Если и есть на земле чудо, то это
только и значит, что оно на
земле есть.
И если его кто и видит,
то только потому,
что его нельзя потрогать…
Это было давным-давно. Так давно, что не помнит ни один камень…
Где-то очень далеко от того места, где мы сейчас живем, стояла гора. Она была такой высокой, что облака дремали на ее вершине, и ни одна тварь божья не могла взобраться туда. Могучая и неприступная возвышалась она над живописными лугами, лесами и озерами. Люди говаривали, что на горе этой – прекрасные сады с золотыми цветами; что гора эта – лестница, которая ведет прямо на Небеса. Говорили так люди и обходили ее стороной, боясь гнева Всевышнего. Да и какому бескрылому под силу подняться на такую высоту? Ходили разные слухи. Например, о том, что всякий, кто заберётся туда – обратится в камень, и гора тогда станет ещё выше. Ещё и ещё… И уж очень была довольна собою сама гора, и с каждым годом всё вокруг ей казалось ещё более мелким и ничтожным. И…она возгордилась.
Но однажды, в один из теплых ясных дней, Гора почувствовала чьё-то нежданное присутствие. Каково же было её удивление, когда она обнаружила на своей вершине маленькую Птицу. Гора таких никогда не видела: её перья были раскрашены всеми цветами радуги и так переливались на солнце, что она возмутилась:
- Кто ты такая и как очутилась здесь?
- Меня принесли сюда мои быстрые крылья,- нисколько не испугавшись, ответила гостья.
- Но никто, кроме облаков не смеет появляться здесь! Я превращу тебя в камень! – громогласно заявила Гора. – … Скажи, как тебе это удалось?
- Путь сюда мне указало мое сердце,- отвечала Птица,- Оно очень хотело покорить эту вершину для того, чтобы спеть здесь свою утреннюю песню. Сюда принесли меня мои крылья, потому, что душа рвется ввысь, и она хотела первой увидеть этот прекрасный край с твоей высоты, первой восхититься этим зрелищем. А когда душа и сердце желают одного и того же вместе – для тела нет ничего невозможного, и счастье овладевает тобой, когда ты этого достигаешь, – так ответила ей Птица.
- Глупая! - расхохоталась Гора и вмиг превратила Птицу в камень. - Ты такая маленькая, хрупкая и ничтожная, тебе не покорить меня! Не бывать этому!
- Для чего же тогда существуют горы? – загоревала бескрылая заколдованная птичка. – Ведь горы существуют для того, чтобы их покоряли, а крылья – для того, чтобы учиться летать. Если есть крылья – это ещё не значит, что ты – птица. Живущий должен быть достойным жизни. Гора должна уметь покоряться, а птица – уметь летать. Если никто тебя не покорил, значит никто в этом мире не знает твоей настоящей цены, не знает твоих красот и чудес, никто не восхитится тобою совершенно. А если так, то ты просто каменная глыба, без имени, без души, без истории. И что тебе с этого?..
Так и я. Я не могу не летать. И все время хочется подняться выше и выше!.. К самому Солнцу!.. Я долетела до твоей вершины и была счастлива, ведь отсюда мир еще прекраснее. Ты пойми: душа моя летает, а не тело, моё сердце поет, а не голос. А душа – сила великая, покрепче камня.
- Что ж,- ухмыльнулась Гора,- лети, если можешь, пой, если поется. Ведь душа твоя при тебе. Только не узнаешь ты полета без крыльев. Тебя послушать, так все камни должны порхать!
- Так ведь у камней – душа каменная! – с горечью возразила Птица.– Вот как у тебя. А моей душе нельзя без полета, – так она сказала, вздыхая, и, оттолкнувшись от скалы что есть мочи, соскользнула вниз…
Гора хотела было возразить что-то Птице, но не смогла, лишь замерла в изумлении и непонятной тревоге. Что-то дрогнуло внутри её каменной души от этих слов. Так сильно поразила ее сила духа маленькой, но мудрой птички.
А та всё падала… Летела вниз, наслаждаясь ветром, свободой, солнцем, облаками, лесами, границы которых невозможно было охватить её острым взглядом даже с такой высоты. Она знала, что это последний её полет, но не сожалела ни о чём, и в тот момент, когда, наконец, ударилась о землю – каменное тело её раскололось, а ввысь вырвалась с песней крылатая душа маленькой птички. Она взметнулась к солнцу и, расправив свои прекрасные перышки, исчезла в облаках, где еще долго звучала, угасая, её последняя песня.
