Только царь мог заниматься гаданием. В своих посланиях он спрашивал о вероятности исполнения его желания, о болезнях, предстоящем рождении наследника и даже о зубной боли. Но чаще гадания посвящались жертвоприношениям, войнам, путешествиям, охоте, погоде и урожаю – делам, имеющим общественное значение, а не личным проблемам правителя. Практика использования гадальных костей, вероятно, берет свое начало в желании получить покровительство предков царя. Хотя, по‑видимому, смысл формы излома часто приходилось толковать придворному предсказателю, иногда прорицал и сам царь. Анализ имен прорицателей показывает, что за время правления царей династии Шан у них на службе побывало не менее ста двадцати оракулов.
Благодаря находкам гадальных костей царя У Дина стало возможным определить масштабы деятельности Фу Хао, в том числе ее участие в войнах. Надпись на одной кости гласит: «Царь собрал свои войска и будет вести войну в этом году против Ту Фана вместе с Фу Хао, которой он поручил командование. Может ли он надеяться на покровительство?»
Торговцы антиквариатом упорно хранили в секрете информацию об источниках получения гадальных костей. Но Л о Чжэньюй продолжал их поиски. Сопоставляя факты и ведя тщательные поиски, Ло смог указать точное место, откуда выкапывали кости: деревню Сяотунь вблизи Аньяна, район, который уже давно называли Руины Иня.
Талантливый молодой помощник Ло, Ван Говэй, смог реконструировать генеалогию царей Шан, используя надписи на гадальных костях. В своей научной статье он дал список царей, почти идентичный списку, составленному двумя тысячами лет ранее Сымом Цянем, что можно считать убедительным доказательством того, что этот признанный историк дал действительно точное описание особенностей китайской культуры той эпохи, которая предшествовала династии Чжоу.
Первое научное учреждение Китая – Китайская академия (Академия Синика) была основана двумя годами позже и в качестве одной из приоритетных задач выдвинула тщательное исследование гадальных костей. В Аньян академией был направлен исследователь Дун Цзобинь, который получил инструкции определить точное место, являющееся источником костей. По его сообщениям, на землях всех крестьянских хозяйств вдоль берегов реки Хуанхэ встречаются гадальные кости и каждая деревенская семья имеет у себя некоторое их количество.
В своих заметках Дун писал, что через два дня после приезда в Аньян он нанял «маленького мальчика», чтобы тот показал ему то, что не хотели показывать взрослые, и «малыш указал на песчаный холм и заявил, что гадальные кости выкапывают из него». Восточный склон этого широкого холма, расположенного к северу от деревни Сяотунь, берет свое начало у речного берега; вершина его покрыта желтой травой. Когда Дун исследовал местность, то слова мальчика нашли подтверждение. Дун писал: «После тщательного обследования западной стороны песчаного холма вблизи хлопкового поля я обнаружил десять недавно вырытых и снова засыпанных ям».
Дун, которому помогали работники с местных ферм и шесть его коллег, раскапывал холм всю осень. Когда Дун и его команда закончили сезон раскопок, они вернулись, привезя с собой 784 кости с надписями и возросшую уверенность в том, что там можно найти что‑то еще более важное. И в «Бамбуковых анналах», и в «Исторических записках» Сыма Цяня были предположения, что в этом районе находилась столица Шан. Даже отсутствие доказательств в древних манускриптах не могло заставить Дуна отказаться от предположения, что такая масса гадальных костей находится не у престола властителей династии Шан. Свой доклад он закончил словами: «Раскопки со стороны специалистов национальных научных учреждений должны быть предприняты безотлагательно», чем ускорил следующие шаги археологов.
Вскоре после раскопок Дун Цзобиня, в декабре 1928 года, Институт истории и филологии Китайской академии организовал отдел археологии под руководством Ли Цзи, тридцатитрехлетнего антрополога, обучавшегося в Гарвардском университете, который взял в свои руки руководство раскопками в Аньяне. В весенний и осенний сезоны 1929 года Ли снарядил в Аньян две экспедиции, которые финансировались из фондов Художественной галереи Фрир Смитсоновского института города Вашингтона и использовали в своей работе археологические методы, которые в настоящее время широко применяются во всем мире. Перед началом своих первых главных раскопок Ли провел топографическую разведку местности совместно с членами своей команды, состоявшей из шестнадцати человек и включавшей в свой состав некоторых будущих ведущих археологов Китая.
