сидят! Я их ненавидел!..
Одна из них, толстая, низкорослая, любительница ходить в
гости из квартиры в квартиру по всему нашему дому,
выспрашивать, осведомлять, словом, переносчик заразы! Другая
занималась тем же самым, но выглядела иначе: худая, высокая,
детвора так ее и дразнила -- "Щепка".
В последнее время я стал замечать удивительное: как только
у меня появлялось плохое настроение или же я испытывал некую
духовную неуютность, физическое недомогание, так эти две бабки
обязательно попадаются мне на глаза! Они будто чувствуют мое
отвратительное состояние, будто нагоняют его на меня исподволь
из своих квартир, а потом выходят посмотреть: как я там себя
чувствую! От одного только вида этих особ у меня возникала
раздражительность, агрессивное сопротивление и неприятие! Это
происходило еще и оттого, что очень часто я проходил мимо них и
здоровался, а они промолчат, сделают вид, что не услышали или
же заговорились.
Я перестал с ними здороваться! Всегда молча проходил мимо.
Но они окликали меня ехидно, словно посмеиваясь, будто мимо
прошел ненормальный! Еще бы! По их понятию, если парню за
тридцать и он не женат, значит, тут что-то неладное! В их тоне
звучала убежденная, якобы здравомыслящая снисходительность к
убогому! А может, это мне просто казалось? Все может быть.
Только в одном я уверен: человек неминуемо чувствует
недоброжелательность...
Эти две бабки являлись для меня словно лакмусовой бумагой
моего состояния, энергетической силы и независимости. Наверное,
у каждого человека есть подобные бабки или другие люди,
предметы, но не каждый человек обращает на это внимание. А
может, я жертва отзывчивого воображения.
|
|
Они, эти бабки, сидели сегодня на лавке.
Меня обдало жаром, когда я их увидел. Мой взгляд забегал
по сторонам, меняя объекты своего внимания, будто выбирая, на
чем остановиться, но все вокруг было словно перепачкано
нестерпимо-ощутимым присутствием этих двух несносных старух!
Прошмыгивая мимо своих одухотворенных врагов, я вспомнил
один прием и стал смотреть прямо перед собой, но только усилием
воли понизил резкость изображения в глазах. Это мне очень
помогало! Мир становился расплывчатым, менее реальным.
-- Здравствуйте, Сереженька, -- снова ехидность
послышалась мне вслед. -- Что же ты проходишь и не
здороваешься?!
... Я поднимался по лестничной клетке, грустный,
опустошенный. Хотелось есть, даже ноги и руки дрожали.
Где-то впереди неожиданно открылась чья-то дверь.
-- Сережа, -- услышал я голос Вики.
-- Да... -- среагировал я и пошел на открытую дверь. Я
боялся выглядеть резким -- Вика обняла меня приветливо, но
настороженно.
-- Сережа, -- прошептала она, -- сегодня тобою
интересовалась милиция.
-- Как? И здесь тоже? -- с печальной покорностью спросил
я. Теперь Викино лицо туманилось перед моими глазами.
-- Ты что, выпил? -- робко поинтересовалась Вика.
-- Любимая, -- сказал.
-- Сереженька, -- снова обняла меня Вика, -- что же ты
натворил?!
-- Я?! Я пойду, девочка... -- опустошенно сказал я.
И я пошел к себе наверх...
Я открыл на ощупь ключом дверь в свою квартиру и вошел в
прихожую. Из зала ко мне навстречу вышла взволнованная мама.
-- У нас был следователь, он, насколько я знаю, обошел все
квартиры в нашем подъезде. Что это значит, Сережа?
-- Не знаю, -- ответил я.
|
|
-- Ты что-то натворил? -- испуганно произнесла мама.
-- Я? Нет... Вроде, нет...
-- Что значит, вроде? -- заволновалась мама еще больше.
-- А что ему, следователю, было нужно? -- словно приходя в
себя, уже более заинтересованно спросил я и глянул на маму
резко, и сразу же обрушилась на меня чудовищность и нелепость
моего положения!
-- Я так толком и не поняла, -- отвечала мне мама, -- но
вопросы этот следователь задавал удивительные!