Но как только она смолкла совершенно, сотни и сотни камней, больших и маленьких, вдруг с грохотом посыпались с обезумевшей Горы на землю. И громом промчался тогда страшный отчаянный рёв по всей округе. А когда всё стихло, сквозь рассеявшиеся дым и пыль, люди увидели, что легендарная, неприступная гора разрушилась и стала почти в половину меньше. Но главное чудо – она приняла облик птицы, которая ее покорила. Покорила своим пламенным сердцем, верностью своей мечте…
С тех самых пор у Горы появилось имя. Люди назвали ее «Птицей». Так она и стоит крылатая. Одинокая и загадочная, как душа птицы.
Александр ВАСИЛЕВСКИЙ
* * *
Ах, Арбат, мой Арбат…
Б. Окуджава.
Над речною водой
Шумят травы сочные,
Под хрустальную рябь
Прячется закат.
Ах, Кантат, мой Кантат,
Берега песочные,
Осыпаясь слегка,
Зеленью горят.
Край вечерней зари
Повстречался с месяцем,
И вальсирует луг,
Дышит с ветром в такт.
Ах, Кантат, мой Кантат,
Детство в речке плещется,
И дрожит на ветру
Ивовая прядь.
На огромной Земле
Сколько мною пройдено
Каменистых дорог,
Ветреных преград.
Ах, Кантат, мой Кантат,
Крошечная родина
Там, где юность мою
Спрятал листопад.
* * *
Рассвет над парящей долиной
Играет пером пелены,
И горные скалы, вершины,
Как замки былинной страны.
Как будто покрыли заставы
Туманом укутанный край,
А рощи, боры и дубравы
Приветствуют утренний рай.
Сибирские пенные чащи
Пылают в пурпурных лучах.
Я русский, а значит пропащий,
Пропал я в таёжных лесах.
Растаял в берёзовых рощах,
В озёрах, где спят камыши,
Осенней листвой припорошен
В осиновом море глуши.
Я слился с белками Саяна,
Уснул под брусничным листом,
Я – берег бушующей Маны,
Я – камень безмолвный на нём.
Я – капля росы… Я – дождинка…
Восход над кипящим ручьём…
Я – в каждой дорожной пылинке…
Я – русский! Всё это – мой дом.
Сергей ПИЛИПЕНКО
* * *
Вниз, по течениям рек,
С летним дождем, не спеша,
Видишь, как льется душа
Из-под опущенных век…
Руки раскинув крестом,
Чтоб не упала луна,
Рыбкой до самого дна,
Стану я вечным плотом.
Вдаль от тимьяна и клевера,
В устьях торосы круша,
Видишь, как льется душа,
К северу,
к северу,
к северу…
Три русских Будды
Солнце вставало.
В просторной сухой домовине
Седобородый старик.
На груди перекрещены руки.
Ходят печальные дети,
готовясь к помине.
Грустно стоят в отдаленьи
притихшие внуки.
Будда Кашба –
его светлое чистое имя.
Солнце в зените.
В деревне пора сенокоса.
В белой холщовой рубахе
косец Шакьямуни
Пот вытирает со лба и,
воткнув в землю косу,
Перемотает онучи,
и вновь обувается в чуни.
Вечером землю омоют
прохладные росы.
Солнце к закату.
У юной девицы Марии
Роды, спеша, принимают
под тусклой лампадой.
Будда Матрейя родился.
Но только мессия
Воздух вдохнул, он заплакал:
- О демоны Ада,
Вновь я родился
в оставленной счастьем России.
Роман СОЛНЦЕВ
* * *
Какое счастье – просто жить,
Как птица в ветках.
Какое счастье поступить
не так, а этак.
Какое счастье – быть таким,
Каким ты хочешь.
Как хорошо – кострища дым
среди урочищ.
Как сладко - имя знать Её!
И через робость,
зайдя в запретное жильё,
коснуться, тронуть…
Как славно – выйти в лес и рожь,
забыв оружье.
Но это позже ты поймёшь,
Как станет хуже.
Какое счастье – скука в дождь,
лежать колюче…
Но это позже ты поймёшь.
Как станет лучше.
Юрий НАТАЛУШКО
Малая родина
Землякам, братьям
и сёстрам моим
Не юнцы уж мы беспечные,
Мамы с папой нет давно,
Но деревню Солонечную
Будем помнить всё равно.
Там была вокруг нарядная,
Летом щедрая земля
И просторы неоглядные –
Перелески да поля.
Были там свои жемчужины:
Взлобки гор, таёжка, пруд –
В сердце нашем не остужены,
До сих пор к себе зовут.
Но нельзя вернуться в прошлое –
Нет пути, потерян след.
Ничего там нет хорошего,
Коль деревни больше нет!
