(Сентябрь 2019, idb)
Всякий даровитый писатель-фантаст – это непременно визионер, отчасти уже живущий в каких-то из многочисленных вариантов нашего будущего. Или же прошлого. А порой и в альтернативах настоящего. На разных примерах интересно проследить, каким образом визионеры туда попадают…
Случилось так, что в содержании двух предыдущих публикаций – «О скрытой стороне жизни математика Воеводского » и «О реальности как голографическом симуляторе » – имеется весьма любопытное пересечение в лице знаменитого писателя-фантаста по имени Филип Киндред Дик.
В интервью Владимира Воеводского о его многочисленных и разнообразных контактах с миром духов или «незримых разумов» имя Филипа Дика не упоминается ни разу. Хотя в ветках обсуждений-комментариев Дик появляется, конечно же. Потому что Воеводский достаточно подробно рассказывает о тех играх и манипуляциях, которыми заняты эти разумы, разнообразно воздействуя не только на мысли и поступки людей, но и на жизнь человечества в целом.
В частности, математик рассказывает о звучавших в этом контексте терминах «всемирная система» (контроля над людьми) и «игра, хозяйкой которой является страх».
Ну а писатель-фантаст Филип К. Дик, соответственно, это ярчайший пример того, как может выглядеть жизнь известного человека, хорошо осведомленного о скрытых сторонах нашей реальности, похожей на чью-то ещё игру-симуляцию. Точнее, человека, не только одержимого своими страхами и прорывами к правде о контроле, но и самого пытающегося участвовать в этой игре активно и осмысленно. Можно сказать, что он вообще не делал особых различий между существенно разными мирами, в которых пребывало его беспокойное сознание, то просто беседуя с голосами в голове, а то и целиком погружаясь в видения и галлюцинации.
|
|
И без того обладая неустойчивой психикой, Дик немало экспериментировал с химическими веществами, изменяющими сознание, и по всем общепринятым в социуме и медицине критериям не раз демонстрировал признаки человека, у которого очевидно и капитально съехала крыша. В повседневном обиходе таких персонажей нередко называют сумасшедшими наркоманами…
Существенный нюанс заключался в том, что Филип Дик был большим писателем и визионером со множеством дискомфортных, часто пугающих, но действительно глубоких идей. Которые не только оказали сильнейшее влияние на всю последующую фантастику, но и определенно уже находят множество воплощений в нынешней реальной жизни.
ДИК
Ризван Вирк, автор недавней книги «Гипотеза симуляции», пишет про эти вещи следующее:
Братья Вачовски, создатели фильма «Матрица», всегда говорили, что вдохновлял их, среди прочих, мастер научной фантастики Филип К. Дик. Большинство из нас знакомы с работами Дика по множеству знаменитых киноэкранизаций и ТВ-постановок, простирающихся от Blade Runner и Total Recall до недавнего сериала «Человек в Высоком замке». В своем обширном творчестве Дик часто исследовал вопросы о том, как соотносятся «реальное» и «ненастоящее».
В процессе подготовки своей книги я брал интервью у жены писателя, Тессы Б. Дик, и она рассказывала мне, что Филип К. Дик действительно верил в то, что мы живем внутри симуляции. Он полагал, что кто-то меняет параметры этой симуляции, а большинство из нас совершенно не ведает, что здесь происходит. Эта тема была стержнем, как известно, для одного из его самых ранних рассказов «Команда корректировки», Adjustment Team, впоследствии послужившего основой для фильма-блокбастера The Adjustment Bureau с Мэттом Дэймоном и Эмили Блант в главных ролях [Прим. ред: в российском кинопрокате фильм получил название «Меняющие реальность»].
|
|
Совершенно же особенное место как в творчестве Дика, так и в нашей истории, занимает роман The Man in the High Castle, «Человек в Высоком замке», опубликованный в 1962 году и рисующий вполне реалистичные картины из жизни США в условиях жесткого тоталитарного государства. Что произошло после того, как во Второй мировой войне победили нацисты Германского рейха и милитаристы Японской империи, поделившие штаты Америки между собой.
