама, был одной из характерных и передовых фигур монгольской национальной революции 1911-1912 гг. Его жизнь покрыта тайной, и никто не знает точно, откуда он прибыл и каковы были его устремления. Это чрезвычайно трудно – собрать вместе части всей существующей информации о его жизни, настолько разнообразной была его деятельность и обширны его путешествия. Ареной этой деятельности была вся Азия, от Астрахани до Пекина и от Урги до отдаленной Индии. Мне удалось собрать информацию о нем и его жизни у монгольских и тибетских лам и мирян, вовлеченных судьбой в контакт со страшным воином-священником. Эта необыкновенная личность около тридцати пяти лет гипнотизировала всю великую Монголию. Даже в настоящее время, спустя шесть лет после его смерти, монголы чувствуют нечестивый ужас и поклоняются ему как воинствующему воплощению одного из своих национальных лидеров. Я часто спрашивал монголов в Кхалка Монголии и в Цайдаме, был ли человек бурханом, т.е. «божественным существом», или могущественный главарь-разбойник являлся воплощением мощного демона. Простодушные кочевники все еще неспособны решить этот вопрос и приводят различные объяснения.
Хотя деятельность Джа ламы была необыкновенной, но все же она напоминала больше жизнь великого предводителя разбойников. Нужно сказать, что человек имел некоторое воображение и пытался работать по национальным направлениям.
|
|
Эта легендарная личность была очень разносторонним человеком. Он строил замки в центре южномонгольской Гоби, изучал трудные для понимания трактаты по буддистской метафизике, лично обучил своих людей науке войны и мечтал завоевать и возродить монгольские племена.
Ему приписывают и обладание удивительной силой, которая, однако, не помогла ему, когда его застрелил монгольский офицер. Живое описание о нем дал Ф.Оссендовский в своей книге «Люди, животные и Боги», где описывает его как ламу-мстителя под именем Туше-Гун ламы.
Его настоящее имя было Пал-Ден (дПал-лден). Он родился в Астраханской провинции на юге России и принадлежал к племени Бага-улуса Дорбот. В раннем детстве он был привезен в Монголию и вошел как новичок в большой ламаистский монастырь Долон-нор на китайской границе. Отсюда он путешествовал в далекий Тибет и провел много лет в Гомангском (мГо-манг) колледже, или дацане, большого лхасского монастыря Дрепунг (Брас-дпунг), где постоянно находится наибольшее количество монгольских лам.
Вероятно, что в течение своего пребывания в Тибете он посетил Индию и святые места буддизма. Его знание тибетских монастырей и жизни было обширно, и он многое мог рассказать о своих поединках с голокскими разбойниками.
В молодости он проявил честолюбивый, импульсивный и жестокий характер. Вообще упоминают, что он убил своего товарища по комнате в монастыре из-за спора и был должен бежать из Лхасы, чтобы избежать строгого монастырского закона. Этот факт общеизвестен в Тибете и Монголии. Кажется, что убийство было критическим моментом его жизни, с которого у него тогда начинается жизнь странствующего воина-монаха, полная замечательных приключений, мессианских пророчеств и жестоких поступков.
|
|
Люди, которые знали его хорошо, подтверждают, что его знание буддистской метафизики и тайных тантрических учений было необычайно обширно, и, видимо, он имел большой авторитет среди высоких лам Монголии. Согласно его собственным словам, он служил одним из Та лам, или глав департамента, в Чанг-скья Хутукхту в пекинском ямене. Ученому духовного учреждения вверялось устанавливать календари и решать другие астрономические и метафизические вопросы.
Большое количество историй рассказывают о многочисленных путешествиях Джа ламы по Индии, Китаю, Тибету и Монголии. Он был хорошо сведущ в тибетском, монгольском и китайском языках и знал немного санскрит и русский. Ламы сообщили мне, что он обучался на факультете юриспруденции в Санкт-Петербургском университете, но я сомневаюсь в правильности этого сообщения. В любом случае, его знание казалось необычно обширным, и он обладал надежной информацией о тех странах, в которых побывал. Монголы также утверждают, что он имел огромную силу воли и мог легко гипнотизировать людей.