На полях печаль огромная –
Всё кустарник да бурьян.
Неужели сила тёмная
Их займёт, разбив свой стан?!
Александр ЩЕРБАКОВ
Колокола
Как усталость почую,
Отодвинув дела,
В Минусинск полечу я
Слушать колокола.
С духом белой полыни
Терпкий ветер степной,
Как из детства, нахлынет
Теплотворной волной.
Опахнёт, словно беркут,
Седоватым крылом.
В сердце память не меркнет
О родном, о былом.
О Сиз о й и Подсиней,
О кондовых домах -
Теремах минусинских
И о колоколах.
Снова льёт переборы,
К бытию возрождён,
По-над бронзовым бором
Их малиновый звон.
В гуле колокол давний
Различаю вполне.
Он звенит, как рыдает,
И, быть может, по мне.
Виктор КАЛАЧЁВ
* * *
Старый друг, увези меня в Канск.
По реке я теперь не дойду.
Помнишь осень, когда в Туруханск
Гнал нас ветер по тонкому льду?..
Не забыл? Тогда вновь посмотри
Мне в глаза – и увидишь барак…
Три цифири на нём – «503»
И пять букв, что повыше – «ГУЛАГ»...
Снова ветер сейчас, да не тот –
Много круче, чем было тогда.
Те, кого он с собой унесёт,
Не вернутся обратно сюда…
А мы живы!
И ты – мой сосед –
Всё поймёшь и не спросишь, зачем.
Разобрало на старости лет.
От себя убежать…
Насовсем.
Пусть дорога навстречу бежит,
Приближая желания миг.
Не гонись за мной, прошлая жизнь,
Не пытайся сорваться на крик!..
Разомлея в пути, может быть,
От лирических всплесков души,
Расскажу, как однажды крутить
Научили меня виражи…
Дай же влево покруче вираж
И вливайся в ночные огни!
Видишь дом?.. –
Недостроен этаж.
У подъезда его тормозни…
Вот и всё!..
Ты привёз меня в Канск.
Друг, спасибо! Теперь я дойду.
Когда молод я был – в Туруханск
Мог свободно добраться по льду…
* * *
Купол церкви засыпало снегом.
Он намедни сиял голубым,
А сегодня свинцовое небо
Осеняет перстом золотым.
Снегопада такого не видел
Ни отец мой, ни я, ни мой дед.
Может быть, кто-то Бога обидел
Один раз за две тысячи лет.
За обидчика все мы страдаем.
Не желая прощать нам грехи,
Дал Господь перед адом и раем
Испытание грозных стихий.
Вот и крутимся вместе с Землёю.
Кто как может, тот так и живёт.
…………………………………………..
Дед гордился огромной семьёю,
А на мне наш закончится род.
Дарья ЛЫСЕНКО
Абакан
Снова тёмные воды
из таяний снежных
Ты несёшь средь могучих
своих берегов.
Рвёшься быть непокорным,
жестоким, безбрежным.
Абакан – ты медвежья
строптивая кровь.
Не сдержать молодую
и сильную реку,
Но порой ты мне кажешься
старцем седым,
Или просто угрюмой
рекой-человеком.
Абакан, ты – легенда,
ты – древности дым.
Это память отцов
и хакасских народов.
Абакан, ты качал
Абазу на руках!
Абакан – это жизнь.
Сберегу через годы
Это зеркало вод
в акварельных тонах.
Михаил МЕЛЬНИЧЕНКО
* * *
То, что в Сибири вольные просторы,
Известно всем уже давно.
А что в Сибири зреют помидоры,
Не всем известно, то-то и оно!
В стране вечнозелёных помидоров
Оазис есть, где помидорам – рай!
Там помидор толстеет, словно боров,
И краснотой сияет через край.
Пусть Казахстан –
столица тех просторов,
Где всюду степь, повсюду тот же вид,
А Минусинск – столица помидоров,
Он красным помидором знаменит.
А красные там зреют и арбузы,
Но царствует там всё же помидор!
Арбузы, те лишь набивают пузо,
А с помидор бежишь до самых гор.
О, Минусинск, столица помидоров!
О, южный город в северной стране!
Из огородов, не из коридоров
Тех помидоров принесут и мне.
А я их ел бы, ел и ел всё время,
Их не могу наесться до сих пор,
Всё ем и ем, желудку внемля.
Нет ничего вкуснее помидор!
Владлен БЕЛКИН
Дивногорск — 1961
Неотглаженный и горластый,
работящий и гулевой,
между сопок и скал клыкастых
дерзко втиснулся город мой.
Просмоленный, таежный, бревенчатый,
молодежный,
многоступенчатый...
