Картер полагал, что разбор и описание его находок займет несколько месяцев. Но на эту кропотливую работу ушло десять лет. Только в 1932 году последние ящики с вещами из гробницы Тутанхамона переправили в Каир. Величайшая эпопея в истории египетской археологии была закончена. К тому времени Тутанхамон и его гробница перестали быть сенсацией.
Семь лет спустя Говард Картер скончался в своем лондонском доме. Смерть одного из самых известных людей 1920‑х годов осталась почти незамеченной. Мир на время забыл о фараонах и тайнах их гробниц…
Но как тысячи лет назад, так и в наше время великий реформатор Эхнатон разжигает страсти. Как ни скромен фрагмент статуэтки шести сантиметров высотой из Брюссельского музея, он прекрасно воссоздает его лицо. И какое спокойствие, какой внутренний свет исходит от него. Это один из лучших портретов в египетском искусстве, где молодость сочетается с глубиной натуры, а обостренная чувствительность соединяется с задумчивостью. Несомненно, Эхнатон был человеком контрастов и противоречий. Известный египтолог А. Вейгалл, тем не менее, рисует идиллический портрет фараона: «Уже три тысячи лет он дает нам пример того, каким должен быть супруг, отец, честный человек; он показал, что должен чувствовать поэт, в чем наставлять проповедник, чего добиваться художник, во что верить ученый и что думать философ. Как и другие великие учителя, он всем пожертвовал ради своих убеждений. Увы! Его собственная жизнь доказала, до какой степени его принципы были нежизненны». Таков романтический портрет Эхнатона, украшенного всеми добродетелями, одинокого в этом слишком жестоком мире.
Царства Китая
Долина реки Хуанхэ – широкая и ровная, весной ее плодородные земли покрываются зеленью всходов, а летом высыхают под палящими лучами солнца Северного Китая. На южном берегу реки раскинулся Аньян. Через этот современный провинциальный город проходит железная дорога, но едва ли его можно считать местом, куда устремляются путешественники со всего света. И тем не менее, сюда ежегодно приезжают сотни гостей с единственной целью: увидеть остатки одной из великих цивилизаций древнего Китая, насчитывающей более трех тысячелетий истории, столицу династии Шан, расположенную менее чем в двух милях к северо‑западу от Аньяна.
Некогда почти все связанное с Шан подвергалось сомнению: и имя, которое в древних текстах традиционно относилось к этой династии бронзового века, и местонахождение ее столицы, и даже сама цивилизация, созданная во времена ее правления. В письменных источниках указывалось, что цари династии Шан правили более шести с половиной веков, с начала XVII до середины XI века до н. э., и что в начале ее правления цари меняли столицу пять раз, прежде чем 19‑й император обосновался в Ине, вблизи Аньяна. Почти три тысячелетия местность вокруг Аньяна носила название Развалины Иня. В наше время благодаря этим развалинам она признана одной из самых значительных, с точки зрения активного ведения археологических раскопок, и является наиболее разработанным археологами местом в мире.
С конца двадцатых годов XX века в районе Аньяна почти непрерывно ведутся раскопки. Когда весной 1976 года бригада археологов из Аньяна прибыла на место для дальнейших исследований, некоторые из них сомневались в том, что здесь можно раскопать что‑то значительное. Местность повсюду пестрела засыпанными траншеями и колодцами, между которыми были беспорядочно навалены кучи земли. Чжэн Чжэньсян, руководитель раскопок, дала задание своей бригаде начать работы на участке земли, несколько возвышающемся над окружающими полями. За прошедшую зиму местные крестьяне не раз находили там предметы, относящиеся к эпохе Шан (1700–1050 годы до н. э.). В разгаре сезона раскопок у археологов прибавилось энтузиазма: они неожиданно натолкнулись на развалины каких‑то построек. Среди них оказались фундаменты примерно дюжины домов, восемьдесят ям для хранения овощей и более десятка гробниц. Гробницы были построены ниже уровня пола, по древней китайской традиции, когда стены и дно утрамбовывались и мягкая почва превращалась в твердую поверхность внутри гробницы.