-- Какие? -- абсолютно опомнившись, спросил я.
-- Самые различные... -- Мама немного подумала. -- Даже
невероятно, к чему? К чему ему понадобилось знать, какая у меня
была девичья фамилия? Где и кем я работаю, интересы? Все о
твоем отце... Все о тебе и даже чем ты болел в детстве?
-- А что еще он спрашивал?
-- Еще многое... Часа два тут сидел, тебя дожидался, и все
записывал мои показания. Да вот, -- мама протянула мне какую-то
бумажку. -- Он оставил тебе повестку. Завтра ты должен будешь
явиться к нему в отделение... Сынок! -- негромко выкрикнула
мама, кинулась и обняла меня. -- Ну, что ты натворил? Родной!
-- Мамочка, -- заговорил я, обнимая ее за плечи. -- Я даю
тебе честное слово, что это какая-то чепуха! Поверь, завтра все
прояснится! Иди спать, пожалуйста, я тоже устал. У меня был
сегодня трудный день...
И мама, может, впервые за последние годы, как-то боком,
недоверчиво оглядываясь, попятилась к себе в комнату.
Нет, есть я не стал. Я вошел к себе в комнату, сел на
диван. Посидел несколько минут с закрытыми глазами.
-- Да что это я! -- насильно, будто оживляя себя от
властительной дремоты, сказал я вслух.
Работу Корщикова я уже давно прочитал и успел вернуть ее
|
|
обратно автору. Потому что мало что понял в прочитанном, я
никак не отозвался о ней -- промолчал, а Саша и не спросил. А
вот Священная Книга Тота... Она манила меня, будто символ
какой, хотя и не была на виду, но она озаряла мою комнату,
привлекала...
Я встал с дивана и движением воли отбросил от себя весь
хлам сегодняшних впечатлений. Несколько секунд они еще пытались
снова обрушиться на меня, но я жестко удержал их на расстоянии.
Алеф
Давно я уже отпечатал Священную Книгу Тота, но долгое
время не решался приступить к ее изучению. Я прочел только
предисловие и Введение. Сражу же после промывки фотографии этой
таинственной книги раскладывались по всему полу моей комнаты на
газетах для сушки. Я брал по одной, еще влажной, фотографии и
читал.
Остановившись на Первом Аркане, я понял, что нуждаюсь в
осмыслении, и я отложил книгу до того момента, когда почувствую
внутреннюю сосредоточенность, готовность к ее восприятию.
Теперь я, неожиданно для себя, вытащил запрятанные среди
старых книг моей домашней библиотеки две стопки переплетенных
фотографий, открыл первую и прочел с начала до конца -- все
пять параграфов Первого Аркана: "О Божестве Абсолютном; О
Божестве Творящем, Его Триединстве и Божественном Тернере; О
Мировом Активном Начале; О Воле и Вере; О Человеке совершенном
и Иероглифе Аркана Первого".
Одного раза мне показалось мало, и я прочел все параграфы
еще и еще раз.
Для того, чтобы лучше усвоить, ближе ознакомиться с
материалом, я попробовал набросать своеобразный
конспект-размышление на темы параграфов Первого Аркана.
Время шло быстро.
Я почувствовал, что устал. Тогда, допечатав на пишущей
машинке последнюю страничку, своего, своеобразного
конспекта-размышления -- я отложил свое занятие в сторону.
Теперь, я понимал, что, то, что я произвел сейчас, не совсем
конспектразмышление, а скорее своеобразный, чуть ли не
дословный перевод мною Владимира Шмакова на иной текст. Иначе
говоря, то же самое, но намеренно другими словами. Допечатав, я
почувствовал, что устал, и я оставил пишущую машинку, надежно
спрятав все бумаги.
"По-моему, неплохой прием для осознанного запоминания и
ориентировки в изучаемом", -- подумал я и тут же добавил вслух:
-- Все, на сегодня хватит.
Позвоночник
-- Ива-ан! -- отчаянно выкрикнул я.