Свой! Своими руками
рубленный,
в дикий берег упрямо вросший.
Дивный! Грязный,
Хваленый и руганый,
на все города не похожий.
Здесь снега на улицах белые,
а весна от жарков оранжева.
Здесь медведицы неробелые
по дворам
на цепях расхаживают.
Здесь кострами
ночи распуганы,
здесь дороги
до звона укатаны
и монашьи тропы
распутаны,
и грядущего трассы
угаданы,
Знаю — будут дома-громадины,
богатырская встанет ГЭС,
верю — здесь соберут романтики
свой Всемирный Конгресс!
* * *
Я не знаю,
какими снами
завораживал Дивногорск...
Горностаевыми снегами?
Хвойным ветром Саянских гор?
Только мне
навек незабвенны
каждый камень его и гвоздь.
Десять лет моих неразменных,
как песчинки,
собрал он в горсть.
Он в фаворе теперь.
Куда там!
Стихотворцев одних — не счесть.
Есть в нем каменные палаты
и свои бюрократы есть...
Полыхая огнями кичливо,
торжествующе знаменит,
как на пленника,
молчаливо
на меня он сейчас глядит.
И все чаще,
ночами обугленными,
в предвесенних тревожных снах
вижу просеки непрорубленные
и костры на белых снегах.
А сегодня
в горячке страдной
я глаза поднял к облакам
и задумался как-то странно
вслед дюралевым журавлям.
Таёжная улица
Она, в начале сотворенья,
синея просекой вдали,
являла пней нагроможденье
и развороченной земли.
Но вот уже среди погрома
еще с щепой перед крыльцом,
три свежесрубленные дома
своих приветили жильцов.
И, вроде бы, как между делом,
(живой, хоть лириками бит)
еще наивный, неумелый,
пошел налаживаться быт.
И вот домашними борщами
в тайге запахло поутру,
и ребятня между домами
свою затеяла игру.
А в полдень
юная мамаша
сама, как солнышко светла,
посапывающих двойняшек
во двор торжественно внесла.
Они начмокивали соски
под вековечное «баю».
Им сбереженные берёзки
тень предоставили свою.
А мой напарник суматошный
изрёк,
улыбку обронив:
— И с этой улицы таёжной
начнется Родина для них.
Мы лес валили,
крыши крыли
и воевали с мошкарой,
а выходило,
вроде были
творцы истории самой...
Мой друг смутился с непривычки,
Что так возвышенно сказал,
И гвоздь последний в обналичку
по шляпку яростно вогнал.
Надежда ОМЕЛКО
«Лыска светит ясно!»
В школе меня дразнили по фамилии – Лыской. И если фамилия Лысенко меня вполне устраивала, то прозвище казалось обидным и грубым. Впрочем, прозвища были почти у всех. Иванченко была Ванькой, Леонтьева – Лёнькой, Китцель – Киской, Сенникова – Синичкой, Кашников – Кашей… Но больше всех не повезло Вовке Гимпелю, так как его дразнили Джоней – по кличке любимицы их семьи, болонки Джонни! А самым удачливым был Дмитриев, которого по фамилии дразнили Димкой, но имя-то у него тоже было – Димка! Тем не менее, считалось, что Димка – это прозвище. Как у всех!
Катюша Иванченко была моей закадычной подружкой. Как-то на одной из перемен она повздорила с закоренелым двоечником Генкой Кашниковым, запустив в него мокрой тряпкой, которая пролетела буквально перед носом входящей в класс учительницы! Учительница русского языка и литературы Антонина Яковлевна (по-нашему, Тонечка!) немедленно положила конец сражению, заставив Катюшу поднять тряпку и протереть ею классную доску, а заодно и ответить домашнее задание.
Катюшины щёки ещё полыхали румянцем, а глаза возбуждённо сверкали, потому при чтении наизусть стихотворения «Ленин и печник» у неё вместо «Скрылась хата за пригорком, мчатся сани прямиком…» неожиданно вырвалось «Скрылась каша за пригорком…» Класс гоготал! Катюше, конечно же, влепили двойку. Следующую двойку влепили и Кашникову, за что он был награждён моей злорадной улыбкой, когда понуро брёл от доски к своей парте.
Отомстить он решил своеобразно. Утром следующего дня я, как обычно, бежала в школу. Путь лежал через парк к Дому Культуры, затем наискосок, через главную абазинскую площадь, а там уже и до школы – рукой подать. Мельком глянув на киноафиши, я вдруг остановилась от неожиданности! Сами афиши отсутствовали, так как художник Дома Культуры забрал сменные планшеты, чтобы поместить на них информацию о новых фильмах. Зато на окрашенных жёлтой краской деревянных щитах, куда потом крепились эти планшеты, мелом было крупно написано:
СЕ В ОДНЯ БУД И Т КИНО
«СВЕТИТ ЛЫСКА ЯСНО»
Начало в 8 час.
