Штамер: Вы осуществляли надзор за содержанием заключенных?
Геринг: Естественно я давал инструкции, чтобы такие вещи не происходили. Они случались и случались повсюду в большей или меньшей степени, как я уже сказал. Я всегда указывал, на то, чтобы такое не происходило, потому что важным для меня всегда было склонить этих людей обратив их на нашу сторону, перевоспитав их.
Штамер: Что вы предпринимали, относительно случаев посягательств, о которых вам было известно?
Геринг: Я проявил личный интерес к концентрационным лагерям весной 1934 г. Тогда в Пруссии было два или три лагеря.
Свидетель Кёрнер[57] уже указывал на дело Тельмана[58]. Я бы хотел рассказать о нем кратко, потому что это было значимое дело, так как Тельман был лидером Коммунистической партии. Я сейчас не скажу, кто первым раскрыл мне сведения о том, что Тельмана избивают.
Я вызвал его, к себе в кабинет лично, без информирования высших инстанций и откровенно его расспросил. Он сказал мне, что его действительно били, особенно в начале допросов. Соответственно, как уже говорил присутствовавший свидетель, я сказал Тельману, что сожалею об этом. В то же время я сказал ему: «Дорогой Тельман, если бы вы пришли к власти, меня бы вероятно не били, а просто бы отрубили мне голову». Он согласился с этим. Тогда он сказал мне, что в будущем будет сообщать мне если вещи такого рода будут происходить с ним или с другими. Я не мог постоянно быть там, но у меня не было желания, чтобы в отношении него совершали жестокости.
На примере данного дела, которое не было малозначащим для меня, я хотел бы отметить, что позднее жена Тельмана обратилась ко мне за помощью, и я немедленно ответил на её письмо.
В это же время я также — могу подтвердить это доказательствами — финансово помогал семьям заключенных так долго, сколько это было необходимо.
Пользуясь возможностью я бы хотел сказать о незаконных концентрационных лагерях, о которых здесь упоминалось, назначением которых было оправдание насилия. Поначалу я ничего не знал о них, но потом я обнаружил один такой лагерь рядом со Штеттином. Он был создан Карфенштейном[59], в то время гауляйтером[60] Померании. Я видел лагерь закрытым — мой защитник напомнил мне, что он независимо от меня, имел сведения о таких фактах в ходе суда, в защиту заключенного которого я не знал — там были виновные лица, совершившие акты жестокости, представшие перед судом и обвиняемые государственным обвинителем, что также можно подтвердить. Карфенштейна исключили из партии.
Второй лагерь такого рода был обнаружен в Бреслау, который создал Хайнес[61]. Я не помню сейчас, что там случилось. В любом случае, я не давал согласия на создание лагеря. Этот лагерь я предпочел закрыть и закрыть вопрос немедленно. Хайнес был одним из ближайших соратников Рёма[62], о котором я скажу позже.
Насколько я помню — не могу назвать точное место, кроме того, что оно находилось рядом с Берлином, другой незаконный лагерь существовал, секретно созданный Эрнстом[63], руководителем СА в Берлине, которого я всегда подозревал в актах жестокости. Он также был закрыт. Эрнст принадлежал к числу зловещих фигур, которые были уничтожены в ходе путча Рёма[64]. Возможно, опросить лиц кто являлся заключенными в этих лагерях тогда, в 1933 и начале 1934, соответствовало ли, что либо из происходящего тогда, тому, что происходило позднее.
Штамер: После укрепления власти, вы когда-либо освобождали заключенных в большом количестве и когда это было?
Геринг: На Рождество 1933 я отдал приказы освободить обвиняемых по незначительным делам, то есть менее опасным делам, и тем делам, где было видно, что люди уже прекратили сопротивление; таких было около 5000 человек. Я повторял это ещё раз в ноябре 1934 для 2000 заключенных. Я снова отмечаю, что это касалось только Пруссии. В это время, насколько я помню — не могу сказать точно, но один лагерь распустили — или, по крайней мере, временно закрыли. И это происходило тогда, когда никто не предполагал, что это будет когда-либо предметом расследования международного трибунала.
Штамер: Как долго вы были ответственны за Гестапо и концентрационные лагеря, по какую дату?