Оказалось, что я стоял в небольшой квадратной комнате. В
ней было все, абсолютно все черного цвета. Даже штора, за
которой я предполагал окно, тоже была из черного бархата. Этот
бархат, и стены вокруг, и потолок, и пол, -- все имело какую-то
пространственную, космическую глубину для взгляда, и вместе с
тем я ощущал, именно ощущал, а не созерцал, что стены, и пол, и
потолок, и штора все же являлись таковыми.
Невероятно, но я будто бы парил в безграничном
пространстве квадратной комнаты, хотя и чувствовал опору под
ногами, и мог прикоснуться к стенам. Только штору отодвигать я
не решался.
В комнате царил неведомо откуда непонятный свет. Словно
светилось само пространство и мне было почему-то необъяснимо
страшно, жутко находиться здесь одному. Это был страх
предчувствия.
Вдруг стена, что находилась напротив черной бархатной
шторы, вспыхнула гаммой самых ослепительных красок!
Я отпрянул в сторону и стал протирать свои будто
воспламененные, светящиеся во тьме глаза.
Наконец, мои глаза как бы потускнели, но точно фиолетовые
угольки еще догорали в них. Я снова мог открыть глаза и видеть.
Я обернулся и оторопел!
Боже мой! То, что я увидел, то, что теперь мог отчетливо
различать и осознавать умом и сердцем, заставило меня остаться
на месте в состоянии удивления и очарованности.
В двух метрах от меня располагался массивный стол,
выполненный полностью из серого камня. Его увесистая столешница
опиралась на две вертикальные стенки, соединенные посредине
перекладиной. Позади этого стола висел массивный занавес
кроваво-красного цвета, наполовину отодвинутый в сторону, и тем
самым собранный в ровные складки, сам не знаю зачем, но я
сосчитал эти складки: их оказалось ровно девять.
В тот самом месте, откуда был отодвинут занавес, я
разглядел лестницу, уходящую вниз, в землю.
На фоне этого занавеса стоял в полный рост сильный,
мускулистый человек, лет тридцати пяти на вид, в расцвете своих
молодых сил. Он не шевелился, но был, я не сомневался,
абсолютно живым, настоящим. Я сразу же узнал его! Это был Маг.
Несколько минут я сосредоточенно рассматривал его, видел
ли он меня, -- не знаю.
Под его ногами, на полу, был разостлан ковер, на котором
красовались вытканные желтые гирлянды и лавровые венки. Одежда
Мага поражала своим простым совершенством, духовным
проникновением!
На Маге была короткая туника, доходившая ему до колен,
перехваченная широким кожаным поясом повыше бедер. Эта туника
собиралась во множество складок, а цвет ее изумлял глаза своим
тонким переливом: она была белая, но слегка розовая, с
золотистым оттенком.
Маг очень крепко стоял на ногах. Его правая нога была
выдвинута немного вперед. На голове у этого посвященного мужа
покоилась золотая змея, заглотнувшая свой хвост. Змея
опоясывала лоб, и казалось, что она вот-вот шевельнется!
Над головой Мага висел, будто парил, знак бесконечности в
виде горизонтальной восьмерки.
Маг высоко держал поднятой свою правую руку к сияющему
небу. В этой руке он держал скульптурный жезл. И я отчетливо
мог разглядеть его детально: я видел скипетр, который обвила
огромная змея, на которой покоилась исполинская черепаха, а на
ней стояли три белых слона, а слоны поддерживали сферу с
семиярусной пирамидой, а над пирамидой (в мои глаза вонзался
ослепительный источник света, и когда я прищуривался, то мог
различать в этом источнике света) золотой треугольник.
На груди у Мага я отчетливо видел равноконечный крест с
раздвоенными и закругленными концами. Посередине креста сияла
укрепленная на тонкой спирали яркая красная точка, она
завораживала.
Я продолжал рассматривать остальные атрибуты
величественной объемной картины, так внезапно возникшей передо
мной, и мое зрение уловило чашу, стоящую возле Мага на столе.
Она была из чеканного, почерневшего от времени, золота. Рядом с
чашей лежал меч, клинок которого расширялся к острию и был
сделан, как мне показалось, из матовой платины, а ручка его
была, насколько я понимал, опять же из золота.
Полный восторга, я подошел поближе к столу. На нем лежал
сикл (пантакль) -- золотая монета с изображением равноконечного
креста, заключенного в круг.
