Министр Шахт, будучи экспертом, имел проблемы с партией. Он не являлся членом партии. Он был в прекрасных отношениях с фюрером и мною, но не в очень хороших с членами партии. Возникла опасность, того, что дальнейшие шаги могут быть поняты неправильно, и в этой связи я являлся бы правильным человеком, чтобы донести эти вещи для членов партии.
Так это произошло. Но пока, я, как министр авиации, как я объяснял, был заинтересован в сырье, я играл даже более высокую роль. Затем различия между сельским хозяйством и экономикой, становились все острее, поэтому я принял решения, ставшие более резкими. Таким образом, я вошел в круг экономического руководства. Я посвящал огромное время и работу этому вопросу, в частности получению сырья необходимого для экономики и промышленности. После этого появился Четырехлетний план, дававший мне далеко идущие полномочия.
Штамер: Какой являлась цель Четырехлетнего плана?
Геринг: Четырехлетний план имел две цели: Первая, обезопасить немецкую экономику, и особенно сельское хозяйство, против кризисов; во-вторых на случай войны, Германия должна была выдержать блокаду высокой степени. Следовательно, было необходимым, во-первых, увеличить производство сельскохозяйственный продукции, контролировать его и управлять им, контролируя потребление, и накапливая ресурсы посредством переговоров с зарубежными государствами; во-вторых, определять какое сырье, которое мы ввозим, мы могли бы находить, производить, и хранить в самой Германии, и которые было сложно импортировать, но легче бы было заменить похожим по свойствам. Вкратце, если рассматривать сельскохозяйственную сферу: предусматривалось использование любого пространства; выращивание необходимых культур; контроль за разведением животных; создание запасов на случай неурожая; поскольку важной сферой являлась промышленность, создание перерабатывающей промышленности; во-первых, уголь — учитывая большие запасы угля, можно было существенно повысить его добычу, поскольку уголь основное топливо, от которого зависят многие вещи; железо — наша добывающая отрасль была настолько зависимой от иностранных государств, что в случае кризиса, могла возникнуть катастрофическая ситуация. Я вполне осознавал, что чисто с точки зрения финансов и предпринимательства это было правильным, тем не менее, мы должны были добывать и сделать доступной немецкую руду, которая находилась в нашем распоряжении, при том, что мы знали, что она хуже шведской руды; мы должны были заставить нашу промышленность делать сплавы из немецкой руды.
Я опрометчиво дал промышленности год. Так как промышленность так и не приступила к использованию таких руд, я основал предприятие Рейха[89], которому дали мое имя. Для него основной задачей было, открытие месторождений железной руды в немецких породах и её использование в добывающей отрасли. Было нужно создавать, перерабатывающие заводы, производства алюминия и другие производства, с целью продвижения развития, так называемых синтетических материалов, с целью заместить необходимое сырье, которое можно было получить только из-за границы и в любых сложных обстоятельствах. В сфере текстиля это включало конверсию текстильной промышленности и I. G. Farben[90].
Такой, в целом, являлась задача Четырехлетнего плана.
Естественно в связи с этим возникал третий вопрос: вопрос рабочей силы. В этом вопросе нужна была координация. Наиболее важные отрасли производства должны были получать работников; менее важные освобождать. Контроль за размещением трудовых ресурсов, который до войны функционировал только внутри Германии, являлся еще одной задачей Четырехлетнего плана и управления размещения рабочей силы.
Четырехлетний план очень скоро, с учетом своих объемов, значительно увеличился как официальная организация. Затем, после ухода Шахта, я занял на 2 месяца министерство экономики и встроил его в Четырехлетний план. Я оставил очень небольшой штат сотрудников и осуществлял его задачи, при содействии министерств, компетентных заниматься такими вопросами.
Штамер: Являлась ли целью данных планов, подготовка к агрессивной войне?
