Нет, будет! Все это старо.
* * *
Сегодня был на юбилее в Мариинском театре: 30-летие Н. Ф. Соловьева. Были государь и государыня. Хорошо что они приехали на скромный праздник композитора. Он был бы без этого еще скромнее. И скверно со стороны вел. кн. Константина Константиновича, товарища председателя Консерватории: он не приехал и прислал телеграмму. Видно устал от Гамлета. Бедняжка! Гаэр в великокняжеском сане, плохой поэт, плохой актер и к тому же бестактный и невежливый человек. Соловьев писал музыку на его стихи. Вот и не холопствуй, Н. Ф. Барин и не приехал!
* * *
Сегодня Крит сдался. Подлецы англичане! Как их у нас ненавидят! Ни одну нацию так не ненавидели. А раз государыня — англичанка, так и ее не любят.
* * *
Была Лохвицкая, поэтесса. Она написала лирическую драму о Савской царице. Я ей сказал, что когда так много говорят о любви, то что скучно, а когда царица Савская и Гиацинт говорят о любви, то это еще скучнее. Очень состарилась. Очень это мило с ее стороны.
* * *
Актриса была, т.-е. девица, желающая быть актрисой. Видная собой. Зачем они лезут на сцену? За свободной жизнью. Тоска семьи всем опротивела.
* * *
Я жалею, что не веду правильного дневника. Все у меня отрывки, набросанные кое-как. Их выбросят, вероятно, как хлам никому ненужный. Но вести дневник — нелегкое дело для себя самого. Надо бы вести дневник своим ошибкам и грехам. Тогда можно было бы подвести итог и своим добродетелям. А то прожил жизнь, а не знаешь, что она такое. Я завидую Ник. Конст. Михайловскому. Как он великолепен в своих воспоминаниях, с какой высоты своей он говорит о Некрасове, о Толстом. Иван Великий, Хеопсова пирамида! Пирамидальный человек! А у меня была статья Протопопова, которую я не напечатал, просто не желая ссорить их. В этой статье Михайловский выставлен таким мелким, таким самолюбивым интриганом.
|
|
* * *
На вечере у М. М. Иванова видел С. А. Андриевского. Он захлебывается, восторгаясь Амфитеатровым. Что говорить, человек талантливый, но уж не бог весть что такое. Ему под 40. А сделал он мало. Лучше говорил он о новой литературе, совсем о новой. К ней причислил он и мой роман «В конце века». — «Беллетристика стала публицистикой», — сказал он. Это верно. Но хорошего в этом много ли? Бог творил едва-ли, как публицист. Правда, он натворил множество всякой дряни.
Чего я расписался так? Хотел продолжать комедию. Андриевский подсказал мне конец. Надо чтоб герой спознался с женщинами, тогда он сможет жениться на Варе, которая жила с Мусатовым. Тогда они равны. Девственность — ужасная вещь для девушки. Однако, зачем ее, природа сделала? У животных нет девственной плевы. Почему у дочерей Евы она существует? Ошибка бога и природы или это — основание семьи?
* * *
Буренин говорил, что мне готовят какой-то подарок к 29 февраля. Я бы обошелся без него.
Февраля.
Сигма говорил, что вел. кн. — Гамлет — прислал к нему своего адъютанта просить его, чтобы он сказал об его игре, не хвалил, а сказал бы правду.
Ну, этой правды он не дождется, ибо ее нельзя сказать.
* * *
Никольский о «России». Максимов приглашал Альберта устроить дела газеты, вернее дела Альберта, зятя Мамонтова. Альберт истратил на газету 120 тысяч, из них 80 тыс. внес Мамонтов, но эти деньги пали на А. Курьезные вещи рассказывал о беспорядках в редакции. Сазонов переписывается с редакцией при помощи нотариуса.
|
|
Февраля.
Заседание нашего общества о премиях. Принят проект: 3 премии — 1000 руб., 500 р. и 300 р. Дирекция составляет программу для получения премий.
Февраля.