С весны 1929 года раскопки в Аньяне шли полным ходом, хоть и в очень тяжелых условиях. Зимы бывали настолько холодными, а летом стояла такая жара, что раскопки можно было вести только весной и осенью, в сезоны ветров. Об этих ветрах писал американец X. Крил, посетивший раскопки в Аньяне: «Слой летящей желтой пыли настолько густой, что едва можно разглядеть что‑либо на расстоянии в 10 футов.
Без защитных очков не обойтись. В защитных очках, под порывами ветра, способными сбросить любого на дно тридцатифутовой ямы, наблюдать за работой многих людей и в то же время делать короткие записи научного характера – занятие для археолога не из легких».
Бандиты, которыми становились обедневшие крестьяне из окрестных районов, были еще одной опасной проблемой. Некоторые из них наживались не столько на гадальных костях, добытых из‑под земли, сколько благодаря продаже прекрасных бронзовых сосудов династии Шан, похищенных из гробниц. Один из таких бронзовых сосудов продавался в Пекине торговцем антиквариата, по словам Крила, за 50 тысяч долларов, сумму, по меркам 1935 года, большую. Крил обратил внимание на то, что для крестьянина «богатство приносит опасность, а не счастье». Быстро ставшие зажиточными крестьяне, разбогатевшие на сбыте антиквариата, как он пишет, «не смеют выходить за порог своего дома в дневное время, боясь, что их похитят и будут требовать огромный выкуп».
Полиция и солдаты, охранявшие места раскопок, только увеличивали возмущение местных жителей, видевших себя лишенными археологами того, что принадлежит им по праву. Крила предупреждали о существовании некоего тайного общества, которое, по слухам, было создано для осуществления убийства руководителя раскопок. Помимо этого, археологи столкнулись с яростной оппозицией, состоявшей из уважаемых китайцев, противников любых раскопок, которые могут потревожить прах мертвых независимо от того, насколько древним является захоронение.
Несмотря на трудности, археологи продолжали упорно работать, и в сезон раскопок 1931 года, когда начали вскрывать фундамент трех главных комплексов построек, их ждала удача. Самый северный из них впоследствии назвали комплексом строений царского рода. Он располагался на берегу протекавшей здесь реки и состоял из пятнадцати крупных построек прямоугольной и квадратной формы. Их основаниями были участки утрамбованной земли толщиной до десяти футов. Ряды валунов, воздвигнутые на утрамбованной почве, наводили на мысль, что здесь были установлены деревянные столбы, поддерживавшие потолочные балки. Поражал размер некоторых сооружений. Одно строение имело в длину 280 футов, а в ширину – почти 50 и должно было, возвышаясь на равнинном ландшафте Аньяна, внушать ощущение могущества. Рядом с остатками фундамента этих сооружений были разбросаны остатки более скромных строений – маленьких круглых или квадратных ям в земле, в которых, вероятно, жили рабочие и слуги.
После нескольких сезонов раскопок археологи столкнулись с тем, что заставило их испытать страх: в земле лежало множество скелетов – свидетельство человеческих жертвоприношений. Согласно записям Ли Цзи, тогда ученые впервые обнаружили «неоспоримые подтверждения этого варварского обычая».
Самые важные раскопки начались осенью 1934 года на другом берегу реки к северо‑западу от главного места раскопок в Аньяне. Раскопками в это время руководил Лян Сыюн, один из членов полевой команды Ли Цзи. Зная, что за последнее время там крупно поживились грабители могил, Лян решает перенести основную работу в это место – «важное решение», напишет Ли Цзи по поводу этой перемены. Четыре огромные гробницы были раскопаны за сезон 1934 года. За следующие 3 года были обнаружены еще шесть, не считая более тысячи мелких захоронений. Все 10 крупных гробниц оказались царскими.
Гробницы различались размерами, но все были глубокие и прямоугольной формы с входами через наклонные плоскости с северных и южных сторон. У некоторых имелось четыре входа через крестообразно расположенные пандусы со ступеньками. Хотя самое ценное из гробниц было уже похищено, сами гробницы оставались нетронутыми и предоставили археологам возможность детально изучить захоронения.