Во-первых, именно с этой книги начинаются подлинная известность и слава Дика как большого писателя. Потому что роман был в тот же год удостоен престижнейшей в фантастике премии Хьюго и стал, фактически, первым произведением в жанре «альтернативная история», получившим всеобщее признание и породившим впоследствии целый отдельный пласт фантастики. (Здесь же к слову можно отметить, что сам Дик воспринимал свой сюжет как один из таких вариантов нашего прошлого, который имел место реально, но затем был стерт из памяти всех людей как неудачный, – и лишь сам он каким-то образом сохранил об этом воспоминания…)
Во-вторых, роман этот через некоторые весьма замысловатые – одновременно мистические и трагические – совпадения плотно вплетен в отношения между Филипом Диком и братьями-режиссерами Скоттами, Ридли и Тони. С шедеврального кинофильма Ридли Скотта Blade Runner или «Бегущий по лезвию», как известно, в 1982 г. начался и подлинно культовый статус Филипа К. Дика в мире фантастики. Однако сам он, что примечательно, до этого не дожил, скоропостижно умерев в 53-летнем возрасте всего за несколько месяцев до премьеры картины в кинотеатрах. Когда же еще через тридцать лет совместная кинокомпания братьев Скоттов решила экранизировать в виде телесериала «Человека в Высоком замке», с Ридли уже в качестве продюсера и с Тони в качестве режиссера, то случилась следующая неожиданная смерть… По невыясненным до сих пор загадочным причинам, Тони Скотт в 2012 году покончил жизнь самоубийством, прыгнув с огромной высоты моста в Лос-Анджелесе.
|
|
Осуществив съемку сериала уже без Тони в 2015 году, Ридли Скотт рассказал в одном из интервью такую предысторию:
Вопрос: Вам доводилось работать с материалом Филипа Дика и прежде. Когда «Человек в Высоком замке» появился у вас впервые как мысль о следующей работе с произведениями Дика?
Ридли Скотт: Я думаю, что это идет еще от тех времен, когда мы общались с ним лично [в период работы над Blade Runner]. Я встретился с ним в ту пору, и он еще почти ничего не видел из сделанного материала, потому что мне хотелось для начала получить готовую вещь, отсняв и наложив спецэффекты. И вот в какой-то момент, когда для меня лично всё выглядело сделанным уже вполне хорошо, я пригласил его на просмотр готовых частей, в частности, сцен из самого начала. И он, по его словам, был буквально поражен. Я думаю, он просто не ожидал такого. И он сказал, «Ты читал моего Человека в Большом замке»? А я ответил, «Ну, вообще-то нет». «О господи», – сказал Дик, – «но это же выглядит словно прямиком взятое из Высокого замка»… После таких слов я прочел эту книгу.
В-третьих, наконец, этот роман каким-то совсем уж причудливым образом стал первым – и по сути упреждающим – сигналом о тесных взаимосвязях между творчеством Филипа К. Дика и произведениями абсолютно другого знаменитейшего визионера, польского писателя-фантаста Станислава Лема. У которого в 1966 году вышел совсем не фантастический, а сугубо биографический роман о детстве и юности – под названием «Высокий замок».
В этой книге Лема, столь созвучной не только по названию, но и по некоторым ключевым идеям, нет и не могло быть абсолютно никаких явных отсылов к творчеству Филипа Дика. Потому что «Высокий замок» – это одно из наиболее живописных исторических мест города Львова, с которым связаны особенно яркие воспоминания из детских лет писателя. И одновременно – это важный метафорический образ для рассуждений о странном устройстве нашей памяти. Которая упорно хранит то, чего мы запоминать не хотели бы, и наоборот, легко забывает то, что мы хотели бы удержать. Иначе говоря, память выстраивает нам такую версию прошлого, которое подчиняется не столько нашим желаниям, сколько какому-то собственному плану-предписанию…
Не заметить здесь у Лема отчетливые параллели с идеями Дика о чужих манипуляциях нашим сознанием довольно сложно. Однако образ «Высокого замка» – это лишь один из многих сигналов от сокрытой сети обширных и нетривиальных отношений между двумя знаменитыми визионерами и их произведениями.