Наибольшую сенсацию произвело вскрытие гробницы, помеченной в регистрационном журнале раскопок номером 5. По мере продвижения ко дну гробницы, находящемуся на глубине 24 футов, археологи все больше убеждались, что гробница № 5 – необычное захоронение: она могла оказаться не только царской могилой, но и единственной досконально исследованной из них, относящейся к династии Шан, нетронутой грабителями, опустошавшими эту местность в течение трех тысячелетий.
Среди необыкновенного множества разнообразных предметов, найденных в гробнице, были 440 изделий из бронзы, 590 из нефрита, 560 из кости, большинство вырезаны из слоновьих бивней. К этому следует добавить несколько фрагментов керамических изделий и около 7000 раковин каури с берегов Южно‑Китайского и Восточно‑Китайского морей, которые, вероятно, использовали в виде денег. Из одной этой гробницы было извлечено бронзовых изделий в два с лишним раза больше, чем из всех могил, раскопанных археологами в Аньяне в течение предшествовавших десятилетий: зеркала, церемониальные сосуды, колокольчики и оружие, выполненные с большим мастерством и украшенные причудливым орнаментом. Искусно декорированная кухонная подставка из бронзы со следами копоти на ножках и три котелка явились первым набором подобного рода, найденным в Китае во время раскопок. Среди изделий из нефрита были ритуальные предметы и украшения, включающие изящные фигурки людей и животных: извивающихся драконов, крадущихся медведей и трубящих слонов.
Археологов не удивило, что среди раскопанного в гробнице были останки 16 человек – мужчин, женщин и детей – и шести собак, принесенных в дар обитателю гробницы. Человеческие жертвоприношения были обычным делом во времена Шан. Роскошь погребальных предметов в гробнице № 5 указывала на то, что в ней захоронен человек, который занимал высокое положение в царском доме. От его тела ничего не осталось: оно разложилось за три тысячи лет. Но когда надписи на предметах, найденных в гробнице, были расшифрованы, сразу же стало ясно, кто был погребен в этой могиле. Ее имя, написанное на костях животных и черепашьих панцирях, найденных в Аньяне, было Фу Хао. Про эту женщину было известно то, что она являлась одной из любимых и самых влиятельных жен У Дина, царя из династии Шан, правившего в XIII веке до н. э. Считается, что У Дин правил 59 лет и в течение всего этого времени отдал много сил и энергии организации и руководству военными походами. По меньшей мере двумя из этих походов руководила его супруга Фу Хао, по праву являвшаяся генералом. Как гласят надписи, обнаруженные в других местах, эта неординарная женщина командовала армией из 13 ООО человек в сражениях против племен Цян, живших к западу от царства Шан и считавшихся его исконным врагом, и возглавляла набег на государство Ту Фан, расположенное на северо‑западе. Фу Хао была хозяйкой крупного земельного владения, расположенного за пределами столицы, и официально участвовала в некоторых придворных церемониях, посвященных духам и предкам Шан, что входило в обязанности только самых почетных представителей царского рода. Говорят, что сердце У Дина было разбито, когда он узнал о смерти Фу Хао. Традиция утверждает, что он выплакал реки слез на ее похоронах и она часто являлась ему в снах.
В течение тысячелетий таинственная Шан волновала воображение китайских любителей древности, была предметом спекуляций и фантазий. Китайский философ Конфуций, живший в VI веке до н. э., говорил в отношении Шан: «Как можно говорить о их церемониях? Нет ни документов, ни знающих людей». Еще больше был скептицизм историков начала XX века. Они считали легендой древние письмена, помещавшие Шан в середину трех династических эпох, почитаемых как «Золотой век» древнего Китая. Двумя другими династиями были Ся, предшествовавшая Шан, и Чжоу (1050–771 годы до н. э.), следовавшая за Шан. Пренебрегая первыми двумя, многие историки и археологи считали, что история Китая начинается с династии Чжоу.
Причиной такого широко распространенного скептицизма было отсутствие памятников и предметов, относящихся ко времени правления династий Ся и Шан. До наших дней не сохранились храмы и дворцы этих династий, что и неудивительно, так как каждая последующая династия разрушала здания предыдущей и выстраивала свои на их руинах. Что касается династии Шан, то ее архивы были разворованы после захвата ее столицы победоносными Чжоу примерно в середине II века до н. э., а уцелевшие документы поглотило время. И до тех пор пока археологи, стремясь заглянуть в далекое прошлое Китая, не начали вести серьезные раскопки на его территории, древняя история этой страны имела неясные очертания.
