Она рассеянно подсела к компьютеру, пощелкала клавишами и вошла в ЖЖ. На ее запись про каштаны откликнулась уйма народа. Она глазам своим не поверила: тридцать четыре коммента! Лихорадочно открыла.
«Кисакуку, киса, ты с какова горада?» – вопрошал ее какой‑то Мирамид со страшной подмигивающей рожей на юзерпике.
«Из Бобруйска, видать», – отвечал за нее Анка‑8 с обритой головой макроцефала на юзерпике.
«Обратно в Бобруйск, животное!» – подхватывала подмигивающая рожа.
«Да, аффтор выпей йаду!» – соглашалась бритая голова.
«Тема ебли совсем не раскрыта», – сетовала подмигивающая рожа.
«Да, пелотка небритая покажи сиськи!» – вторила ей бритая голова.
И так все тридцать четыре коммента! Азартный диалог двух сетевых придурков, пинающих новичка ногами.
Последняя запись была, правда, от какого‑то третьего Фафера, прятавшегося за портретом Фрейда.
«КГ/АМ и вы тоже», – подводил он итог дискуссии.
«Что это еще за КГ/АМ? – раздраженно подумала Алла. – Надо будет у Ильи выяснить». У нее даже уши горели от стыда за прочитанное. Нет, никакого соглядатая в Сети. Она будет вести обыкновенный дневник и писать его тайными чернилами. А может, это на нее электронные бесы накинулись под видом Мирамида и Анки‑8? Злятся, что их хартии будут не нужны?
Алла заглянула к себе на почту. От мамы прибавилось еще одно письмо. Настырная. И три от Ильи. Сейчас она не будет их открывать. Лень.
Она завалилась на диван и начала хаотично щелкать пультом телевизора, нарезая один огромный бессмысленный клип. «В Бобруйск?! Сами идите в Бобруйск, сами животные! – Она непроизвольно даже лягнула в сердцах невидимых обидчиков. – Погоди немного, папашка, я из тебя душу вытрясу!» Обида на сетевых хамов каким‑то невероятным образом пошла в топку злобы на отца. У ненависти каждое лыко в строку.
|
|
К 29 мая Алла уже знала, что впервые в финале за Кубок России борются две немосковские команды. Что грозненский «Терек» из первого дивизиона играет с самарскими «Крыльями Советов» из премьер‑лиги, поэтому «Крылья» наверняка выиграют. А раз так, в предвкушении победы из Самары на матч прикатили четырнадцать тысяч болельщиков. Еще в газетах писали, что «Терек» дошел до финала своими силами, без взяток судьям и договорных матчей, потому что в команде были собраны старые, но хорошие игроки из разных российских клубов.
А Каха к этому времени уже знал, что Алла не такая уж большая врушка. Что она действительно потенциальная падчерица его бывшей жены. Что с отцом у нее отношения плохие. Что она крутит роман одновременно с сокурсником и профессором своего юрфака. А вообще отличная девчонка, но немного диковатая, как отозвались о ней в университете.
«Если «Терек» выиграет, а мое дело выгорит, то я, пожалуй, сделаю то, о чем меня собирается попросить эта шальная девчонка», – решил для себя Каха. То, что она разыскала его с тайным умыслом, было ясно ему с самого начала. Жалобы на «родителей» выглядели слишком нелепыми, они годились только для предлога встречи.
Он рассеянно смотрел, как Алла беззаботно, почти вприпрыжку, припустилась от подъезда к его машине, и думал, что сам уже никогда не сможет с такой же беззаботностью куда‑то скакать. Неужели тридцать пять – это уже душевная дряхлость? Он вышел из машины, открыл дверцу для девушки, и она впорхнула в салон, как птичка, с лету.
|
|
Каха неспешно обошел лимузин, мельком скользнул удовлетворенным взглядом по небесно‑голубому глянцу вымытой машины и с удовольствием уселся рядом с Аллой, почти касаясь ее. Это «почти» оказалось неожиданно волнующим.