Я приблизил глаза к этой монете и внезапно обнаружил, что
я вижу ее обратную сторону, как бы изнаночную! На обратной
стороне была изображена царская корона.
Я снова отдалил монету, и опять проявилась ее лицевая
сторона -- равноконечный крест в круге.
Я отошел на несколько шагов от величественной картины. Я
охватывал взглядом всю картину в комнате и пытался понять,
откуда же мне все это знакомо?!
И тут меня осенило, будто милость, снисхождение порадовали
меня: я сию минуту осознал, что передо мною, -- символ Первого
Аркана, Тайны, Священной Книги Тота, -- Первый Памятник
Вселенской Бесконечности!
Я полностью был поглощен этим сверхчеловеческим знамением.
-- Я здесь, -- кто-то неожиданно назвался в пространстве
позади меня.
Я стоял, не в силах повернуться. Послышались шаги,
отчетливые, ниоткуда, но они приближались ко мне, и в следующее
мгновение чья-то рука легла мне на плечо. Я даже не дрогнул, а
только будто человекоподобный, холодеющий сгусток, я стоял и
молчал, ощущая мягкую тяжесть у себя на плече. Мне казалось,
что мое тепло улетучивалось, растворялось в пространстве
космической комнаты и от этого вселенское пространство, эта
космическая комната -- светились.
-- Повернись ко мне, -- потребовал хозяин руки.
Я медленно повернулся, искренне, откровенно повиновавшись:
перед моим лицом в нескольких сантиметрах я узнал светящееся
лицо Ивана! Но голос! Его голос! Он был совершенно иным.
Незнакомым. И я почувствовал властность в этом голосе.
-- Ты уже оценил увиденное? -- спросил Иван.
-- Мои глаза все видят, -- ответил я. -- Но мои сердце и
разум, они на коленях непонимания перед этим величием!
-- Хорошо! -- сказал Иван. -- Я буду говорить сейчас, а ты
неустанно всматривайся в услышанное! И увидишь, что все мои
слова оставят следы для тебя, которые приведут созерцание твое
в обитель твоей истинной души. -- И так, -- помолчав,
многозначительно произнес Иван и отошел на несколько шагов от
меня в сторону. -- Итак, -- произнес он еще раз. -- Ты уже
осознал, что перед тобой?
-- Да, но ничего не понял, -- сказал я и медленно
развернулся поудобнее так, чтобы хорошо видеть и Величественную
картину космоса, и говорящего Ивана.
-- Перед тобою -- Победитель! -- торжественно сказал Иван,
-- он смог разорвать все оковы времени, все меры относительного
мира! И прошедшее, и будущее -- едины для Мага, слиты в целое,
в одно, настоящее, и только настоящее мгновение! -- Запомни, --
внушительно прозвучал голос Ивана. -- Только бодрость духа
является основой любой силы, надежды, достижения!
Ты должен быть всегда бодрым и ни одно сомнение не сможет
возникнуть у тебя на пути! Сомнения, шины под босыми ногами
профана -- прочь их.
Ты, и только ты -- глава мира своего и его
бесконкурентный, единственный повелитель! Это ты должен помнить
всегда: и в минуты разрыва с космосом, когда ты будешь увлечен
безделушками мира своего, и в минуты скорби, тоски и отчаяния.
Только так побеждают горе и все препятствия, запомни!
Будь всегда на страже, в решимости, в центре течения своей
силы, как этот Победитель, -- и Иван властно указал своей рукою
на стоящего все так же непоколебимо и неподвижно Мага за серым
каменным столом.
Иван продолжал говорить:
-- Каждую секунду, неуловимое мгновение ты должен уметь
вступить в борьбу как Повелитель, а не как соперник чей-то!
Вступить в борьбу также, как этот Великий Победитель!
Ты видишь, он наклонился вперед и выдвинул правую ногу, он
полон решимости!
Но знай, что гордость -- это яд, который может отравить,
разъесть твое существо, -- остерегайтесь его, ибо в гордости ты
становишься соперником, а не Повелителем. Повелитель --
снисходителен, ему не надо противопоставлять себя, потому что
он -- Повелитель! Умей соразмерять свою силу, всегда бери вещь,
как она есть: не преувеличивая, но и не преуменьшая сути ее.