Обед в честь Савиной у «Медведя». Было больше 1000 человек После обеда разговор с Амфитеатровым. Уверял, что не он писал против меня. Мне совестно было его опровергать — я знал это от Тихонова (Лугового). А. А. Потехин сказал ему: — «Я уважаю ваш талант, но говорю вам, что напрасно вы вообразили, что можете погубить «Новое Время» и заменить его «Россией». У нас был «дедушка русского флота», а Алексей Сергеевич — «дедушка русской журналистики, который сделал для нее очень много». Далматов все кричал Амфитеатрову: — «Становись на колени и кайся!».
Савина, чокаясь со много после моих слов о значении критики в деле ее развития, развития ее таланта, сказала мне: — «Если б вы не ругали меня так, я бы не сделалась такой артисткой». Искренне ли она это сказала или нет, — бог ее знает. Но в этом правда есть. Я всегда говорил о ней то, что думал. Я старался верно передать свое впечатление от ее игры.
* * *
В 1880 году было заявлено желание поставить первому актеру Волкову памятник в Ярославле. Тогда не разрешили. Теперь Кривенко представил, и государь согласился.
* * *
Просятся в наш театр Горев и Читау. Кн. Волконский сокращает бюджет. Горев мне никогда не нравился. Савина рекомендовала дать дебют Недведской: — «Она — истинное дарование, но мурласта». Я с ней познакомился. Действительно, некрасива. Это вдова Коровякова (горбуна).
|
|
* * *
Амфитеатров говорил о пьесе «Королева Наталия». Шутка. Ждут королеву Наталию, а приезжает акушерка Наталья Королева. Буфонаду на этом можно построить.
* * *
Говорил с Репиным. Он пишет «Искушение Христа». — «У меня желания выше средств», — сказал он. — Хвалил талант своего сына, художника.
* * *
Кн. Голицын (Муравлин) просил поставить его «Бабу».
— «Как вы не воспользуетесь такими артистами, как Далматов и Холмский, которые будут превосходны в главных ролях. Вы знаете, пьеса не моя, роман только мой».
— «Знаю, князь, знаю. Но достаточно и того, что я поставил одну плохую вашу вещь — «Сумбулов»… Этот господин, пишущий кое-где драматическую критику, а в государственном совете неизвестно что, очевидно, хочет пользоваться своим положением. Печать его не выругает, императорский театр не возьмет его вещей, и вот он всякую дрянь свою преподносит мне. Тайные советники и князья идут походом со своими пьесами, собирают в театр всех министров и чиновников, и я принужден всю их дрянь ставить.
Февраля.
Вел. кн. Петр Николаевич взял 5 милл. руб. за основание «Феникса». Акции были вздуты до 700 руб., а теперь продаются по 50 р.
Витте в одном заседания комитета министров сказал: — «До чего мы дожили — великие князья становятся во главе дутых предприятий».
Дело было так. Являются к Ковалевскому два великих князя — один из них был Александр Михаилович — и просят его утвердить устав предприятия. (Хохол рассыльный, весь дрожа, объявил Ковалевскому, что пришли два великих князя в его рабочий кабинет в министерстве). Ковалевский посмотрел и стал спрашивать о подробностях: — «Вам известны, конечно, законы. Предполагается ли выпускать облигации и акции?» Великие князья смотрят друг на друга и, очевидно, не понимают, о чем с ними говорят. Им обещали большие деньги, но недостаточно объяснили формальную сторону дела. Капитал в 5 милл.
— «А скажите, если в публике будет известно, что в этом деле мы принимаем участие, как это будет принято?»
— «Я думаю, смело можно сказать, что предприятие удвоит свой капитал при продаже акций».
— «Вот видишь», — сказал вел. князь другому, — «я говорил тебе, что капитал будет удвоен».
Очевидно, они торговались и продешевили.
Ковалевский сказал, что сам ничего не может сделать, и повел их к министру финансов особыми переходами. Но они подошли почти к кабинету Витте и оттуда вдруг улизнули.
Через два дня от Ермолова предложение (дело было горячее), что такая-то комиссия, в виду ее полезности и солидности, заслуживает полного внимания. Вел. князьям, очевидно, сказали, что, если в министерстве финансов они встретят затруднения, то обратились бы к Ермолову. Витте тут и провалил их.