ЛЕМ
Во всем многочисленном сообществе писателей-фантастов вряд ли удалось бы найти двух людей, отличавшихся друг от друга более, чем Филип Дик и Станислав Лем. С одной стороны, часто неопрятный до вида бродяги Дик, в быту осложнявший жизнь близких не только сложным и неуравновешенным характером, но и шизоидными приступами безумных поступков. Со стороны же другой – всегда подчеркнуто интеллигентный и абсолютно благопристойный Лем, трезвый, спокойный и рациональный буквально во всем, от творчества до быта. Человек, которому были полностью чужды как наркотические галлюцинации, так и оккультно-мистическое мировоззрение коллеги.
Но при этом Станислав Лем совершенно определенно выделял именно творчество Дика среди всего моря американской фантастической литературы (которую он в целом расценивал как весьма посредственную и коммерческую, чересчур увлеченную описанием приключений в ущерб идеям и художественным достоинствам). Впечатленный фантастикой Дика, Лем лично перевел одно из его выдающихся произведений, роман «Убик», с английского языка на польский, а несколько позднее посвятил его неординарному творчеству и одну из своих критических статей – «Визионер среди шарлатанов».
Трудно сказать, стал бы Лем всё это делать, если бы знал побольше подробностей о специфике жизни и быта даровитого американского коллеги. О том, в частности, что погруженный в свой мир мрачных видений и голосов, нашептывающих ему наряду с интересными мыслями и всякую параноидальную чушь, Дик не только не испытывал к Лему ничего похожего на взаимное уважение профессионала, но и настрочил на него совершенно безумный донос в ФБР (русский перевод этого опуса, согласно которому «Лем является целым подрывным комитетом коммунистической партии» можно найти в коллекции интернет-архива).
Глядя несколько с другой стороны, впрочем, кто его знает. Быть может, сложись личные отношения двух талантливых писателей со временем чуть иначе и сойдись они поближе, то и «всезнайке» Лему удалось бы узнать от Дика нечто весьма глубокое и содержательное о тайнах своей собственной писательской кухни…
Об этом мало кому известно, но Станислав Лем – по своим убеждениям абсолютный атеист, дарвинист и рационалист – начинал свой путь в большую литературу с таких трюков и фокусов собственного сознания, которые обычно принято называть мощным мистическим опытом.
Существенные подробности этой истории таковы, что к концу 1950-х годов Лем уже обрел определенную известность как литератор-фантаст, не без успеха опубликовав два своих первых романа, «Астронавты» и «Магелланово облако». Слабость этих произведений, однако, автор отчетливо чувствовал и сам, позднее с готовностью признавая и тривиальность сюжета, и картонную плоскость персонажей, и собственную идеологическую зашоренность.
Но затем, на рубеже 50-60-х годов, произошло нечто удивительное. Несколько следующих своих романов, начиная с «Солярис» 1961 года – несомненно, самого знаменитого из всех его произведений – Лем написал совершенно иным образом. Здесь все происходило так, словно кто-то неведомый передавал Лему уже готовую, шикарную и захватывающую историю – о первом контакте человечества с абсолютно другой формой супер-разума, вообще никак не похожего на наш. Ну а сам автор, словно канал, просто записывал историю на бумагу – попутно расцвечивая в меру собственных литературных способностей.
Скомпилировав из нескольких источников собственные слова писателя, свидетельство Станислава Лема на данный счет можно представить в таком виде:
Свои первые романы, в авторстве которых я признаюсь с чувством неловкости, я писал почти по совершенно готовому плану… А вот все романы типа «Солярис» написаны одним и тем же способом, который сам я объяснить не могу. Я и теперь ещё могу показать те места в «Солярис» или в «Возвращении со звёзд», где я во время их написания оказался по сути в роли читателя.
Когда Кельвин прибывает на орбитальную станцию и не встречает там никого, когда он отправляется на поиски кого-нибудь из персонала станции и встречает Снаута, а тот его явно боится, я и понятия не имел, почему никто не встретил посланца с Земли и чего так боится Снаут.
Да, я решительно ничего не знал о каком-то там «живом Океане», покрывающем планету. Всё это открылось мне позже, так же как читателю во время чтения.