– А почему вы болеете за «Терек», а не за «Нальчик»? – Она спешила обнаружить свои новые футбольные познания.
– Нет такой команды «Нальчик», есть «Спартак» Нальчик. Матчасть надо учить, если хотите прикинуться футбольным болелой, – благодушно ухмыльнулся Каха. – Я не фанат, просто на матче мне кое с кем надо встретиться. Вас я взял как талисман. Новичкам везет. Если «Терек» выиграет, будем на «ты»?
– Как? Без брудершафта? – шутливо удивилась девушка.
– Обижаете! – с поддельным возмущением повернулся он к ней. – Теперь придется брудершафить авансом! – Открыл бар, скромно прятавшийся в спинке переднего сиденья, и вопросительно взглянул на Аллу.
Она взмахом руки указала на сухой мартини – просто в глаза бросилась знакомая этикетка.
– Прекрасный выбор, ничего так не поднимает настроение, как сухой мартини. Есть ли у нас под него бокалы? Безобразие, придется довольствоваться винными.
– Не знаю, смогу ли я это пережить, – скорбно вскинула брови Алла, сразу включившись в игру.
– Обязуюсь исправиться, товарищ генерал, – шуточно отрапортовал бизнесмен. – За знакомство.
Они плотно сдвинулись, скрестились локтями, отчего оказались прижатыми друг к другу пьяняще близко. Оба пили медленно, маленькими глоточками, словно пробуя первые ощущения близости и предвкушая, что будет после.
|
|
Помедлив, опустили бокалы и замерли. Вдруг, хотя она только и ждала этого, Каха обнял ее за талию и повернул так, чтобы загородить собой от водителя, при этом почти уложив ее на сиденье. Поцелуй был долгим и «продвинутым», как шутили на форуме. Со стыдливым бегством, бурным наступлением, нежной сдачей позиций.
«Может, не ехать ни на какую игру? А трахнуть ее прямо здесь? – С трудом преодолев первую волну желания, он слегка отстранился. – Нет, слишком много поставлено на карту». Придержав добычу, он ласково прикусил ее за мочку уха и прошептал:
– Ты завлекательно пахнешь.
– Ты тоже, – отозвалась Алла и попробовала слегка отстраниться. Приличия требовали, чтобы она попыталась принять вертикальное положение. Каха легко вернул ее на место.
Теперь он положил руку на ее колено, и Алла пожалела, что надела брюки. А Каха порадовался. Если бы девчонка была в юбке, он бы не смог удержаться от прямого нападения. «Ладно, позволим себе еще маленькое удовольствие», – Каха взял ее руку и положил себе на топорщащийся от нетерпения член. Сладостная мука. Алла тихо ахнула и замерла. Пожилой водитель с каменным лицом смотрел прямо, на дорогу.
«Сколько он видел подобных сцен? Или чего покруче? Нет, я не девчонка, которая трахается в машине при водителе. Я… я… – Алла не знала, как себя назвать. Ведь секунду назад она была именно такой девчонкой. В довершение ко всему у Кахи зазвонил телефон. – Хороши бы мы были», – ужаснулась немного пришедшая в себя Алла. Каха выпустил добычу, она отодвинулась в дальний угол широкого сиденья. Обсудив что‑то на прекрасном американском английском, он собрался кому‑то перезванивать, но в промежутке нежно коснулся Аллиной руки. Она ответила пожатием. Молодые люди прекрасно поняли друг друга. По сути, они уже были сыгранной парой.
А лимузин все несся, рассекая город своим мощным голубым телом. И это была целая вселенная, в которой нагнеталась страсть и даже у каменного водителя блестели глаза.
Стадион оказался где‑то у черта на рогах, но довольно элегантный и новенький. С настоящим, ярко раскрашенным, и от того похожим на детскую игрушку, паровозом и таким же большим красно‑зеленым мячом у входа, напоминающим не футбольный, а детский, резиновый.