Геринг: В действительности, я являлся ответственным до начала 1934, то есть в начале 1934 Дильс являлся руководителем и делал для меня частые доклады о работе Гестапо и концентрационных лагерях. Между тем, вне Пруссии, реформировалась полиция, в связи с передачей ответственности за полицию во всех землях Германии, за исключением Пруссии, в руки Гиммлера[65]. Вероятно оценив мои мероприятия, он стал создавать секретную государственную полицию и там, так как полиция в это время оставалась вопросом регулирования земель. Существовали полиции Баварии, Вюртемберга, Бадена, Гессена, Саксонии, и. т. д.
Он должен был стать руководителем всех этих полицейских сил, и конечно теперь, также пытался получить руководство над полицией Пруссии. Я был доволен работой Дильса, и с моей точки зрения я не видел необходимости менять, что-либо.
Эти мероприятия, я уверен, начались еще в конце 1933. Вскоре после этого я передал министерство внутренних дел Пруссии министерству внутренних дел Рейха, и весной 1934 уже не являлся ведомственным министром, Гиммлер, я убежден, вероятно, сильно требовал от фюрера, передать ему ответственность за полицию Пруссии. Тогда я прямо не возражал этому. Это было неприятным для меня; я хотел самостоятельно руководить своей полицией. Однако, когда, фюрер попросил меня сделать это, сказав, что так будет правильно и подходяще, и что против врагов государства надо бороться едиными методами, я действительно передал полицию Гиммлеру, который назначил ответственным Гейдриха[66]. Но формально я продолжал контролировать её, потому что не существовало полиции Рейха.
Остальную полицию, государственную полицию — то есть военизированную полицию — я не передавал ему, потому что, как я объясню позднее, я имел в Пруссии хорошо организованную полицию, как военную организацию, которая была в состоянии готовности принять участие в программе перевооружения. По этой причине я не мог и не хотел передавать ему военизированную полицию, потому что она готовилась исключительно для военных целей — мной, по моей инициативе, и под мою ответственность — и не имела ничего общего с настоящей полицией. Мной она была включена в состав вооруженных сил в 1935.
В 1936 г. был принят закон о полиции Рейха, и соответственно была создана должность главы германской полиции. В силу этого закона, полиция в правовом и формальном смысле подчинялась рейхсфюреру СС[67], или, как его называли главе германской полиции.
Штамер: Вы ранее упомянули путч Рёма. Кем был Рём, и почему такое событие как путч связано с ним?
Геринг: Рём был руководителем СА, начальником штаба СА.
Председательствующий: Я считаю, что нам лучше отложится. Уже 5 часов.
(Трибунал отложен до 10 часов 14 марта 1946 г.)
Восемьдесят первый день
Четверг, 14 марта 1946 г.
Утреннее заседание
Штамер: Вы принимали участие в разработке партийной программы?
Геринг: Нет. Партийная программа была разработана и провозглашена, когда я впервые услышал о движении и выразил желание вступить в него.
Штамер: Каким было ваше отношение к положениям партийной программы?
Геринг: В целом положительным. Само собой разумеется, что вряд ли есть какой-либо политически думающий человек, который признаёт и соглашается со всеми положениями программы политической партии.
Штамер: В дополнение к общеизвестным положениям партийной программы, существовали цели, остававшиеся в секрете?
Геринг: Нет.
Штамер: Считалось ли возможным достижение этих целей любыми, в том числе незаконными методами?
Геринг: Конечно, они могли быть достигнуты любыми способами. Вероятно понятие «незаконные» следует прояснить. Если я поставил целью революцию, то она является незаконной для существующего порядка. Если я оказался успешен, тогда революция становится фактом и соответственно легальной и законной. До 1923 и событий 9 ноября я и все мы, имели воззрение, что мы будет стараться достигнуть своей цели, если необходимо, революционным путем. После того, как эта попытка потерпела неудачу, фюрер, после освобождения из крепости, решил, что в будущем мы будем использовать методы политической борьбы, как и остальные партии, и фюрер запретил любые незаконные действия с целью избежать запрета деятельности партии.
Штамер: Когда и с какой целью были созданы СС?
Геринг: СС были созданы, когда я находился за рубежом; думаю, в 1926 или 1927. Их целью, насколько я помню, было, создание, прежде всего, внутри движения, специально подобранного отряда для охраны фюрера. Поначалу они являлись очень малочисленными.
Штамер: Вы когда-либо принадлежали к СС?
Геринг: Я никогда не принадлежал к СС, каким-либо образом, когда-либо, ни прямо, ни косвенно.
Геринг: Следовательно, утверждение, что вы являлись генералом СС неверны?
