Когда телка вернулась, я говорю Тони:
- Смотри назад и говори, что происходит.
Он комментирует:
- Фекундочку, фичас пока нифего, но она немного наклоняется вперед. Как-то ее развезло. Вот сейчас, вот-вот…
Слышу толчок в спинку сиденья.
- Что случилось? – спрашиваю я.
- Лежит лицом в подносе. Крепко спит.
- Класс.
- Да. Жаль, не убрала фуп с поднофа. Бедняжка. Вся ифпачкается.
Но больше всего меня добивали эти уродцы Иисусовы. Когда в судах слушалось дело “Suicide Solution”, они таскались за мною повсюду. Пикетировали мои концерты, носили транспаранты с лозунгами типа: “Антихрист среди нас”. И постоянно скандировали: “Отвернись от сатаны! Повернись к Богу!”.
Один раз я изготовил свой собственный транспарант с лозунгом: “Доброго вам дня” и нарисовал смайлик. Присоединился к ним. Они даже не заметили меня. Когда выступление вот-вот должно было начаться, я опустил транспарант, сказал: “Пока, ребятушки!” и вернулся к себе в раздевалку.
Особенно мне запомнился эпизод с этими придурками в Тайлере, штат Техас. Угрозы расправиться со мной стали уже практически привычным делом и меня везде сопровождал телохранитель Чак, ветеран вьетнамской войны. После неё у Чака был такой бзик насчет узкоглазых, он не мог даже войти в китайский ресторан.
- Если увижу желтого, порежу его на ремни – предупреждал он.
Чак не смог сопровождать меня на концертах в Японии, для него это было бы слишком большим стрессом. Когда мы останавливались в отеле, ночами он ползал в кустах по-пластунски или качал пресс в коридоре. По-настоящему крутой парень.
Во всяком случае, мы отыграли концерт в Тайлере, пошли прогуляться и около семи утра вернулись в гостиницу. Ранее, я договорился о встрече с врачом в полдень в холле – побаливало горло – и пошел спать, вздремнул пару часов. А потом Чак постучал в дверь, и мы отправились на встречу с коновалом. Поскольку врача нигде не было видно, я сказал администраторше:
- Если вдруг объявится парень в белом халате, передайте ему, что я в кофе-баре.
Понятия не имел, что перед концертом местный проповедник-евангелист подготовил телерепортаж обо мне, в котором рассказывал, что я - дьявол, что сбиваю молодых американцев с пути истинного и что всех заберу с собой в пекло. Это значит, на меня охотилось полгорода, а я об этом ни сном, ни духом. Сижу себе в кофе-баре, Чак возле меня нервничает и что-то мычит про себя. Проходит полчаса. Доктора всё нет. Еще полчаса. По-прежнему не появился. В конце концов, ко мне подходит какой-то парень и говорит:
- Это ты, Оззи Озборн?
- Ну, я.
- Отвернись от сатаны! Повернись к Богу! Отвернись от сатаны! Повернись к Богу! Отвернись от сатаны! Повернись к Богу!
Передо мной стоит проповедник из телевизора. Оказалось, что в баре было полно его апостолов и, как только тот затянул свои безумные речевки, все к нему присоединились. Меня окружает человек сорок-пятьдесят этих извращенцев, у всех морды красные и каждый выплевывает из себя одни и те же слова.
И тут Чак разозлился не на шутку. Эта ситуация, должно быть, напомнила ему Вьетнам, потому что он просто озверел. Пятая степень бешенства. Тип за десять секунд “отоварил” человек пятнадцать этих ненормальных. Повсюду летают зубы, библии, очки.
Я не остался посмотреть, что будет дальше. Заехал проповеднику локтем по яйцам и свалил оттуда.