Первое общественное появление Джа ламы во Внешней Монголии относится к 1890 г. Профессор Позднеев в своей ценной книге «Монголия и монголы» дал краткое сообщение о ранней деятельности ламы. Во время его посещения важного ламаистского монастыря в Амур-байшаланту он услышал от местного чиновника историю о великом ламе, который появился в Монголии осенью 1890 г. и путешествовал от Дзин-дзилика к пограничной станции Улясутай и оттуда к Урге Лама носил меховую шапку, увенчанную золотой ваджрой, и обильно раздавал ценности и золотые монеты бедным людям. Повсюду он сообщал, что он был Тен-пей Джал-дзен, сыном Темурсана, который в свою очередь был сыном известного Амурсана. В других местах он утверждал, что он был не только потомком Амурсана, но также его воплощением, и что вновь появился, чтобы освободить Монголию от китайского ига. Кочевники легко верили его словам, и толпы людей собирались на уртонах или на перевалочных пунктах, чтобы приветствовать воплощенного ламу. Они низко кланялись ему и платили ему глубоким благоговением.
|
|
Два влиятельных монгольских воплощенных ламы, Джахантса Хутукхту и Илгусан Хутукхту, присоединились к его делу и позже стали преследоваться китайскими властями. Чтобы освободить этих высоких сановников церкви от подозрений, два простых ламы приняли на себя вину и были приговорены китайцами к смерти. Накануне своей казни ламы отравились.
Китайские власти, которые обеспокоились распространением пропаганды Джа ламы, начали переговоры с императорским консулом России в Урге с просьбой арестовать ламу. Китайский запрос удовлетворили, и предприимчивый монах по прибытии в Ургу был арестован и выслан в Кяхту. В течение следующего года никто ничего не слышал о Джа ламе. Видимо, его принудительное пребывание в России было очень коротким, и он ухитрился сбежать в Тибет или Южную Монголию. В конце 1891 г. он вновь появлялся во Внешней Монголии, путешествующим с двумя великолепными белыми верблюдами, из-за чего среди монголов его стали называть Хоир-темете лама, или «Лама с двумя верблюдами». Он был снова арестован китайскими властями и перевезен в Улясутай для дальнейшего расследования. На вопросы отвечать он отказался, но предъявил паспорт на имя астраханского калмыка Тен-Пей Джал-дзена. Китайцы удовлетворились этим и разрешили идти, даже не осмотрев багаж. От Улясутая Джа лама поехал в Кобдо и провел там несколько месяцев. Из Кобдо он уехал обратно в Улясутай и затем в Ургу, где был арестован второй раз и снова выслан в Кяхту.
После этого он исчезает на десять лет. Ничего не слышно о нем в течение этого периода, но кажется, он часто ездил в Цайдам и Северо-Восточный Тибет. Курлукские монголы Цайдама помнят, что часто видели его путешествующим западным цайдамским путем через Махай с двумя вьючными пони и только одним спутником. Видимо, он не разрывал связи с Тибетом и наносил последовательные визиты в его столицу.
Он вновь появлялся в 1900 г. как проводник экспедиции генерала Козлова П.К. в провинцию Кхам в Тибете. В то время он был известен под именем Ше-Рап (Шез-Раб) ламы. Экспедиция была остановлена на Но-мо чу тибетскими властями, несмотря на то, что генерал Козлов нес подарки от Императора России к Далай ламе. Генерал Козлов уполномочивает Ше-Рап ламу, с псевдонимом Джа лама, перейти к переговорам с тибетскими властями. Возможно, Джа лама никогда и не примыкал к экспедиции и каким-то образом ушел своим путем в Карашар в Китайском Туркестане, где остановился у местного князя торгутов. Из Карашара он прошел в Кобдо и Ургу, откуда был снова отправлен на поиски экспедиции Козлова.
После этого он снова исчезает на десять лет. Мы находимся в совершенном неведении о его деятельности в течение этого периода. В 1910 г. он внезапно вновь появился в Карашаре. Согласно утверждению господина Кряжева, русского купца, торгующего в Карашаре, Джа лама значительно изменил свою внешность. Прежде он носил бороду, теперь он был чисто выбрит. Под желтым одеянием ламы он носил какое-то подобие европейской военной униформы. После долгого пребывания в Карашаре он уехал в Кобдо и весной 1912 г. внезапно появился в Ханделсике в лагере дорботского князя Тимен-Гуна.
Как было упомянуто, в 1890 г Джа лама пустил слух о том, что является воплощением великого Амурсана (который умер в 1755 г.). Древние пророчества упоминали, что во время новой освободительной войны между монголами и китайцами этот вождь появится под именем Тен-пей Джал-дзена, который будет истинным воплощением Амурсана и будет восстанавливать старое королевство Ойрат. Все, кто знает магическое влияние пророков и предсказаний среди буддистов Внутренней Азии, легко поймут успех Джа ламы. Его повторное появление в районе Кобдо вызвало большую суматоху среди кочевников. Толпы людей собирались вокруг нового лидера, который продолжал пламенно проповедовать священную войну против китайского угнетения.
