Об Эхнатоне и Нефертити можно сказать, что они действительно составляли солнечную пару, в связи с их однозначным желанием преподнести свою любовь как символ света. Не забудем, что великий гимн Атону, своеобразный манифест новой религии, кончается посвящением, где царица признается божественным воплощением вселенской красоты. Текст, высеченный на одной из пограничных стел Амарны, дает великолепное описание Нефертити:
Прекрасная ликом,
Приглядная в [головном уборе из] двух перьев,
Владычица приязни,
Сладостная любовью, Та, слыша чей голос, ликуют…
Омывающая (радующая) сердце царя в доме его…
великая любовью,
Та, образом коей доволен
Владыка Обеих земель…
Жена царева великая, возлюбленная его,
Владычица Обеих земель, [имя которой]
«Красно (красиво) красотою Солнце»;
«Прекрасная пришла»,
Жива она вечно, вековечно!
У фараона была и вторая жена. Имя Кэйе впервые упоминается вскоре после его женитьбы на Нефертити. Постепенно значение этой супруги росло. В конце правления Эхнатона она была возведена в ранг «младшего сотоварища», «полуфараона». Она изображалась в синем фараоновом венце с уреем и царским скипетром, в мужских одеяних и переднике. Но только одно ее имя обводит рамка‑картуш (у царя – два имени). Детали указывают на то, что ее положение несравнимо даже со статусом царицы, не то что царя (например, она носит за царем веер). Некоторые исследователи говорят об отчуждении и даже ссоре Эхнатона и Нефертити, но титул «Великой царевой жены» Эхнатон сохранил за Нефертити. Взлет Кэйе был недолог, и за него она дорого заплатила: ее лишили гробницы и погребальной утвари, а имя ее предали забвению.
Фараон продолжал питать к Солнцу самые теплые чувства. Тело и руки царя по‑прежнему покрывали пластинки с солнечным именем. Теперь на изображениях солнечные лучи своими маленькими ручками уже любовно обнимали царя и царицу или поддерживали их венцы. В молельне в древнем городе Солнца Гелиополе царское семейство было изображено не только молящимся коленопреклоненно, но и целующим землю перед Солнцем. После года, месяца и числа имя «царствующего» Солнца писалось раньше имени фараона. Солнечное имя все больше уподоблялось царскому, к нему присоединили слова «кому дано жить вечно, вековечно». И их добавили, несмотря на то, что, по представлениям Аменхотепа IV, Солнце само давало жизнь, а не получало ее от кого бы то ни было.
В год основания новой столицы фараон еще терпимо относился к старым богам. Тогда он считал нужным оговорить, что место, где был основан Ахетатон, «не принадлежало ни богу, ни богине, ни властителю, ни властительнице». На древнейших пограничных плитах Ахетатона не раз упоминались «боги (и) богини».
Но затем положение изменилось. Царь утверждал, что самая порочная сила, против которой ему удалось выстоять, – это речи жрецов. А жрецы служат богам. Эхнатон пытается уничтожить культы, приказав сбить имена других богов, и прежде всего Амона, что равнозначно их истреблению. Однако причины и практика такой религиозной политики остаются туманными. Она непоследовательна; более того, в самой Амарне население помимо Атона поклонялось и другим богам. Одно из серьезнейших деяний Эхнатона – уничтожение культа Осириса. Царь совершил чреватую тяжелыми последствиями ошибку, ибо народ был всей душой привержен этой религии, отражавшей надежды на загробную жизнь, на божественную справедливость, одинаковую для богатых и бедных. Но Осирис – антипод Атона. Он – воплощение мрака, тогда как Атон – воплощение света. Возможно, фараон занял в этом вопросе слишком решительную позицию. Слово «боги» во множественном числе упраздняется.
Любопытно, что Эхнатон поддерживал прекрасные отношения со своей матерью, царицей Тэйе, которая даже посетила его в городе Атона. Он приказал выстроить для нее культовое здание и торжественно принял ее, а ведь она олицетворяла старое фиванское общество. На сцене в одной из амарнских гробниц даже изображен Эхнатон, вводящий мать за руку в святилище. Над ними блистает Солнце, лучи которого заканчиваются кистями рук. За матерью и сыном следует процессия. Оказалась ли материнская любовь Тэйе сильнее ее политических пристрастий? А может быть, после смерти мужа, Аменхотепа III, она тоже склонилась к «атонизму»? Или попросту покорилась, как и все, приказам владыки Египта?