В школе все интересовались: «Что за фильм? Надо сходить!» И теперь уже Каша ехидно улыбался мне!.. Стереть надпись вечером не удалось, так как она уже была закрыта планшетами. Пришлось ждать очередной их замены – носить в портфеле тряпку и ловить момент! Так что рекламе «фильма в мою честь» всё же удалось несколько раз явиться взору земляков!
Но, не смотря на такие сражения и приключения, класс наш был весёлым и дружным, благодаря буйной фантазии одних и активной деятельности других! Сплочению, как ни странно, способствовало ещё и почти полное отсутствие классного руководителя. Елизавета Ивановна преподавала у нас географию, потому видели мы её на уроках лишь один-два раза в неделю, да изредка на переменах, когда она забегала сделать какое-нибудь объявление. Её личное свободное время на нас тоже не распространялось по причине хромоты, не совпадающей с нашей любовью к походам и спорту. Правда, до восьмого класса за нами ещё присматривала пионервожатая Вера. Но к девятому классу наш пионерский возраст закончился (одновременно со школьным курсом географии)! Мы повзрослели, тогда и «выяснилось», что у всех есть имена! Причём, Славка Бендюга оказался не Вячеславом, а Станиславом, значит Стасом, а не Славкой. А Димка Дмитриев оказался ещё и Дмитриевичем, то есть Димкой в кубе!
Мы любили все вместе покататься на пригородном поезде, который бесплатно курсировал между городом и шахтой, пели в полупустом вагоне песни и даже устраивали так называемые «очищения от грехов», говоря друг другу правду в глаза о наших недостатках, ошибках, лени, гордыне…
Прошло очень много лет, но я по-прежнему берегу старые пожелтевшие фотографии, а в памяти моего сотового телефона значатся Катюша, Димка, Синичка…
Абаза
Городов на свете много,
Лишь один, такой зелёный,
Нам дороже всех, ей-богу,
На проспекте – те же клёны
Помнят, как росли, влюблялись,
Как гуляли вечерами,
Как впервые целовались
И немножко врали маме.
Мой - от ТЭЦ и до Затона,
От Муртов и до Чалпана,
И родной, и незнакомый,
Ждёшь меня ты неустанно.
Я приеду, я приеду
На такси от Абакана.
Встретят старые соседи,
Лишь уже не встретит мама…
Мы пройдём гурьбой шумливой
Мимо Рудоуправленья,
Моложавы и счастливы,
Принимая поздравленья.
Сорок лет разлуке нашей,
Но сегодня всем семнадцать.
И учительница скажет:
- Прекратите баловаться!
Мой - от школы до вокзала
И от р у дника до ДОЗы,
Абаза – пути начало,
Ты прости меня за слёзы.
Подари мне дух сосновый
И багульника букетик.
Город мой, скажу я снова:
Самый лучший ты на свете!
Родительский дом
Дороги свежая щебёнка,
Ворота в землю – насыпь выше.
Отцом сработаны. Девчонкой
Была я ростом их пониже.
И вот стою, глотая слёзы,
Гляжу поверх на двор заросший,
На чистотел, на пень берёзы…
И не могу взглянуть попроще
На дома ставни голубые,
На дверь, уложенную косо,
Где папа с мамой - молодые,
Где есть на почте знак вопроса.
Под крышей дверца на вертушке,
А там, за нею, детство наше.
Как жаль, что уж никто: «Надюша,
Как ты живёшь?» - здесь мне не скажет.
Снести бы, брат… Сажать картошку,
Чтоб сердце так вот не болело.
Пора уйти. Ещё немножко.
Душа моя здесь поседела…
Анатолий ТРЕТЬЯКОВ
Россия
В деревенской большой избе,
Где всем вместе и чёрт не страшен,
Выбрать есть из кого судьбе
И для космоса, и для пашен.
В той избе, где живая речь,
Где сдружились песня и сказка,
Как корова, русская печь –
Так и дышит теплом и лаской.
В деревенской большой избе
В фотографиях вся эпоха.
Где хоть помнят, как звался дед…
Где - хоть тайно – но чтили Бога.
В деревенской большой избе,
Где твоих сыновей растили,
Без высоких слов о тебе –
Твой запас золотой – Россия!
…Сохнут крынки на городьбе,
И пелёнки победно реют.
В деревенской большой избе
высыхают и слёзы быстрее.