Геринг: Нет, целью планов, являлось, как я сказал, обезопасить Германию от экономических кризисов, а также от блокады на случай войны, и конечно, с помощью Четырехлетнего плана обеспечить необходимые условия для перевооружения. Это было одной из важнейших задач.
Штамер: Как происходила оккупация Рейнланда?
Оккупация Рейнланда, не являлась, как было указано здесь, заранее подготовленным делом. То, что обсуждалось заранее, касалось не оккупации Рейнланда, но вопроса о мобилизационных мерах в Рейнланде на случай войны.
Оккупация Рейнланда произошла по двум причинам. Баланс, созданный в западной Европе Локарнским соглашением[91] был нарушен, в связи с появлением нового фактора во французской системе союзов — России, уже тогда имевшей чрезвычайно большие вооруженные силы. В дополнение, существовал русско-чехословацкий договор[92] о взаимопомощи. Поэтому, условия, на которых существовал Локарнский договор более не существовали, в нашем понимании. А значит, теперь для Германии существовала опасность, или возможность такой угрозы, так что было бы трусостью, со стороны правительства не предпринимать мер по обеспечению безопасности Рейха. Поэтому, правительство — пользуясь правами суверенного государства — имело суверенное право освободиться от позорной обязанности не защищать Рейх, в том числе путем строительства сильных укреплений.
Сооружение таких укреплений, таких дорогостоящих сооружений и таких обширных сооружений, оправдывалось только тем, что данная граница являлась значимой и решающей. Если бы я намеревался расширить границу в ближайшем будущем, то было бы невозможным, предпринимать такую дорогостоящую и тяжкую ношу для всей нации, как сооружение Западного вала[93]. Он создавался — и я особенно хотел бы отметить — с самого начала, в интересах обороны и как оборонительная мера. Он сделал западную границу Рейха более безопасной против угрозы, потому что еще недавно мы испытывали давление держав, и новая комбинация держав как результат франко-русского пакта о взаимопомощи[94], стала угрозой Германии. Настоящая оккупация, решение оккупировать Рейнланд, было принято очень быстро. Войска прошли маршем по Рейнланду, в очень небольшом количестве — и это исторический факт — только с целью обозначить оккупацию. Люфтваффе самостоятельно не могло, принять участие в этом, в связи с отсутствием наземной посадочной инфраструктуры. Войска вошли в так называемую демилитаризованную зону[95] на правом берегу Рейна, Дюссельдорф и другие города. Другими словами, это не являлось внезапной оккупацией Рейнланда массой войск; но, как я ранее сказал, просто несколько батальонов и батарей символически промаршировали по Рейнланду, демонстрируя, то, что Рейнланд, снова находится под суверенитетом Рейха и в будущем будет соответственно охраняться.
Штамер: Каковы были цели Гитлера, когда он создал совет обороны Рейха и когда принял закон об обороне Рейха?
Геринг: Совет обороны Рейха, в течение последних месяцев играл здесь важную роль. Я надеюсь, не ошибаюсь; я уверен, что в эти месяцы можно было сказать больше о деятельности этого органа, нежели в момент его создания. В первую очередь он был назван советом обороны Рейха, а не советом нападения Рейха. Его существование само собой разумелось. В других странах, имелись, органы имеющие такие же функции, но называемые по другому. Во-первых, ранее до нашего захвата власти существовал комитет обороны Рейха. В данном комитете находились эксперты из всех министерств, в целях обеспечения мобилизационной подготовки, или, лучше сказать, мобилизационных мероприятий, которые автоматически должны были реализовываться, на случай — войны, возможности войны, войны между соседними государствами и необходимости охранять свой нейтралитет. Это были обычные меры — удостоверение в том, сколько лошадей можно реквизировать на случай мобилизации, какие заводы следует перевести на военное производство, либо введение хлебных карточек или карточек на жиры, регулирование движения и. т. д. — все эти вещи должны были быть проработаны в деталях, потому что их важность очевидна.