К девятому – десятому годам правления относится начало преследования бога отверженной столицы – Амона. Под запрет попало личное имя покойного Аменхотепа III: чтобы не упоминать об Амоне, в Фивах стали повторять тронное имя царя и вместо «Небмаатра» и «Аменхотеп, властитель Фив» писали два раза «Небмаатра». К тому же времени относится, видимо, сознательное опущение в письме знака бараньей головы, поскольку баран считался священным животным Амона (в старых надписях этот знак определенно истребляли). Известны также случаи уничтожения имени Амона на прежних памятниках. В новой столице надписи девятого – двенадцатого годов уже ни разу не называют по имени ни одного старого божества. Однако отдельные неопределенные намеки на существование прежних богов можно еще обнаружить на столичных памятниках, и даже близкие ко двору лица продолжали носить имена в честь старых божеств. Впрочем, к концу этого отрезка времени кое‑кто из таких особ уже переименовал себя в честь Солнца. Те из сановников, в именах которых упоминался Амон, сделали это, по‑видимому, еще раньше. Вполне возможно, например, что верховного сановника Нахтпаатон (Нахтпа‑Йати – «Крепко Солнце») и управляющего царским хозяйством Паитнемхеб («Солнце в празднестве») звали прежде Нахтамон и Аменемхеб.
Такова в общих чертах последовательность событий до двенадцатого года царствования, насколько она может быть восстановлена по имеющимся памятникам. Но уже из этого обзора видно, что за первые 12 лет правления Аменхотепа IV (Эхнатона) в Египте произошел настоящий переворот. Потрясены были древние устои. Вековое господство Фив было уничтожено. Столицей стал новый город, выросший со сказочной быстротой, всего за несколько лет, в безвестном, пустынном захолустье. Амон, еще недавно бог главного города, главное божество «мировой» державы, сделался предметом преследования. Других старых богов перестали чтить при дворе. Вместо сонма тысячелетних божеств Египта фараон и его двор почитали одно Солнце, да и то под неслыханным именем и в невиданном образе. Изобразительное искусство отошло от своих многовековых традиций. Строители храмов отказались от всех прежних образцов, за исключением разве что принятых в древнем городе Солнца Гелиополе. В литературный среднеегипетский язык влился разговорный новоегипетский.
Интересно, что Эхнатон занимал в государстве положение, необычное даже для египетского царя. Подавляющее большинство изображений в вельможеских гробницах в Ахетатоне посвящено фараону. Его изображали за самыми различными занятиями: то он служит Солнцу, то направляется в его храм, принимает дань, награждает вельможу, назначает на должность, обедает или ужинает во дворце, прохлаждается в садовой беседке и т. д. Большинство молитв, начертанных в домах и гробницах, было обращено одновременно к Солнцу и его «сыну». Храмы, дворцы, особняки и усыпальницы изобиловали именами Солнца, царя и царицы, выписанными вместе, одно подле другого. Изображения царского семейства под лучезарным Солнцем помещали в служебных помещениях и жилых домах для поклонения им. В самообожествлении фараон далеко превзошел своих предшественников. В Фивах и в Ахетатоне существовало особое жречество царствующего фараона. Верховным жрецом царя в новой столице был всесильный временщик Туту. Во время царских выходов и служения царя Солнцу присутствующие – от высших сановников до воинов и прислужников – стояли и передвигались в неудобных позах – согнув спины и задрав головы, устремив глаза на властелина. Даже главные жрецы прислуживали царю у солнечных жертвенников, согнувшись в три погибели. Сам верховный сановник бежал перед царской колесницей. Вельможи хором, как никогда прежде, воспевали царя как источник богатства, как свою благую судьбу, как «тысячи тысяч половодий», изливающихся на них постоянно. Себя некоторые вельможи именовали «сиротами» (вероятно, те из них, кто происходил из простолюдинов и своим возвышением был обязан только фараону, а не связям со старой знатью). Наряду с Солнцем молились царю и царице, прося о житейских и посмертных благах.