Когда умирал каждый из великих царей, похороненных в этих гробницах, вырывали огромную яму: самая крупная была почти 58 футов в длину, 52 фута в ширину в устье и 39 футов в глубину. Земля из таких ям выносилась по ступеням пандусов, вырезанным по бокам ямы. На дне выкапывали яму меньшего размера. По краям ее делали борта из утрамбованной земли и встраивали внутри деревянную камеру примерно в восемь футов высотой. Гроб с телом царя устанавливали внутри и окружали его атрибутами царского погребения. Затем камеру покрывали крышей из досок с искусной резьбой и росписью и засыпали землей. Сооружение таких массивных гробниц было бы невозможно без привлечения многочисленной, вероятно мобилизованной, рабочей силы.
По мере расчистки царских погребений археологи находили останки принесенных в жертву людей и животных. Благодаря этому они могли представить, что происходило после того, как царя проводили в мир иной. К примеру, в 11‑й и последней царской гробнице, раскопанной недалеко от деревни Угуань в 1950 году, в гробах, зарытых на пандусах, ведущих к царской могиле, была обнаружена сорок одна жертва: 24 женских скелета на западной стороне и 17 мужских на восточной. Затем были принесены в жертву 8 собак – по четыре для охраны нижних концов каждого пандуса. В трех ямах, расположенных выше каждого пандуса, было погребено
16 лошадей, парами запряженных в колеснице, между каждой парой лежали по два вооруженных возницы. После того как на гробнице уплотнили землю, принесли в жертву еще животных – в основном обезьян и оленей – и несколько человек. Было найдено 34 черепа, принадлежавших мужчинам, положенных лицами к центру гробницы. На южной стороне места царского захоронения было найдено 17 общих могил, содержащих 160 обезглавленных скелетов, чьи черепа не были обнаружены. Среди них могли быть те, чьи черепа лежали внутри царской гробницы. Захоронение такого рода было не единственным, в других могилах, по мере расширения масштаба раскопок, были обнаружены группы черепов и обезглавленных скелетов.
В течение десятилетий ученые считали основной причиной принесения в жертву такого огромного числа людей – намного превышающего число слуг и спутников жизни – желание обеспечить царя достаточно большой компанией в загробной жизни. Надписи на гадальных костях рассказали, что принесение в жертву людей и животных происходило не только по случаю погребения царя. Многие из аньянских надписей указывают, что в жертву приносились захваченные на войне враги. Люди и различные животные, даже слоны и носороги, приносились в жертву духам предков, а также горным и речным духам. Однажды в ходе подобного ритуала в жертву было принесено более тысячи человек.
Чтобы понять значение жертвоприношений в Китае, необходимо понять и ту роль, которую древние китайцы отводили царю и духам его предков. Современные ученые убеждают, что древние верили в то, что духи царя выступают посредниками между обществом Шан и верховным божеством, называвшимся Ди, или Шанди. Сила этих духов предков, а значит и их способность действовать от имени царства, особенно для гарантии военной победы, зависела от жертвоприношений, которые часто бывали бескровными, такими как вино, о чем можно судить по множеству ритуальных сосудов, обнаруженных в захоронениях. Но духов питали также плотью и кровью жертв. Таким образом, в интересах сообщества умерший царь, перешедший в связи со смертью в разряд духов предков, должен был взять с собой принесенных в жертву людей.
Работавших в Аньяне ждала награда, равная той, которую мечтает получить каждый археолог. Судьбе было угодно, чтобы награда оказалась в руках заслужившего ее в последний день сезона раскопок 1936 года. В шурфе у деревни Сяотунь, имевшем регистрационный номер Н127, в 4 часа дня 12 июня, согласно вахтенному журналу команды археологов, внезапно появились многочисленные черепаховые панцири. «Когда в 5 часов 30 минут мы закончили рабочий день, за полтора часа было раскопано и очищено только половину квадратного метра поверхности, покрывавшей плотно уложенные черепаховые панцири». На следующий день фронт работ был несколько расширен в надежде, что будет достаточно времени, чтобы раскопать и очистить содержимое «удивительного архива», как эту находку назвали в вахтенном журнале.