Работа археологов в Китае может считаться эффективной по той простой причине, что в далекие времена в Китае в могилу вместе с телом покойного клали предметы его повседневной жизни. Даже самый бедный получал пару монет, для того чтобы оплатить вход в потусторонний мир или занять там особое положение. Две причины подталкивали людей к подобным действиям. Самой главной была та, что древние верили в продолжение жизни предков в ином мире, в таком царстве, двери которого могут открыться только для тех, кто при жизни продолжает проявлять к ушедшим прародителям должное уважение. После эпохи Шан была распространена вера в то, что родственники должны получать средства для спокойной жизни в потустороннем мире, только так, считали живые, можно надеяться в дальнейшем на их совет и благоволение.
Огромное историческое наследие Китая, погребенное под землей, долгое время находилось в полном покое, отчасти из‑за грозного табу, связанного с почитанием предков, что удерживало людей от того, чтобы тревожить могилы умерших. Однако среди людей всегда находятся более дерзкие, не боящиеся прогневить духов, посягнув на сокровища, хранящиеся в гробницах.
Грабители могил вряд ли были почитателями памятников древности. Например, когда в 281 году н. э. грабители проникли в гробницу царя, похороненного в III веке до н. э., они обнаружили коллекцию бамбуковых пластинок с надписями, которая для археологов могла оказаться бесценной. Эти пластинки традиционно использовались для регистрации событий и фактов; связанные друг с другом шелковыми лентами, они образовывали длинные тексты и могли сворачиваться рулонами. Грабители охапками брали несвязанные пластинки и поджигали их как факелы, чтобы освещать разворовываемую гробницу в поисках более ценной добычи. Так драгоценные записи, которые могли бы раскрыть многие тайны прошлого, были потеряны для будущих поколений, за несколько минут превратившись в золу. Пластинки, которые избежали этой участи, в свое время были обнаружены и стали частью исторического документа, ставшего известным под названием «Бамбуковые анналы». Вместе с другой информацией в них содержалась неизвестная до того времени хронологическая цепочка правивших царей династии Шан.
Имелись еще два документа, связанные с династией Шан. Один из них – это «Книга свидетельств», сборник текстов, прославляющих великие деяния царей эпохи раннего Чжоу, где описывается завоевание народа Шан победоносными Чжоу. Вторая – памятник I века до н. э., «Исторические записки», автором которых является Сыма Цянь, выдающийся историк, работавший при дворе императоров династии Хань и давший обширное описание прошлого Китая со времен легендарных до тех дней, свидетелем которых был он сам. Из материала, относящегося к династии Шан, – нескольких документов, изображающих в общих чертах генеалогию царей и указывающих на некоторые события, – Сыма Цянь извлек все, что мог. Он указал порядок смены правителей династии Шан и составил текст, который вместе с «Бамбуковыми анналами» в течение последующей тысячи лет был основным источником знаний о династии и эпохе Шан.
Во времена династии Сун (960–1279) ученые отправлялись в места, указанные в древних текстах, и собирали бронзовые сосуды эпох Шан и Чжоу, использовавшиеся в ритуалах поклонения предкам и захороненные вместе с умершими. Большинство из этих сосудов выкапывались крестьянами и грабителями могил, а затем переходили в руки торговцев или знатоков истории. Кроме списывания и толкования надписей, имевшихся на сосудах, ученые отмечали места обнаружения находок, включая указания на расположение поблизости старинных храмов и различных памятников, и давали топографическую картину региона. Составляли каталоги с описанием всего, что смогли узнать о найденных предметах. Эти каталоги даже в настоящее время считаются очень важным историческим материалом. Император Хуэйцзун, принадлежавший к упомянутой династии Сун и правивший в XII веке, был настолько захвачен коллекционированием и изучением реликвий прежних цивилизаций, что посвящал этому все свое время. Согласно оценке одного из современников монарха, в императорских тайниках число раритетов достигало 10 000. Для императора его занятие имело большое значение, так как он использовал надписи на бронзовых сосудах, связанные с древними ритуалами, в качестве инструкций от своих предков; они рассматривались как прямое послание из прошлого, неизгладимо запечатленное в металле и потому не несущее ошибок, допускаемых переписчиком и искажающих правду, передаваемую из поколения в поколение.