За короткое время Джа лама собрал вокруг себя сильную группу вооруженных людей и подготовил ее к активному участию в борьбе за независимую Монголию. Крепости Урга и Улясутай пали и были заняты монгольскими отрядами. Губернатору Кобдо Манчу был послан приказ передать ключи от ворот крепости. Чиновник отказался исполнить приказ Урги и закрыл ворота форта. В его распоряжении было около тысячи солдат и китайских ополченцев, готовых бороться против отрядов повстанцев. После получения ответа от губернатора Кобдо, Джа лама объявил войну китайскому гарнизону.
Поднялось огромное полчище монголов, урьянгкхайцев, дорботов и торгутов – всего около пяти тысяч человек, быстро собранных Джа ламой, который повел их против крепости Кобдо. Степи Монголии снова были свидетелями отрядов кавалерии, идущих на запад. Здесь были кхалка-монголы в их специфических высоких шапках, желтых и фиолетовых халатах, вооруженные карабинами Маузера и винтовками Бердана, чакхар-монголы в маленьких круглых шапках, желтых халатах и с патронташами, обильно украшенными серебром, сойоты из Урьянгхая в остроконечных меховых шапках и меховых халатах, торгуты из Булугуна в синих косынках на головах, зеленых кафтанах и кожаных туфлях. Отрядами официально командовал князь Сурун-Гун, но в действительности все совершалось, вдохновлялось и направлялось Джа ламой. Это происходило в мае 1912 года. 6 августа крепость Кобдо пала, город был сожжен, а китайские жители уничтожены. Русскому консулу и его охране удалось спасти нескольких китайцев от ярости завоевателей и выслать их в Россию, Бийск на Алтай для дальнейшей переправки в Китай. После разрушения Кобдо и резни в китайской колонии десять китайских и мусульманских торговцев были убиты в тайном ритуале по распоряжению Джа ламы. Десять человеческих тел были рассечены, сердца вырезаны самим Джа ламой, который освятил знамена монгольской войны человеческой кровью, а затем окропил ею отряды.
Китайские власти соседней провинции Синьцзян были очень встревожены успехом воинственного священника и поспешно выехали из Ку-ченга и Шара-сума. Они не достигли Кобдо, но остановились приблизительно в двухстах милях юго-западнее, в месте, называемом Цаган Тонке, и остались там на зиму. Монгольские отряды под командованием Джа ламы и его союзников остались в укрепленном лагере на монгольской стороне перевала Улан-дабан, но рассеялись в 1913 г. после отхода китайских отрядов. Немецкий путешественник X.Констен в своей недавно изданной книге о Монголии «Пастбища Монголии», т. 2, дает яркое описание монгольского укрепленного лагеря в Улан-дабане. Он не встречал самого Джа ламу, но был очень поражен твердой дисциплиной в лагере, общей чистотой и порядком на месте, весьма необычными среди монголов. Ему сказали, что это было достигнуто под руководством и при полном контроле Джа ламы, который принимал решительные меры, чтобы сохранить чистоту и дисциплину в отрядах.
За большие заслуги, оказанные новому монгольскому государству, Джа лама получил титул Туше-Гуна, затем был создан номун хан Хутукхту. Целый хошун, находящийся примерно в шестидесяти милях от города Кобдо на одноименной реке, был отдан в его распоряжение, и его союзники поставили ему большое количество лошадей, рогатого скота и даже людей. Он, таким образом, стал военным губернатором Кобдо и одним из самых сильных князей всей Монголии.
В своем хошуне он ввел ряд новшеств, и в этом нашел выражение его многосторонний характер. Он познакомил своих последователей с сельским хозяйством и даже заказал некоторые сельскохозяйственные машины из России. Он предписывал своим людям строить постоянные здания, собирать сено на зимние месяцы и носить русские сапоги. Он основал несколько школ и организовал образцовый монастырь со строгими правилами. Он ограничил количество лам и призывал многих из них в свои отряды. Он обучил свои отряды европейским методам ведения войны. Он пробовал улучшить породу монгольских лошадей и рогатого скота, заказывая их из России.