Народу было много. Почти одни мужчины. Много кавказцев. Все галдели. В атмосфере чувствовались агрессивность и нехорошее возбуждение. Эта толпа испугала Аллу. Если бы сейчас все ринулись в драку, то смели бы всё. Она взяла Каху за руку.
К счастью, он шел, уверенно рассекая толпу, прямо к указателю VIP‑зоны, и скоро Алла с облегчением опустилась на красное мягкое сиденье. А она думала, что это будут деревянные скамьи или пластиковые стульчики. Большинство болельщиков в VIP‑зоне оказались кавказцами. Они шумно переговаривались на неприятном гортанном языке, и Алла почувствовала себя не в своей тарелке. Хорошо, что Каха посадил ее с краю, прикрыв собой от остальной публики, и она могла незаметно разглядывать мужчин через его плечо.
Больше всего ее поразило, что среди них так много большеголовых, светлокожих и скорее рыжеватых шатенов, чем жгучих брюнетов. Когда кто‑то пристально глядел в ее сторону, Алла опускала взгляд на скамейки запасных прямо под ними.
Но сосредоточиться на матче или болельщиках она не могла, мысли лихорадочно роились вокруг поцелуя в машине, а воспоминание о прикосновении к живой, упругой плоти, нахально топорщащейся под тканью брюк, обдавало ее жаром. А Каха весь ушел в себя, обдумывая будущий разговор с нужным человеком и не зная, как лучше сделать, чтобы эта беседа выглядела случайной. Он обещал себе не участвовать в таких делах лично, но ему позвонил старый друг отца, которому Каха не мог отказать. Пошел на встречу с тяжелым сердцем в надежде все уладить, хотя понимал, что на самом деле увязает еще больше. Мысленно он все время отталкивал от себя этот разговор и ощущал такую неприязнь к старому знакомому, что называл его про себя даже не по имени, а отстраненно – «собеседник».
Он смотрел на поле и ничего не видел, словно там бегали не команды, а свора собак. В голове ожила точка, быстро разросшаяся до знакомого огненного шара боли. « … Когда спасатели разгребали нижние слои завалов, увидели руки в резиновых перчатках и кусочек халата …» – поплыли перед глазами в тысячный раз огненные строчки. «Они погибли за операционным столом, а я в это время сладко спал за океаном на другой планете. В стране их общей мечты, – терзался одними и теми же мыслями Каха. – Они погибли. И стало ничего больше не нужно. Ни карьеры, ни семьи, ничего, что казалось таким важным. Куда все это провалилось? Куда провалилась моя жизнь? В чудовищную воронку от взрыва».
Он смотрел на мечущихся по полю игроков и видел только руки в резиновых перчатках, торчащие из груды строительного хлама, совсем недавно бывшего лучшим госпиталем на Северном Кавказе.
Алла прочла в Сети, что безусловным фаворитом сезона считались самарские «Крылья Советов», одни из лидеров премьер‑лиги. Волжане (они были в приятной сине‑голубой форме) с лучшим бомбардиром Андреем Карякой должны были легко управиться с грозненской командой (понятное дело, в зеленом), входящей только в первый дивизион.
Первый тайм был абсолютно тягомотный. Алла, пару раз смотревшая футбол с Ильей по телику – лучшие моменты матча показывали крупным планом – за пивом и сырными чипсами, была разочарована. Далекое видеотабло не могло ее развлечь. А глухой ропот и бешеные вскрики болельщиков заставляли ежиться. Каха сидел с каменным лицом. В перерыве он попросил разрешения отлучиться и вернулся только к началу игры, мрачнее тучи, желваки на скулах ходили ходуном.
– Послушай, тут такая незадача… Даже не знаю, как сказать… – мялся «собеседник» и утирал пот со лба. – То, что ты давал Тарику для своего человека…
– А ты откуда знаешь?
«Собеседник» дернулся и невольно подтянул штаны.
– Да знаю, знаю, – засуетился он. – Только ты не горячись. Тарик мне сказал, чтобы я тебе передал. В общем, нет денег.
– Как это нет?