* * *
Братья Толь, сыновья одной важной дамы у императрицы-матери, образовали дутое предприятие в Лондоне и прислали удостоверение, что три миллиона внесены в Лондонский банк, и просят, чтобы акции котировали на петроградской бирже. Они явились к Ковалевскому с рекомендательными письмами от важных дам, которые говорили, что императрица просит за них. Ковалевский говорил им, что акции допускаются на бирже только тогда, когда предприятие заявит о своей деятельности, представит первый отчет, напр., и т. д. Бр. Толь указывали на императрицу, которая, таким образом, поддерживала мошенничество, ничего в этом деле не понимая, а просто по доброте души. Ковалевский отказал и просил их адресоваться к Витте. Витте посоветовал Ковалевскому не отказывать прямо, в виду таких ходатайств, а потребовать от них кое-каких подробностей, которых они не представят, конечно.
Проходит несколько дней. Один из Толей является к Ковалевскому с ходатайством о займе у казны 2 1/2 миллионов.
— «У вас есть какой-нибудь залог, какая-нибудь собственность?»
— «Есть старое судно, за которое мы заплатили 25 тыс. руб».
— «Так как же можно дать 2 1/2 миллиона под залог старого судна?»
— «А ведь датчанину дали 2 миллиона».
Действительно, дали, благодаря все матушке-императрице. Какой-то датчанин явился в Петербург, начал предприятие с грошовыми средствами и разорился. Уехал на родину, дождался императрицы, припал к ее стопам, и она собственноручным письмом просила своего сына Николая II дать эти 2 миллиона. Он надписал: «дать,» и дали.
— «Однако — сказал Ковалевский, — «мы с вами — оба сановника, оба служим государству, как же мы на него смотрим, если станем ходатайствовать о таких займах?»
* * *
Одной фрейлине матушка-императрица обещала заплатить ее долги в 400 тысяч руб., разумеется, на счет казны. С ее письмом эта дама явилась к императрице. Витте видит, делать нечего, стал торговаться с дамой и выторговал у нее 150 тыс., т.-е. дал всего 250 тыс. руб.
Императрица не пускала к себе Витте целых полтора года, узнав об этом поступке.
У нас все подобные вещи проходят шито и крыто. Следовало бы написать комедию и все это выставить, а чтоб она прошла, перенести дело во Францию, при Луи-Филиппе, и написать, что комедия — переводная. К сожалению, наши литераторы ничего этого не знают. Хорошо зная цензуру, такой комуфлет решительно можно было бы провести.
* * *
Слышал, что Куропаткина назначают на Кавказ, а на его место варшавского князя. Куропаткин никак не может поладить с великими князьями. Великое это горе — великие князья! Только мошенники уживаются с ними, потому что дают им наживаться.
Февраля.
Во время бенефиса Кшесинской («Матильда», «Малечка») великий князь угощал за сценой шампанским. Отец ее говорил лакеям, чтоб они откладывали бутылки и отнесли к нему. Кто-то заметил ему что-то неприятное. — «Я буду жаловаться высшей театральной администрации». — «Директору театра?» — «Нет, не директору, не министру, а государю-императору!».
* * *
Покойная Богарне, любовница вел. кн. Алексея Александровича, завещала все свои родовые имения мужу Лейхтенбергскому в пожизненное владение (имения Скобелевские, доставшиеся ей, — сестре ее Белосельской, и Шуваловым). Лейхтенбергский составил духовное завещание, которым эти имения завещал своим наследникам. Государь это завещание утвердил. Лица императорской фамилии обязаны были представлять духовные завещания государю. Белосельским, разумеется, это было неприятно. Довели до сведения государя. Государь поступил умно: он сказал, что это утверждение духовного завещания имеет силу лишь постольку, поскольку оно законно: если оно незаконно в иных частях, то он ничего не имеет, если дело получит законный ход. А. Петр, ведет это дело.