Такие дискуссии проходили в комитете обороны Рейха — дискуссии официальных экспертов под председательством начальника аппарата военного министерства Рейха Кейтеля. Совет обороны Рейха был создан, по прошествии времени, как мера предосторожности, на период перестройки вооруженных сил, но существовал он только на бумаге. Думаю я был, заместителем председателя или председателем — не помню точно — я услышал об этом здесь. Я могу поклясться, что никогда не принимал участия в совещаниях совета обороны Рейха. Дискуссии необходимые для обеспечения безопасности Рейха, проходили в связи с совершенно другими событиями, в разных формах в зависимости от нужд. Естественно, дискуссии об обороне Рейха имели место, но не в связи с деятельностью совета обороны Рейха. Он существовал на бумаге, но не никогда не собирался. Но даже если бы он собирался, было бы логичным, что он рассматривал вопросы обороны, а не нападения. Закон о защите Рейха, или скорее министерский совет по обороне Рейха, который вероятно вы имели в виду, был создан, только за один день до начала войны, поскольку совет обороны Рейха не существовал. Такой министерский совет по обороне Рейха не может рассматриваться, в том же смысле, как так называемый, военный кабинет, сформированный в Англии, и вероятно в других странах. Напротив, министерский совет по обороне Рейха был призван — используя сокращенные процедуры — решать вопросы регулирования необходимые в военное время, принимать законы, касающиеся ежедневных проблем, объяснения народу, и это относилось к в существенной степени фюреру, с тех пор как он взял на себя руководство вооруженными силами. Поэтому министерский совет, определял, какие законы, как я указывал, являлись бы необходимыми в любой стране в случае войны. В ранний период, он собирался три или четыре раза, и после этого не всегда. Я, также, не всегда имел время для этого. Чтобы сократить процедуры, эти законы обсуждались, а затем принимались. Годом, или полуторами после — я не вспомню точное время — фюрер взял подготовку законов в свои руки. Я удостоверял многие законы в качестве председателя министерского совета. Но это, также, прекратилось впоследствии. Я думаю, министерский совет не проводил заседаний после 1940.
Штамер: Обвинение представило документ, номер 2261-ПС. В данном документе упомянут закон об обороне Рейха от 21 мая 1935, который тогда бездействовал, заменяясь фюрером. Я бы хотел показать вам этот документ и узнать ваше мнение о нём.
Геринг: Я знаком с ним.
Штамер: Вы огласите своё мнение?
Геринг: После принятия закона об обороне Рейха, данный закон предусматривался в 1935 на случай мобилизации. Соглашение, или лучше сказать, решение, было принято правительством, и данный закон был внедрен и вступал в силу в случае мобилизации. В действительности данный закон был заменен, когда мобилизация прошла успешно, законом который я упоминал, касаясь работы министерского совета по обороне Рейха. В данном законе, до создания Четырехлетнего плана, тогда в 1935, был предусмотрен уполномоченный по экономике, на случай мобилизации, и уполномоченный по управлению; и в случае войны, все ведомства в конкретной отрасли, должны были подчиняться одному министру, как и все ведомства и отрасли ответственные за вооружение. До момента мобилизации такая администрация не функционировала. С другой стороны уполномоченный по экономике — это название было неизвестно для широкой публики — немедленно приступил к решению задач. Это являлось необходимым. Это вероятно, самое ясное объяснение причины возникновения конфликтов после создания Четырехлетнего плана, между уполномоченным по экономике и делегатом от Четырехлетнего плана, пока оба из них более или менее выполняли одинаковые задачи. Следовательно, когда, в 1936, я ввел должность делегата для Четырехлетнего плана, деятельность уполномоченного по экономике сошла на нет.
Штамер: Господин Председательствующий, могу ли я пока остановить допрос?
Председательствующий: Да, я думаю, что это подходящее время.
(Объявлен перерыв до 14 часов)
Вечернее заседание
Штамер: Есть слово, непрерывно используемое здесь: совет исследований Рейха. Что это было за учреждение?