«Это же не сто рублей, а пятьдесят тысяч баксов!» – хотел гаркнуть Каха и схватить «собеседника» за грудки. Но вовремя опомнился – чем меньше людей будут знать про его интерес к этому делу, тем лучше. Может, этот ишак, Тарик, не успел проговориться, какую сумму он ему передал.
Тем временем «собеседник» со скучающим видом озирался, а его красные глазки бегали и моргали, выдавая ужас.
– На Тарика наехали люди Рамзана, после смерти отца он словно озверел. Прочесали всех.
– А я‑то тут при чем? – холодно поинтересовался Каха.
– Тарику вспомнили старые долги и поставили на счетчик, у него же брат в горах. Беспредел. Или зови назад брата, или плати за него.
– И что?! – начал злиться Каха, хотя про себя отметил: «Налог на нелояльность? Башка у Рамзана варит!»
– Одним словом, твой человек ничего пока не сделал. Тарик соберет деньги и даст тебе знать. Ситуация меняется. Никто рисковать не хочет. А Рамзан больно резок.
Каха знал свою родину, знал, что не сможет найти нужных людей без финансовых потерь, но что его будут кидать друзья детства, к этому он готов не был. Для них он теперь просто попавшаяся под руку дойная корова с американской бездонной мошной. А возвращаться в Моздок и начинать разборку самому значило отступиться от всего, что так хотели для него родители. Что бы сказал сейчас отец? Не мсти, живи полной жизнью, уезжай обратно в Штаты, рожай больше детей, чтобы род наш не прервался. Но что скажет этот род, когда подрастет и окрепнет? Что их отец трус? Бежал, не отомстив за смерть родителей? Даже на похороны опоздал!
Каха резко отвернулся от «собеседника» и пошел прочь. Неуважительно так вести себя с другом покойного отца. Но какой же он друг, когда, как шакал, вместе с племянником украл священные деньги мести?
Алла в течение всего перерыва исподтишка разглядывала наглых, самодовольных южан и в который раз засомневалась, правильно ли сделала, затеяв охоту на Каху, и не поздно ли еще дать деру. Один кавказец в жизни или в компании – это изюминка, а много кавказцев наводили на нее жуть.
Во втором тайме самарцы, как заговоренные, четыре раза попали в штангу. Все уже смаковали возможную серию пенальти, но судья добавил к игре каких‑то пару минут, и тут «чеченцы» неожиданно забили гол. Началось что‑то невообразимое! Мужчины вокруг ревели так, что у Аллы волоски на теле поднялись дыбом! На футбольное поле выбежал какой‑то большой плотный чеченец в темном костюме и черно‑зеленой национальной шапочке. За ним ринулись другие.
– Это кто? – повернулась к своему спутнику Алла.
– Рамзан, – сквозь зубы процедил Каха, и в глазах его полыхнула холодная ненависть, словно это лично он, Рамзан, был виновен в его бессилии. Теперь в республике будет новый передел власти и все с таким трудом восстановленные связи могут порваться.
– Кто? – не поняла Алла.
– Кадыров!
Боже, конечно! Это же сын недавно погибшего президента Чечни Ахмата Кадырова! Это вокруг него толпились охранники в перерыве. Алла ведь читала, что он и.о. президента клуба! Перед вручением «Тереку» Кубка России рядом с пьедесталом ликующие чеченцы растянули полотнище с портретом убитого президента. С полотнища на ревущие трибуны глядел матерый хищник, мощный зверюга с недобрыми, пронзающими тебя насквозь маленькими глазками.
Круг почета команда победителей делала вместе с Рамзаном и его свитой, жадно ловящей рукоплескания ликующей толпы. Алла неожиданно увидела, как кулаки у Кахи непроизвольно сжались, и ей стало сильно не по себе.