* * *
Сенатор Закревский написал в «Times» письмо, где протестовал по поводу процесса Дрейфуса, против французских судов и давая понять, что во Франции начались неправедные дела со времени союза с Россией, уволен за это из сенаторов, вопреки закона — сенаторы несменяемы, так был огорчен этим, что обратился к Сипягину с просьбой, нельзя ли, это дело как-нибудь поправить. С целью этой поправки он написал брошюру, где выставлял себя жертвою недоразумения, что он якобы имел в виду только невыгоды союза между республикой и неограниченной монархией. Брошюра была напечатана в 2000 экземплярах и сдана казне. Сипягин представил государю. Государь прочел «с удовольствием», но выразил желание, чтобы сам Закревский уничтожил все 2000 экземпляров. Закревский заплакал от умиления и сжег весь запас. Вот, стало быть, еще жженая книга.
Лет 25 тому назад жена Закревского была замужем за господином, которого я знал, встречаясь с ним у Боровиковского. Закревский с нею жил. Был доктор Гаврилов, которого я тоже знал. Рассказывали, что этот доктор Гаврилов, был приглашен в имение супругов и «особенным лечением» свел его в могилу. Закревский женился на ней и получил огромное состояние.
* * *
Министр юстиции Муравьев «в отчаянии» и говорит, что теперь ему ничего не осталось, как выйти в отставку, ибо он не хочет уничтожения суда присяжных, которого желает Сипягин. На самом деле он был за это уничтожение и печатались статьи по его желанию в «Журнале гражданского права».
* * *
Горемыкин утверждает, что черновой проект закона об отдаче студентов в солдаты был написан рукою Витте.
— «Я за просвещенное самодержавие», — говорил он мне в прошлом году. Ему обязан я первым письмом о студенческой стачке в прошлом году, ибо это письмо есть ничто иное, как полемика с Витте т.-е. то, что я говорил ему против передачи дела в руки государя точно он — министр полиции или полицеймейстер, а против стачки в школе.
* * *
Обедал сегодня Татищев, приехавший из Лондона. В субботу он читает в Петербургском обществе Александра III часть биографии этого государя. Шильдер мне говорил, что это так льстиво, так льстиво что тошно становится. — «Павел I — все-таки интереснее Александра III», — говорил он. — «Павел был Гамлет, отчасти, по крайней мере положение его было гамлетовское и «Гамлет» был запрещен при Екатерине II». В самом деле, очень похоже. Разница только в том, что у Екатерины вместо Клавдия был Орлов и другие. Мне никогда это не приходило в голову прежде.
* * *
Сегодня в агентстве телеграмма. Нас прижимают вследствие проекта князя Ухтомского, который представил устав для нового общества с учредительными паями, с жалованием по 400 руб. членам правления и т. д. М. П. Соловьеву министр внутренних дел поручил разобрать дело. Завтра он собирает нас, пайщиков, всех.
Была Гуриелли. Читала. У нее сильный голос. Грубовата, но не дурна. Говорила Коломнину, что была дружна с покойным наследником — цесаревичем, но не жила с ним. Она читала ему, переписывалась с ним, у нее много его писем, и сама сочиняла повести, которые он читал. Актриса из нее может выйти, если-б кто с ней занялся.
* * *
Был С. С. Татищев. Я громил правительство и Англию. Он, конечно, за Англию, ибо интересы ее торговцев ему очень близки. Ловкий парень.
* * *
Вчера обед беллетристов. Довольно скучно. Потом дебют двух женщин, одна дочь ректора петербургского университета. Обе незанимательны ни мало и талантов не обнаруживают. Со мной был Карпов. С Волконским у него нелады, а потому он перебирается на наш корабль. Я этому рад, хотя не особенно верю в него. Но у него много энергии и пафосу. Лишь бы меня оставили в покое. Устал я очень с этим театром.
Марта.
29 февраля справили 24-ю годовщину «Нового Времени». Был завтрак. Было оживленно и весело. Мне поднесли бюст Пушкина, работы кн. Трубецкого. Разошлись около 9 часов. В кабинете несколько человек разговорились о том воровстве, которое существует при дворе. Рассказали, что вел. кн. Владимир получил 2 миллиона под вексель из капитала барона Штиглица, завещанного им на художественные школы.