Он был чрезвычайно жесток к своим врагам и редко доверял своим последователям. Они рассказывали о нем, что он лично пытал заключенных, срезая полосы кожи со спин и клеймя их раскаленным железом. Монастырь Уланком однажды восстал против его новшеств, в результате чего несколько лам были запороты до смерти. Он пытал русского торговца, чтобы получить от него открытое признание. Все монгольские князья в области Кобдо опасались его и даже прислуживали ему как обычные слуги: седлали лошадей и держали его стремя.
Джа лама продолжал управлять своим хошуном до 1914 г., пока не произошло некоторое недоразумение с офицером, командовавшим русской консульской охраной в Кобдо, в результате чего офицер подвергся внезапному аресту и высылке в Россию.
В начале 1914 г. русскими властями были получены сообщения, подтверждающие истории жестокостей, совершаемых Джа ламой. 6 февраля 1914 г. капитану Булатову был дан приказ отправиться с половиной эскадрона сибирских казаков в район Кобдо в Западную Монголию и остановить движение Джа ламы. После нескольких успешных схваток отряд казаков захватил самого Джа ламу и проверил его безжалостные законы. Казаки привезли с собой две целых человеческих кожи, которые были содраны по приказу Джа ламы. Одна из этих кож принадлежала Кхайсану, киргизскому вождю с Монгольского Алтая. Джа лама и киргизские соплеменники враждовали несколько лет из-за некоторых земель в более высоких долинах Алтайских гор. Ожесточенный непрерывной племенной борьбой местный киргизский вождь был захвачен и заключен в тюрьму Джа ламы. Семейство заключенного сразу предложило большой выкуп, и Джа лама согласился выпустить его. Когда мать киргизского вождя прибыла в лагерь Джа ламы, принеся все свое личное имущество – золото, серебро, драгоценные камни и дорогостоящие меха, монгольский руководитель приветствовал ее весьма любезно и попросил подождать. В то время, как он разговаривал с женщиной и рассматривал богатый выкуп, его люди сдирали кожу с живого Кхайсана. Действие было начато со ступней, и палачи имели указание продолжать свою работу медленно с тем, чтобы закончить сдирание кожи, пока страдалец был еще жив. Но Кхайсан умер во время процедуры. Кожа его была натянута на бревно и доставлена несчастной матери. Старая женщина взглянув, лишилась разума, а широкое темное лицо бандита удовлетворенно улыбалось.
Такова официальная история одного из известных поступков Джа ламы, о жестокости которого до сих пор рассказывают в палатках кочевников Монгольского Алтая.
Он сначала был заключен в тюрьму в Томске на год, затем сослан в Якутскую область. Оттуда его перевели в Астрахань, где он и оставался до 1918 г. Революция в 1917-1918 гг. освободила его, и он вновь появился в Монголии на Селенге. Его приветствовали прежние последователи, а когда к нему в Улясутай приехал друг и помощник Джаханца Хутукхту, он переехал на некоторое время в лагерь своего бывшего заместителя Джал-Дзен-бейсе на Юго-Западе Монголии.
Правительство Урги испытывало массу неприятностей из-за нового появления воинственного монаха и выпустило предписание о его немедленном аресте. Джа лама был вынужден оставить монгольскую территорию. Он выбрал для себя новый лагерь, изолированное место на северных склонах Бага Мацу Шаня, на 250 миль южнее Юм-бейсе-сума в самом сердце Монгольской Гоби. Многие из прежних последователей стекались к его новому лагерю, и вскоре вокруг возвышалось уже около пяти сотен палаток. С этого времени власти начали серьезно опасаться активности разбойника Джа ламы и его хорошо вооруженных отрядов. Национальный лидер Монголии, лама-мститель, становится предводителем бандитов. Он организовывает сильную группу хорошо вооруженных людей, независимо от их прошлого; и все виды беглецов – китайские дезертиры, монгольские разбойники, тибетские контрабандисты, киргизские конокрады и тургутские охотники собрались под его знамена. Имея в своем распоряжении такую силу, Джа лама постоянно вызывал беспокойство на юго-западной монгольской границе. Его отряды росли, постоянно перемещались, тревожили монгольские лагеря и следили за правительственными чиновниками и их действиями. Никому не удавалось беспрепятственно проследовать маршрутом каравана Юм-бейсе – Аньси. Отряды разбойников рыскали по соседней стране днем и ночью, а в узких ущельях, где проходили многочисленные караваны, были размещены сильно вооруженные посты. В течение нескольких лет торговый путь считался закрытым из-за деятельности Джа ламы и его последователей.