Забавно то, что я интересовался Библией и даже пару раз пробовал её читать. Но дошел только до фрагмента, когда Моисею исполнилось 720 лет. Подумал: что же эти люди тогда курили? Дело в том, что я не верю в парня по имени Бог, который восседает в белом костюме на пушистом облаке, так же как не верю в типа по имени Сатана, у которого есть рога и вилы. Но верю в то, что есть день и ночь, есть добро и зло, что-то черное, а что-то белое. Если Бог есть, то это - природа. Если есть дьявол, то это- природа. Точно также я думаю, когда люди меня спрашивают, а не являются ли песни, такие как “Hand of Doom” и “War Pigs”, антивоенными. Я считаю, что война заложена в природе человека. А я всегда был увлечён людской сущностью, особенно, ее темной стороной. Так было всегда. Несмотря на это, я не поклоняюсь дьволу, так же мой интерес к Гитлеру не делает из меня нациста. Будь я нацистом, разве взял бы я в жены женщину, которая была наполовину еврейкой?
Достаточно было, чтобы все эти извращенцы послушали мои песни, и не было бы вопросов. Но они хотели за мой счет стать популярными. Я не сильно переживал по этому поводу, потому что, всякий раз, когда они атаковали меня, по телеку показывали мою отвратительную физиономию, а с прилавков улетали очередные сто тысяч моих пластинок. Собственно, это я должен на Рождество посылать им открытки с наилучшими пожеланиями.
В конце концов, даже американская фемида выступила на моей стороне.
Иск по делу “Suicide Solution” подали в суд в январе 1986 года и он был отклонен уже в августе того же года. Во время слушаний, Говард Вайцман сказал судье, что если будет наложен запрет на распространение “Suicide Solution”, а меня признают виновным в том, что какой-то несчастный ребенок застрелился, они будут вынуждены наложить запрет на распространение Шекспира, потому что в драме “Ромео и Джульетта” речь идет так же о самоубийстве. И прибавил, что в Америке тексты песен находятся под защитой права на свободу слова. Судья с этим согласился, но в итоговой речи не выражался обо мне излишне благожелательно. Сказал, что, хоть я и являюсь человеком “крайне неприятным и отталкивающим, но на отбросы тоже распространяется действие Первой Поправки ”.
Я прочитал приговор раз пять, пока до меня дошло, что парень вынес решение в нашу пользу.
Маккалломы только в одном были правы: в “Suicide Solution” есть скрытые послания. Но не такое: “Get a gun, get a gun, shot, shoot, shoot”. На самом деле говорю: “Get the flaps out, get the flaps out, bodge, bodge, bodge” (Проветри цветок, проветри цветок, жарь, жарь, жарь). Такая глупая, немного вульгарная шуточка. Когда телка снимала трусы, мы говорили, что та проветривает цветок, то есть письку. А “жарить” - это другими словами ”трахать”. Выходит, я говорил: “Раздень телку и засади ей” и уж никак, бля, не “разнеси себе башку”.
Но средства массовой информации долго еще носились с этой историей. И делали нам бесплатную рекламу. Дошло до чего, если на обложке пластинки была наклейка “родительский контроль”, продажи возростали вдвое. А потом ты обязан был иметь эту наклейку, иначе альбом не попадал в хит-парады.
Некоторое время спустя, я старался воткнуть в свои песни как можно больше скрытых посланий. К примеру, пластинка “No Rest for the Wicked”, если вы пустите с конца “Bloodbath in Paradise”, вы четко услышите, как я говорю: “Твоя мать продает трубачей в Халле”. (Your mother sells whelks in Hull, трубач – съедобная разновидность морских улиток).
В то время, больше, чем Иисусовы уродцы, нам докучали мои бывшие приятели по группе, Боб Дэйзли и Ли Керслэйк, которые решили, пользуясь случаем, урвать кое-что для себя. Я чувствовал себя так, будто мне на лбу повесили мишень, только лишь потому, что мне удалось “накосить” немного бабла.