На выходе со стадиона то там, то здесь распаленные радостью чеченцы отрывались в лезгинке. Алла подумала, как по‑идиотски смотрелись бы русские, пустись они после победного матча вприсядку. Все‑таки дикие люди и опасные, как дикие звери, – права ее прамачеха. Как там писал историк‑самоучка Игнатий Терентьевич? Рыскает по горам в поисках добычи и терзает ее без злобы, без угрызений совести? Да что там, если уж «наше всё» считало, что убийство для них – простое телодвижение, то отсюда надо делать ноги. А то как бы самой не угодить с этим Кахой в непролазную дебрю. Кстати, где это «наше всё» такое написало? В школьной программе вроде не было…
Когда они проходили мимо ментов, что охраняли отплясывающих лезгинку чеченцев, Алла услышала, как один из стражей порядка мрачно буркнул товарищу: «Теперь, чтобы вернуть Кубок, надо будет спецназ в Чечню посылать». Другой хмыкнул в ответ и смачно харкнул в сторону разгоряченных танцоров.
После всего увиденного продолжать романтический вечер расхотелось. Волшебство рассеялось, придавленное этим злосчастным матчем, как могильным камнем.
– Поедем ужинать? – через силу спросил Каха.
– Пожалуй, в следующий раз! Слишком много впечатлений, – вежливо отказалась Алла. А сама подумала: «Даже если я решу продолжать эту опасную игру, не стоит навязываться и быть слишком доступной добычей».
– Жаль, тогда приглашаю тебя на скромные дачные шашлыки на уик‑энд. – Он не собирался настаивать, самому надо было обдумать сегодняшний разговор. Успокоиться. Каха снова чувствовал приближение знакомого приступа отчаяния и боли. Думал ли он, что из блестящего богатого бизнесмена превратится в припадочную развалину?
«Виноваты врачи. Госпиталь превратился в настоящий проходной двор, – снова замелькали тысячу раз читанные строчки новостей. – Там лечились все, у кого были деньги, в том числе из Чечни и Ингушетии. Как подтвердили очевидцы из медперсонала, за деньги коммерческих больных устраивали в лучшие палаты. Беспрепятственно пускали к ним многочисленную родню. Родственники, чтобы лишний раз не мотаться через блокпосты, дневали и ночевали под дверями палат. Так что пособникам террористов было легко выяснить порядок охраны, режим пересменки и укрепленность объекта, а также заметить отсутствие бетонных блоков у въезда…»
«Ищите крайних. Врачи виноваты. А я отыщу этого сотрудника медперсонала, который наговорил все эти гадости, а заодно и безымянного писаку из этой поганой «Российской газеты», – мрачно накручивал круги гнева Каха. – Ничего, я все равно всех‑всех отыщу. Врачи виноваты. Не война, которую так бездарно развязали тупые федералы. Не боевики, не неповоротливая ФСБ и не продажные чиновники. Виноваты врачи».
И он снова явственно увидел торчащие из‑под развалин руки в резиновых перчатках и кончик белого халата. Руки отца. От матери не осталось ничего. Вернее, коллеги опознали что‑то и похоронили вместе с отцом. А он? Он в это время возился с этой безмозглой куклой, которая не желала уезжать из своей сраной Америки! Цеплялась за шмотье, за машину, за дом. Надо было ее бросить там! Какой он идиот! Идиот!
– Согласна.
– Что? – Он не сразу очнулся и осознал себя на заднем сиденье «бентли» рядом с нежной маленькой птичкой.
– Согласна на шашлыки! – улыбнулась она.
«Похожа на ласточку», – неожиданно подумал Каха и через силу пошутил:
– Учтите, это очень важное решение. Гость, евший пищу с кабардинцем, становится его временным родственником, ибо пища важнее Корана.
– Это все из кодекса чести?
– Да, у нас даже есть такое проклятие: «Чтоб некому было есть пищу, приготовленную тобой».
В эту секунду лимузин притормозил у Аллиного подъезда, она сделала смешную гримасу типа: «Какое жуткое проклятие! Бр‑р‑р!» – и легко выпорхнула из машины. Он тоже, ссутулившись, вышел, обогнул авто, протянул ей обе руки. Этот доверительный жест несколько развеял ее печальный настрой. Она не потянулась к нему целоваться, и он только тепло пожал маленькие ладошки.
