При жизни Ф.М. Достоевского его творчество оценивалось прежде всего с точки зрения исторической достоверности и часто бывало до конца не понято. Роман «Бесы» был осуждаем современниками с двух противоположных позиций: революционеры-демократы увидели в произведении клевету на молодое поколение, тогда как более консервативная часть общества – клевету на лучшую часть умеренно-либеральной оппозиции и изображение слишком надуманных картин и героев [46, с. 277].
Так, работы, явившиеся откликом на написание «Бесов», рассматривали роман и его центральный образ исключительно с социально-политической стороны.
Публицист и критик Н.К. Михайловский в работе «О «Бесах» Достоевского» (1873 г.) пишет о произведении, как о политическом памфлете. История, рассказанная в романе, по внешнему ходу событий очень похожа на нашумевшее тогда «нечаевское дело». «Есть тут вожак Верховенский (сын), устраивающий тайное общество… Есть поддельный ревизор, присутствующий с записной книжкой на заседаниях кружка… Есть студент Шатов, постоянно враждующий с вожаком Верховенским. Есть сцена убийства Шатова…» [87]. Автор говорит, что подобная тема может являться материалом лишь для уголовного, узкого романа в качестве третьестепенного эпизода. Если бы Достоевский смог действительно принять в соображение «…громадную массу русских молодых людей… настроенных и серьезно, и трезво, то он, без сомнения, убедился бы, что теории, подобные шатовским, кирилловским, ставрогинским, могут занимать здесь только микроскопически ничтожное место» [87]. Михайловский пишет о крайней «тусклости» образа Ставрогина. Герои считают его одновременно сильной и слабой натурой, он действует только за кулисами, его «необыкновенная способность к преступлению», развращение детей, пребывание в тайном «сладострастном» обществе – «…что-то очень бурное, необыкновенное, но вместе с тем что-то очень плоское, будничное» [87].
Беллетрист В.К. Авсеенко в статье «Общественная психология в романе "Бесы"» (1873 год) пишет, что роман посвящен рассмотрению проблемы «общественного подполья», «подполью нашей интеллигенции», которое «…есть явление вполне патологическое, порожденное беспочвенностью нашей цивилизации… и язвою полуобразованности» [80]. Достоевский, по мнению автора статьи, наиболее «…чуток к этим болезням ума, к этим психическим недугам нашего странного времени» [80]. Вся суть такой подпольной среды, по мнению автора, заключается в удалении в ней людей от нормальных путей жизни. Автор рассуждает, что в кружке, описанным Достоевским, встречаются представители разных сословий, но все они говорят одним языком – полуобразованным языком подполья. Нетрудно понять, что в данной статье образ Н.В. Ставрогина не рассматривается как ключевой, ему не отводится особого места.
Мыслители и философы Серебряного века совершенно по-иному подошли к интерпретации творчества Ф.М. Достоевского в целом и романа «Бесы» в частности.
Так, в начале XX века религиозно-философские идеи романов Федора Михайловича Достоевского были подхвачены русскими символистами и философами: В.С. Соловьевым, В.В. Розановым, Д.С. Мережковским, А.А. Блоком, А. Белым, А. Волынским, Л.И. Шестовым, С.Н. Булгаковым, Вяч. И. Ивановым, Н.А. Бердяевым, С.А. Аскольдовым, П.А. Флоренским, С.Л. Франком, С.И. Гессеном, И.А. Ильиным, Н.О. Лосским и некоторыми другими. Для мыслителей творчество Достоевского явилось важной вехой на пути от марксизма к идеализму, они видели в нем «новое религиозное сознание» [4, с. 19].
В 1894 году выходит статья В.В. Розанова «Легенда о великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. Опыт критического комментария», которая посвящена центральной главе романа «Братья Карамазовы». А позднее, уже в 1911 году, Розанов напишет статью «О происхождении некоторых типов Достоевского (Литература в переплетениях с жизнью)», где обратит внимание на сходство литературных героев Ф.М. Достоевского с героями, типами Л.Н. Толстого.