В 1919 г. китайские отряды Аньси под командованием генерала Сю заняли Внешнюю Монголию. Китайские гарнизоны размещались в Урге, Улясутае и даже просачивались на русскую территорию, оккупировали пограничные города Кяхту и Троицкосавск, убивая многих мирных жителей.
Монголы не могли допустить новое вторжение на свою территорию. Отряды монгольских партизан начали борьбу, и Джа лама снова принял в ней активное участие. Весной 1920 г. его отряды напали на китайцев в Юго-Западной Монголии и нанесли серьезный урон. Упоминают, что Джа лама сотрудничал с бароном Унгерном фон Штернбергом, который в январе 1921 г. разгромил китайские отряды и занял Ургу.
После поражения отрядов барона Унгерна монгольскими национальными силами летом 1921 г. и введения нового порядка в Монголии Джа лама стал центральной фигурой среди сторонников старых порядков. Он установил дружественные отношения с китайскими властями Синьцзяна, Коко-хото и с последним князем курлукских монголов в Северном Цайдаме.
Его влияние было все еще очень велико среди кочевников области Кобдо, и он в своих военных планах замышлял кампанию против Урги, собираясь сокрушить оппозицию монгольского правительства. Он все еще хранил надежду восстановить могущественное государство во внутренней Азии, включая Монголию, Тибет и Китайский Туркестан.
Чтобы усилить свое положение, он построил укрепленный замок с необыкновенной архитектурой, смесь туркестанского и тибетского стилей, окруженный стенами и наблюдательными башнями на соседних холмах. Место известно монголам под названием Тен-пей Джал-дзен байшин, или «Дом Тен-Пей Джал-дзена» Пленники и заключенные сооружали эту поразительную крепость в столь отдаленном месте. Оно расположено на северных склонах горы Бага Мацу Шань. Окруженная холмами территория была идеальным местом укрытия для банд разбойников. Скудная растительность по берегам рек и у подножия холмов предоставляла достаточно корма стадам рогатого скота и лошадям, принадлежащим Джа ламе и его последователям.
Гарнизон крепости состоял приблизительно из пятисот человек, более или менее дисциплинированных и обученных. Наибольшее количество людей было вооружено старыми винтовками Бердана, немецкими карабинами Маузера и пистолетами, а некоторые – японскими винтовками Арисака, добытыми у китайцев. После основания монгольского правительства, руководимого Монгольской Народной партией, большое количество сторонников старого режима и некоторые из местных князей соединились с отрядами Джа ламы, называя себя Монгольскими Цаганами, или Белыми Монголами.
Все боялись смелого ламу, который соединял в себе известность военного лидера с авторитетом монаха. Он благословлял и давал религиозные наставления народу, и в то же время его люди безжалостно уничтожали паломников.
Животные и товары караванов обычно конфисковывались, а погонщики уничтожались. Оставшиеся в живых становились невольниками Джа ламы и его последователей. Один монгольский лама рассказал, как на пути из Монголии в Тибет в 1920 г. его группа была внезапно атакована Джа ламой. Все миряне, шедшие с караваном, были убиты на месте, все оружие и добро было захвачено. Только некоторым ламам, лишенным всего, позволили продолжить путь пешком. Некоторые из них умерли в пути, не в состоянии вынести лишений и достичь населенных мест Кансу.
Тибетский торговый агент, отправившийся в Монголию торговать от лица лабранга Ташилунпо, был схвачен на пути к Юм-бейсе и заключен в укрепленном лагере Джа ламы. Больше он никогда не обрел свободу и умер в плену. Те, кто остался в живых, сообщили мне, что большинство людей каравана были убиты, а оказавшим сопротивление были отрезаны уши, и они должны были работать как невольники Джа ламы.
Таким путем Джа лама собрал вокруг себя смешанную группу людей. Тибетские чиновники и торговцы, монгольские паломники, ламы и миряне, политические враги Джа ламы, китайские купцы из Аньси и Коко-хото, киргизские вожди с Монгольского Алтая – все должны были работать, возводить здания, строить башни и стены в обжигающей зноем монгольской пустыне. Некоторые из заключенных целые годы провели в плену у Джа ламы, и, чтобы избежать варварского обращения, объединялись в небольшие отряды. Другим удавалось совершить побег, но большинство умерло от тяжелых испытаний, так как не все могли выдержать отношение людей Джа ламы.