– До скорого?
– Да!
«На фига мне эта интрижка? Лучше проститутку качественную взять, чем с малявками возиться», – устало подумал Каха, садясь в машину.
Боковым зрением Алла увидела, как со скамейки у подъезда поднялся Илья. Какая пошлость! На секунду ее парализовала паника, и она осталась стоять и не моргая смотреть на отъезжающий лимузин. Что ж, это ее и спасло. Илья чуть помедлил, не понимая, заметила она его или нет, а лимузин тем временем благополучно скрылся за поворотом. На этот раз, кажется, пронесло. Издержки будут минимальны, ведь Каха ничего не заметил, а он ее волновал гораздо больше Ильи.
– Ты не звонишь. На эсэмэски не отвечаешь. Мобильный выключен. На зачет не пришла… У тебя новый поклонник?
«Боже, тебя мне только не хватало», – устало подумала Алла и вполне искренне вздохнула:
– Скорее, потенциальный враг.
Илья был готов принять любое объяснение.
– Это Кахабер, бывший муж новой пассии моего папашки. Папашка грозил, что Каха меня прибьет, если я буду говорить гадости про свою потенциальную мачеху. Вот мне и пришлось выяснить, так ли это. – Алла настолько сжилась с этой версией, что озвучила ее естественно, как настоящую.
– Он грузин?
– Почему? Кабардинец!
– А имя грузинское, – заметил Илья. – Это опасно? Как ты поговорила? Почему мне ничего не сказала? Я бы с тобой поехал.
– Да вроде он вменяемый. Что тебя нагружать…
– А как с сессией? Я принес тебе все лекции по римке и кое‑какие рефераты скачал.
– Спасибо, я потом посмотрю, у меня сейчас башка раскалывается! А ты как?
– Я уже отстрелялся.
– Да, ты впереди планеты всей.
– Ты меня приглашаешь? – с надеждой спросил Илья.
– Нет, прости. Я совсем измочалена после толковища.
«Как все по́шло! Дешевый водевиль! Дражайшая Солоха!» – она была самой себе противна.
– А я завтра в Тверь уезжаю, бабушка совсем плоха…
– Да? – с сердечной озабоченностью отозвалась Алла и почти искренне на мгновенье приникла к Илье. – Не огорчайся. Я к тебе приеду!
– Правда? – Он уткнулся лицом ей в шею, потом доверчиво положил подбородок на ее плечо и прошептал: – Мур‑мур‑мур.
– Зуб даю, – засмеялась Алла и легонько отстранилась, – отлуплюсь от сессии и приеду. В конце июня.
– Мы с тобой на Казантип поедем, как хотели?
– А то, – беспечно отозвалась Алла. Ложь давалась ей без всякого напряжения – зачем огорчать человека раньше времени.
– Бойся англичанки, это ходячий ахтунг!
– Спасибо. Я пойду?
– Угу. – Он судорожно обнял ее.
«В последний раз, дурында, ты меня лапаешь, – с мелочной мстительностью подумала Алла, но привычным жестом потрепала его мягкие смоляные кудри. – Адью! Как удачно складывается, что он отваливает к себе в Тверь и объясняться не придется! По крайней мере, в ближайшее время».
– Слушай, Илюш, ты в ЖЖ сидишь?
– Иногда. А ты тоже поселилась?
– Нет. Я просто хотела узнать, что такое КГ/АМ?
– Ну… – замялся Илья. – Это сленг. «Креатив – говно, автор – мудак».
– А‑а‑а‑а, – протянула Алла. – Понятно. – И не дожидаясь новых вопросов, чмокнула юношу в губы и повернулась к подъезду.
Через час к ней в квартиру позвонил рассыльный с огромным букетом розовых и белых пионов. И с запиской: «Я тоже умею закидывать сети». Алла встретила рассыльного с каменным лицом и забыла дать чаевые, потому что в первую минуту подумала, что это вернулся липучий Илья.