Огромным был дворец Эхнатона в новой столице, сооруженный в основной своей части из белого камня. Этот дворец считают самым большим из всех гражданских зданий древности. У входа в него высилось сооружение, называвшееся «Восходит Солнце для Эхнатона». За ним следовал обширный двор, окруженный высокими изваяниями фараона, с великолепным крыльцом в глубине – навесом на каменных колоннах, покрытых тонкой резьбой. По бокам двора и в глубине его за крыльцом тянулись крытые помещения, большие и малые, с потолками, иногда подпираемыми столбами, а иногда без столбов, перемежавшиеся с дворами и двориками с деревьями и с водоемом посередине или без них. Роскошна была и отделка дворца: покрытые росписями или выложенные изразцами стены, обшитые золотом и испещренные самоцветами. Через улицу, соединенные висячим переходом, были расположены личные покои семьи Эхнатона – обширное кирпичное здание со множеством помещений внутри и садом спереди. Кроме главного у царя было еще несколько дворцов в столице.
Конечно, совершая переворот, Аменхотеп IV опирался на какую‑то часть простых египтян. Ввести их в среду знати для царя означало пополнить свое окружение лицами, обязанными ему всем, и тем самым усилить свою власть.
В намерения Эхнатона не входило полное отстранение старой знати от управления, двора и источников обогащения и замена ее новой. В течение первых пяти лет царствования верховным сановником в Фивах был Рамос, занимавший ту же должность в последние годы правления Аменхотепа III и связанный родственными узами со многими другими знатными семьями. В родстве с ним состоял Ипи, унаследовавший от отца должность управляющего царским хозяйством в Мемфисе. Ипи был в чести у Эхнатона как до, так и после переселения двора в новую столицу. В ней Ипи имел и дом и гробницу. На местах вплоть до последних лет правления Эхнатона оставались наследственные градоправители. Да и желания «сирот» не шли дальше стремления попасть в среду знати. Став сановниками, они всеми силами старались уподобиться ей. Иной вельможа, считавший себя «созданием» фараона, с упоением описывал привалившее ему счастье: стоит ему позвать одного, как откликаются десять, а то и целая тысяча. С тех пор как он стал «владыкой селения», его люди «заботятся» о нем. Он разъезжает на судне, снабженном гребцами. Дома знати, откопанные в Ахетатоне, с расписными покоями, опочивальнями, умывальными помещениями возле них, службами и садами, являются вещественным доказательством комфортной и привольной жизни вельмож.
Не следует думать, что фараон распространял свои милости на широкие круги простолюдинов. Дошедшие до нас памятники ничего не говорят о подобных мероприятиях. При раскопках в Ахетатоне было обнаружено множество жилищ простых горожан. Эти жилища представляли собой маленькие постройки, совершенно терявшиеся среди пышных домов вельмож. На пустыре за городом, у подножия скал, в которых вырубались роскошные гробницы сановников, было откопано поселение работников, высекавших и отделывавших эти гробницы. В плане это поселение – большой прямоугольник, обнесенный стеной. По сторонам прямых улочек теснились, вплотную примкнув друг к другу, однообразные жилища, правда, состоявшие из нескольких помещений и даже с расписными столбами внутри для поддержки нехитрой кровли.
Исключительное почитание одного Солнца из всего множества египетских божеств, несомненно, было связано с повышенным осознанием Эхнатоном своей власти фараона. Со времени Старого царства Солнце было богом‑покровителем царской власти. Фараоны величались «сыновьями Солнца», сравнивались с ним и уподоблялись ему, и Солнцу египтяне присваивали царские черты. Царь‑солнцепоклонник Аменхотеп IV провозгласил Солнце царствующим фараоном. Его имя было заключено в царские кольца (карту‑ши), после имени Солнца в скорописи стали писать «жив, цел, здоров!», как после царских имен, к солнечному имени были добавлены эпитеты наподобие царских, после года царствования называлось сперва Солнце и затем только царь. Своего царствующего бога фараон противопоставил прочим богам Египта в их человеческих и животных обличьях как зримое Солнце, такое же единственное, как сам египетский царь. Отказ царя от почитания старых божеств при своем дворе и изменение изображений Солнца совпали по времени с «воцарением» Солнца. Старые боги были прежде всего богами знати. Местные властители, областные и городские правители были издавна «распорядителями» жречества местных божеств, а иногда и верховными жрецами. Считалось желательным, чтобы даже обыкновенные жрецы были знатного происхождения.