* * *
Отгорят на западе закаты,
И тогда по краю тишины
По ночам домой идут солдаты,
Столько лет идут домой с войны!
По туманам, по хлебам несжатым,
в лунной серебрящейся пыли
по ночам домой идут солдаты,
К миру, за который полегли.
И по ним не выплаканы слёзы,
и любовь, и молодость светла…
как седая женщина, берёза
Ждёт кого-то на краю села.
* * *
Виктору Коморину
Видел много. Помнится – немного…
Только это помню наизусть:
Уплывает зимняя дорога –
И опять охватывает грусть.
Льдина разом – на две половины!
И охотник вдруг поплыл вперёд…
Две собаки, две простые псины
Лапами соединяли лёд!
Память, память…Страшная награда…
Память на года, не на часы…
Вслед за льдиной, с человеком рядом,
всё плывут и замерзают псы!
* * *
Художнику С. Орлову
Где беда случится,
Помню с детства,
Хоть воспоминания горьки,
Женский крик ударит
Прямо в сердце:
«Что же вы стоите, мужики!»
Мужики не то чтоб устыдятся,
Но начнут одолевать беду.
И герои вмиг в толпе родятся,
И вожди родятся на ходу…
И беда в конце концов отступит:
И огонь смирится, и вода.
И Яга в своей умчится ступе,
Змей Горыныч сгинет навсегда.
Но не в сказках
Русь святую рушат –
Здравому рассудку вопреки –
Будто снова крик мне
Ранит душу:
«Что же вы стоите, мужики!»
Неизвестно, что ещё случится…
Только не взводились бы курки,
Только б женский крик
Не бился птицей:
«Что же вы стоите, мужики!»
Степан ШКАНДРИЙ
* * *
Всё как всегда –
проблем извечных куль.
Но вспоминаю каждый раз,
когда жара,
Как я алкал воды твоей, Иткуль,
Как тосковал о берегах твоих, Шира.
И вот я - здесь! Ещё не стаял лёд.
И в лунки рыбаки бросают сеть.
И пелядь серебристую даёт
Иткуль тому, кто не боится сметь.
А вот – Шира! В почтении сниму
Фуражку с головы и помолчу…
Я никогда, наверно, не пойму
Всей глубины твоей. Не по плечу…
Водою мёртвой паны окроплю –
Затянет все рубцы мои Шира.
Иткуль живой воды мне даст – стерплю
Как неизбежность дефицит добра.
Так и живут священных две воды
И дарят жизнь сегодня, как вчера.
Прошу Иткуль избавить от беды –
Аукается озеро Шира!
Спасибо вам, сестрицы, за любовь,
За близость звёзд, за птичьи вечера.
Уеду, но согреет дома кровь
Ваш зов: Шира – Иткуль,
Иткуль – Шира.
* * *
Эх, Витюха! Рождество!
Выпрямись, не горбись!
Мы творим не мотовство –
Мы – за нашу гордость!
Я сегодня озорной,
Я найду по слуху –
Кто там не поёт со мной –
Дайте ему в ухо.
Я сегодня не прощу
Вам фальшивой строчки.
Эй! Чтоб все как на духу
Ваши заморочки.
А иначе - не по мне,
Не иначе, братцы!
Никого в своей стране
Не хочу бояться.
Нам ещё мочить усы
В батьке Енисее.
Нам ещё – взахлёб красы
Матушки Расеи.
Нам ещё хлебать озон
Из таёжной были.
Эх, Витюха – не сезон –
А не то поплыли б.
Руль – жена, а ты – весло.
Кто тут больший – меньший?
Да, дружище, повезло
Нам с тобой на женщин.
Только повод не давай,
А не то приложит!..
Эй! Супруга! Наливай!
А потом – по роже.
Что-то в жизни не сбылось –
Не кивай на многих.
Что-то много развелось
Сирых да убогих.
Что-то жизнь невмоготу…
Что-то гады квохчут.
Что-то нашу правоту
Кто попало топчет.
И захлёстнутый аркан
Давит, давит шею…
Эх, Витюха! Лей стакан –
С рюмки не пьянею.
За Христа! За тех, кто свят
На землице этой!
За тебя! За наших баб!
Будь вам многа лета!
Вениамин ЗИКУНОВ
Всё, что было – не забыто
Детство, детство –
не забыто:
Отчий дом, вела, плетень…
Бьёт серебряным копытом
В землю сказочный олень…
Дайте,
я его взнуздаю,
Дайте,
в сани заскочу,
Над годами,
над лесами
В своё детство полечу…
…Вот скамья, ведро, ухваты,
Рукомойник у стены.