Геринг: Мне кажется, что это было в 1943, когда я получил приказ сконцентрировать все немецкие научные усилия, в частности постольку, поскольку существовала срочная потребность вести войну. К сожалению, это случилось слишком поздно. Назначением его было избежать параллелизма в исследованиях и бесполезных исследований, чтобы сконцентрировать внимание на важных для войны исследованиях. Лично я стал председателем совета исследований Рейха и принял распоряжения по исследованиям согласно указанной задаче.
Штамер: Существовала ли связь с исследовательским отделом воздушных сил?
Геринг: Нет, Исследовательский отдел воздушных сил был совершенно иным, и он не имел никаких исследований, не имея никакого отношения к исследованиям с одной стороны, и не имея никакого отношения к воздушным силам с другой. Выражение было своего рода прикрытием, так как, когда мы пришли к власти, была существенная неразбериха в техническом контроле за важной информацией. Поэтому, я создал на время исследовательский отдел, отдел в котором находились все необходимые средства по контролю за радио, телеграфом, телефоном, и другими техническими средствами. Поскольку я являлся лишь министром авиации я мог делать это только внутри своего министерства и следовательно использовал такое прикрытие. Данный механизм служил цели контроля за связью всех зарубежных посольств, важных лиц, у кого имелась телефонная, радио и телеграфная связь с зарубежными странами, как заведено во всех странах и затем дешифрую информацию, передавал их в соответствующие ведомства. Данный отдел не имел ни агентов, ни разведывательной службы, но исключительно занимался перехватом беспроводной связи, телефонных разговоров, телеграмм, в случае поступления приказов, направляя соответствующую информацию в заинтересованные ведомства. В этой связи я могу сказать, что я также много читал о сообщениях сделанных, господином Мессершмитом[96], которые прозвучали здесь. Он являлся тогда главным источником такой информации.
Штамер: В чем заключалось назначение и важность секретного правительственного совета, который был создан вскоре после захвата власти?
Геринг: В феврале 1938 произошла отставка военного министра, фельдмаршала фон Бломберга. Одновременно, по определенным причинам, главнокомандующий армией, генерал-полковник фон Фрич[97], также ушел в отставку, то есть, был уволен фюрером. Совпадение этих отставок, в глазах фюрера, создавало, урон престижу Вермахта. Он хотел отвлечь внимание от этих перестановок, означавших полную перестройку. В связи с этим он хотел произвести перестановки в министерстве иностранных дел, так как только такая вещь могла произвести сильное впечатление за рубежом, и способствовала бы отвлечению внимания от военных дел. Я возражал фюреру по этому поводу. В долгих, сложных личных переговорах я убеждал его отказаться от перестановок в министерстве иностранных дел. Однако, он думал, реализовать свой замысел.
Встал вопрос, о том, что делать с господином фон Нейратом, отправить в отставку или переместить. Фюрер хотел оставить господина фон Нейрата в правительстве в силу огромного личного уважения к нему. Я также всегда испытывал личное уважение к нему. С целью избежать падения престижа Нейрата за рубежом, я лично сделал предложение фюреру. Я сказал ему, что такое может получиться, если для заграницы фон Нейрат не будет совсем о устранён от внешней политики. Я предложил назначить его председателем секретного правительственного совета. На самом деле, не существовало такого учреждения, но название звучало неплохо, и каждый мог представить, что за этим что-то стоит. Фюрер сказал, что мы не можем сделать его председателем, если самого совета не существует. Впоследствии я сказал, «Тогда давайте его создадим», и набросал список из нескольких имен. Насколько малое значение я придавал наличию такого совета, показывает такое обстоятельство, что себя я поставил в конце списка.
Таким образом, для публики появился крупный совещательный орган в сфере внешней политики. Когда я вернулся, я сказал своим друзьям: «Это неплохое дело, но если фюрер не советуется с министерством иностранных дел, он определенно не будет интересоваться советами другого органа; но ничего не поделаешь!» Я заявляю под присягой, что данный совет никогда не собирался; даже организационное заседание не проводилось. Некоторые члены совета даже не знали, что в нем состоят.