* * *
— «Да, ум хорошо, а полтора лучше», — сказал Драгомиров какому-то Петрову, предложившему ему обсудить один вопрос вместе.
* * *
Гнедич говорил сегодня в театре будто Е. П. Карпов, приняв статью Гнедина (Rectus) в «Театре и Искусстве» за статью Арбенина, потребовал у Всеволожского удаления его в такой решительной форме: «я или он?» Статья о постановке «Отелло» на Мариинской сцене, по правде сказать, постановке очень неважной. Когда стал играть Сальвини, он очень многое изменил на репетициях.
Марта.
Делянов воскликнул после убийства императора Александра II:
— «Какое несчастие! Никогда еще этого не было».
— «А Петр III? А Павел I?»
— «Да, но это на улице.»
В комнатах можно душить, а на улицах нельзя!
* * *
Кн. Тенишев нажил состояние на игре с бумажным рублем. Он почти не вылезал из вагона, странствуя с бумажками в Берлин. Теперь пропадает в своей образцовой школе и предан ей, как нельзя больше.
* * *
На репетиции Яворская говорит: — «Вы хотите наказать меня за выражение мнения моего о репертуаре?» Вы не хотите ставить «Принцессу Грез?». Я ей написал, что эта пьеса тоже «солдатская». Она нападала на «солдатские» пьесы. Я не думал ее наказывать, а написал только, что если у нас «солдатские» пьесы, то нечего и возобновлять «Принцессу Грез», тоже «солдатскую» пьесу. В конце концов в солдатских пьесах больше интереса, чем в других, напр., светских и кокоточных. Театр надоел с его артистами, с претензиями, с просьбами, с дебютами. А главное, я сам себе надоел ужасно. Печатаю «Русалку» (свои и чужие статьи о подделке Зуева) и, читая, удивляюсь, можно ли наговорить столько слов о подобной глупости?
* * *
Яворская в «Маскараде» умирала изумительно; она стала на четвереньки, лицом к публике и поползла: в это время груди вывалились у нее из-за корсета. Реально!
* * *
Вот любители рекламы эти Барятинские! Князь такой же любитель, как и его супруга. На Передвижной его портрет, сделанный Леманом несколько лет тому назад.
* * *
Протопопов рассказывал, что «Россия» послала агентов по провинции для распространения газеты, и всюду, где эти агенты являлись, они встречали агентов «Северного Курьера».
Марта.
Плющик-Плющевский рассказывал, что будто вел. кн. Сергей Александрович взял 2 миллиона взятки за отсрочку, по его ходатайству, винной монополии в Москве, что у Витте будто на это имеются несомненные данная и что государь об этом знает. Сергей Александрович приезжал на днях сюда, всего часов на 5. Тем и или другими способами великие князья всегда брали взятки и старались наживаться всякими способами.
* * *
Сигма рассказывал о Корейской экспедиции, по его плану исполненной. Экспедиция стоила 150 тысяч, но привезли концессий на леса и рудники гораздо больше. Один лесной остров, входящий в эти концессии, продан японцам за 200 тысяч.
* * *
О Шабельской, которая сняла у дома Демидова сад и театр, рассказывала Неметти. Она сняла за 25 тысяч, а Томпаков предлагал 50 тыс. Директор дома говорил, что непременно отдаст Шабельской, потому что она с шестью министрами чуть ли не в связи. Ковалевский в этой бабе роет себе яму. В «Гражданине» была напечатана такая сцена, ясно намекающая на связь Ковалевского с Шабельской. В течение нескольких лет она стала богата: разъезжает в каретах, нанимает дом — особняк и дает фестивали, в течение которых к ней приезжают курьеры. Она раздает места и способствует за деньги предприятиям. Около Сочи ей дали 25 десятин лучшей земли. Ей и бог простит после Сергея Александровича и великих князей, которые занимаются тем же.