Бесчисленным местным божествам Эхнатон противопоставлял своего царствующего бога. Особенно ненавистным ему должен был стать местный бог господствующего города Фив – Амон, «царь богов», в глазах своего города и чужеземцев божество всей «мировой» державы фараонов. Высшее жречество Амона было неотделимо от местной столичной знати, самой могущественной в стране, ощутимо ограничивавшей царское самовластие. Свое Солнце фараон противопоставил в первую очередь Амону.
Уже к концу четвертого года своего правления Аменхотеп IV «отпускал» зерно Солнцу переполненными мерами, а прочим богам страны – обычными. Еще в третьем и четвертом годах храмы царского Солнца владели виноградниками. Храмам солнцепоклоннической столицы принадлежали огромные хозяйства. Особенно богатым был ее главный храм – «Дом Солнца». Он состоял из двух громадных каменных сооружений внутри прямоугольной ограды, вытянутой в длину на расстояние 800 метров. Один двор следовал за другим, отделяясь от него двойными башнями, иногда им предшествовали навесы на каменных столбах. Дворы окружали бесчисленные мелкие помещения. Самой священной частью считался задний храм, названный по древнему каменному столбу Солнца «Двором солнечного камня». Оба храма и окружавшее их пространство были полны тысяч жертвенников, на которых приносили в жертву Солнцу говядину, птицу, хлеб, овощи, напитки, цветы и курения. К храмовой ограде примыкали обширнейшие склады. Помещения складов даже второго – придворного – храма столицы могли соперничать с дворцовыми. Солнцу была посвящена вся местность вокруг столицы с населением, стадами, растительностью. У Солнца были своя житница, отличная от государственной, и свое казнохранилище, свои суда и мастерские, стада, пашни, виноградники. Последние были разбросаны по разным местностям страны, особенно в Низовье, под контролем многочисленных управителей. Об этих виноградниках мы хорошо осведомлены по множеству скорописных чернильных пометок на винных сосудах. Их нашли в разных местах Ахетатона, словно главный храм Солнца снабжал вином не только дворец (у царя, царицы, вдовствующей царицы и старших царевен были и свои виноградники), но и более или менее широкие круги горожан. Вина у храма должно было быть действительно очень много, потому что даже хозяйство царицы платило Солнцу десятину с вина. Как для праздничной, так и для повседневной службы «Дому Солнца» поставляли мясо, притом в больших количествах, мясо‑заготовочные заведения, находившиеся в ведении высоких сановников.
При раскопках в храме были обнаружены тысячи жертвенников. По подробным изображениям храма в вельможеских гробницах эти жертвенники были заполнены всяческими приношениями. Но поскольку никакое жречество не могло поглотить такого количества еды и напитков, храм, очевидно, щедро кормил и поил столичное население. Это, конечно, не могло не сказаться на отношении горожан к царствующему Солнцу, его «сыну‑фараону» и его окружению.
Когда царь и его окружение говорили о Солнце как о единственном в своем роде боге, создавшем себя самого и мир, заботящемся о нем, сообщающем при восходе жизнь и радость своим созданиям, которые после его захода обречены на подобный смерти сон, то в этом не было ничего нового. То же говорилось об Амоне‑Ра, иногда даже в тех же самых выражениях. Случалось, его называли и «(зримым) Солнцем» (Атоном), как называл своего бога и Аменхотеп IV. Под таким наименованием Амона выставляли создателем всех, пекущимся об их нуждах. Своеобразие нового солнцепоклонничества в том виде, который оно приобрело в середине царствования Эхнатона, заключалось преимущественно в провозглашении Солнца царствующим фараоном, в признании видимого Солнца единственным образом нового божества.
Новое божество унаследовало от Амона положение верховного покровителя «мировой» египетской державы. Солнце, объемлющее лучами все страны, покорило для своего любимого сына, дало ему силу подчинить чужеземные области, которые оно освещает, передало ему в наследство всю вселенную. О самом фараоне говорили в духе его предков, царей‑завоевателей: властители всех народов попраны его подошвами, слабеют перед его силой, его боевой рык губит врагов, как огонь пожирает дерево.