Вскоре, однако, стало ясно, что извлечь панцири по одному будет делом долгим, так как, сложенные штабелем, они за три тысячи лет нахождения в земле спрессовались в твердую массу. И ее следует раскопать целиком. Не прекращая работы в течение четырех суток, полевая команда наконец отделила более чем трехтонный блок панцирей от почвы.
Ушло несколько месяцев кропотливой работы на разделение и осмотр панцирей. В итоге количество письменных памятников, хранившихся в яме Н127, составило 17 096 единиц, из которых все, кроме восьми, были черепашьими панцирями. Предположили, что большая часть архива была захоронена во времена правления У Дина, и все находки настолько хорошо сохранились, что на ряде панцирей еще оставалась ярко‑красная краска, которой первоначально наносилась надпись на панцире, а затем по ней производилась гравировка. Кроме огромного объема информации, содержащейся на панцирях, для Ли Цзи находка архива была «одним из тех кульминационных моментов, которые дает нам духовное удовлетворение, превосходящее все остальное».
Радость открытия вскоре была омрачена: в 1937 году в Северный Китай вторглись японцы, и работы в Аньяне были остановлены. Окончание же войны не принесло долгожданной стабильности. Когда коммунисты зажали в тиски послевоенный Китай, некоторые из ветеранов довоенных раскопок в Аньяне вынуждены были искать убежище. Дун Цзобинь и Ли Цзи перебрались на Тайвань, где Ли Цзи основал в Тайванском университете археологический факультет и продолжил изучение аньянских находок, публикуя получаемые результаты. В континентальном Китае страсть к раскопкам перешла, таким образом, к новому поколению китайских археологов, которые, несмотря на смену идеологии и руководства, остались верными наследниками научных традиций, заложенных Ли Цзи и его коллегами более двадцати лет назад.
С образованием Китайской Народной Республики в 1949 году археология совершила грандиозный скачок в эру успехов. 24 мая 1950 года новое законодательство взяло под охрану предметы древней культуры и памятники старины, был запрещен экспорт предметов искусства, представляющих историческую ценность, и упорядочена археологическая деятельность по всей стране. При коммунистах археологию стали считать делом государственным, а ее изучение, до того почти не практиковавшееся в Китае, стало учебным курсом в некоторых китайских университетах. Теперь археология Китая обратила свой взор к тому, что оставили после себя бедные и незнатные слои населения Древнего мира, не ограничиваясь изучением только наследия богатых. За массовым подъемом крупномасштабного строительства объектов сельского хозяйства и промышленности, развернувшегося по всей стране и приведшего к обнаружению множества новых захоронений, последовал небывалый рост числа находок.
Раскопки в Аньяне были возобновлены в 1950 году и продолжаются до настоящего времени. Одновременно с изучением важных и впечатляющих находок, таких как гробница Фу Хао, которая была обнаружена в 1976 году, новое поколение археологов ведет тщательную работу, просеивая каждую порцию грунта в поисках мельчайших частиц, свидетелей прошлого, на площади более девяти квадратных миль в районе Аньяна. Масса археологического материала, обнаруженного в этом месте раскопок, формирует основную базу современных знаний об эпохе Шан.
В Шан было развито сельское хозяйство, в качестве основной зерновой культуры выращивали просо, обрабатывая землю орудиями, изготовленными из дерева и кости. Развитыми были ремесла и искусство. В Шан была создана техника обработки металла, которая нашла широкое применение в будущем. Изготовление изделий из бронзы – используя древесный уголь в качестве топлива и разливая расплавленную бронзу в глиняные формы для получения ритуальных предметов и оружия – стало основой промышленной деятельности. В Шан обрабатывали нефрит, создавая из этого твердого материала прекрасные изделия, и, как свидетельствуют остатки отпечатков шелковых тканей на бронзовых сосудах Шан, в царстве, по‑видимому, научились выращивать шелкопряда и прясть из него волокно. Во времена правления династии ученые наблюдали за небом и вели календарь, месяцы которого соответствовали фазам Луны, а годы – положению Солнца. Но еще важнее было изобретенное в Шан письмо, сохранившееся на гадальных костях и бронзовых изделиях. Оно представляло из себя логограммы, символы, обозначавшие целые слова и послужившие основой для создания современной китайской письменности. Цари Шан часто считали необходимым для себя отправляться на войну для покорения государств, угрожавших их границам. В гадальных костях имеются ключевые сведения о военной стратегии и вооружении. В них говорится о том, что пехота и лучники вместе составляли соединения, включавшие подразделения левого фланга, правого фланга и центра, каждое из которых состояло из ста воинов. Жертвенные захоронения колесниц с возницами указывают на то, что использовались соединения, состоящие из пяти подразделений, каждое из которых состояло из пяти колесниц. Комплекты вооружения были найдены вместе с колесницами. Каждый комплект обязательно включал лук, изготовленный из воловьих рогов и сухожилий, высотой в рост человека, из которого, по‑видимому, стреляли оперенными деревянными в полдлины лука стрелами с наконечниками из заостренного камня, кости, рога, куска черепашьего панциря или бронзы. В дополнение к этому воины имели небольшой бронзовый нож, точильный камень, бронзовую алебарду с деревянной рукояткой длиной около метра и деревянный щит, обтянутый кожей и украшенный изображением тигра.