По мере угасания эпохи Сун монгольские орды начали совершать на Китай опустошительные набеги и изучение бронзовых сосудов прекратилось. Во второй половине XVIII века вновь пробудился интерес к изучению надписей и исторических текстов. Век спустя, когда прошлое Китая еще дремало под землей, возник еще один мощный импульс к поиску и изучению памятников материальной культуры древнего Китая, но в этот раз среди гостей из отдаленных стран.
В конце XIX века некоторые исследователи с Запада начали предпринимать рискованные экспедиции вдоль древнего Великого шелкового пути, по которому две тысячи лет назад перевозились драгоценные ткани и другие товары, вызывавшие вожделение ценителей прекрасного и бандитов. Караваны начинали свой путь под благословением и покровительством императора из Чаньаня, располагавшегося недалеко от современного Сианя в провинции Шэньси, и проходили через оазисы Средней Азии в Персию и дальше к Риму. На западе китайской провинции Ганьсу великие пустыни Гоби и Такла‑Макан покрыли песками несколько оставленных поселений. Европейские охотники за сокровищами древних цивилизаций надеялись найти остатки древней китайской культуры в этих бесплодных пустынных землях, лежащих за границей современного Китая. И в этом они не ошиблись.
Среди первых исследователей, оставивших свой след в этих заброшенных местах, был шведский путешественник Свен Хедин, который между 1895 и 1926 годами пересекал пустыни Средней Азии. В самом центре пустыни Такла‑Макан он обнаружил в оазисе Лоулань древнее поселение, возникшее в эпоху неолита (около 5000 года до н. э.) и процветавшее благодаря проходившему через оазис Великому шелковому пути со II века до н. э. до III века н. э., когда оно прекратило свое существование. Следом за Хедином шел немецкий исследователь Альберт фон Ле Кок. Они вернулись из своих экспедиций с верблюдами, нагруженными древними документами, предметами материальной культуры и с репутацией авантюристов.
За этими яркими личностями следовал английский востоковед О. Стейн, который с 1899 по 1915 год занимался в Средней Азии раскопками в оазисах разрушенных городов и пограничных фортов в поисках манускриптов. Стейн упорно работал под палящим летним солнцем и в трескучие морозы, когда застывали чернила. Наконец в 1907 году в Дуньхуане, древнем городе в глубине пустыни, ему удалось обнаружить и изъять то, что Запад встретил как величайшее открытие, а Китай объявил украденным национальным наследием.
В этом поселении в оазисе, где в Средние века процветала буддийская община, еще жили люди. В скале, изрезанной гротами и пещерами и называвшейся Пещерами Тысячи Будд, Стейну показали тайник с древними бумажными шелковыми свитками; некоторые из них датировались V веком н. э. Путем обмана и подкупа Стейн уговорил хранителя этого драгоценного тайника позволить ему взять отобранные свитки – в общей сложности 29 полных ящиков – в Дели, а затем он отправил их в Лондон в Британский музей. Многие из оставшихся в хранилище свитков были похищены французским востоковедом П. Пелльо и теми, кто шел следом за ним. Воодушевленные впечатляющей находкой Орела Стейна, археологи и авантюристы ринулись в Китай в надежде обнаружить то, что могло оказаться сопоставимым по значению и ценности со свитками из пещер.
К 1930 году группа обученных на Западе китайских археологов при содействии правительства смогла затормозить быстро развивавшуюся предпринимательскую деятельность иностранных экспедиций. В 1930 году Стейн, который к тому времени уже вывез множество находок, натолкнулся на препятствие, когда его среднеазиатская экспедиция попыталась покинуть страну с еще одной богатой коллекцией памятников древности. Ограничения на вывоз товаров из Китая без надлежащей проверки и разрешения сыграли свою роль. После длительного разбирательства Стейн вынужден был оставить свои сокровища в Китае.