В период с 1898 по 1902 г.г. Д.С. Мережковский пишет книгу «Л. Толстой и Достоевский», в которой, рассуждая о реализме Достоевского, отождествляет «фантастическое» с «религиозным», утверждая, что Достоевский - великий реалист, но и великий мистик [4, с. 19]. Также в 1902 году публикуется работа Л.И. Шестова «Достоевский и Ницше», в которой дается глубокий, детальный текстуальный анализ творчества Ф.М. Достоевского.
Позднее, в 1920-1921 г.г. в Москве, Н.А. Бердяев будет вести семинар по творчеству Ф.М. Достоевского в «Вольной Академии Духовной культуры». В дальнейшем семинарские лекции послужат основой книги «Миросозерцание Достоевского», которая будет опубликована в 1923 году. Ряд статей, посвященных анализу и интерпретации творческого наследия Ф.М. Достоевского, будет принадлежать С.А. Аскольдову: «Религиозно-этическое значение Достоевского» (1922 год), «Психология характеров у Достоевского» (1922 год) и некоторые другие.
Особое значение в русской религиозно-философской критике начала XX века занимал роман «Бесы», так как он был созвучен взглядам и теориям мыслителей этого времени, занимающихся поиском интуитивных и иррациональных начал в человеке, поиском нового религиозного сознания [46, с. 278]. Подход религиозных мыслителей к роману Ф.М. Достоевского оказался плодотворным, так как они воспринимали «Бесов» в контексте религиозных исканий, в контексте христианской аксиологии и богословия, что органично идейным и художественным исканиям самого писателя.
Н.А. Бердяев в своей работе «Духи русской революции», рассуждая о нигилизме в романах Ф.М. Достоевского, писал: «Сейчас, после опыта русской революции, даже враги Достоевского должны признать, что «Бесы» - книга пророческая. Достоевский видел духовным зрением, что русская революция будет именно такой и иной быть не может. Он предвидел неизбежность беснования в революции. Русский нигилизм, действующий в хлыстовской русской стихии, не может не быть беснованием, исступленным и вихревым кружением. Это исступленное вихревое кружение и описано в «Бесах». Там происходит оно в небольшом городке. Ныне происходит оно по всей необъятной земле Русской» [29, с. 515].
Конечно, имея повышенный интерес к роману, русские философы и мыслители в своих работах уделяли большое внимание анализу и интерпретации главного героя «Бесов» - Николаю Всеволодовичу Ставрогину.
Д.С. Мережковский в уже упомянутой работе «Л. Толстой и Достоевский» (1898-1902 г.г.) рассмотрит образ Николая Ставрогина. По мнению Мережковского, фигура Ставрогина в «Бесах» – это спуск Достоевского «… в преисподнюю мистического раздвоения…», путь более глубинный, нежели чем каким он был показан в романе «Идиот»: и болезнью духа, и болезнью плоти [12, с. 373]. В Ставрогине, как пишет автор, чувствуется огромная сила не только созерцания, как у Раскольникова или князя Мышкина, но и воля, то есть способность к действию, которая хоть и никогда не будет им применена, но она все же есть. Мережковский как бы рассматривает героя с двух противоположных позиций, с позиции раздвоения. «Он (Ставрогин) одновременно может быть проповедует Христа, Богочеловека … и Антихриста, Человекобога… Обоих увлек он с одинаковою силою и потом с одинаковым презрением покинул обоих» [12, с. 379]. Почему же он останавливается перед лицом будущего, имея такой огромный потенциал? По мнению Мережковского, эти два начала в Ставрогине – Христа и Антихриста (христианства и язычества) сплетены в нем, но никогда не сольются. «Что-то облекает и разъединяет их, какая-то очень тонкая, слабая среда, середина, говоря языком научным» [12, с. 381]. В этой «середине» заключается трагизм главного героя романа. Несмотря на глубокую проблематику, связанную с образом Ставрогина в романе «Бесы», он для Достоевского, по мнению Мережковского, промежуточный персонаж, который найдет свое продолжение в образе Версилова, героя романа «Подросток», написанного вслед за «Бесами».