На деле, однако, международное положение Египта при Аменхотепе IV имело мало общего с подобными притязаниями. Отношения с крупными государствами Ближнего Востока расстроились. Аменхотеп IV не хотел посылать туда золото с отцовской щедростью. Оно было нужно ему самому как для отделки новых зданий, так и для раздачи послушным сановникам. Он награждал вельмож золотом, преимущественно золотыми ожерельями, и перед служебными зданиями, и с помоста на площади, где принимал иноземную дань, и в своем дворце, и – особенно часто – из дворцового окна. Награждение золотом стало излюбленным сюжетом для изображений в гробницах вельмож. Вавилонский царь Бурна‑Буриаш жаловался на то, что его египетский «брат» неоднократно отпускал вавилонских послов без ответных подарков, а когда прислал золото, то оно оказалось неполновесным. Бурна‑Буриаш просил фараона, если тот не может быть столь же щедрым, как его отец, прислать хотя бы половину. Вместо золотых изображений, обещанных Аменхотепом III царю Митанни и даже показанных его послам, Аменхотеп IV отправил позолоченные деревянные.
Представители египетской власти в Сирии‑Палестине и тамошние властители нападали на вавилонских купцов. Дочь вавилонского царя, отданную в жены фараону, последний оскорбительным образом послал сопровождать всего‑навсего пять колесниц, тогда как при Аменхотепе III вавилонскую царевну, его будущую жену, сопровождали три тысячи колесниц. Впрочем, неудивительно, что Аменхотеп IV мало заботился о поддержании добрососедских отношений с большими царствами Ближнего Востока, если его не слишком волновала даже опасность потери значительной части своих сирийских владений. При содействии кое‑кого из местных властителей царство Хатти распространяло свою власть на Сирию. Не получая действенной поддержки со стороны Египта, верные ему сиро‑палестинские царьки гибли в борьбе с враждебными властителями и отчасти с собственными подданными. Палестину, тоже охваченную междоусобной борьбой, все более прибирали к рукам бродячие воинственные хабиру. Рибадди, правитель Библа, жизнью заплатил за свою преданность фараону. Фараон бездействовал, а возмущение его правлением росло. Отпали от Египта финикийские порты. И снова Эхнатон не предпринял никаких военных действий. С карты исчезла Митанни, союзница Египта, разгромленная ассирийцами и хеттами. Бедуины наводнили Палестину, овладели Мегиддо и Иерусалимом. Повсюду утвердились хетты и их союзники. Азиатская империя, созданная предшественниками Эхнатона, прекратила свое существование.
А что же происходило при дворе? Почему бездействовал Эхнатон? Считается, что те сообщения, которые он получал, были неполны, искажены, иногда лживы. Но даже если принять такую гипотезу, следует сожалеть о поведении Эхнатона. Оно было чревато для него самыми бедственными последствиями. Атон, который был призван заменить могущественного Амона‑Ра, стал для египтян символом ослабления их государства. Нет сомнения, что после признания такого горестного факта, сопровождавшегося, вероятно, экономическими неурядицами, Эхнатона начали считать «еретиком». Бог, которого он предпочел, отнял у народа мужество и предал военное призвание великих фараонов XVIII династии. При крайне напряженном положении внутри Египта фараон, очевидно, не мог отправлять помногу и часто своих воинов в Сирию и Палестину. Он ограничивался угрозами и полумерами, а то и вовсе оставался глух к мольбам своих сиро‑палестинских верноподданных даже о посылке хотя бы небольшого числа воинов из Египта.
Много прочнее было египетское владычество в Эфиопии. Но и здесь под конец царствования Эхнатона наместнику пришлось предпринять поход на непокорных эфиопов, принесший египтянам значительное количество пленных и сотни голов скота.