Несмотря на то что с годами законы ужесточались и по большей части действовали эффективно, Китай и поныне прилагает огромные усилия, чтобы перекрыть каналы, через которые уходят за рубеж ценные предметы материальной культуры. Даже угроза смертной казни не стала препятствием к ограблению за последние годы десятков тысяч гробниц. Ограблению подвергаются также и музеи, испытывающие недостаток средств для организации надежной охраны. В особенности это касается мелких экспозиций в деревнях, где часто демонстрируются предметы, найденные в окрестностях. Воры получают заказы на определенный артефакт, а «клиент» иногда лично ожидает доставки похищенного предмета на судне поблизости от китайских берегов.
Бронзовые сосуды из китайских гробниц, которые страстно желали приобрести коллекционеры из‑за изящных форм и необычной отделки, часто продавались дороже благодаря тонкому слою зеленой патины, образовавшейся в течение веков. Большой спрос на эти сосуды сделал их объектом мошенничества, и в течение многих столетий грабители могил доставали их из захоронений, уничтожая следы древних эпох.
Для того чтобы удовлетворить спрос на эти изделия, увеличившийся в XX веке, фальсификаторы изготавливали «древние» сосуды, используя методы искусственного нанесения слоя патины, что придает изделиям вид предметов старины. Другие умельцы восстанавливали сильно поврежденные коррозией или механическим воздействием сосуды и сбывали их в «отремонтированном виде».
Годами ловкие торговцы наживали состояния на неспособности коллекционеров определить подделку или отличить древнюю часть сосуда от «свежих заплат». Жертвами подобного мошенничества становились даже музеи. В настоящее время его удается выявить при помощи современной техники.
К примеру, при проверке под микроскопом фальшивая патина обычно определяется по неестественной структуре частиц. Тесты на физический и химический состав вещества, радиоуглеродное и термо‑люминесцентное датирование, а также рентгенография вносят свой вклад в определение подлинности вещей. Но острота ума и зрения еще не утратили свое значение. Доказательством тому является случай с одним служащим галереи Фрир в Вашингтоне, которому удалось подметить, что один из экспонатов галереи, сосуд бледно‑зеленого цвета, в точности напоминает виденный им ранее на фотографии сосуд с гладкой черной поверхностью. Короткое обследование показало, что это действительно тот самый сосуд и что его покрыли искусственным слоем патины, перед тем как сбыть на мировом рынке за круглую сумму.
Для производства предметов из бронзы, в особенности таких изящных, как изделия эпохи Шан, необходимо высокое техническое мастерство. Способ литья, которым пользовались ремесленники Шан, позволил им изготавливать всевозможные предметы из бронзы, начиная с маленьких церемониальных сосудов и кончая изделиями весом около тонны. Называемый «литьем в сборные формы», этот способ давал возможность точно воплотить художественный замысел автора и отлить изделие с тонкими стенками, обеспечивая тем самым экономию дорогого в то время металла.
Форма могла состоять из множества деталей. Работа начиналась с изготовления модели в форме вазы, на которую наносился рисунок. Модель обмазывалась слоем глины, создающим наружные детали формы. Этот слой снимали и разрезали на две части. После того как в края разрезанной наружной части формы вделывались трехгранные штифты для обеспечения плотной фиксации, оба сегмента обжигали и устанавливали так, чтобы внутреннюю полость можно было заполнить и создать тем самым сердцевину формы, с которой затем снимали слои определенной толщины для образования пространства между ним и сегментами. Затем изготавливали основание формы, проделывали в нем отверстие для заливки металла и отверстие для выхода воздуха. Потом форма собиралась. Между деталями вставляли прокладки для обеспечения равномерной толщины будущего отлитого сосуда. Собранную форму обмазывали глиной и переворачивали вверх дном, так чтобы в нее можно было заливать расплавленную бронзу. Менее чем через час, когда металл остывал, форму отделяли, и появлялся сосуд. Затем удалялась сердцевина и поверхность подвергалась окончательной обработке абразивным материалом, в результате чего бронза приобретала ровную и гладкую поверхность.