-- Понял, -- твердо сказал я.
-- Никогда полностью не открывайся, -- продолжал Иван, --
умей хранить в неприкосновенности тайники души и даже в минуты
самой ожесточенной борьбы не отдавай, не выказывай всех сил
своих, ибо победит лишь тот, кто будет иметь запас таковых.
Вот почему, ты видишь, левая рука Мага согнута в локте,
это готовность использовать скрытую силу свою!
Смотри! Одежда Победителя; как она прекрасна! У нее цвет
самой юности! Твое сердце навсегда должно остаться юным,
по-люби всех детей, и ты должен видеть во всем прежде всего
только хорошее, потому что если и придет огорчение
разочарованности, то оно не в силах будет окончательно
притупить увиденное совершенство!
Я молчал и беспрекословно слушал, внимая Ивану всем своим
состоянием, присутствием здесь, во Вселенском Пространстве...
-- Великий Победитель, -- продолжал Иван. -- Это брат наш,
старший...
И еще: знай, что любые препятствия, какие бы они сложные
ни были, они не преграждают путь твой, а наоборот, --
показывают путь твой, выявляют тебе наглядно, насколько ты еще
несовершенен и что значит: не пришла твоя пора Победить их!
Но чем выше ты будешь подниматься к себе, тем меньше
препятствия будут мешать тебе в совершенстве!
Ты видишь кожаный пояс у Победителя? -- спросил властно
Иван.
-- Да, -- покорно ответил я.
-- Это символ остатка оков, некогда владевших Победителем,
но теперь они подчинены ему. Они не мешают, но отделяют его
низшие начала от высших!
А видишь эту золотую змею на голове Мага? -- снова спросил
меня Иван.
-- Вижу, -- так же покорно ответил я.
-- Это -- совершенство и завершенность всего: большого и
малого.
И вот еще что: знай, что ты будешь непобедим, если будешь
замкнут! Абсолютная замкнутость -- это слияние с вечностью.
Живи небом, но помни о земле.
Присмотрись: все вещи Победителя вне его самого: чаша,
сикл, меч на каменном столе в стороне.
-- Да, -- подтвердил я.
-- Только жезл Маг держит высоко в руке -- это символ его
власти!..
-- Я понял, -- подтвердил я.
-- Учись у Победителя! -- сказал хладнокровно Иван.
И тут я увидел и поразился необычному; вместо лица Ивана у
Ивана вспыхнуло лицо, точно проявилось, как и та, обратная
сторона монеты на каменном столе Мага, лицо другого человека,
совершенно незнакомого мне!
"Владимир Шмаков!.." -- промелькнуло у меня в голове и
призрачно удалилось и погасло.
Снова лицо Ивана приняло свои прежние черты...
-- Иван! -- окликнул я учителя.
-- Что? -- отозвался он.
-- Неужели надо отказаться от всего? -- спросил я с ноткой
надежды в голосе.
-- Да. Абсолютно от всего! -- подтвердил решительно он.
-- А Вера? -- спросил я.
-- Что -- Вера?
-- Вера какая-то должна же остаться?
-- Нет. Ничего святого не должно быть!
-- Как же это?
-- Прочь все идеалы! Все нелепые привязанности к атрибутам
любой Веры и к ней самой, к родственникам любого земного ранга,
прочь -- все любимое, близкое и дорогое, приятное и неприятное,
злое и доброе!..
-- Как же так?
-- Прочь, это прежде всего, отношение ко всему на свете
без обратной связи! -- сказал Иван.
-- Как? -- спросил озадаченно я.
-- Не анализируй! -- воскликнул учитель. -- Все встречай
без чувственных отношений. Воспринимай, совершенно не отражая
мира, и ты перестанешь быть чьим-то зеркалом, и тогда ты
увидишь себя повсюду.
-- С чего начать?
-- С самого близкого и дорогого!
Я задумался.
Действительно, много у меня дорогого...