Один цайдамский монгол однажды рассказал мне историю его захвата и побега из лагеря Джа ламы. Он путешествовал с тибетским торговым караваном через Гоби в нескольких сотнях миль северо-восточнее Аньси. Все шло хорошо, и они надеялись пройти благополучно. Внезапно из-за соседних холмов появилась группа всадников. В течение нескольких минут все было кончено. Разбойники подлетали на своих быстрых лошадях, убивали погонщиков верблюдов и угоняли животных. Глава каравана, богатый тибетский торговец, погиб одним из первых при защите своего имущества. Некоторые из монгольских погонщиков оборонялись, но были захвачены разбойниками. Несколько месяцев они работали на Джа ламу: собирали топливо и изготавливали кирпичи для его больших строительных проектов. Многие из них, не привыкшие к тяжелому труду, заболевали и умирали. Другие замышляли побег. Наш собеседник нанес удар одному из охранников и сбежал с его винтовкой. Местность была ему хорошо известна, и он без труда скрылся. Такие истории рассказывают о Джа ламе и тюремной жизни в его лагере.
В сентябре 1922 г. в Урге был раскрыт мощный политический заговор, и ряд влиятельных лиц, включая нескольких прежних министров, были арестованы. Официальное монгольское коммюнике заявляло, что все эти лица имели секретные переговоры с Джа ламой с целью впустить китайские отряды.
После очередного нанесения поражения отрядам барона Унгерна, монголы решили покончить с Джа ламой и его бандами, чтобы установить мир на юго-западной границе. Русско-монгольский отряд обыскал Гоби и даже прошел до самого Нань Шаня, к северу от Коко-нора. В начале 1923 г. правительство Урги послало несколько эскадронов кавалерии под командой Балден Дордже (дПал-лден рДо-рдже), знаменитого монгольского военоначальника, проследить за продвижением Джа ламы. Отряды ожидали встретиться с сильным сопротивлением и продвигались осторожно, имея приказ не встревожить вражеские посты. Балден Дордже решил взять крепость хитростью, а не штурмом. Остановившись, его отряды расположились лагерем приблизительно в двух днях пути от крепости Джа ламы, Балдан Дордже с одним из солдат поехали в лагерь. Они притворились паломниками и попросили позволения подарить церемониальный шарф Джа ламе. По некоторым причинам им это позволили и провели их в монгольскую палатку, разбитую во внутреннем дворе замка. Балдан Дордже приблизился к ламе с церемониальным шарфом и застрелил его из пистолета, спрятанного под хатыком. Джа лама был убит на месте. Его последователи не могли даже оказать сопротивление, поскольку Джа лама, как и другие азиатские вожди, хранил все оружие и боеприпасы в своей палатке и выдавал их только тогда, когда было необходимо. Так как палатка с арсеналом была захвачена Балданом Дордже и его спутником, пораженные паникой последователи не имели иного выбора, как только подчиниться или рассеяться.
Отряды заняли крепость без единого выстрела и сожгли ее, руины замка безмолвно несут следы огня. Некоторые из последователей Джа ламы были казнены, другие – признали власть правительства Урги. Вся собственность Джа ламы, его оружие и боеприпасы были реквизированы монгольскими отрядами. Около 2000 овец были распределены среди невольников Джа ламы, которые жили в крайней бедности.
Голова Джа ламы была отрублена и перевезена на копье в Улясутай, где ее показывали народу на базарной площади. Из-за белых волос отрубленную голову стали называть Цаган Тологой, или «Белая голова», и большая толпа людей собиралась ежедневно поглядеть на нее. Впоследствии ее перевезли в Ургу в большой бутыли с формалином – страшные останки внушающего страх предводителя. Некоторое время она переходила из рук в руки и, наконец, исчезла – никто не знает как и куда.
Было трудно распознать в подвергшемся атмосферным влияниям черном остове голову этого сильного монгола. У него было широкое лицо с выступающими скулами и плоским носом. Довольно темная кожа и подрезанные белые волосы – таков был облик Джа ламы во время его смерти. В Монгольском научном комитете есть портрет Джа ламы, выполненный его придворным живописцем. На портрете изображен человек средних лет, крепкого телосложения, одетый в великолепный мундир. Джа лама любил шикарно одеваться, и часто его видели в европейской униформе под монгольским мундиром, который он использовал как халат. Человек мертв, но память о нем все еще живет среди кочевников Монголии.