* * *
Яворская отказалась от роли в «Браке» Сущева, потому что находили, что она неправильно играла. Она действительно хотела изобразить кокотку вместо девушки, которая падает, но не имеет ничего общего с кокоткой.
* * *
К будущему сезону — «Солдат», «Орленок», пьеса Боборыкина и пьеса Гнедича.
* * *
«Шут» № 11 — Превосходный карикатурный портрет Яворской, присутствующей на vernissage’e картин.
* * *
Вел. кн. Константин Константинович снялся в костюме Цезаря Борджиа. Говорят, это очень к нему идет.
Марта.
В сегодняшнем письме Чехова: «Академические новости. Я очень огорчен и книгой Корша и его полемикой». Я думаю, больше полемикой. Помилуйте, академик и журналист! Несколько лет тому назад Буренин позволил себе в фельетоне критически-мягко отозваться о стихах К. Р. (вел. кн. Константина Константиновича). Е. М. Феоктистов призвал меня в управление по делам печати: — «Скажите Буренину, охота ему говорить о стихах К. Р. Министр очень недоволен. Пусть лучше пишут великие князья плохие стихи, чем баклуши бить».
* * *
Коломнин, Плющик, Гнедич и я решали вопросы о бенефисах и других хозяйственных распоряжениях. Плющик очень издалека начал о необходимости сделать Гнедича управляющим труппой, чтобы я, так сказать, «делегировал» его на эту должность. В сущности дело это надо сделать, и Гнедич к этому давно стремится. А мне пора устраниться. Плющик, впрочем, так или иначе этого добьется, ибо я ему весьма мешаю. Когда дошел до Погодиной при назначении жалования, он сказал — «Погодина хочет ехать в провинцию». И лжет. Ему хочется, чтоб я уехал в «провинцию» и оставил его распоряжаться. Гнедич будет полным рабом у него. Разумеется, все это делается с предварительного разговора с Котомниным, этим мудрецом в малых делах.
* * *
Кончил предисловие к книге «Подделка «Русалки» Пушкина»
* * *
Третье представление «Брака» прошло лучше. Гнедич бранил Муравскую, что было очень приятно Плющику, ибо Муравская заслоняет Погодину.
Марта.
Сегодня говорил с Беловым, который в прошлом году был у государя и говорил ему о положении вещей. Он оставил мне записку, которую подавал государю о положении печати. Превосходно написана. Если б печать подавала такой адрес, — я подписал бы с удовольствием. Никаких ненужных выходок, ничего изломанного, но смело, ярко и с полным уважением к императору.
* * *
Шильдер сегодня не обедал. Читал его «histoire anecdotique et Paul I». Хорошая вещь, но самое убийство Павла I все-таки не рассказано.
Марта.
Сегодняшнее «Маленькое письмо» об эксплоатации Днепра и английской кампании имело результатом изъятие из госуд. совета этого дела. Победа быстрая, и я очень доволен. Несколько сочувственных писем. Письмо от Витте, чтоб я приехал поговорить с ним в 9–10 часов об иностранных капиталах. Он мне сказал, что совершенно разделяет мое мнение, но не потому, что это английский капитал, а по другим причинам. Эксплоатацию реки нельзя отдавать ни русской, ни иностранной кампании. — «Ко мне приставали с этим делом военные инженеры». Я, наконец, внес это дело в государственный совет, но решился говорить против него. Сегодня я сказал государю, что так как началась газетная полемика по этому делу, то я бы желал не давать ему ходу, тем более, что сам я ему не сочувствую. Государь сказал, что он разрешает мне взять его. Я говорил Ковалевскому, чтоб он уведомил вас об этом». Действительно, Ковалевский прислал заметку, что дело не поступает в государственный совет, вследствие якобы новых поступлений предложений на этот счет. Потом говорил о телефонах, довольно сбивчиво. Дело передано частной кампании. Очевидно, предрешено. При мне с ним говорил по телефону Сипягин. Спрашивал, каков был с Витте государь. — «Очень любезен». Относительно телефонов согласился Витте с Онегиным, а о противниках их выразился, что они недостаточно вошли в общие государственные соображения. Говорил, что он стоит за дорогу на Чарджуй, которая короче чем на Ташкент. Сипягин, по его словам, казал князю Шаховскому, начальнику по делам печати, чтоб он больше говорил с редакторами, чем сажал, что по его мнению, — совершенно верному — многое зависит от переговоров.