Штамер: Когда состоялось последнее заседание правительства?
Геринг: Насколько я помню, последнее заседание прошло в 1937, и насколько я припоминаю, я председательствовал на последнем заседании, фюрер покинул его вскоре после начала. Фюрер не особо почитал заседания правительства; здесь было слишком много людей, и слишком много споров относительно его планов, и он хотел это изменить.
После этого имели место только отдельные совещания — совещания отдельных министров или групп министров из необходимых министерств. Но пока министров находили, очень правильно, то, что это создавало для них сложности, данное решение уже принималось, мной, имея полномочия по Четырехлетнему плану, вызывая министров гораздо чаще, с целью обсуждать с ними важные вопросы. Но никогда ни правительство ни министерский совет не принимали, какое-либо политическое решение, будь то, такие решения, как аннексия Австрии, Судетов, Чехословакии, — которые привели к войне. Я знал, какую важность придавал Фюрер, необходимости ставить в известность только нужных министров в последнюю минуту. И здесь я готов поклясться, что большое количество министров было проинформировано о начале войны или вступлении в Чехословакию, Судеты, или Австрию только на следующее утро по радио или из газет; как и другие немецкие граждане.
Штамер: Какое участие вы принимали в заключении Мюнхенского соглашения в 1938?
Геринг: Воссоединение с судетскими немцами, или, лучше сказать, решение проблемы судетских немцев, я всегда считал чем-то необходимым. Я также говорил фюреру, что после аншлюса[98] Австрии я сожалел за то, что, его заявления о том, что с аншлюсом Австрии данный вопрос был снят были неправильно поняты.
В ноябре 1937, я заявил лорду Галифаксу[99], что аншлюс Австрии, решение вопроса Судетских немцев, и решение проблемы Данцига и коридора[100] являлись неотъемлемыми частями немецкой политики. Решались ли бы Гитлером, либо мной, либо кем-нибудь еще на следующий день, они все равно оставались бы политическими целями, которые должны были бы рано или поздно решены. Однако мы оба соглашались, что любые усилия должны быть направлены во избежание войны.
В последующем, в своих разговорах с господином Буллитом[101] я всегда занимал схожую позицию. И я говорил, другим лицам, публично или лично, что эти три вопроса должны быть разрешены, и разрешение только одного вопроса, не позволит решить и другие.
Я также хочу отметить, в связи с этим, а также в связи с другими вещами, в которых нас обвиняют, в несоблюдении обещаний или в частности обещаний, которые Германия давала в прошлом, включая Германию, существовавшую до нашего прихода к власти. Я бы хотел обратиться к множеству речей в которых и фюрер и я — я не помню очень хорошо это — насколько помню, заявлял, что мы предупреждаем зарубежные государства не строить планов на будущее на основе обещаний того правительства, которое мы не признаем, когда придем к власти. Поэтому это было абсолютно ясным.
Когда судетский вопрос подошел к пику кризиса и фюрером было предложено решение, я, как солдат и главнокомандующий Люфтваффе, согласно долгу, подготовил предварительные мероприятия, на случай непредвиденного. Как политик я был чрезвычайно рад попыткам решить вопрос мирно. Я признаю, что тогда был очень рад, когда увидел британского премьер-министра, готового приложить все усилия. Вместе с тем, ситуация накануне подписания Мюнхенского соглашения, снова стала критической.