Изготовленные таким способом сосуды весьма ценились и использовались в семейных церемониях поклонения предкам. Среди ученых идут споры о том, служили ли существа, изображенные на сосудах, просто декорацией или они имели какое‑то особое назначение. Согласно одной теории, животные рассматривались как существа, способные помочь шаманам в их стремлении установить контакт с умершими. Как сообщают старые тексты, члены семьи вставали на колени на циновках перед расставленными в определенном порядке сосудами, число которых соответствовало возрасту и рангу каждого из членов семьи. Особые сосуды предназначались для жертвования зерна и других продуктов.
Есть много свидетельств того, что в государстве Шан употребляли спиртные напитки, приготавливали с ними пишу и использовали их в церемониях. Под вино, для приготовления которого использовали просо и другие зерновые, шла более разнообразная посуда, чем под пищу. В Шан любили теплое вино и подогревали его в сосудах на высоких ножках, которые можно было ставить на угли. Правители следующей династии, Чжоу, считали, что чрезмерное увлечение Шан вином сделало их неспособными управлять государством.
Пока европейцы растаскивали манускрипты и другие находки из пустынь Средней Азии, в конце XIX века китайский ученый, с глубоким уважением относившийся к прошлому своей страны, сделал открытие, которое взволновало мир науки и начало привлекать внимание все более широкого круга заинтересованных лиц. А началось все в один из дней 1899 года, когда Ван Ижун, сотрудник Императорской академии Ханьлинь в Пекине, страдал от приступа малярии. Посетивший его в это время другой ученый, Лю Теюнь, обратил внимание на то, что его коллега лечит себя снадобьем, содержащим в качестве одного из компонентов разложившийся панцирь черепахи. Но что больше всего привлекло внимание Лю, так это то, что куски панциря, которые Ван размалывал для своего лекарства, были покрыты нечеткими изображениями знаков, напоминавших китайские письмена, но были настолько древними, что не поддавались расшифровке. Сам Ван занимался изучением надписей на бронзовых изделиях, и тут он, к своему изумлению, увидел, что знаки имеют близкое сходство со знаками на изучаемых им сосудах.
Заинтересовавшись своим открытием, Ван и Лю посетили аптекаря, у которого Ван приобрел ингредиент для своей микстуры, и он объяснил ученым, что такие панцири черепах находят где‑то в провинции Хэнань. Торговцы хранили в секрете информацию о том, откуда к ним поступали эти товары, но можно было предположить, что этим местом являются окрестности города Аньяна. Время от времени местные крестьяне, по‑видимому, находили в земле древние панцири и кости и продавали их аптекарям как «кости дракона». Аптекари размалывали «кости» в порошок, надеясь, что он может обладать если не магическим, то по меньшей мере благотворным действием, так как дракон считался в китайской мифологии животным, приносящим удачу. Лю прошел по всем аптекам города и скупил по возможности все, достойное внимания.
Ван начал собирать через торговцев кости и панцири, на которых были изображены знаки. Но в 1900 году печальное известие о военной оккупации западными странами Пекина, последовавшей за Боксерским восстанием, нанесло неизлечимую рану обостренному чувству национального достоинства ученого, и он покончил жизнь самоубийством. Лю унаследовал коллекцию своего коллеги и друга и расширил ее. В 1903 году он опубликовал литографии, сделанные с надписей, изображенных более чем на тысяче фрагментов костей и панцирей черепах.
Публикация Лю привлекла внимание известного китайского ученого Сунь Ижана, который использовал свои знания о надписях на древних бронзовых сосудах для расшифровки смысла надписей на костях и панцирях черепах. «Кости дракона», согласно заявлению Суня в одной из публикаций 1917 года, были в действительности гадальными костями, по которым цари династии Шан пытались узнать свое будущее, и надписи были посланиями к духам монарших прорицателей и ответами, которые они надеялись получить. Неожиданное соприкосновение Суня с посланиями древней династии Шан переполнило его благоговением, и он выразил свои чувства такими словами: «Неожиданно, на склоне дней своих, я могу видеть эти чудесные старинные знаки древних надписей».