Они утверждали, что мы торчим им бабки за”Blizzard of Ozz” и “Diary of a Madman” и подали на нас в суд. Мы боролись, потому что ничего им не должны. Боб и Ли были музыкантами, которым платили за то, что они сыграли. У них была недельная ставка за участие в записи, другая - за концерты и еще одна за то, что они сидели дома. Я даже давал им на бензин, чтобы они могли приехать в студию. Да, помогли при написании нескольких песен на первых двух альбомах, но они получили за это авторские отчисления и получают их до сих пор. Что еще им было нужно? Понятное дело, я не великий знаток законов, но если я не ошибаюсь, они утверждали, что я не был сольным артистом, все были участниками группы. Но если я был только вокалистом, а они были на равных со мной, как объяснить тот факт, что они должны были пройти у меня прослушивания? А как объяснить то, что я говорил о “Blizzard of Ozz” за несколько лет до того, как их встретил? И где же, бля, хит я ры, которые они записали до и после сотрудничества со мной?
Люди спрашивают меня, почему мы не пошли на мировую. Так поступил Майкл Джексон, ну, и смотрите сами, к чему это привело. Если вы держите свои кровные в банке и предложите тому, кто подал на вас в суд: ”Хорошо, назови сумму, чтобы можно было это дело замять” – любой дурак попробует отщипнуть от вас кусочек. Нужно стоять на своём до последнего, потому что этот бизнес - грязное дело, особенно, когда люди думают, что вы спите на куче золота.
В конечном итоге, иск Боба и Ли был отклонен всеми судами в Америке. Больше всего меня раздражало то, что Боб и Ли никогда не сказали: “Оззи, мы должны сесть и поговорить”. Но нет, они только плевались ядом, бля, во все стороны. Впервые я узнал об этом, когда мне вручили иск. Они шептались у меня за спиной, обзванивали людей, с которыми я когда-то играл, чтобы втянуть их в дело. Я ни хера плохого не сделал, но из-за них чувствовал себя преступником века, и достали они меня как чиряк на заднице.
Шарон скрыла от меня многие подробности, потому что знала, как близко к сердцу я все принимаю. В конце концов, она просто вырезала и перезаписала партии Боба и Ли на этих двух альбомах. Вышло переиздание с наклейкой, где содержалась полная информация по этому поводу. Я не мог повлиять на это решение и не могу сказать, что оно меня порадовало. Сказал Шарон, что мне все это не по душе, но, знаете, я смирился. Понимаю, почему она должна была поступить так, а не иначе. Обычно, когда мы преодолевали препятствие, появлялось следующее. И так без конца. Это дело тянулось двадцать пять лет с момента записи “Blizzard of Ozz”. Я просто хотел играть рок-н-ролл, а превратился в долбаного Перри Мэйсона (Перри Мэйсон – адвокат и детектив в произведениях Эрла Стенли Гарднера): показания тут, показания там, повсюду какие-то показания.
Меня добивало то, что с Бобом я работал много лет и очень полюбил всю его семью. Он, в самом деле, талантливый парень. Мы были хорошими друзьями. Я же не таскал его по судам, когда меня взяли за жопу из-за “Suicide Solution”, а ведь он написал часть текста. Но порою, в жизни нужно просто сделать шаг вперед. Со временем, я перестал с ним разговаривать, избегал встреч. Боялся ляпнуть что-то не то - вдруг снова начнутся суды. Вдобавок, терпеть не могу эти сраные очные ставки. Это один из моих самых больших минусов.
Не хочу вступить в это дерьмище еще раз. Сейчас, прежде чем взять себе нового человека, отправляю его за адвокатом, который подпишет соглашение с моим адвокатом, потом попрошу прочитать контракт, обдумать его, убедиться, все ли в порядке два, а лучше, три раза, чтобы потом никто не говорил, что кто-то его обобрал.
Потому что я никого не обдираю, а Боб Дэйзли и Ли Керслэйк могут говорить все, что угодно.
Мои последние милые воспоминания о 80-х, прежде чем все погрузилось во тьму, связаны с Вормвуд Скрабс. Я оказался в тюрьме не за очередное правонарушение (о чудо!), меня попросили дать там концерт.