Около 6:30 или 7 часов утра, мне позвонил итальянский посол Аттолико[102], и сказал, что он получил приказ Муссолини[103] встретиться со мной, и что это касается судетской проблемы. Я сказал ему, чтобы он встретился с министром иностранных дел. Он сказал, что имеет специальное распоряжение от Муссолини, встретиться сначала только со мной. Я встретил, его насколько помню, в 9 утра, и он сообщил, что Муссолини готов выступить посредником; встреча должна была быть созвана как можно быстрее между Германией (Адольф Гитлер), Англией (премьер-министр Чемберлен[104]), Францией (премьер Даладье[105]), и Италией (Муссолини), с целью мирного урегулирования вопроса. Он, Муссолини, видел возможность урегулировать его, и был готов предпринять все необходимые шаги и попросил меня лично использовать все мое влияние в этом направлении. Я взял с собой посла, и также господина фон Нейрата, который тогда уже не являлся министром иностранных дел, и отправился в рейхсканцелярию и сообщил обо всем фюреру, пытаясь убедить его, объяснив ему, преимущество такого шага и что это позволит в дальнейшем создать основу для ослабления противостояния. Пока еще нельзя было сказать будут ли успешны другие политические и дипломатические стремления, но если ведущие политики четырех крупнейших западноевропейских держав встретятся, будет возможным, многое извлечь из этого.
Господин фон Нейрат поддерживал мои аргументы, и фюрер согласился и попросил связаться с дуче по телефону. Аттолико, находившийся за дверями, немедленно сделал это, впоследствии Муссолини официально пригласил фюрера, позиции были согласованы и Мюнхен был выбран местом переговоров.
Позднее после полудня я был проинформирован итальянским посольством, что и премьер-министр Британии и премьер-министр Франции согласны прибыть в Мюнхен завтра.
Я попросил фюрера, или скорее сказал ему, что при любых обстоятельствах я буду рядом. Он согласился. Я предложил также взять с собой в свой поезд господина фон Нейрата. Он также согласился с этим.
Я принимал участие в некоторых дискуссиях и, по мере необходимости вносил в соглашение свои предложения, и прежде всего, пытался создать дружескую атмосферу. Я лично общался с Даладье и господином Чемберленом, и впоследствии я был искренне рад, что все закончилось хорошо.
Штамер: Ранее, произошел аншлюс Австрии. По каким причинам Гитлер принял это решение, в какой мере вы принимали участие в этих событиях?
Геринг: Я вчера рассказывал Трибуналу, кратко описывая свою жизнь, что лично я чувствовал сильную привязанность к Австрии; так как я провел большую часть своей молодости в австрийском замке; о том, что мой отец, даже во времена старой империи, часто говорил о близком родстве между будущим немецкой родины Австрии и Рейха, будучи уверенным в том, что Австрийская империя не просуществует в дальнейшем рядом с нами.
В 1918 прибыв в Австрию на самолете на 2 дня, я увидел революцию и крах империи Габсбургов[106]. Земли, с преимущественно немецким населением включая судетскую Германию, собрались тогда в Вене в парламенте. Они объявили о независимости от распавшегося государства Габсбургов и объявили, включая представителей судетской Германии, что Австрия является частью Германского Рейха. Это, случилось, насколько помню, при социал-демократическим канцлере Реннере[107]. Заявление представителей австро-германского народа желавшего стать частью Германии, не было учтено при подписании Сен-Жерменского договора[108] под диктатом держав победительниц. Ни для меня, ни для других немцев он не имел значения.
Подошло время и условия для создания союза двух братских чистокровных немецких наций. Когда мы пришли к власти, как я говорил ранее, это стало составляющей частью немецкой политики.
Заверения Гитлера относительно суверенитета Австрии не являлись обманом; они были серьезными. Поначалу он не видел иных возможностей. Лично я был, даже более радикальным в этом вопросе и просил его по возможности не делать каких-либо определенных заявлений относительно австрийского вопроса. Однако, он был уверен, что для начала необходимо заручиться поддержкой Италии.
Было очевидным, что после прихода к власти Национал-социалистической партии в Германии, Национал-социалистическая партия в Австрии стала также все больше и больше расти. Однако данная партия, существовавшая в Австрии еще до прихода нас к власти в Германии, как и Национал-социалистическая рабочая партия была популярной в судетской Германии. Поэтому, партия в Австрии, не являлась пятой колонной в ходе аншлюса, потому что австрийский народ естественно сам желал аншлюса. Если идея аншлюса сильно не выражалась в австрийском правительстве в то время, это было не, потому что оно не хотело войти в состав Германии, но потому что национал-социалистическая форма правительства была несовместима с формой правления в Австрии.