Китайская традиция утверждает, что способность читать и писать указывает на эрудицию в такой же степени, как и почитаемое древними греками и римлянами ораторское искусство. И в самом деле, китайское слово «вэнь» может означать понятия «цивилизация» и «текст». Хотя овладение сложной системой письма пугающе длительно – уходит примерно десять лет даже у самих китайцев, награда в культурном плане завораживающе огромна: по мере овладения китайской письменностью открывается доступ ко всем значительным классическим текстам китайского прошлого. Поразителен тот факт, что за 2500 лет китайская письменность изменилась так мало, что читать Конфуция не труднее, чем читать современную поэзию, написанную в классическом стиле.
Стандартизация письменности возникла из‑за необходимости коммуникации между различными областями обширной китайской цивилизации. Так как китайские иероглифы – это знаки идеографического письма, означающие главным образом смысл, а не звук, читатель может и не владеть тем диалектом, на котором говорит автор письменного текста. Эта характерная черта иероглифов играла главную роль, так как за время существования письменности число диалектов в Китае не опускалось ниже двадцати, а временами превышало сто. В действительности современные читатели древних текстов часто совсем не знают, как произносили написанные в них иероглифы их авторы.
Возникновение китайской письменности теряется в глубине веков. Самые ранние письмена были обнаружены на глиняной посуде эпохи неолита, датированной радиоуглеродным методом V–IV тысячелетиями до н. э. Эти предшественники одного из самых древних письменных языков на земном шаре имеют сходство с иероглифами, изображенными на гадальных костях и бронзовых сосудах эпох Шан и Чжоу. Хотя между временем написания этих знаков пролегают века, способ написания их твердым предметом создает аналогичную угловатость форм. Позже, по мере широкого распространения чернил и кисти, которыми писали на бамбуке, других видах дерева и шелке в эпоху Восточной Чжоу, знаки стали изображаться более плавными линиями. Эволюция знака «юй» (рыба) показывает, как средства письма влияли на очертания знаков.
Правители III века до н. э. из династии Цинь провели широкую реформу письменности, стандартизировав иероглифы, для разрешения проблем централизации власти в государстве. Эти иероглифы, претерпев небольшие изменения, используются и в настоящее время.
Развитие письменности зависит отчасти от ее функционирования. Древняя письменность, использовавшаяся для гадания (гадальные кости), записи имен царей, описи предметов погребения, стала применяться для передачи сложных понятий. Иероглифы усложнялись, два знака совмещались в одном. Например, иероглифы «женщина» и «ребенок» образовали иероглиф со значением «хороший» или «приятный». В наше время такое новое изобретение, как лазер, получило письменное изображение в китайском языке путем сочетания в одном иероглифе знаков, означающих «возбуждать», «свет», «трубка». Таким образом, количество китайских иероглифов выросло с двух с половиной тысяч, использовавшихся в древние времена, до более чем 50 ООО, собранных в современных словарях.
Хотя для того чтобы считаться грамотным, китайцу необходимо знать только около 5 тысяч иероглифов, реформаторы письменности выражают недовольство сложностью овладения письмом для большинства людей. Принимаются попытки упростить систему иероглифов, и после тысячелетий появляется угроза идеалу Конфуция, гласящему, что «все под небом неизменно: повозки движутся неизменным путем, книги пишутся неизменяемыми знаками и поведение следует неизменяемым законам этики».
Возросший научный интерес к собиранию и изучению гадальных костей увеличил число копалей, состоящих из крестьян окрестностей Аньяна, теперь уже нанятых торговцами антиквариатом. В это время ученые продолжали работу с ранее полученным Лю материалом. Один из этих ученых, Ло Чжэньюй, как рассказывают, закрывшийся от посторонних в своей комнате на 40 дней, смог разложить содержание надписей на их основные составляющие, такие как имена или названия. Ло Чжэньюй разгадал также и способ определения предсказания. Послание писали на кости, обычно воловьей лопатке или на черепашьем панцире, а с другой стороны сверлили маленькое овальной формы углубление. Прикладывая к углублению острие нагретого предмета, оракулы получали трещины на противоположной стороне кости или панциря. По форме излома предсказатель «читал» ответ на послание. Иногда оракул писал лишь послание, временами добавлялся ответ, порой записывалось подтверждение со ссылкой на результат.