Едва ли не последней вспышкой призрачного «мирового» владычества Египта явился прием дани в солнцепоклоннической столице зимой двенадцатого года правления Эхнатона. Царь с царицей отбыли из дворца в золотых носилках, которые несли полтора десятка воинов, и в клубах фимиама, осененные десятком опахал, прибыли на площадь. Усевшись в изящной беседке на возвышении и нежно обнявшись, царская чета, окруженная царевнами, обозрела вереницу скованных ханаанеян и эфиопов, которых влекли связанными царские воины, иноземных женщин с детьми, следовавших за мужчинами, толпы коленопреклоненных данников – эфиопов, ханаанеян, ливийцев, островитян, а также крупный рогатый скот, лошадей, диких зверей, колесницы, сосуды, оружие, золото – одним словом, все, что вели и несли пред царские очи. Было совершено большое жертвоприношение Солнцу. Двор, приветствуя фараона, поднялся по ступеням, ведшим к царскому месту. Воины исполнили свои игры. Это событие было изображено в двух столичных гробницах, построенных почти одновременно. Очевидно, оно произвело большое впечатление на современников.
Это ли пышное и жестокое зрелище мнимого всемогущества вселило в царя уверенность в свои силы, или тому были иные причины, но Эхнатон решил окончательно порвать с прошлым. Теперь фараон объявил войну уже не одному Амону, но и всем старым богам. Мероприятия следовали одно за другим. Сначала было переделано пространное имя Солнца, из него были удалены слова «Хор» и «Шу», напоминавшие о прежних богах. Солнечное имя после переделки получило такой вид: «Ра, властитель небосклонный, ликующий на небосклоне под именем своим как Pa‑отец, пришедший как Атон». По неизвестным причинам было изменено и одно из сопроводительных наименований Солнца. Из титулатуры самого царя были выброшены обозначения тысячелетней давности, отождествлявшие его со старыми государственными божествами. Слово «мать» стали писать буквами, а не знаком коршуна, так как коршун считался священной птицей жены Амона – богини Мут. Было запрещено писать слово «правда» знаком, изображавшим египетскую богиню правды Маат. Со временем из письма изгнали даже знак игральной доски, потому что им обязательно пользовались при написании имени Амона (этот знак обозначал сочетание согласных ля). Имя отверженного Амона было уничтожено везде, где только его нашли: на стенах храмов, на вершинах колонн, в гробницах, на изваяниях, на погребальных плитах, на предметах дворцового обихода, даже в клинописных посланиях иноземных властителей.
Не пощадил Эхнатон и имен отца и прадеда – Аменхотепов III и II. В одном только случае имя отверженного бога избежало преследования – в первоначальном имени самого царствующего фараона «Аменхотеп, бог, властитель Фив», да и то лишь тогда, когда его почему‑то не исправили на «Эхнатон». Если в новой столице знаки коршуна и игральной доски только вышли из употребления, а в надписях предыдущих лет их не уничтожали, то в опальных Фивах известно много случаев истребления обоих знаков на старых памятниках в словах, не имевших ничего общего ни с Амоном, ни с его женой – богиней Мут. Дело доходило до того, что уничтожали изображение охотничьего гуся‑приманки на гробничных стенах на том основании, что гусь считался священной птицей Амона. Уничтожали даже знак бараньей головы в прежних надписях, поскольку баран тоже почитался за животное Амона. Нечего и говорить о том, что изображения недавнего «царя богов» подверглись повсеместному уничтожению. Кое‑где в Фивах, а также вне их были уничтожены имена и изображения других старых божеств. Известны случаи истребления в прежней столице множественного числа слова «бог» – «боги». По египетским представлениям, уничтожение изображения и имени поражало самого изображенного и поименованного.
Вскоре после переделки солнечного имени Эхнатон отверг само слово «бог» даже в единственном числе. До этого Солнце Эхнатона называли «богом», равно как и самого царя. Теперь слово «бог» было устранено из речи не только в его самостоятельном употреблении, но и в составных словах («двор бога», «слуга бога», «то, что под богом» – соответственно «храм», «жрец», «кладбище»). В солнцепоклонническом славословии вместо слова «бог» стали употреблять слово «властитель». Из письма был удален знак, изображавший египетского бога и служивший определителем после имен египетских богов. Теперь вместо этого знака стали использовать знак, характерный для титулатуры фараона. Как царь, так и само Солнце перестали считаться богами. Отныне оба они строго последовательно назывались только царями. Себя и свое Солнце Эхнатон противопоставил старым «богам» как царей.
Солнцепоклонничество Аменхотепа IV (Эхнатона) никогда не было единобожием. В своей новой столице из всех сил природы он чтил одно Солнце, но это вовсе не означало, что он считал «богов» несуществующими. Напротив, они представлялись ему действенными силами, и в первую очередь «царь богов» Амон. Иначе откуда взялась бы вся эта мнительная, все возрастающая мелочность в преследовании их имен и знаков?