На столе стоят щербатом
Кукурузные блины.
На полу лежит уздечка,
А в углу кизяк горой.
Вот и печка,
а за печкой
Старый-старый домовой:
- Здравствуй, друг,
садись поближе
На скрипучую скамью.
Расцелую, слышишь, рыжий,
Морду добрую твою.
Что ты водишь так ушами?
Удивлён, что я седой?
Как пропах ты весь мышами
И какой ты весь смешной.
Да и я, конечно, тоже…
Может быть, ещё смешней.
Видишь –
Высохло под носом,
Жалко, жалко тех соплей.
Хоть и жили мы не сладко
В те военные года –
Латки,
латки,
перелатки,
Да в кастрюле лебеда.
Всё, что было –
не забыто:
Отчий дом,
ветла,
плетень…
Слышишь, в землю бьёт копытом
Мой отчаянный олень…
Бьёт он в землю у крылечка…
Мне пора, я ухожу,
Ну, давай тебя за печку,
Мой родимый, посажу!
Эльдар АХАДОВ
КРАСНОЯРСК
Спит город у реки,
как странник у огня,
Слезинкой со щеки
звезда с небес слетела...
Сегодня ты во сне увидела меня
И снова голос мой услышать захотела.
Восходит за окном над крышами луна
И в комнату твою глядит голубооко...
Спит город у реки, повсюду тишина,
Лишь ветерок ночной
танцует одиноко.
Иван КЛИНОВОЙ
Два отрывка
Яр, от реки отламываясь,
движется...
Р. Солнцев
1.
Вывернув серебряные корни,
Наклонилась ива над рекой,
Кажется, что нет ее покорней...
Только я, пожалуй, не такой.
Я вопьюсь корнями в землю яра,
Где скворчали надо мной стрижи,
Чтобы до последнего удара
Сердцу было чем дышать и жить.
2.
Вот ведь родина-ссылка - Сибирь!
Как острожный, люблю эту землю,
Потому что иной не приемлю.
Мне и вправду боярин-снегирь
Соловья заводного милее.
Я стою на яру Енисея
И не знаю, на кой эта ширь.
Нина БОНДАРЕВА
На коммунальном мосту
Внезапно наступила полночь.
С автобусом – опять в пролёте.
Сама себе беда и помощь.
Иду от пятницы к субботе.
Меня сопровождает дождик,
Мы через мост идем степенно.
Я Енисей вбираю кожей,
В нём растворяясь постепенно.
Когда-нибудь я стану тоже
Рекою, ветром и туманом,
И будет на мосту прохожим
Вот так же хорошо и странно.
Ну, а пока стою и знаю –
Здесь время не имеет власти.
И, словно капля дождевая,
Мне в душу протекает счастье.
Часовенка
С сыном мы к часовне вышли –
Всё знакомо – не знакомо…
Здесь до неба много ближе,
Чем до города и дома.
Долго шли мы к ней сегодня,
И спросил меня сынок:
- На горе стоит часовня,
Чтобы лучше слышал Бог?
Тонкий крест сиял как лучик,
Сам себе ответил сын:
- Это, чтобы, глядя с кручи,
Знать, что в небе не один.
Михаил ШАПОВАЛОВ
Маленькая прогулка
По Театральной площади
У Театральной площади
Застыли в камне львы.
Прокатимся на лошади
Под зеленью листвы.
Сбежим по парапету
От зноя вниз к реке.
Посмотрим на «Ракету»,
Что мчится вдалеке.
Идём вдоль Енисея
На Коммунальный мост.
Видны внизу аллеи,
Машин огромный «хвост».
Домой спешить не надо.
Здесь небо – океан.
И ветер, нам награда,
С крутых вершин Саян.
Виктор ТЕПЛИЦКИЙ
* * *
Никогда москвичом я не был.
И не буду им никогда.
Мне дороже сибирское небо,
в сердце вросшее навсегда.
Я храню то, что мне нацарапал
на душе хулиган – Енисей
красным лезвием рваных закатов,
острием грузовых кораблей.
Берегу то, что в детстве напели
расторопные няньки-ветра,
необузданный танец метели,
ненароком сводящий с ума.
Я люблю этот город просторный
за его непричёсанный вид,
где застыл между рёбер бетонных
наш бревенчатый аппендицит.
Где седым тополиным узором
скрип январский разбавлен слегка,
где плывут молчаливые горы,
увлекая собой облака.
Пусть, Москва, ты – сердце России.
Ты степенна, казённо мила,
Ну, а я – простота из Сибири,
И не стану твоим никогда.
* * *
Я в эту ночь гулял по крышам,
пока ты спал.