Ну и ощущения, доложу я вам! За все это время меня пару раз “закрывали” в обезьяннике, но, с тех пор, как в 1966 году я “откинулся” из Винсон Грин, ноги моей в настоящей тюряге не было. Железные решетки, балконы, даже вертухаи – всё выглядело точно так, как и двадцать лет назад, и только вонища дала понять, где я нахожусь. Воняло в десять раз хуже, чем в общественном туалете – до рези в глазах. Всю жизнь, я не перестаю удивляться, как люди могут работать в таком месте. Наверняка, все прошли армию, а, значит - привыкшие.
Возможно, и я закончил так же, если бы армия не послала меня куда подальше.
Я получил приглашение выступить в тюрьме, потому что там собралась группа под названием “Scrubs”, состоящая из вертухаев и зеков. Они сочинили песню и перечислили весь доход на благотворительность. Потом написали мне письмо с просьбой сделать совместный концерт.Мы решили, что сперва они исполнят несколько своих вещей, потом я - пару своих, а в конце, вместе поимпровизируем на тему “Jailhouse Rock”.
И вот мы в тюрьме, я прохожу через все эти ограждения, ворота, двери, а потом меня заводят в отдельное помещение, где огромный толстяк заваривает чай. Классный, веселый парень, предлагает выпить чайку.
- Сколько тебе осталось сидеть? – спрашиваю.
- А, я отсюда никогда не выйду.
Болтаем себе, попиваем чаек и все-таки любопытство берет верх, я спрашиваю:
- За что же тебя так “приземлили”?
- Убил восемь человек.
“Перебор!” – думаю я, но разговор продолжается.
- Как ты это сделал? – спрашиваю, отхлебывая чай. – Как ты их убил?
- А, отравил их – отвечает он.
Я чуть не запустил кружкой об стену. Все, что было у меня во рту, вышло через нос. Забавно, что в нашем представлении убийца – это некий высокий, угрюмый монстр со страшным выражением лица. Но с таким же успехом, им может быть и обычный симпатичный полноватый парень с камнем за пазухой.
Собственно, сам концерт был улётный. Запах травки в зале, где мы играли, едва не свалил меня с ног. Как будто я выступал на ямайской свадьбе. Меня поражало и то, что через дорогу был бар, куда ходили надзиратели. Что касается “Scrubs”, басистом у них был вьетнамец, который несколько лет назад сжег живьем тридцать семь человек (поджег бензин, который предварительно влил в почтовый ящик некоего подпольного клуба в Сохо, что, по тем временам, было самым массовым убийством в истории Англии.) На гитаре играл малолетка, который “замочил” ломом наркодилера, так же в составе были два вертухая, один пел, другой “лабал” на барабанах.
Никогда не забуду той минуты, когда пришла наша очередь выходить на сцену. Джейк И. Ли недавно покинул нас и вместо него на гитаре играл Закк Вайлд. Как только этот молодой, накачанный, длинноволосый блондин вышел из-за кулис, весь зал взвыл по-волчьи и начал кричать:
- Наклонись, малыш! Наклонись, малыш!
“Обдолбившись” как дятлы, все начинают прыгать, а вертухаи готовились кбеспорядкам. Просто дурдом. Сразу перед концертом я сказал Шарон:
- Если мы облажаемся, то из зала невыйдем.
А теперь думал: “Э, нет, меня просто прибьют”.
В какой-то момент смотрю на зеков, а там в первом ряду - Джереми Бамбер, который однажды взял ружье, перестрелял всю свою семью на ферме в Эссексе, а потом пытался перевести стрелки на свою душевнобольную сестру. Его физиономия несколько месяцев украшала первые страницы всех таблоидов в Англии. Он широко улыбался мне, этот старый Бамбинатор.
В финале, когда мы играли “Jailhouse Rock”, публика ломанулась на сцену. Вторжение возглавил один из молодчиков, которые пытались отрубить голову полицейскому Кейту Блэйклоку во время беспорядков в Бродвотер Фарм. Я знал, что это он, мне сказал один из вертухаев на сцене. Последнее, что я увидел, этот мальчишка снимает ботинок и начинает лупить себя по голове.