«Значит, Кахик лазил на наш юрфаковский сайт? Я только на форуме писала, что люблю пионы. Тогда он знает про Илью, а может, и про Константина? Прекрасно. Интересно, он с пионами специально прокололся, чтобы я не навалила вранья с три короба про свою личную жисть? Или случайно? Вот была бы стыдоба! Я врушка, ужасная врушка! Почему?» Она и сама не знала. Ее словно что‑то изнутри подталкивало врать и врать без передышки.
Алла автоматически включила комп, сразу выскочило приглашение в чат от мамы и памятка о трех новых письмах. Все от мамы. Алла рассеянно открыла последнее, со скрепкой. Это оказались фото братьев. Смешные мальчишки семи и пяти лет. Чернявые и глазастые, как она сама. Трудно себе представить, что где‑то за тридевять земель у нее есть братья, мама. Сколько она ее не видела? Десять лет?.. Нет, одиннадцать.
«Ты все сердишься на меня, моя девочка, – писала мама. – Не сердись. Мы очень любим тебя и ждем в гости. Этой зимой у меня наконец заканчивается контракт, и я смогу приехать в Москву сама. Мы скучаем без тебя. Джон, Борис и Майкл шлют тебе привет».
Какой же он Майкл, когда он обыкновенный Михайло. Михайло Потапыч! Отчима Алла увидела в первый раз только через пять лет после маминой свадьбы, когда бабушка показала ей фотографию, где они снялись втроем с первенцем Борисом. Алла тогда вырвала снимок у бабушки из рук, долго рассматривала круглое, безбровое, веселое хохляцкое лицо мужчины, укравшего у нее маму. Потом разорвала мерзкую бумажку на тысячу кусочков и бросилась вон из дома. Бабушка звонила папе, и они ее до ночи искали. А она залезла на старую липу во дворе у детской площадки и смотрела сверху, как мечутся ее родные и расспрашивают соседей, и только когда папа собрался идти в милицию, спустилась с дерева.
Но будет ли кому‑нибудь интересно, если она напишет об этом в блоге? Даже не в блоге – если она напишет об этом маме? Или та тоже подумает: «КГ/АМ»?
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 6
РОДСТВЕННИК НА ВРЕМЯ
На следующее утро Алла снова не пошла сдавать римку, а, поколесив по мокрым улицам, привычно свернула на Кутузовский к дому покойной мачехи. Произошло какое‑то тотальное размагничивание жизни.
Настроение выдалось паршивое, снова похолодало, моросил мелкий, совсем не весенний дождь, и она мечтала только очутиться на знакомом диване и замереть. Как все паршиво. А что именно паршиво, и не объяснишь. Паршиво. Запаршиветь. Покрыться паршой. Фу, какая гадость!
– Привет, я собиралась с тобой позавтракать. – Алла избегала как‑нибудь называть прамачеху. По имени‑отчеству звучало слишком отстраненно и фальшиво, по имени – не по возрасту, а сказать «бабуля» – язык не поворачивался. Да и сама Лина Ивановна на бабулю не походила. Милая пожилая дама. Алла исхитрялась уже третий месяц никак ее не называть.
– Всегда с радостью, – отозвался в трубке приятный грудной голос.
– Я уже у подъезда, – предупредила девушка.
– Замечательно.
Пока Алла устрашала прамачеху своим скорым появлением, придерживая дверь подъезда, сзади совсем близко подошел молодой мужчина и тронул ее за локоток. Легонько, но Алла вдруг испугалась, отпрянула, пропустила его вперед и, несмотря на обезоруживающую улыбку незнакомца, помедлила зайти следом. А он тем временем подошел к лифту, нажал кнопку и выжидательно посмотрел на Аллу. На лестничной клетке горел свет, но предбанник был темным, и ей вдруг показалось, что между ними легла спасительная или предупредительная полоса мглы, и если она шагнет вперед, то провалится в эту мглу и пропадет. Душе стало страшно.
– Вы едете? – Незнакомец приготовился шагнуть в кабину.