У археологов возник вопрос: как в XIII веке до н. э. эта культура бронзового века могла так стремительно развиться? Частичный ответ на него был получен, когда в 50‑х годах были обнаружены два главных места, представляющих интерес для археологов, культурный слой которых был старше аньянского и указывал на то, что корни цивилизации Шан лежат очень глубоко. Одним из археологических объектов стал город, имевший стену, вблизи Чжэнчжоу в провинции Хэнань. В ходе широкомасштабных раскопок некоторые ученые пришли к выводу, что это была Ао, ранняя столица государства Шан. Можно было предположить, что отсюда цари перебрались в Аньян. В семидесяти милях к западу, возле современного Яныии, в некоторых местах была обнаружена еще более древняя культура, известная как Эрлитоу. Находка в 1976 году того, что могло быть дворцом, относящимся к культуре Эрлитоу, привела некоторых ученых к заключению, что это бывший город Бо, первая из пяти столиц Шан, известных из древних надписей. Так как многие элементы культуры, обнаруженные в Эрлитоу и Чжэнчжоу, были схожи с найденными в Аньяне, ученые сделали заключение, что Эрлитоу, Чжэнчжоу и Аньян представляют соответственно раннюю, среднюю и позднюю стадии цивилизации Шан.
Используя радиоуглеродный анализ, определили, что самый ранний слой культуры Эрлитоу относится к концу III и началу II тысячелетия до н. э., к тому времени, которое, согласно традиционной хронологии, соотносится с династией Ся. Начало династии Шан обычно относили на несколько веков позже, примерно к XVII в. до н. э. Начались дебаты – не относится ли ранний период Эрлитоу к династии Ся, самой древней из трех династий бронзового века, описанных древними китайскими авторами. Эпоха династии Ся, которая, согласно древним авторам, охватывает период с XXII по XVIII век до н. э., остается настолько же загадочной для современных историков, как и эпоха династии Шан для ученых конца прошлого века. Разговоры о том, существовала ли на самом деле династия Ся или нет, могут продолжаться до тех пор, пока письменные свидетельства той эпохи – если в эпоху Ся существовала письменность – не наберутся в достаточном количестве.
Если династия Ся действительно существовала, то ее эпоха частично совпадала с эпохой Шан, как это было с Чжоу – могущественным соседом династии Шан на западе, который в культуре во многом соответствовал Шан и, несомненно, сосуществовал с ней по крайней мере в поздний период этой эпохи. В середине XI века до н. э. Чжоу стала достаточно сильной, чтобы захватить территории Шан, разграбить столицу в Аньяне и основать новую династию. Затем победители заложили для себя новую столицу вблизи Сианя в провинции Шэньси. Так как она была расположена на западе, то ранний этап правления Чжоу принято называть эпохой Западной Чжоу, в отличие от позднего этапа, Восточной Чжоу, когда столица Чжоу была перенесена на восток, в Лo‑ян. Цари династии Западная Чжоу стали хозяевами обширной территории Китая: от Внутренней Монголии на севере до реки Янцзы на юге, от Ганьсу на западе до берега моря на востоке.