-- Тут, -- сказал Иван, -- и кроется философский камень
преткновения! Попробуй откажись от всего, когда вокруг весь
мир, -- это ты, потому что привязан ты к нему и не мыслишь себя
вне него, может случиться так, что откажешься ото всего и тебя
не станет! Вовсе не станет на свете, ибо тебя и не было как
личности: ты был в родственниках, в предметах и прочем, а без
них -- испарился, исчез навсегда! Вот почему важно воспитать в
себе личность, свое неповторимое, и тогда это неповторимое
способно будет отказаться от всего остального и остаться только
само, как оно есть, вот что такое -- бессмертие!
Безличностный профан не в силах отказаться буквально ото
вcего, потому что некому отказаться, его нет, профана,
понимаешь эту истину? -- спросил меня холодно Иван.
-- Да. -- покорно и уверенно сказал я, и мурашки пробежали
у меня по всему телу.
-- И вот, -- сказал после короткой паузы Иван, -- пример
тебе: евреи, -- а я тоже еврей, -- дети Бога, библия тому
свидетель! У нас очень развит зеленый, голубой цвет.
-- А что это значит: зеленый, голубой?
-- Творчество. Нам, от многовековой практики, легко
дается, не исключительно, но в большинстве, -- работать на
зеленом и голубом свете. Контролировать эти цвета. Так Бог нам
дал.
Но если бы я не оставил свою привязанность к
национальности, то я никогда бы не ступил на путь Победителя.
Мне не открылись бы синий, фиолетовый, белый цвета.
Поэтому я отказался от еврейства, от своей принадлежности
к национальности вообще, дабы выйти на высшие начала Вселенной!
Каждая национальность, не исключительно, но в основном, не
от природы, но от истории, концентрируется работает на Земле
больше на одном-двух каких-то цветах.
К примеру, верующие индусы близки к фиолетовому, белому,
золотистому, и вот почему их мало интересует и заботит земная
жизнь! Они в своей цветовой крепости!..
-- Значит, -- сказал я, -- любая национальность, -- это от
невежества?
-- Да.
Но пройдет много лет, прежде чем профаны поймут, что они
не русские, украинцы, евреи или китайцы, а дети, не Земли даже
-- дети Вселенной!
Это политика Космоса! Ей принадлежит будущее!
Профанов -- большинство, и они всячески грызутся по поводу
своего происхождения! Всячески привязывают себя, ограничивают
национальностью, принадлежностью к вере и прочими условностями.
Даже вера в Бога -- это тоже привязка, ограничение, и от этого
ты должен отказаться!
-- Как, и от веры в Бога?
-- Да! И обязательно! Если ты веришь в Бога, значит, ты
уже кому-то подчинен, значит, ты уже не Повелитель своего мира,
а всего лишь житель мира того Бога, которому ты поклоняешься.
Вера в Бога дана профанам, но кто переступит ее не так,
как это пытались делать бескрылые материалисты, а решительно и
осознанно, тот и приобретет свой собственный мир, станет
Повелителем его и Победителем, удостоится Вселенского
бессмертия!
Наступило молчание. Я раздумывал над сказанным. В чем-то я
был не согласен...
-- Я понимаю твое смятение! -- неожиданно обратился ко мне
Иван. -- Но, -- сказал он, -- вскоре ты сам поймешь, что Вера в
Бога нужна лишь профанам. Это им великое спасение от хаоса,
возможность оставаться профанами, не раствориться, иметь
стержень божественности, на который нанизывать профану все
остальное, не его! Убери от профана все остальное, и останется
только божественный стержень, и тот придуман, воображаем!
Я продолжал раздумывать, слушая Ивана, и не заметил, как
Величественной картины Первой Тайны Священной Книги Тота не
стало, она исчезла неведомо куда, и Вселенская комната
наполнилась только густым, ледяным голосом Ивана.
-- Профан и Бог -- синонимы! -- воскликнул Иван.
И я содрогнулся от услышанного.
-- Присмотрись, -- сказал Иван, -- сколько профанов,
столько и Богов!
Для профана придумана божественная множественность, будто
Бог во всем и в каждом, чтобы оправдать существование профана,
оправдать его безликость и смертность!
-- Но тогда -- зачем нужны профаны? -- удивился я.
-- Профаны и все прочее -- пластилин, иллюзия, -- сказал
Иван. -- Ты сам все это придумал! Так вот, и одумайся!...