Геринг: Совершенно неверны.
Штамер: Как вы понимали термин «высшая раса»?
Геринг: Для себя я ничего под этим не понимал. Ни в одной из моих речей, ни в работах вы не встретите этого термина. На мой взгляд, если вы господин вам не требуется обращать на это внимание.
Штамер: Как вы понимали теорию «жизненного пространства»?
Геринг: Это достаточно спорная теория. Я могу понять такой термин в отношении объединенных держав, которые совместно — я имею в виду четыре решающих державы — объявили три четверти мира своими, придумав для этого свое объяснение. Но для нас, где 144 человека приходилось на 1 квадратный километр, слова «жизненное пространство» значили необходимое соотношение между населением и его благополучием, а также уровнем жизни.
Штамер: Выражение, которое всегда упоминается «захват власти»
Геринг: Я должен назвать «захват власти» техническим термином. Можно было бы использовать иной термин, но это действительно достаточно ясно отражает тот факт, что так сказать, мы захватили власть.
Штамер: Каково ваше отношение к фюрер-принципу?
Геринг: Я поддерживал этот принцип и сейчас оцениваю его положительно и сознательно. Не следует делать ошибку и забывать, что политические системы в разных странах имеют разные источники, разное развитие. Что-нибудь совершенно подходящее для одной страны, совершенно не подходит для другой. Германия, в течение веков монархии, имела фюрер-принцип. Демократия появилась в Германии, тогда, когда дела шли плохо, и мы достигли дна. Я объяснял вчера, общую нехватку единства в Германии — множество партий, продолжающиеся беспокойства вызванные выборами. Полное искажение, теорий власти и ответственности возникло в обратном направлении. Вместо иного пути, власть находилась у масс, а ответственность у лидера. По моему мнению, Германия, особенно в момент низшего падения, всеми силами должна была пойти по правильному пути, к фюрер-принципу — то есть, власти сверху вниз и ответственности снизу вверх — что было единственно возможным. Естественно я понимал факт того, что принцип, который звучит, таким образом, может повлечь крайности. Я должен отметить некоторые параллели. Место католической церкви зиждется, как и ранее, на чистом иерархическом руководстве. Я думаю, можно сказать о России, что без фюрер-принципа, она бы не смогла выдержать тяжкие испытания минувшей войны.
Штамер: Рассматривая меры укрепления вашей власти, описанные вами вчера, они имели место с разрешения президента Рейха фон Гинденбурга?
Геринг: До тех пор пока президент Рейха был жив, и, следовательно, работал, они естественно осуществлялись в согласии с ним. Поскольку его одобрение являлось конституционной необходимостью, согласно параграфу 48, это одобрение давалось.
Штамер: Национал-социалистическое правительство признавалось зарубежными державами?
Геринг: Наше правительство признавалось с первого дня существования и оставалось признанным до самого конца, то есть за исключением некоторых государств с которыми были разорваны дипломатические отношения.
Штамер: Дипломатические представители зарубежных государств посещали партийные съезды в Нюрнберге?
Геринг: Дипломатические представители приглашались на партийные съезды, эти величайшие события и величайшие демонстрации силы движения; и они присутствовали, может не на всех в году. Но на одном я это помню очень хорошо.
Штамер: До какого года?
Геринг: До последнего партийного съезда, в 1938.
Штамер: В какой мере после прихода к власти производились конфискации имущества политических противников?
Геринг: Были приняты законы вводящие конфискацию имущества лиц враждебных государству, как и имущества партий враждебных государству. Партийное имущество Коммунистической партии и её отделений, и имущество Социал-демократической партии было частично конфисковано, — но я хочу отметить не конфисковалось, личное имущество членов партий или даже лидеров этих партий. Контрастом при этом было, то, что многие ведущие социал-демократы, которые были министрами или гражданскими служащими продолжали получать свои пенсии. Их даже повышали в дальнейшем.
Штамер: Как вы объясните действия против профессиональных союзов и независимых рабочих организаций?
Геринг: Прежде всего, профессиональные союзы: профессиональные союзы в Германии были большей частью, или самые важные из них, близко связаны с Социал-демократической партией, а также находились под влиянием коммунистов, Коммунистической партии. Они являлись фактическими, если и не формальными, органами, именно очень активными органами, этих партий, и в этом случае я не говорю об основной массе их членов, но про руководителей этих профессиональных союзов. Дополнительно существовал небольшой христианский профессиональный союз, орган партии Центра.