“О, нет! – подумалось мне – Я из этой песочницы сваливаю! Приятно оставаться! Пока!”
И даже не оглядывался.
*
Однажды утром, через несколько дней после этого концерта, Шарон спрашивает:
- Классно вчера было, Оззи?
- Не понял!?
- На дне рождения Келли. Хорошо повеселился?
- Ну, да.
Помню только то, что играл с детьми в саду, щекотал животик Джека, шутил и объедался праздничным тортом. По такому случаю, мы даже наняли клоуна, парня звали Элли Дулэлли, который разыграл кукольное представление. Остальное скрылось в тумане, потому что я успел пропустить пару стаканчиков.
- Жаль, что ты себя не видел – продолжает Шарон.
- О чём ты?
- О том, что ты себя не видел со стороны.
- Не понимаю о чём ты, Шарон? Ну, да, я был немного “поддатый”, правда, но на дне рождения все “поддавали”.
- Я серьезно, Оззи: жаль, что ты себя не видел. Хочешь посмотреть? Я записала на видео.
“Облом” – думаю я.
Шарон записала всю вечеринку на видеокамеру. Когда вставила видеокассету в магнитофон, глазам своим не верил. Мне казалось, что я классный папа, с которым все хотели бы поиграть. И вдруг - ушат ледяной воды. Джек заплаканый и испуганный. Келли и Эйми прячутся под навесом, тоже все в слезах. Родители уходят с вечеринки, что-то бормочут себе под носом. У клоуна разбит нос. А посередине я: толстый, пьяный, непонятно по какой причине мокрый, морда в креме, бред и пьяные выкрики.
Я был животным. Абсолютно ужасным животным.
После выхода из Центра Бетти Форд я думал так: ”Может я и алкоголик, но в моем ремесле алкоголь полезен, а может оно и к лучшему, что я алкоголик”.
В определенном смысле, я был прав. В каком еще ремесле можно достигнуть бóльшего, если человек постоянно ходит бухой? Если я выходил на сцену нетрезвым, публика знала, вечер будет на славу. Проблема в том, что после бухалова, я чувствовал себя отвратительно. Чтобы как-то функционировать, должен был поддерживать форму “коксом” и таблетками. Потом пришли проблемы со сном – то паническая атака, то параноидальный бред – и я “переключился” на снотворное, которое получал от врачей во время гастролей. Когда случались передозировки, то есть практически постоянно, я сваливал вину на свою дислексию. “Извините, доктор, я думал по шесть таблеток каждый час, а не одну каждые шесть часов“.
В каждом городе у меня были свои врачи – я называл их “концертными докторами” – и “разводил” их для достижения цели. Наркоману процесс добывания иногда доставляет больше впечатлений, нежели сама доза. Например, когда я открыл для себя викодин. Носил с собой старую бутылочку, с парой таблеток внутри и говорил: “Док, я принимаю такое лекарство, но оно уже заканчивается”. Врач смотрит на дату, видит последние две таблетки на дне и выписывает мне еще пятьдесят. Благодаря этому, у меня перед каждым концертом было пятьдесят таблеток. Бывали моменты, когда я принимал по двадцать пять в день.
Скажу по секрету, в Америке знаменитость не должна лезть из кожи вон, чтобы доктор выписал всё, о чем его попросят. Один “концертный врач” приезжал ко мне на пикапе. В машине он держал ящик для инструмента, полочки которого были наполнены разными лекарствами, в том числе, сильнодействующими. Чего душа пожелает. В конце концов, Шарон раскусила этот фокус и вмешалась. Схватила его за шкирку и сказала:
- Не давай моему мужу никаких лекарств, ни при каких условиях, а не то загремишь за решетку!