-- Если я одумаюсь, профанов не станет?
-- Конечно!
-- А что же тогда будет?
-- А ты одумайся и увидишь!
-- Но я не сознавал раньше, что это все и профанов --
придумал я сам. Как же так?
-- Значит, -- холодно отвечал Иван, -- кому-то стало
необходимо, чтобы ты -- одумался. -- Снова наступило
молчание...
-- Достаточно. Приспустим флаг, -- сказал Иван. -- Я дам
тебе сегодня Первый урок Астрала. С Астральным телом ты уже
знаком? -- спросил он.
-- Да, -- покорно ответил я, -- но очень смутно, на ощупь.
-- Ясно! -- сказал учитель. -- Тогда, -- и он пару секунд
помолчал, -- приступим! -- сказал он решительно и подошел ко
мне ближе.
-- Вообрази себе свой позвоночник! -- потребовал он.
-- Вообразил, -- сказал я.
-- Теперь мысленно передвигайся от копчика до макушки, и
обратно.
-- Как, с помощью чего? -- спросил я.
-- Представь себе: теплый шарик, и покатай его: вверх --
вниз, как я сказал.
-- Покатал, -- отозвался я через пару минут усердного,
сосредоточенного молчания.
-- Так.
Хорошо.
Теперь постарайся почувствовать весь позвоночник горячим,
хотя бы -- теплым, но натянутым, как струна!! И это у меня
получилось без особого труда, и я не замедлил сообщить учителю
о своем успехе.
-- Почувствовал! -- сказал я.
-- Молодец! Идем дальше. -- учитель приблизился ко мне еще
ближе, я ощутил его ровное дыхание. -- Сядь в "лотос", --
потребовал он. Раньше мне никогда не удавалось сесть в "лотос",
даже у Долланского я смог принимать лишь "полулотос", а тут я
сел, и так свободно, именно в "лотос", будто мое тело стало
пластилиновым.
-- Сейчас постарайся полностью расслабиться и выдохнуть
весь воздух из легких, -- послышался голос над моей головою, --
а когда выдохнешь, вообрази, что ты вдыхаешь не просто так, а
что-нибудь реальное, что ты можешь мысленно увидеть, и вот это
вдыхай смело, как на самом деле!
-- А что лучше? -- спросил я.
-- По желанию. Можешь вдыхать, к примеру: соринки,
жидкость или еще другое, но при условии, что это должно быть
окрашено в какой-то цвет...
-- А в какой цвет лучше? -- поинтересовался я, боясь
сделать что-нибудь не так. Я сидел с закрытыми глазами, каждую
секунду порываясь выполнить поясняемое упражнение.
-- Цвет любой.
Это не важно сейчас, -- подсказал голос учителя, -- только
он должен быть светлым. И ты вдыхаешь это, свое воображаемое,
мысленно загоняешь это в копчик. Вдыхаешь медленно, где-то на
счет до восьми.
-- Я буду воображать пыль, можно? -- спросил я. -- Голубую
пыль?
-- Можно.
Теперь то, что ты вдохнул, остается в копчике, и оно
постепенно разгорается, как бы жжет, обжигает! А сейчас копчик
начинает гореть кроваво-красным цветом, он похож на раскаленный
уголек из костра! Медленно выдыхаешь на счет, также до восьми.
Вся энергия в копчике, остальная часть позвоночника продолжает
ощущаться теплой струной.
Выдыхаешь -- ничего! Пустоту выдыхаешь, потому что все
осталось в позвоночнике, в раскаленном копчике.
Выдыхаешь, будто бы в себя, внутрь.
Ясно?! -- спросил учитель. Я кивнул, продолжая выполнять
его приказания.
-- Поднимаемся выше! -- повелел учитель. -- Все то же
самое, также вдыхаешь и выдыхаешь! Красный уголек продолжает
гореть, но теперь загорается еще и оранжевый цвет, он выше
копчика, на уровне лобка.
Вообрази, что твой кроваво-красный уголек начал
вытягиваться в высоту по позвоночнику и на том расстоянии, на
которое он вытянулся, -- горит оранжевым цветом.