Признаваться в этом мне не так уж приятно, ведь я считаю себя рационалистом, и мне было бы куда приятней сказать, что я всё или, во всяком случае, очень многое знал наперёд, запланировал и скомпоновал, однако – «Платон мне друг, но истина дороже».
Закончить «Солярис» мне не удавалось целый год, пока наконец я вдруг — неизвестно откуда — не узнал, какой должна быть последняя глава. Я даже удивился тогда, как это мне сразу не пришло в голову. Мало того, я даже не знаю, почему я так долго не мог закончить книгу. Помню только, что первую часть я написал одним рывком, гладко и быстро, а вторую закончил спустя долгое время в какой-то счастливый день или месяц…
Писатель, как несложно заметить, вполне отчетливо осознавал, что романы типа «Солярис» были ему по сути подарены кем-то совершенно для него неведомым. Однако общий мировоззренческий комплекс материалиста и интеллектуала-медика с высшим образованием категорически не позволял писателю принять «мистическую передачу» как данность. Поэтому Лем придумал для себя вполне рациональную и удовлетворительную, как ему казалось, акушерско-гинекологическую метафору.
Подобно тому, как беременная женщина вынашивает и рожает свое дитя, зачастую не имея ни малейшего представления о том, как этот плод в ней формируется, так и он, писатель Станислав Лем, может порождать порою книги – совершенно не понимая, каким образом они у него в голове образовались…
Спустя еще три десятка лет, к концу 1980-х, прославленный фантаст Лем вдруг очень четко осознал нечто иное. То, что вокруг все более отчетливо материализуются многие из его давних наиболее мрачных визионерских предсказаний. А осознав – решил полностью прекратить написание фантастических книг. В одном из интервью начала 2000-х годов сам писатель рассказал об этом так:
В 1989 я перестал писать беллетристику. Поводом послужило много различных событий… [но] Именно осуществление или переход из страны фантасмагории в реальность многих разнообразных моих идей парадоксально явилось препятствием для дальнейшего занятия научной фантастикой. […]
Высаживая в саду саженец, можно себе представлять, как в результате многолетнего развития преобразуется он в дерево с развесистой кроной, как зацветет и со временем станет плодоносить. Однако случилось так, что дерево выросло, действительно разрослось мощными ветвями, но подозрительными мне кажутся его соцветия, и яд сочится из его плодов. […]
[Фантастику] Я писал в невесомости, свободно маневрируя сюжетами, делая их безопасными или подслащая юмором, или осознанно обходя ужасные подтверждения своих прогнозов, и тем самым не чувствовал себя ответственным за какие-либо будущие людские сумасшествия, которые отпочкуются от моих домыслов. По сути, было в этом что-то от классической ситуации, называемой вызовом темных сил учеником чародея…
Лем, как видим, вполне отчетливо понял, что его фантастике удалось вызвать к жизни и воплощению силы всё больше темные и мрачные. Иначе говоря, итог большого творчества получился по сути дела тот же самый, что и у Филипа К. Дика – при всех радикальных различиях в их писательских подходах и методах.
Естественно задаться вопросом – а бывает ли тут у визионеров как-то иначе? Как, в частности, пишется фантастика светлая, вдохновляющая и настраивающая нас на лучшее будущее, причем чтобы без пошлого сюсюкания и приторности?
БАХ
Здесь самое время познакомиться с секретами творчества третьего писателя-визионера, Ричарда Баха. Правда, называть его писателем-фантастом было бы и неправильно, и несправедливо. Потому что Бах, как правило, пишет о нашем реальном нынешнем мире – но только с весьма специфических позиций литератора-мистика. Его творчество – это своего рода «светлое альтернативное настоящее», помогающее естественным образом приближать-программировать куда более привлекательное и уютное будущее.
Сразу полезно отметить, что у всех трех наших героев-визионеров определенно прослеживается общая «стартовая позиция», так сказать. «Солярис», самый знаменитый роман Лема, вышел в 1961 году. На следующий год, в 1962, пришла подлинная литературная слава к Филипу Дику – вместе с выходом и престижной наградой для его романа «Человек в Высоком замке». И в том же самом 1962 году никому неведомый в ту пору летчик Дик Бах решает заняться писательством – а разум его вдруг получает неведомо откуда поразительную фантастическую историю. Причем получает в точности по той же схеме, как это было у Лема с романами периода «Солярис».