Потихоньку я стал понимать, что алкоголь и наркотики начинают разрушать меня, я перестаю быть веселым и потешным, являю собой жалкое зрелище. Готов был пробежать километры, лишь бы выпить. Сделал бы всё ради этого. На кухне стоял набитый пивом холодильник; утро начинал, открывая первым делом бутылку “Короны”. К двенадцати я уже был в грёбаном ауте. А когда “сидел” на викодине, то втягивал это дерьмо через нос. Как низко я пал можно увидеть в документальном фильме Пенелопы Сфирис “Закат западной цивилизации, ч.2”. Зрители оборжались, когда я в семь утра пробовал поджарить себе яичницу, а накануне всю ночь глушил вино.
Когда человек глушит без удержу, жить становится тяжелее. Например, я начал постоянно срать в штаны. Вначале, всё обращал в шутку, но потом меня это перестало смешить. Однажды, иду по коридору какого-то английского отеля в свой номер и вдруг чувствую: дерьмо просится на выход. Я должен опростаться, причем, сделать это немедленно. Варианта два: нагадить на ковер или будут полные штаны. И поскольку мне надоело гадить в штаны, я сел на корточки, снял брюки и навалял кучу прямо под стеной.
Как раз в этот момент из лифта выходит консьерж, смотрит на меня и кричит:
- Твою мать, ты чё делаешь?!
Я не смог даже придумать, что сказать в оправдание. Показываю ему ключ от номера и говорю:
- Всё в порядке, я здесь живу.
- Уже, блядь, не живешь! – сказал он.
Многие алкоголики гадят в штаны. Вы только подумайте: в четырех литрах “Гиннесса” содержится столько гудрона, что хватит заасфальтировать 16 километров трассы М6. Когда вы просыпаетесь на следующий день, организм хочет выдавить из себя всю ту отраву, которой вы потчевали его всю ночь. Я пробовал с этим бороться и переключился с “Гиннесса” на “Хеннесси”, но постоянно смешивал коньяк с апельсиновым соком и кока-колой и результат был прежним. Выпивал четыре бутылки в день плюс кокаин, таблетки, пиво. В начале, у меня было только легкое похмелье, но, с течением времени, бодун становилсятяжелее, пока, в конце концов, я уже не мог с ним справиться.
Поэтому я вернулся в центр реабилитации. Мне просто было херово оттого, что я устал от постоянно херового состояния. Если после выпивки вы чувствуете себя лучше, это еще терпимо, но, если вам будет хуже, чем было, то зачем пить? А я чувствовал себя так, будто сейчас помру.
Я не осмелился вновь посмотреть в глаза Бетти Форд и поехал в клинику Хейзэлдэн в Сентер Сити, Миннесота. Была зима и страшный мороз. Меня бил озноб, я блевал и жалел себя.
В первый день терапевт сел перед нашей группой и сказал:
- Когда вечером разойдётесь по комнатам, пусть каждый напишет, сколько примерно потратил на алкоголь и наркотики с самого начала. Сделайте подсчеты и приходите ко мне завтра.
Ну, я вытаскиваю вечером калькулятор и начинаю подсчеты. Хотел дойти до какого-то большого числа и сильно преувеличивал в вопросе, сколько бокалов пива я выпивал ежедневно (предположим, двадцать пять) и сколько стоил один бокал. У меня получилась чересчур неприличная цифра. Что-то около миллиона фунтов. Потом я попробовал уснуть, но не получилось.
На следующий день показываю этому типу мои подсчеты.
- Ухты, интересно! – говорит он.
Я был удивлен, думал, что он скажет: “Успокойся, Оззи, спустись на землю, назови мне реальные цифры!”.
Через минуту терапевт прибавляет:
- Это только на выпивку?
- И на наркотики тоже – отвечаю я.
- Хм… И ты уверен, что это всё?
- Тут же миллион фунтов! Куда уж больше?
- Тебя когда-нибудь штрафовали за пьянство?
- Случалось.
- А случалось из-за твоего пьянства приходилось отменять концерт или тебя куда-нибудь из-за этого не хотели приглашать?
- Было дело.
- А ты платил адвокатам, чтобы тебя вытащили из переделок, в которые ты попал по-пьяни?