Данные профессиональные союзы, в силу того, что их руководители имели тесные контакты с партиями, которые мы рассматривали своими противниками, соглашались с нашими противниками, в том, что они не собираются участвовать в организации нового государства. Вскоре организации профессиональных союзов были распущены, и для рабочих был организован Германский трудовой фронт[68]. По моему мнению, это не привело к уничтожению свободы немецких рабочих: напротив, я убежден, что мы были единственными, кто дал настоящую свободу немецким рабочим, прежде всего в реализации права на труд, повысив тем самым их положение в государстве.
Мы, конечно, отказались от двух вещей, которые вероятно являются характерными для свободного общества, и которые я не могу понять: забастовки с одной стороны и локауты[69] с другой. Эти вещи не могли согласовываться ни с правом на труд, ни с долгом каждого гражданина следовать цели величия нации. Эти два существенных элемента, которые также способствовали росту безработицы, мы смогли заменить нашей коллосальной трудовой программой.
Создание рабочих мест, было другим существенным положением нашей социальной программы, и также использовалось остальными только под другим названием.
Я не хотел бы подробно останавливаться на этой социальной программе. Однако это было впервые, когда рабочий имел право на отпуск, оплачиваемый отпуск, это только одна из сторон. Для рабочих была создана крупная оздоровительная система. Огромные суммы инвестировались в строительство жилья для рабочих. До той поры их использовали и эксплуатировали. У него вряд ли было какое-либо имущество, из-за времен безработицы. Таким образом, не вдаваясь в детали, в качестве итога я бы хотел сказать, что мы не порабощали рабочих, но скорее освободили рабочих, от нищеты безработицы.
Штамер: Вы говорили о мятеже Рёма вчера. Кем был Рём и какого рода был этот мятеж?
Геринг: Рём, с 1931, был начальником штаба СА, то есть, он был ответственным за СА перед фюрером, который сам являлся высшим руководителем СА, и он руководил от имени фюрера.
Главным разногласием между Рёмом и нами, как и с его предшественником Пфеффером, было желание идти только революционным путем, в то время как фюрер, как я говорил ранее, приказал работать легально, что и привело нас к окончательной победе.
После захвата власти Рём желал, при любых обстоятельствах занять должность министра обороны. Фюрер отказал ему, он не желал того, чтобы вооруженные силы каким-либо образом были связаны с политикой, или привносить политическое влияние в вооруженные силы.
Контраст между вооруженными силами и группой Рёма — я специально не говорю, о контрасте между вооруженными силами и СА, которого не было, но только с этой руководящей группой, которая сама называла себя руководством СА и действительно была таковой — заключался в том, что Рём хотел ряд генералов и высших офицеров, состоявших тогда в Рейхсвере, так как, по его мнению, эти офицеры не являлись гарантией существования нового государства, потому что, как он выражался, их позвонок был сломан за эти годы и на них нельзя было положиться, как на активные элементы нового национал-социалистического государства.
Фюрер, а также я, имели прямо противоположную точку зрения на такие взгляды.
Во-вторых, цели людей Рёма, можно так их назвать, были совершенно другими, революционными; и они противостояли тому, что они называли реакцией. Они хотели придать движению левацкий уклон. Они резко выступали против церкви и очень сильно против евреев. В целом, я имею в виду клику из этих лиц, желавших действовать революционным образом. Рём выдвинул своих людей на ведущие позиции в СА и устранил умеренные элементы, и ввел в заблуждение умеренных членов СА, это известный факт.
Если тогда и происходили недоразумения, они происходили из-за этих лиц, прежде всего из-за берлинского руководителя СА, Эрнста, во-вторых руководителя в Бреслау, Хайнеса, мюнхенских и штеттинских руководителей, и. т. д. За несколько недель до путча Рёма низовой руководитель СА, сообщил мне, что он слышал о подготовке акции против фюрера и его окружения, с целью как они выражались заменить Третий Рейх, как можно быстрее окончательным Четвертым Рейхом.
Меня самого предупредили и упросили разместить снаружи дома не только полицейскую охрану, но также поставили почетный караул СА. Я согласился, и позднее я услышал от командира этого подразделения, что задачей почетного караула было арестовать меня в нужный момент.