Искусства и ремесла, созданные во времена династии Шан, получили дальнейшее развитие во времена Западной Чжоу. В земледелии появилась новая культура – соевые бобы, урожаи были повышены благодаря введению севооборота, когда некоторые поля остаются под паром и восстанавливают свое плодородие. Относясь к ритуальным церемониям с тем же почтением, что и их предшественники, правители Чжоу продолжали развивать литейное дело, изготавливая церемониальные сосуды. От эпохи Западная Чжоу до нашего времени дошло много бронзовых изделий и гадальных костей с письменами. Надписи на бронзе отличаются объемом информации, богатством исторического содержания; причиной тому привычка царей отмечать на бронзовых сосудах приказы, отдаваемые чиновникам, и свои военные предприятия. Умение выплавлять бронзу, по‑видимому, подсказало способ плавления железной руды и изготовления изделий из железа, образцы которого были недавно найдены у Сань‑мэнься в провинции Хэнань.
Самым главным достижением правителей Западной Чжоу было укрепление и усовершенствование сложной административной системы, которая регулировала сбор и расходы военных и экономических ресурсов, системы, благодаря которой все последующие режимы находятся перед Западной Чжоу в долгу. Цари этой династии, оправдывая свои завоевания, создали идеологическую платформу для китайского государства на тысячелетия вперед, и этой идеологией объясняются как свержения правителей‑тиранов, так и, наоборот, их добросовестность по отношению к народу. Основой этой идеологии был постулат о священном покровительстве, которое оказывает высшее божество власть предержащим, что позволяло им править только до тех пор, пока они оставались добродетельными. Если они обманывали ожидания своего народа, то этот «мандат небес» упразднялся восстанием внутри страны или военным вторжением извне.
При царях династии Шан процветали металлургия, сельское хозяйство, оружейное дело, искусство, письменность и другие элементы китайской культуры. К тому времени, когда правители династии Западная Чжоу в 771 году до н. э. перенесли свою столицу на восток, в Лоян, была уже заложена твердая основа для следующей яркой фазы развития китайской цивилизации.
Случайно найденный при раскопках предмет дает археологам уникальную возможность соприкоснуться с древними народами. Так находка в гробнице египетского фараона Тутанхамона серебряной трубы и маленькая глиняная окарина (флейта), раскопанная в захоронении майя, явились посредниками между современностью и прошлым. Мелодии, вернувшие эти музыкальные инструменты к жизни, свое чистое звучание пронесли через тысячелетия. То же самое ждало и 26 колоколов, обнаруженных в 1979 году в гробнице в провинции Хэнань, где 2400 лет назад был погребен один китайский аристократ. Колокола с изображенными на них драконами – каждый колокол способен издавать две разные ноты – имели надписи, восхваляющие их музыкальные возможности. Когда ударяли молоточками по краям и средней части колоколов, они издавали нежные звуки, которые услаждали ухо аристократа.
Открытие передвижной выставки китайских древностей в Сиэтле в штате Вашингтон было запланировано на июль 1988 года, и колокола должны были стать одним из основных экспонатов. Кому‑то в голову пришла идея продемонстрировать звучание этого музыкального инструмента в шоу, но хранители музея знали, что продолжительная эксплуатация колоколов может причинить им вред. И тогда было найдено решение: сыграть один раз мелодию на колоколах в Китае и записать звуки каждого колокола. Никто не мог себе даже представить, какую музыку слушали при дворе китайского аристократа, но организаторы выставки обратились к американскому композитору Н. Дерки с просьбой написать пьесу для колоколов, ограничившись возможностями инструмента. Написанная композиция была сыграна на электронном клавишном инструменте, самплере, копирующем тона колоколов. Записанная на пленку мелодия встречала посетителей при входе на выставку и создавала музыкальное обрамление сокровищам, которые им предстояло увидеть. То, что посетители слышали, было сладкозвучной современной мелодией, рожденной звуками чудесного инструмента, получившего вторую жизнь благодаря электронному колдовству XX века.