Но только с одним очень существенным отличием. Бах сразу понял и принял, что удивительная книга родилась в его голове вовсе не «сама». И что в голове его постоянно живет «кто-то еще». Тридцать лет спустя он рассказывал об этом весьма необычном опыте так:
Я знаю, что существуют различные уровни моей личности и что они меня используют – иногда совершенно бесстыдно.
Вот, к примеру, «Чайка Джонатан Ливингстон». «Чайка» была первым, что я вообще написал в своей жизни (первая часть «Чайки»). В тот момент я не мог найти работу и решил стать писателем. И вот, что со мной произошло.
Я получил мистический опыт: я увидел, как вся эта история про чайку разворачивается перед моими глазами в полном цвете на очень широком экране. И я услышал имя – Джонатан Ливингстон – и это меня испугало. И пока я старался понять, что со мной происходит, я стал видеть сцены из книжки. И это настолько меня затянуло, что я понял, что мне надо записать это. Я записал две трети книжки, и она вдруг остановилась.
И я подумал: чем же это все кончится? Я просиживал часами, стараясь изобрести что-нибудь, но у меня ничего не получалось. К этому моменту я знал Джонатана так хорошо, словно у нас одно сердце, так что я должен был знать, что произойдет дальше…
Прошло восемь лет. И вот спустя эти годы, за полторы тысячи миль от дома, в штате Айова – бац! – в пять часов утра, прямо как продолжение сна я вижу, чем заканчивается история. И восемь лет пронеслись, как одна секунда. Я сразу же вспомнил, на каком месте закончилась первая часть. И подумал: да, конечно, эта история должна заканчиваться именно так.
Неоконченная рукопись «Чайки» вместе с другими хранилась у меня в подвале. Я помнил, что она была написана зелеными чернилами. И я нашел ее. И я увидел, что продолжение пришло ко мне точно с того места, где я закончил. Все это должно было случиться именно так. Только так начинающий писатель может написать что-то типа «Чайки».
«Чайка» – это сумасшедшая, странная история. И только если ты готов в качестве писателя признать себя полным дураком, ты можешь написать историю говорящей чайки. […] Мне нужно было иметь этот мистический опыт, который был настолько сильным, что пробил защиту моей внутренней цензуры. Мне было все равно, выглядит это глупо или нет. Мне было безразлично, будут ли люди смеяться надо мной из-за того, что я написал о говорящей чайке. Я воспринял эту историю настолько сильно, что она могла быть записана только так, а не иначе.
Позже, после многих лет писательства, я уже мог обходиться без подобного опыта, потому что я понял: главное, что я могу дать миру, – это моя глупость, сумасшествие…
Странную притчу о чайке, активно занятой духовными поисками и отвергнутой за это собственной стаей, отвергли в общей сложности свыше 20 изданий. Однако писатель не сдавался – и наконец издатель нашелся. Книгу удалось-таки опубликовать, она стремительно обрела популярность и принесла Баху мировую известность.
Ричард Бах – самый молодой из трех легендарных визионеров и живет среди нас по сию пору (этим летом ему исполнилось 83 года). Он по-прежнему не утратил живого любопытства к окружающему миру, прекрасно зная о его иллюзорности, всё также занят духовными поисками и писательством на вечные темы типа «кто мы на самом деле и почему мы здесь». И он по-прежнему совершенно не боится выглядеть сумасшедшим чудаком в глазах обывателей.
Короче говоря, при поверхностном описании жизнь и творчество писателя вроде бы похожи на то, что делал и Филип Дик с его постоянными гостями в собственной голове и жизнью в нескольких слоях реальности сразу. Но только у Баха все происходит с точностью до наоборот. Он ведет абсолютно трезвый образ жизни вообще без никотина, алкоголя и прочих наркотиков. А незримые собеседники – герои его книг – наполняют разум не мрачными прозрениями и тягостными картинами будущего, а совсем-совсем другими идеями. О том, в частности, что именно мы своими мыслями формируем нашу реальность. А потому и думать обо всем – о людях, о будущем и так далее – для всех определенно имеет смысл в позитивном и светлом ключе…
Лет десять тому назад одна из российских газет сумела взять у Баха, обычно избегающего прессу, довольно обширное интервью, которое заключал следующий примечательный пассаж.