Вполне возможно, что объявление войны старым богам сопровождалось обострением отношений при дворе. Во всяком случае около двенадцатого года правления или в последующее время царский гнев обрушился на двух видных сановников – стольника Пареннефера и царского писца, военачальника Май. Пареннефер служил фараону с самых первых лет его царствования и руководил строительством «Дома Солнца» в старой столице. Теперь в обеих его гробницах, и в Фивах, и в Ахетатоне, его имя было стерто. В гробнице Май в Ахетатоне было уничтожено не только имя, но и изображения владельца. Даже жизнеописание, в котором он рассказывал о своем возвышении царем из нищеты и ничтожества, было замазано. Что привело к падению двух царских приближенных, доподлинно неизвестно, но, может быть, причиной была их близость к старому жречеству. Пареннефер еще в середине четвертого года царствования состоял «распорядителем слуг бога (жрецов) всех богов». Май в последние годы перед объявлением войны «богам» был не только домоправителем «Единственного для Ра», то есть фараона, в Гелиополе, но также «распорядителем быков (стад крупного рогатого скота) Дома Ра» в том же городе. В длинной, но очень поврежденной надписи, начертанной в гробнице Туту в Ахетатоне вскоре по объявлении войны «богам», этот могущественный временщик и верховный жрец царской особы говорил о гибели ослушников фараона на плахе и сожжении их тел (страшной вещи для египтян, пекшихся о сохранении трупа).
Бесспорно, Эхнатон добился многого. Решительное наступление на старых богов получило отклик по всей стране. Люди разного общественного положения, названные при рождении в честь старых божеств, выбрасывали их имена из состава своих, взамен вставляя имя Солнца.
Что же случилось с Нефертити после пятнадцатого года правления Эхнатона? Некоторые думают, что царица попала в опалу, а ее место, возможно, заняла второстепенная супруга Кэйе. А быть может, она осознала, что империя рушится, и воспротивилась политике мужа? Предполагают, что по приказу царя ей пришлось удалиться в загородный дворец в обществе будущего Тутанхамона, которого она готовила к правлению. В ее предательство трудно поверить. Другие ученые, наоборот, считают Нефертити непреклонной последовательницей «атонизма», который она защищала до последнего вздоха.
Все эти теории абсолютно ничем не подтверждаются. Вероятно, Нефертити скончалась между тринадцатым и четырнадцатым годами правления Эхнатона. Несколько изображений Нефертити скульпторы переделали в портреты ее дочери Меритатон, ставшей первой дамой царства.
Эхнатон остался один, лишился возлюбленной супруги, своей «несравненной». Потеря женщины, вместе с которой он проводил свои реформы, разделявшей все его надежды, без всякого сомнения, стала несчастьем для этого сверхчувствительного человека. Центр религиозной реформы, царственная чета была для него залогом успеха проводимой политики. Когда Нефертити умерла, Эхнатон был сломлен.
В городе Солнца некоторые признаки говорили царю, что не все прониклись культом Атона. В бедных кварталах еще почитали веселого карлика Беса и богиню Тауерт, покровительницу родов. Наводит на эту мысль и такая находка, как маленькая колесница, запряженная обезьянами с обезьяной же колесничим, рядом с которым стоит мартышка. Некоторые видят в ней карикатуру на Эхнатона и Нефертити. А кто же из тех новых людей, кого Эхнатон возвысил и наградил титулами, был искренне ему предан? Многие ли готовы были хранить ему верность в трудные дни?
Такие печальные мысли омрачали все его существование. Помнил ли царь, все более и более замыкавшийся в печали, все более одинокий в своем дворце, о великом гимне, созданном им в честь Атона? В этом гимне он описывал появление на горизонте животворящего солнечного диска, источника жизни. С исчезновением солнца мир погружается во тьму, подобную смерти. Утром все вновь оживает. Вся вселенная воспевает возвращение света. Солнце дает жизнь зародышу во чреве женщины, принявшем семя мужчины. Солнце дарует дыхание жизни, оно определяет место каждому человеку, делает людей отличными друг от друга, изливает милость на всю землю. Это оно, единственное, создает тысячи разных творений.