В связи с этим, как часто указывает обвинение в своих доводах в Австрии стали возникать трения. Эти разногласия были вызваны тем, что национал-социалисты относились к идее аншлюса более серьезно, чем правительство. В результате между ними возникла политическая борьба. В этой ситуации мы находились на стороне национал-социалистов, поскольку наши симпатии рассматривались как очевидные, особенно в условиях суровых преследований этой партии в Австрии. Многих помещали в лагеря, такого же типа как концентрационные только под другими названиями.
В определенный момент лидером австрийской партии был Хабихт[109] из Висбадена. Я не знал его ранее. Видел его только однажды. Он ошибочно убедил фюрера, до так называемого дела Дольфуса[110], в том, что австрийские вооруженные силы готовы предпринять действия с целью заставить правительство пойти на аншлюс, или же свергнуть его. Если было так, и австрийская партия готова была поддержать такие действия вооруженных сил, по мысли фюрера, это должно было получить поддержку нашей партии. Однако, все это являлось обманом, и речи не шло об австрийской армии, готовой действовать против австрийского правительства, а скорее о так называемом «Знамени Вермахта», организации включавшей в себя бывших военнослужащих австрийской армии, которые вступили в партию.
Таким обманным маневром Хабихт получил, поддержу той акции[111] в Вене. Тогда я находился в Байройте с фюрером. Фюрер вызвал Хабихта и жестко его отчитал, сказав, что он ложно проинформировал и запутал его.
Он сожалел о смерти Дольфуса так как с политической точки зрения это ухудшало ситуацию, что касалось национал-социалистов, и особенно в отношении Италии. Италия мобилизовала пять дивизий, и послала их на перевал Бреннер. Фюрер желал умиротворения быстрыми и решительными действиями. Это являлось причиной направления господина фон Папена, в качестве чрезвычайного посла в Вену и работы по разрядке атмосферы, настолько быстрой, насколько возможно.
Не стоит забывать абсурдность ситуации, которая сложилась за эти годы, означавшую, что такая чисто немецкая страна как Австрия, не находилась в зоне влияния Германского Рейха, а в зоне влияния итальянского правительства. Я помню то заявление господина Черчилля[112], о том, что Австрия являлась филиалом Италии.
После акции против Дольфуса, Италия заняла отрицательную позицию в отношении Германии и ясно дала понять, что сделает все возможное для предотвращения аншлюса. Следовательно, кроме решения внутренних проблем с Австрией господином фон Папеном, фюрер также пытался изменить отношение Муссолини к данному вопросу. По этому поводу он отправился в Венецию — или же это было ранее — в любом случае он пытался изменить отношение.
Но у меня было мнение, что, несмотря на все то общее, что имелось у нас скажем так в философском смысле — фашизм и национал-социализм — аншлюс был важнее для меня, чем какое-либо соглашение. И если нельзя было договорится с Муссолини, следовало действовать против него.
Потом началась итало-абиссинская война[113]. В связи с санкциями против Италии, Германия дала понять, не открыто, но достаточно ясно, что для нее будет преимуществом, постольку поскольку стоял австрийский вопрос, принять участие в санкциях.
Это было сложным решением для фюрера, лично выступить против Италии и достичь аншлюса таким путем или связать себя обязательствами с Италией, стать про — итальянским или исправить отношения и так исключить противодействие Италии аншлюсу. Я предложил ему в то же время, рассмотреть какую-нибудь вероятность предложения относительно Австрии в англо-французских кругах, чтобы попытаться узнать, готовы ли они придти к соглашению по этому поводу и дать гарантии того, что последствия аншлюса будут рассматриваться как внутреннее дело Германии, и не вызовут их противодействия, и.т.д.