В нашем караване был торгут из Ецин-гола, который провел несколько лет в области Мацу Шань. Он не мог объяснить удовлетворительно причину своего длительного пребывания в этой местности, кишащей разбойниками, и некоторые из монголов в караване серьезно сомневались в нем. Он был прекрасный наездник, как все торгуты, и хороший стрелок. Эти мужественные качества необъяснимо объединялись в нем с величайшей трусостью и изменчивым характером. Однажды я услышал, как он поет песню, как мне показалось, о Джа ламе. Я попросил его повторить слова песни, но он упорно отказывался сделать это и сказал, что он не знает песен о нем. Все мои попытки заставить его спеть оказались напрасными, торгут только смеялся. Так как ему нужно было охранять караванных животных, я отпустил его. Он вскочил в седло и помчался в степь пасти стада. Внезапно донесся его голос – всадник запел туже самую песню о Джа ламе. Я слышал мелодию, но не разобрал слов. Человек отказался петь в нашем присутствии, но в открытой степи он пел песню старого грабителя о Тен-Пей Джал-дзене, воплощении Амурсана. Песня принадлежала пустыне, и петь ее чужестранцам было против закона кочевников.
XII
СРЕДИ МОНГОЛОВ ЦАЙДАМА
С этого момента началась наша более или менее оседлая лагерная жизнь в высокогорных равнинах Ших-пао-чьенга и Шараголджи. Местный старшина не мог добыть верблюдов до августа, а те, которые продавались в его лагере, были плохи, так что мы решили провести июнь и июль в долине, а в Тибет отправиться в августе. Тем временем мы смогли изучить дальнейший путь и закончить приготовления к большому переходу по горному Тибету. Мы решили приобрести для себя верховых лошадей, но покупать их нужно было только в китайских деревнях, т к. местные монгольские лошади непригодны для поездки по Тибету.
Тибетские торговцы лошадьми, ежегодно приезжающие в Синин и Кансу, покупают только китайских или сининских пони, которые, когда вырастают и становятся иноходцами, приносят им большой доход в Лхасе. Мы решили послать нашего проводника-тибетца купить лошадей, мулов и провизию в китайскую деревню Чьанг-ма.
Лагерь, разместившийся на плоскогорье, оказался непригодным по двум причинам: во-первых, во время дождей поверхность плоскогорья становится грязной, а во-вторых, во время сухого периода частые северозападные ветры задувают целые тучи лесса, проникающего в палатки и образующего внутри слой пыли. Через несколько дней после нашего приезда местный старшина пригласил меня проехать верхом по оазису, чтобы найти подходящее место для лагеря, а также посетить его стоянку. Мы ехали по болотистой дороге, и лошади часто вязли в грязи.
Ших-пао-чьенг – большой оазис, простирающийся к северу от Цагана Чулута. Эта обширная низина на каменистой равнине, вытянувшейся вдоль бесплодных гор, которые окружают равнину с юга и севера и ущельем выходят к деревне Чьанг-ма, расположившейся на западе равнины. Оазис представлял собой полосу болот, идущих вдоль берега реки, которая питается множеством родников Многочисленные монгольские поселения, или аилы, разместились на клочках твердой и сухой земли вдоль берега основного русла реки. Летом оазис покрывается прекрасной травой, растущей на солончаковых землях, пригодной для пастбищ
Берега реки и многочисленные болота – настоящий рай для водоплавающих птиц. Морские чайки (Chroicocephalus ridibundus), серые гуси (Anser anser), турпаны (Casarca casarca), разные виды уток и гагар-чомги (Columbus cristatus) и меньшие разновидности их (Columbus minor), бекасы и серые цапли населяют берега реки.
Оазисы и горные пастбища принадлежат монголам-курлукам. Местные монголы и их вожди проводят зиму и раннюю весну в оазисе Ших-пао-чьенг. В июне они перемещаются в высокогорную долину Шараголджи к югу от Кхашкарского ущелья. Старшина Мачен размещался в трех грязных войлочных юртах у реки на сухом и твердом клочке земли. Его семья была такой же грязной, как и его юрты, и еще больше усиливала впечатление неопрятности. При нашем приезде несколько мальчиков выбежали из юрты и взяли лошадей. Мы вошли в большую юрту вместе с женой хозяина. Почти все домочадцы были одеты в тяжелые шубы из овчины, закрывающие нижнюю часть тела и оставляющие открытой грудь и шею. Только на некоторых были зеленые или белые рубашки под шубой, у большинства же не было ничего. Глава семьи сел на груду овчин и пригласил меня сесть на низкий матрац. Остальные члены семьи расположились на полу. Рядом с небольшим деревянным алтарем с несколькими медными грубой работы фигурками Будды Сакьямуни, Тары и Дзон-капы, тибетского реформатора, сидел лама из Амдо в огромных китайских очках, которые закрывали почти весь лоб, и читал молитвы из книги, лежащей у него на коленях. На стол подали сыр и араки, напиток из молока.