Моих шагов совсем не слышал
слепой квартал.
Ты видел сны воды десятой
на киселе,
ворочаясь в постели мятой –
такой, как все.
Я не сужу, не возмущаюсь –
я сам такой,
но иногда в запой срываюсь –
я пьян луной.
Со мной сегодня ветер вышел.
Ему – невмочь.
Кому-то ж надо гулять по крышам,
пока есть ночь.
Из «Осенних этюдов»
«…Плывет. Куда ж нам плыть?»
А.С. Пушкин «Осень»
Небо звёздами поперхнулось.
Месяц. Кашель. Сухая желчь
чёрных листьев. Душа проснулась –
письма осени будет жечь.
Ветер воет бездомной сукой.
Память флюгером на оси
расскрипелась. Ночь смотрит букой.
Сердце, хватит! Не голоси!
Сердце просит того, что мило.
Да откуда ж мне это взять?
Флюгер тонкий ночь раскрутила.
Не унять его. Не унять.
Бросить ли за окошко крошки?
Птахам мокрым ли дать поесть?
Отступила бы тьма немножко,
да не мучил бы ветер жесть.
Небо звездами поперхнулось.
Месяц. Кашель. Такая прыть
черных листьев. Душа проснулась –
тупо смотрит. Куда ж нам плыть?
Анатолий КОБЗЕВ
Апрельский снег
Апрельский снег –
и город съёжился,
Улыбку спрятав в воротник,
А белый вихрь
несметно множился,
как нескончаемый родник.
Неумолимо и неистово
Он гарцевал вдоль старых стен.
И без единственного выстрела
забрал зелёный город в плен.
Мёл улиц узкие извилины,
Узоры плёл на куполах.
И город рухнул, обессиленный,
Зон белый выбросив, как флаг.
Весна ворчала озабоченно:
Хоть всё сначала начинай!
И полз назло пурге всклокоченной
С четвёртым номером трамвай.
Андрей ДЕХТЯРЬ
Весеннее настроение
Разомлев от солнечного жара,
Доживая свой недолгий век,
Словно соты, полные нектара,
Тает, тает прошлогодний снег.
И деревья в суете веселья,
Протянули тонкие стволы,
На ветвях у них, как ожерелья,
Золотятся капельки смолы.
Птицы расшумелись, осмелели,
Одолев нелегкий перелёт.
На домах сосульки заблестели –
То на крышах тает, тает лёд.
Хлопнула машины где-то дверца,
Шлёпают по лужам малыши,
И опять защемит что-то сердце:
Хрупкое пристанище души.
В ожиданьи взглядов и улыбок,
(Пусть их бремя сердце не гнетёт),
Будем пить вино своих ошибок –
На губах же будет таять мёд!
Алкоголик Весны
Голые ноги мая
В лужах ультрамарина.
Облачко в небе тает –
Глупая белая льдина.
Солнце смеётся – площадь
Вся в паутинках трещин,
Как же милы на ощупь
Даже простые вещи:
Тёплые грани досок,
Стёклышко толстой кружки
И завитки полосок
Свежей смолистой стружки.
Древа кора сырая,
Клей молодых листочков.
Чую, на мир взирая
Выпуклость новой строчки,
Обрез тугой тетради,
Куколок превращение.
Как же я рад награде –
Воспринимать ощущения.
Чувствовать нервом кожи
Древнего мира движение,
Как оно всё похоже
И ново всегда, тем не менее.
Мир осязав лениво,
Сяду в углу за столиком
И, насыщаясь пивом,
Стану Весны алкоголиком!
Летний дождик
Томилась сонная листва,
Деревья черные потели,
И все живые существа
Передвигались ели-ели.
Густая липкая жара
Текла в горячие подмышки,
Как тесто вязкое, дрожа,
Пролезла в город из-под крышки,
Спекла автобусы, трамваи
В один обугленный комок.
Людей, бетон, витрины, сваи
Настиг жары копчёный рок.
Но вдруг набрякло, потемнело,
И всем послышалось вокруг,
Как затрещало, зашумело,
И грянул капель перестук.
Вовсю повеяло прохладой,
Рвануло громом небеса,
И вот заслуженной наградой
Воды упала полоса.
И побежали бедолаги,
Запрятав головы свои,
А запах свежести и влаги
Наполнил легкие мои…
Вера ИВАНОВА
* * *
Зима укутала весь город
Холодной, белой пеленой.
И на ресницах мерзнет холод –
Я не с тобой. Ты не со мной.
Искрятся инеем аллеи,
И солнце падает на лед…
Но только, сердце не теплеет,
А замерзает и … поет!
Поет о том, что пу