* * *
Клейгельс жаловался на нас. Булгакова призывали. Мы якобы систематически нападаем на полицию. Очевидно, его неудовольствие передано частным приставам, которые не пропускают два дня объявлений, говоря, что их слишком много, а им некогда.
* * *
Гр. Муравьев третьего дня говорил Витте, что следовало бы все газеты взять в казну, что это было бы выгодно.
— «Да мало ли что выгодно», — отвечал Витте.
* * *
Гр. Муравьев такой мелочной человек, что ссорится со своим сыном, если заметит на нем какие-нибудь штаны новый моды. — «Зачем ты меня не предупредил?» — Стоит принцу Уэльскому надеть новый жилет, — на Муравьеве такой-же жилет через пять дней. Витте заметил на нем какой-то диковинный жилет и спросил. — Оказывается, точно в таком жилете был Уэльский? — «Не глупый человек, а мелочен ужасно», — сказал Витте.
Марта.
Мне показалось, что Плющик говорил мне возбужденным тоном, хотя я обратился к нему с простым вопросом — «Зачем вы при всех объявили уволенным актерам?» — «Вы бы у меня спросили, а потом говорили». Я взбесился и ударил о ручку стула палкой и отщепил от нее несколько планок. Мне было досадно на себя. Эта дурацкая вспыльчивость делает меня рабом тех, которые умеют быть спокойными.
Марта.
Какой-то министр на прошении, где было слово АЗБЕСТ, написал: «аз — бестия».
Марта.
Вчера написал Орленеву, чтоб он не пил. Сегодня он сидел у меня часа 3. Необыкновенно впечатлительная и даровитая натура. Самое большое теперь дарование из всех, кого я знаю.
* * *
Клейгельс, раздосадованный тем, что главное управление по делам печати оставило его жалобу без последствий, приказал частному приставу Литейной части, который цензурует объявления, не пропускать объявлений. Он и начал это. Коломнин был у него. Он не пропустил, напр., о продаже яблок, говоря, что тут может быть под яблоками разумеется что другое; не пропустил о скорых поездах на Парижскую выставку от одной компании, которая утверждена министром финансов. Добиваться своего права через Сенат — значит ждать 6–8 месяцев. В 38 лет я ничего подобного не встречал еще. Чем дальше, тем хуже, вероятно.
* * *
Выл отец Иван Кронштадтский. Ему 71-й год, а на вид лет 50. Но, видно, устает и раздражается. Загадочная личность.
Марта.
Орленев пьянствует все более и более и в пьяном виде позволяет себе говорить невероятные вещи. Плющику-Плющевскому он сказал: — «Подойди ко мне, подойди, я тебя бить не буду». Плющик: обиделся и на другой день говорит ему — «Ай, ай, я боюсь вас». Орленев не пьяный рассказывая мне об этом, выражая пренебрежение в Плющику, который в «Преступлении и наказании» вполне зависит от Орленева.
Апреля.
Вчера приехал в 12 часов ночи Орленев. В это время Б. В. Гея вызвали и оказали, что М. А. Загуляев скончался. Он двумя месяцами старше меня. Он был сыном офицера, выслужившегося из солдат, но мать его была урожденная княжна Мышецкая, Орленев просидел до 6 час. утра. Я отвез его домой, напился у него чаю и в 8 часов был у Загуляева. Он лежал на постели, закрытый белой простыней с головой, сложенными под простыней руками крестным образом. Когда недели две тому назад Коломнин сказал ему, что пенсия будет идти его дочери от «Нового Времени», он сказал: «Я бы перекрестился, если б веровал», Очень был хороший человек, превосходный работник, никогда не изменявший своим принципам; любил говорить о своей дружбе с Гамбеттой и французскими знаменитостями. Аккуратности и точности в работе был необыкновенной.