После часового разговора мы решили вопрос с верблюдами для будущего каравана. Хозяин согласился сдать нам своих верблюдов до Нагчу – первого тибетского поселения на северном караванном пути. Он сказал мне, что получил беспокойные известия из Теиджинера в Южном Цайдаме, где вооруженные банды голоков или панагов напали на монгольские поселения в долине реки Нейджи и разграбили их. Он настаивал на том, чтобы при караване был большой вооруженный отряд. Он также сказал мне, что его князь в прошлом году получил приказ из Лхасы не разрешать европейцам проходить здесь. Этот приказ не распространялся на нас, т.к. у нас были тибетские паспорта и рекомендательные письма, кроме того нас сопровождал до Тибета чиновник, назначенный тибетским представителем в Урге.
Обсудив все вопросы, касающиеся нашего будущего путешествия в Нагчу, я поехал поискать подходящее место для лагеря. Самые лучшие места для стоянок уже были заняты монгольскими аилами. Мы нашли большую речную террасу с твердой сухой землей, на которой можно было бы разместить лагерь. На следующий день мы переезжали. Трудно было найти достаточное количество животных, чтобы перевести весь груз экспедиции. Небольшую повозку одолжили нам на день китайские крестьяне. Пришлось делать несколько рейсов, чтобы перевезти весь тяжелый багаж. Мачен прислал нам десять верблюдов, остальные были далеко в горах. Оставшийся груз перевезли на лошадях. Устроившись на новом месте, мы послали переводчика с монголом в Чьанг-ма покупать лошадей и мулов.
Креме исследования оазиса, у каждого из нас было много дел. Профессор Рерих продолжал свою живопись. Госпожа Рерих и ее две помощницы занимались багажом экспедиции, составляя список вещей, необходимых для будущего перехода по Тибету. Доктор, кроме оказания медицинской помощи, исследовал оазис, его фауну и флору. Портнягин был все время занят транспортными вопросами, седлами и другими вещами, которые отнимают так много времени в лагерной жизни. Я изучал местных монголов, их язык и обычаи, кроме того, интересовался будущей дорогой через топи и болота Цайдама, а также горными дорогами Тибета.
Оказалось, что монгольские племена Цайдама никогда раньше не исследовались. Скудную информацию об их диалекте можно было получить из отчетов прошлых путешественников и из работ по монгольской лингвистике доктора А.Д.Руднева и г. Цыбикова.
Однажды вечером мы увидели нашего проводника, подъезжающего к лагерю на красивой черной лошади и ведущего за собой большой табун лошадей и мулов. Животные были хорошим подспорьем каравану. Проводник-тибетец хорошо понял свою задачу и привел целое стадо прекрасных животных, многие из которых дошли до Индии, до самого Дарджилинга, после долгой и трудной зимы в тибетском нагорье.
Портнягин вскоре отправился в Чьанг-ма и Сучоу в провинции Кансу. Ему было поручено закупить продовольствие и установить связь с Америкой. Через две недели он вернулся с парой красавцев коней. Его отослали снова в Чьанг-ма купить вьючных мулов для экспедиции. Мы решили, что надо иметь несколько мулов в караване для перевозки имущества.
В Ших-пао-чьенге, несмотря на его высокогорное расположение, наступила неприятная жара, и мы стали расспрашивать местного старшину о том, не лучше ли условия в высокогорных долинах Шараголджи – летних пастбищах местных монголов. Он ответил, что там нет дождей и скудная трава. Он посоветовал подождать недели две. Вопрос о продовольствии все еще стоял перед нами и вызывал беспокойство. Многие провинции Кансу были охвачены голодом в результате недавнего перемещения войск. Власти Аньси запретили продажу муки и риса без специального разрешения. Стало невозможно пополнить запасы муки для экспедиции. Местные китайские торговцы взвинтили цены на муку, оставалось только послать одного из наших людей купить муку в Чьанг-ма. Мы снова послали проводника-тибетца, который хорошо знал китайский язык, купить все в необходимом количестве, и он через неделю вернулся с ячменной мукой.
15 июня местный старшина приехал к нам и сообщил, что условия в долине Шараголджи улучшились и посоветовал нам переехать туда. Отъезд был намечен на 18 июня.