Я очень хорошо знал Рёма. Я вызвал его к себе. Я открыто сказал ему о всем, что узнал. Я напомнил ему нашу общую борьбу и просил его разделить судьбу с фюрером. Я выдвигал ему те же самые аргументы, которые только, что упоминал, но он заверил меня, что он естественно ничего не имеет против фюрера. Вскоре я получил свежие новости, о том, что у него есть связи с кругами жестко настроенными против нас. Например, такими, как группа бывшего рейхсканцлера Шлейхера. Была также группа Грегора Штрассера[70], бывшего члена Рейхстага и первоначального руководителя партии, которого исключили из партии. Были группы, примыкавшие к бывшим профессиональным союзам и близкие к левым силам. Я считал своим долгом посоветоваться с фюрером по данному вопросу. Я был потрясен, тем, что он сказал о том, что ему также известны эти сведения, и он считает их серьезной угрозой. Он сказал, что пока следует подождать развития событий и осторожно следить за ними.
Дальнейшие события происходили, так как свидетель Кёрнер описал их, следовательно, я их опускаю. Я отдал приказ немедленно задержать членов группы Рёма в северной Германии. Было решено задержать некоторых из них. В течение дня фюрер отдал приказ казнить руководителя СА Померании, Эрнста, и двух или трех других. Он лично отправился в Баварию, где проходила последняя встреча многих из группы Рёма и лично арестовал Рёма и этих людей в Висзе.
В то время, ситуация становилась угрожающей, так как, некоторые отряды СА, используя фальшивые пароли, получили оружие и восстали. В одном месте произошел короткий бой, в котором застрелили двух руководителей СА. Я обратился к полиции, которая в Пруссии уже подчинялась Гиммлеру и Гейдриху, провести аресты. Штаб-квартиру Рёма, которого там не было, я занял с подразделением военизированной полиции, подчинявшейся мне. Когда мы обыскали штаб-квартиру берлинского руководителя СА Эрнста в Берлине, мы нашли там подвалы полные пулеметов, в количестве большем, чем у всей полиции Пруссии.
После того, как Фюрер оценил серьезность событий в Висзе, он приказал расстрелять с учетом требований чрезвычайного положения, Эрнста, Гейдербека[71], и других соратников Рёма. Приказов расстреливать других арестованных не было. Во время ареста бывшего рейхсканцлера Шлейхера, произошло убийство его и его жены. Расследование этого события показало, что во время задержания, согласно показаниям двух свидетелей, он достал пистолет, возможно, чтобы покончить с собой, сразу же двое человек достали свое оружие, и госпожа Шлейхер бросилась на одного из них, вызвав выстрел из револьвера. Мы глубоко сожалели об этом.
Вечером я услышал, что другие люди также были расстреляны, даже те, кто не был связан с путчем Рёма. Фюрер прибыл в Берлин этим же вечером. Узнав об этом, позднее вечером или ночью, я явился к нему в полдень на следующий день и попросил его немедленно распорядиться, чтобы последующие казни были запрещены им, фюрер, хотя оставалось двое людей глубоко вовлеченных в заговор, которые пока не были казнены. Этих людей оставили в живых. Я попросил его сделать это, потому что события, требовавшие серьезного контроля — стали выходить из под контроля — и я сказал фюреру, что при таких обстоятельствах нужно прекратить кровопролитие.
Фюрер отдал такой приказ в моем присутствии, и сообщил его во все учреждения. О действиях было сообщено Рейхстагу, и они были одобрены Рейхстагом и президентом Рейха, как соответствующие чрезвычайному положению. Было высказано сожаление, о том что в ходе этих событий произошло много ошибок.
Количество жертв было сильно преувеличено. Насколько я помню сейчас, было 72 или 76 человек, большинство из которых были казнены в южной Германии.
Штамер: Вам известно о том, как по прошествии времени развивалось отношение партии и государства к церкви?
Геринг: Разумеется. Но в качестве последнего замечания о путче Рёма, мне следует отметить, что я полностью осознаю ответственность за действия, предпринятые против — Эрнста, Гейдербека, и нескольких других — по приказу фюрера, который я исполнил; даже сегодня, я придерживаюсь мнения, что я действовал совершенно верно, согласно долгу. Это было одобрено президентом Рейха, но мне не требовалось дополнительных одобрений, так как я знал, что нужно было действовать в условиях угрозы государству.
Что касается, отношения к церкви — отношение фюрера, было благожелательным, поначалу совершенно благожелательным. Я не хотел бы сказать, что оно было положительным, в том смысле, чтобы он хорошо относился или являлся убежденным приверженцем, какой-либо конфессии, но он был благожелательным и позитивным в том смысле, что он сознавал необходимость церкви. Кроме того, он сам был католиком, но при этом хотел, чтобы протестантская церковь, занимала более серьезное положение в Германии, так как Германия была на две трети протестантской.