Алла сделала над собой усилие, подалась вперед, просквозила опасную мглу, но у лифта замешкалась. Смутившись, пробормотала:
– Нет‑нет, поезжайте.
Тот все равно не торопился нажимать на кнопку. Стоял и выжидательно улыбался. Молодой, сероглазый, веселый. Эталон маньяка‑убийцы.
– Я с незнакомыми мужчинами в лифт не вхожу, – сухо пояснила Алла.
– И правильно делаете, – рассмеялся он. – Но со мной можно. Я ваш участковый.
– А почему не в форме?
– Да я в гости к тетке иду. – Парень полез в задний карман джинсов и вынул красную корочку.
– Корочку можно в переходе купить, – продолжала упорствовать Алла. «И почему ему так важно затащить меня в лифт? Точно – маньяк».
В это время кодовый замок щелкнул и в подъезд ввалилась какая‑то тетка с сумками. Алла облегченно вздохнула.
– Юрочка! Добрый день, – поздоровалась тетка с маньяком, поставила у своей двери сумку и начала шарить в карманах плаща в поисках ключа.
– Здравствуйте, Нина Ивановна, – с излишней приветливостью откликнулся парень и сделал приглашающий жест Алле. Той ничего не оставалось, как войти в маленькую кабину.
– Мне пятый, – сказала она, их руки у кнопки встретились, и Аллу вдруг обдало жаром. Лифт был тесным. Рядом с ней почти вплотную стоял молодой, сильный мужчина. Алла почувствовала его тело, руки, губы. Что за наваждение?!
– Вы дочка покойной Стефании Александровны? – сдавленно спросил участковый и посмотрел Алле в глаза.
– Да, – прошептала она и покраснела до кончиков ушей.
– Я вам очень сочувствую.
– Спасибо.
Они почти соприкоснулись друг с другом. Волоски стали дыбом. «Что же это происходит! Граждане‑товарищи! Неужели я собираюсь трахнуться в лифте с участковым?» Кабина остановилась, двери с томительным промедлением раздвинулись, и амок рассеялся. Девушка выпорхнула из лифта и игриво помахала юному участковому ручкой.
– Я на юридическом учусь, на вечернем… – зачем‑то бросил он в закрывающиеся дверцы лифта, словно оправдываясь.
«Еще один законник на мою голову или задницу», – прыснула про себя Алла.
Она остановилась перед дверью, помедлила. Вдруг представила себе, как выходила из лифта и стояла тут Стёпа. Может, все, что случилось за эти два месяца, – только сон? Вот сейчас она позвонит, и мачеха, живая и невредимая, впустит ее домой… Нет, этот искус она уже прошла.
Алла все равно снова открыла дверь своим ключом, подчеркивая, что она здесь не чужая, что получила право входа в эту квартиру задолго до того, как туда заселилась прамачеха. Что в шкафу и сейчас висят ее вещи, а в ящиках комода ее барахло перемешано со Стёпиным.
В прихожей она встряхнула плащ, бросила его на стул, которого раньше не было, и шагнула в гостиную. Лина Ивановна переставила мебель. Аллу это сразу больно резануло.
– Если тут не останется все, как при Стёпе, я перестану к тебе ходить, – угрюмо буркнула она вместо приветствия.
С улыбкой поднявшаяся ей на встречу прамачеха вся сжалась:
– Я просто подумала, вдруг так будет лучше…
– Не будет, – горько отрубила Алла. – Лучше уже никогда не будет.
– А стул в прихожей я для себя поставила, – обиженно заскулила Лина Ивановна, – я старая, могу только сидя обуться.
– Ладно, – пожалела о своей грубости Алла. – Давай завтракать и читать про кавказцев. Ты же самой мне прочесть не доверяешь! – уколола она прамачеху, подчеркивая, что приехала не ее навещать, а по делу. Но не стала добавлять, что все‑таки попала на крючок, что подсела на эту кавказскую сагу и все время прокручивает в голове похождения юной Антонины, по сути ее ровесницы.