– Назовите три самые красивые вещи на свете?
– Самые красивые? Понимание того, что мы намного больше, чем нам кажется. Что мы обладаем силой, которая выходит за пределы нашего понимания. Что мир вокруг нас – всего лишь школа, в которую мы ходим, место, где мы можем опробовать свои навыки стать более хорошими людьми. Вот это мне нравится даже больше, чем летать!
# # #
Дополнительное чтение:
Об оккультной стороне творчества Лема в контексте последних достижений физики и научно-популярной литературы: Новые горизонты (Sci-Myst#7), Раздел «Признаваться в этом мне не так уж приятно…»
Об оккультной стороне творчества Баха в контексте общения с духами, инопланетянами и нашей галактической семьей: Птица по имени Richard Bach (Sci-Myst#6½)
О мистических и неожиданно тесных взаимосвязях в корнях эпоса Star Trek и творчества братьев Стругацких: Трэкономика людей Полудня
О примечательных и весьма странных совпадениях-переплетениях между событиями реальной жизни и фантазиями из мира кино: Правда и ложь, Правда и вымысел
# #
Основные источники:
«How to build The Matrix. Video game evolution and the simulation hypothesis 20 years later», by Rizwan Virk. TechCrunch, 2019 March 18
Ridley Scott talks turning Philip K. Dick’s ‘The Man in the High Castle’ into 10-episode Amazon series,
Entertainment Weekly, July 06, 2015
Станислав Лем, «Моя жизнь», оригинал на немецком: Stanisław Lem. «Mein Leben», Neue Rundschau, 1983 (№ 4). Плюс сборник интервью с писателем «Так говорил… Лем», 2002, глава «В паутине».
Виктор Язневич, «Неизвестный Станислав Лем». Компьютерра, №15, 2001
Пара интервью Ричарда Баха для российской прессы:
журнал «Путь к себе», № 3, 1992; газета «МК» 16.01.2010
На самом деле ЭТО устроено так… (финал: опыты и пояснения на пальцах)
(Октябрь 2019, idb)
Гипотеза «наш мир как компьютерная симуляция» тестируется множеством разных и – главное – общедоступных способов. Но самый большой сюрприз даже не в этом. Гораздо важнее, ЧТО мы узнаём из этих тестов про «главного программиста» вселенной.
[ Текст является непосредственным продолжением – и финалом – предыдущего материала ]
Итак, главный и убойный – потому что вроде бы неоспоримый – аргумент «номер раз» от Сабины Хоссенфельдер:
Гипотеза о мире как компьютерной симуляции – это не наука, потому что внутри данной теории нет никаких экспериментов, способных её подтвердить.
Не будем здесь изворачиваться и уводить обсуждение в сторону, указывая на то, что следуя такой логике, аналогично, можно забраковать и отвергнуть тучу важных и несомненных достижений современной науки. Например, одно из главных свершений теоретической физики к началу XXI века – теория струн – уже широко славится тем, что не имеет никаких экспериментов в своё подтверждение.
В нашем случае подобные выверты с контр-аргументацией просто не требуются по одной простой причине. На самом деле для проверки гипотезы «мир как симулятор» у науки имеется целое множество разнообразных тестов и опытов – от совсем несложных до весьма продвинутых в техническом смысле. Но только люди, регулярно и успешно такими опытами занимающиеся, вовсе не считают, будто тестируют некую сомнительную для гранд-науки гипотезу.
Они просто знают, что занимаются совсем иным серьёзным делом – и потому называют это по-другому: коммуникации с другой стороной реальности. Гигантский опыт, накопленный людьми за тысячи лет подобных занятий, не оставляет у них никаких сомнений в существовании реального мира за пределами обычных возможностей нашего восприятия. Ну а серьезная официальная наука, соответственно, в упор эти занятия не видит, про опыт не слышит и слышать категорически не желает…
А потому огромная часть физической вселенной, давно ожидающая своего изучения, для науки до сих пор как бы «не существует».