Однако протестантская церковь, была поделена на провинциальные церкви, с небольшими различиями в догме, которые воспринимались ими очень серьезно. По этой причине, они однажды в прошлом уже вели войну друг с другом на протяжении 30 лет; однако эти различия не являлись существенными для нас. Существовали реформисты, униаты, и настоящие лютеранцы — лично я не эксперт в данном вопросе.
Конституционно, как премьер-министр Пруссии, я был уверен, в определенном смысле, в высшем духовенстве прусской церкви, но я не занимался лично подобными вопросами.
Фюрер желал достичь объединения протестантской евангелической церкви назначив епископа Рейха, чтобы существовало высшее протестантское духовенство, так же как и католическое духовенство. Для начала, он оставил выбор за евангелическими церквями, но они не смогли договорится. Наконец они предложили одну кандидатуру, которая никак не подходила для нас. И тогда, епископом Рейха стал человек имеющий доверие фюрера, большее, чем остальные провинциальные епископы.
С католической церковью посредством фон Папена фюрер заключил конкордат[72]. Вскоре после заключения фон Папеном соглашения, я лично встретился с папой. У меня было множество связей с высшими католическими священнослужителями, так как моя мать была католичкой — а я сам протестантом — я мог работать с обоими лагерями.
В одном вопросе, фюрер и все мы, и я тоже, сознавал необходимость отстранения церкви от политики настолько далеко, насколько возможно. Я не считал правильным, скажу честно, что в один день священник озабочен духовным обслуживанием своей паствы и затем на следующий день произносил более или менее воинственную речь в парламенте.
Мы планировали отделение, то есть, чтобы священнослужители занимались своей сферой и избегали вовлечения в политические темы. Столкнувшись с фактом, того, что немецкие политические партии имеют сильные связи с церковью, стало расти недопонимание. Это объясняется таким фактом, что политическая оппозиция, игравшая в основном политическую роль в парламенте, и в выборных кампаниях, вызывала у некоторых наших людей антагонистическое отношение к церкви. Не все могли забыть эти выборные дискуссии, часто имевшие место между политическими представителями нашей партии и священнослужителями представлявшими те политические партии, которые были просто близки к церкви.
В связи с данной ситуацией и определенной обидой, понятно, что более крайняя фракция — если можно так выразиться в этой связи — не забыла эти действия и теперь, со своей стороны, подняла борьбу на новый уровень. Отношение фюрера заключалось в том, что церковь должна развиваться и существовать. Движение и партия, которые постепенно включали в себя лучшую часть Германии, которая привносила активный политический аспект, от включения политически активных лиц Германии, было естественным, что не все члены придерживались такого же мнения, несмотря на фюрер-принцип. Способы, методы, отношение могли отличаться; и в таком большом движении, даже если они контролировались, некоторые группы, все еще видели в церкви, если не опасность, но, по крайней мере, нежелательное учреждение, поэтому я должен отметить, двух персонажей: Гиммлера с одной стороны и Бормана — обыкновенно более радикального, чем Гиммлер — с другой стороны.
Мотивы Гиммлера были менее политическими и более мистическими. Цели Бормана были более четкими. Также было ясно, что среди большого числа гауляйтеров, те или другие были более или менее заинтересованы в борьбе против церкви. Поэтому, было некоторое число гау где все было прекрасно и в порядке, а в других продолжалась борьба против церкви.
Мне приходилось часто лично вмешиваться в такие ситуации. Прежде всего, с целью продемонстрировать свое отношение и создать порядок, я позвал в государственный совет Пруссии, лиц которым я особо доверял из числа, высшего протестантского и католического духовенства.
Я не могу назвать себя гонителем церкви, но временами я ходил, я всегда рассматривал себя принадлежащем к церкви, и всегда соблюдал положения, которые чтит церковь — брак, крещение, похороны, и. т. д. — они проводились в моем доме церковью.
Соответственно моё стремление показывало, слабовольным людям, которые в пылу споров не знали, что им делать, мол, если второй человек в государстве ходит в церковь, венчается в церкви, крестит своего ребенка, и. т. д., это означает, что они спокойно могли делать то же самое. Множество приходивших писем убеждали меня, в том, что я поступаю правильно.