- Ну, было пару раз.
- А врачам?
- О, ещё как.
- А ты не считаешь, что пластинки продавались хуже из-за твоего пьянства?
- Возможно.
- Возможно?
- Ну, хорошо, точно.
- И последний вопрос: у тебя когда-нибудь отбирали недвижимость или прочее имущество в результате развода по причине твоего алкоголизма?
- Да, у меня забрали всё.
- Итак, Оззи, я тоже вечером подсчитал то, да сё и кое с кем проконсультировался. Хочешь знать, во сколько, по-моему, обошлись тебе твои дурные привычки?
- А почему нет. Валяй!
Он сказал. Меня чуть не вырвало.
ЗАТМЕНИЕ
Я проснулся со стоном.
“Мать моя женщина! – думаю я, когда зрение возвращается ко мне – видать нехило вчера “оттопырился”. Лежу на голом бетонном полу в квадратном помещении. На окне – решетка, в углу – ведро, стены испачканы дерьмом. На секунду подумал, что я в общественном туалете. Но нет: решетка на окне говорит сама за себя.
Всё!Надо реально завязывать, чтобы никогда больше не просыпаться в тюремной камере.
Притрагиваюсь к лицу. Ай! Блин, как больно!
Почему-то на мне одета только старая вонючая футболка – я часто в таких спал – и черные блестящие брюки от смокинга. “Уж лучше так – думаю – чем просыпаться в платье Шарон”.
Прикидываю, сколько сейчас времени. Семь утра? Девять? Десять? Мои часы исчезли, равно как и мой кошелек. Фараоны, должно быть, запаковали мои вещи в пакет, прежде чем меня “закрыть”. В кармане остался только помятый счет из “Династии” - моего любимого китайского ресторана. Я представил себя в этом заведении - красный свет как в преисподней – а в нём вижу себя, сидящего за столиком в одной из обитой кожей кабинок, спорю с Шарон, измельчаю таблетки в порошок в этой… ну как её… в ступе. Чем же я так “догнался” прошлой ночью? “Коксом”? Снотворным? Амфетамином? Зная себя, наверно всем сразу и чем-то еще.
Чувствую себя отвратительно. Всё болит, особенно, лицо, зубы и нос.
Мне нужен пакет со льдом.
Хочу принять душ.
И к доктору.
- Эй! – кричу сквозь решетку. – Есть там кто?
Тишина.
Пытаюсь сообразить, что же на этот раз натворил мой злой, бухой и “обдолбившийся” брат-близнец, раз меня вновь посадили. Но в мозгах – дыра. Пустота. Туманные образы посиделки в “Династии”, а потом - стоп-кадр. Наверняка, меня снова “повязали”, когда я мочился на улице. Но если это так, то почему на мне эта пижамная футболка. Меня арестовали дома? Голова раскалывается после того дерьма, которое “натолкал” в себя. Надеюсь, что еще не использовал один телефонный звонок, ведь я должен сказать Шарон, чтобы она приехала и вытащила меня из тюрьмы. А может она улетела в Штаты. Всегда валила в Штаты, чтобы не попадаться мне на глаза, особенно, после больших скандалов. В таком случае, позвоню Тони Деннису.
Старый добрый Тони. Он вытащит меня отсюда.
Было 3 сентября 1989 года. Мы тогда уже перебрались насовсем в Англию. Купили дом в Литтл Чалфонт в Бекингемшире, назывался Beel House. Он был построен в XVII веке, по-крайней мере, мне так сказала Шарон. В нем когда-то жил Дирк Богард (Dirk Bogarde (1921- 1999)- британский актёр и писатель). Это был настоящий дом, а не сраная киношная декорация, каких полно в Калифорнии. Но больше всего я любил своего соседа Джорджа, который жил в чём-то, что раньше называлось сторожкой. Джордж был химиком и сам делал дома вино. Я каждый день стучался к нему в дверь и говорил:
- Джордж, дай-ка бутылку твоего супернапитка.