Н.А. Бердяев в статье «Ставрогин» (1914 год), интерпретируя образ главного героя романа, будет использовать креационистскую идею познания, где герой предстанет как бы вселенной всего романа, сердцевиной тех идей, что поглощают и убивают персонажей «Бесов». Но он подметит, что Ставрогин как творец отчужден от своего творения, он опустошен потому, что сила его иссякла в сотворении мира «бесов». По мнению Бердяева, Ставрогин является трагическим героем, и его трагедия – это «…трагедия омертвения и гибели человеческой индивидуальности от дерзновения на безмерные, бесконечные стремления, не знавшие границы…» [30, с. 520].
Практически 10 лет спустя, в 1923 году, за границей, выйдет еще одна философская работа Н.А. Бердяева «Миросозерцание Достоевского», в которой он также рассмотрит образ главного героя «Бесов» как центр произведения, как «…солнце, вокруг которого все вращается. Все тянется к нему, как к солнцу, все исходит от него и возвращается к нему… Шатов, П. Верховенский, Кириллов – лишь части распавшейся личности Ставрогина, лишь эманация этой необычайной личности… Тайна Ставрогина – единственная тема "Бесов"» [81]. Между тем, Бердяев будет рассматривать образ в ряду подпольных героев Достоевского (Версилов, Кириллов, Иван Карамазов), трагизм которых заключается в отсутствии силы увидеть в Иисусе Божьего Сына. «"Через горнило сомнений" должны пройти Раскольников, Ставрогин, Кириллов, Версилов, Иван Карамазов. Из глубины их духа, их свободной совести должны раздаться слова Петра: "Ты - Христос, Сын Бога Живого"» [81]. Герои должны погибнуть, если не найдут в себе свободной силы духа увидеть сущности Христа, что и происходит, в конечном итоге, со Ставрогиным. Его свобода превращается в безразличие, угасание личности.
Также в 1914 году С.Н. Булгаков в статье «Русская трагедия» увидит трагизм Ставрогина в его неспособности родиться к новой жизни. Булгаков будет акцентировать внимание на том, что в романе «Бесы» центральный персонаж в силу своей бездуховности не может быть рассмотрен не только как одухотворенный, но и просто как живой человек. «Одержимость – главная черта «Бесов» … Личность словно отсутствует, кем-то выедена, а вместо лица – маска… Ставрогин есть герой трагедии, в нем ее узел… и в то же время его нет, страшно, зловеще, адски нет, нет вовсе не постольку, поскольку он не удался автору …, но именно поскольку удался» [34, с. 492]. По мнению Булгакова, Ставрогиным владеет дух небытия, и сам герой понимает, что его нет. Именно отсюда вся его мука, все его неожиданные поступки, «… которыми он хочет как будто самого себя разубедить в своем небытии» [34, с. 492].
Даже из поверхностного анализа некоторых работ можно увидеть, что русская религиозно-философская мысль в лице Д.С. Мережковского, Н.А. С.Н. Булгакова, Н.А. Бердяева и др. точно определила художественные прогнозы Достоевского, рассматривая роман «Бесы» как символическую русскую трагедию [4, с. 20]. С.Н. Булгаков подчеркивал, что эта трагедия «…имеет не только политическое, временное, преходящее значение, но содержит в себе такое зерно бессмертной жизни, луч немеркнущей истины, какие имеют все великие и подлинные трагедии, тоже берущие для себя форму из исторически ограниченной среды, из определенной эпохи» [34, с. 490]. И одна из центральных фигур этой трагедии в романе – Николай Ставрогин.
В следующих параграфах будет представлен подробный анализ некоторых упомянутых выше работ, раскрывающих и интерпретирующих образ главного героя романа «Бесы» с различных точек зрения.