Такими колоколами владели многие китайские аристократы, которые использовали их в торжественных ритуальных церемониях или развлекали ими гостей. В 1978 году во время раскопок огромной четырехкамерной гробницы V века до н. э. у Лэйгудуня в провинции Хубэй на свет извлекли еще более великолепный набор колоколов. Он состоял из 64 бронзовых колоколов, составлявших восемь групп в соответствии с их размерами и тонами. Каждый колокол издавал две ноты, как и те колокола, которые демонстрировались в Сиэтле. Большинство колоколов имели надписи, указывавшие с поразительной точностью издаваемые ими ноты. В надписях сообщалось, что перед отливанием бронзовых колоколов точно подсчитывалась высота их звучания.
Этот набор колоколов принадлежал удельному князю И, правителю Цзэн, княжества, имевшего крепкие связи с могущественным царством Чу, расположенным на юге Китая. Колокола были погребены вместе с их владельцем примерно в 433 году до н. э., и, что кажется невероятным, когда могилу раскопали, колокола все еще находились на своем месте – висели куполами вверх, в три ряда, в великолепной раме в форме латинской буквы «L», состоящей из покрытых лаком деревянных брусьев, поддерживаемых шестью бронзовыми фигурами с мечами. Прочная рама удерживала колокола общим весом почти три тонны более двух тысяч четырехсот лет. Деревянные ударные инструменты, обнаруженные неподалеку, указывали на то, что играть должны были одновременно несколько музыкантов.
Колокола были не единственными музыкальными инструментами, захороненными с князем. Среди семи тысяч предметов, ушедших вместе с ним в могилу, были 27 барабанов, цитры, свирели, флейты, типичные для эпохи Чжоу. Рядом с инструментами археологи нашли еще одно свидетельство любви князя к музыке: останки 21 девушки, которые были, по‑видимому, его придворными музыкантшами и танцовщицами. Очаровывавшие князя при жизни, они были принесены в жертву после его смерти для того, чтобы продолжать развлекать его в загробном мире.
В могиле нашли свидетельства того, что князь внимательно относился и к военному ремеслу: одна из камер представляла из себя настоящий арсенал, полный кинжалов, топоров, копий, алебард, дротиков, луков, стрел, щитов, доспехов и более 3000 бронзовых наконечников стрел.
Князь был типичным представителем своего времени. Он жил в эпоху Восточной Чжоу (771–221 годы до н. э.), последовавшей за эпохой Западная Чжоу (около 1050–771 годы до н. э.). Историки назвали эпоху Восточная Чжоу и определили ее началом 771 год до н. э. из‑за того, что царь династии Чжоу перенес в этот год свою столицу из города Сиянь на восток в город Лоян, чтобы обезопасить себя от нападений варваров, надвигавшихся с запада. Эпоха Восточная Чжоу характеризуется огромными переменами в технике, искусстве и интеллектуальной жизни, происходившими в течение всех 550 лет, которые она охватывает. Но это также эпоха крайней политической нестабильности, постоянных войн и непрекращающихся разрушений. Ученые подсчитали, что примерно лишь один год из пяти проходил без войн и что в результате около 170 государств и княжеств Китая пали под ударами мечей по мере постоянной эскалации масштабов и жестокости и увеличения числа армий крупных государств до миллиона воинов.
Историки делят эпоху Восточная Чжоу на две части: период Чуньцю (с 771 по 481 год до н. э.) и Чжаньго (с 481 по 221 год до н. э.). Эти названия взяты от названий двух письменных документов: «Анналы Весны и Осени» и «Трактаты о Враждующих Царствах». Первый из документов – это лаконичная хроника событий в царстве Лу, охватывающая примерно два с половиной века до 481 года до н. э., когда свыше ста княжеств и государств Восточной Чжоу были поглощены более сильными соседями и осталось только семь крупных и несколько меньших государств. «Трактаты о Враждующих Царствах» – это сборник анекдотов и басен, сообщающих о событиях следующих десятилетий, когда эти семь государств вели войны друг против друга еще активнее, чем прежде.
Многие записи о различных государствах были уничтожены после того, как оставшиеся царства пали под ударами Цинь. Но в начале II века до н. э. ряд ученых принялись восстанавливать по памяти погибшие тексты и записывать события, свидетелями которых они были в течение последних тревожных лет. Самым замечательным среди них является Фу Шэн, ученый конфуцианской школы, который, несмотря на свой более чем девяностолетний возраст, диктовал дочери заученный наизусть текст «Исторической книги», объемного документа из эпохи Западная Чжоу.