Его вино было сродни ракетному топливу. Люди прилетали из Америки, отпивали глоток, таращили глаза и спрашивали:
- Охренеть можно, что это такое?
Парочка стаканчиков “Шато де Жорж” и человек лежал без сознания. Но самое смешное – Джордж сам никогда не пил. Был трезвенником. Говорил, например:
- О, мистер Озборн, я видел ночью, как вы подожгли кухню. Значит, вино получилось. Напомните-ка мне, каким я вас намедни потчевал: из бузины или чайного листа?
Но теперь Шарон “пасла” меня на каждом шагу и при ней я уже не мог отведать шмурдяк от Джорджа. И не мог уже спрятать бутылки в духовке. Поэтому стал закапывать их в саду. Заковыка в том, что я всегда делал это “под мухой” и на следующий вечер уже не помнил, где, на хер, искать. До двух ночи носился по саду с лопатой и выкапывал повсюду ямки. Потом Шарон спускалась на завтрак, смотрела в окно, а там везде окопы.
- Твою мать! Шарон, смотри! – говорил я тогда. – Кротам опять не спалось ночью.
Потом я поставил прожекторы, чтобы быстрей найти заветную бутылку. Это удовольствие влетело мне в копеечку.
А потом Шарон раскусила меня и моему земледелию пришел конец.
- А я-то глупая чуть не поверила, что в тебе вдруг проснулась такая тяга к садоводству – сказала она.
Ну и хорошо, что я попался на горячем, а то мой организм не выдержал бы такой нагрузки. Мне стукнуло сорок и моя печень начала сдавать. Я знал, что происходит что-то нехорошее. Один раз пошел в паб, а проснулся через пять дней. Какие-то люди подходили ко мне и говорили:
- Привет, Оззи.
Я их спрашивал:
- Мы разве знакомы?
А они мне в ответ:
- Я всё лето прожил в вашем доме, ты что, не помнишь?
Меня предупреждали, что начнутся такие “отключки” еще перед поездкой в Центр Бетти Форд сразу после рождения Келли. Доктор мне сказал, что ресурс моего организма будет выработан до нуля и тогда тело отключится вместе с мозгом. Я думал, что он хочет меня только попугать этой фигней.
- Ты знаешь, в чём заключается моя настоящая проблема с алкоголем? – сказал я ему. – Не могу найти здесь грёбаный бар.
Ну, а потом, начались “затмения”, точно как он и предвидел. Но это не отвернуло меня от пьянства. Я забеспокоился и стал пить ещё больше. После того, что случилось с Винсом Нилом, имею в виду аварию, я больше всего боялся проснуться однажды в зале суда, где на меня будут указывать пальцем и кричать: ”Это он! Он сбил моего мужа!”. Или: “Это он! Он убил моего ребенка!”.
“Но на меня нашло “затмение”, Ваша Честь!”. Это будут мои последние слова, прежде чем меня “закроют” в камере и потеряют ключ.
- Эй! – кричу я опять. – Есть там кто?
Начинаю нервничать, это значит, алкоголь и кокаин перестают действовать. “Как только выберусь из этого дерьма – думаю я – пойду напьюсь и все пройдет”.
Тишина.
А я все жду. Продолжаю ждать.Жду.
Куда все, на хер, подевались?
Меня бьет озноб и я потею. И самое главное - мне надо посрать.
Вдруг появляется фараон, огромный парень моего возраста, может старше, во всяком случае, очень злой, судя по лицу.
- Извините, – говорю ему – может кто-нибудь мне объяснит, что я здесь делаю?
Он стоит и смотрит на меня как на таракана в супе.
- Ты на самом деле хочешь знать? – спрашивает полицейский.
- Ну, да.
Он подходит к решетке и присматривается ко мне повнимательней и говорит:
- Обычно я не верю людям, который нарушили закон, а потом прикрываются потерей памяти. Но в твоем случае, после того, как вчера я увидел, в каком ты был состоянии, придётся сделать исключение.
- Чё?