20 февраля. Новая американская администрация отправила в конгресс запрос о повышении ассигнований на разработку новых видов вооружения американской армии. Судя по просочившимся в прессу сведениям, это сумма в несколько десятков миллиардов долларов (Рейтер).
* * *
В Москве как‑то резко похолодало. Но Голубков и Пастух словно бы не замечали этого. Они сидели на скамейке в сквере возле управления. Разговор их носил личный характер, как просил Сергей, имея в виду, разумеется, чтобы их никто не подслушал. И полковник вывел Сергея в сквер, то ли действительно наивно полагая, что здесь нет чужих ушей, то ли делая вид.
Сергей подробно рассказал о последнем этапе операции, сообщил банковский счет, на который должны прийти деньги, о страшных потерях, которые понесли обе стороны. И закончил последним сообщением, которое получил уже час назад: сейсмограф был взорван.
– И похоже, это был самый грандиозный блеф, который когда‑либо разыгрывался нашими спецслужбами.
– И когда же ты об этом догадался? – напрягся Голубков.
– Давно.
– А вот я до сих пор не сподобился, – признался полковник.
– Потому что вы так увлеклись грандиозностью поставленной задачи, что явно рассчитывали на заинтересованность в этом англичан, немцев, американцев, террористов, в конце концов, и не подумали о наших любителях политических игр. Вообще мне кажется, многое в системе взаимоотношений «великолепной семерки» и УПСМ должно подвергнуться корректировке.
– Даже так?
– Да, мы не работаем бесплатно. Что с того? Слишком много истрачено светлого в наших душах, а затем оплачено в лучшем случае равнодушием – это еще самое слабое определение. Я не о прошлых делах, я о людях, которые нами повелевали, направляли и были ответственны за состояние наших умов, кошельков, уважения.
Сергей сделал протестующий жест, заметив желание Голубкова что‑то сказать.
– И пятьдесят тысяч – это предоплата, как говорят теперь. Лично против вас я ничего не имею, но покопайтесь среди окружения, взвесьте – кого мы ведем? Найдется ли на десяток кормчих хоть пара с «чистыми руками, холодным сердцем и...»? Вот видите, стало уже забываться... Если это грандиозный блеф, но блеф ради России, мы согласны, а так... не за понюшку табака... Круглов – мудак, но ведь таких еще в России миллионы, одураченных, униженных и все‑таки надеющихся на что‑то. И Круглов убит.
– Бунт на корабле? – неожиданно улыбнулся полковник.
Пастухов впервые увидел улыбку на его лице. Он считал вполне естественным ее всегдашнее отсутствие. Да, видимо, и сам Голубков уже разучился это делать.
– Ладно. Забудем. Это так... Это непрофессионально. Видимо, я начал уставать... Продолжим.
– Многое из того, что ты сказал, я передумал в твоем возрасте и теперь спрятал это внутри себя. Черт с ними, с кормчими. Кормчие приходят и уходят, а Россия остается всегда. Пусть другая, но – своя. Для нее и будем...
На скамейке по соседству какие‑то мужики лили пиво, то и дело повторяя рекламный слоган – «надо чаще встречаться».
Ну хоть так, подумал Сергей.
– А вообще‑то с некоторых пор меня не оставляет в покое нехорошее предчувствие.
– С каких пор, капитан, ты стал суеверным?
– Это не то, что вы думаете. – Сергей внимательно посмотрел на полковника, как бы взвешивая и решая, какая доля откровенности тут возможна. В свете последних событий он окончательно уверился в том, что Голубков ни сном ни духом не ведает о подозрениях группы относительно той роли, которую ей отвели в происшедших событиях.
Он не стал заходить издалека. Будучи человеком прямым, когда того требовали обстоятельства, Пастухов предпочитал играть с открытыми картами. И самым весомым аргументом в пользу именно такого решения было то, что Голубков ни разу не скрывал от него правды. Правда, дозировал он ее по своему усмотрению.
Сергей напомнил полковнику историю СОИ и наконец добрался до нынешней ситуации.
– Ты хочешь сказать, что все это грандиозный блеф на уровне государственной политики?
– А вы разве не сталкивались с подобными вещами раньше? Кому было нужно вводить президента в безвыходное положение? Кто больше всех кричал, что пора кончать с Чечней? Кто убеждал, что там хватит одного полка регулярных войск и батальона танков? Кто составлял ориентировки и подсовывал их во время утреннего доклада?.. Вопросов тьма. Виновных нет, так же как нет сейчас ответов.
– Это было бы слишком невероятно, чтобы быть правдой...
– Я вас очень ценю, товарищ полковник. Вас ценят и люди, находящиеся выше вас по служебной лестнице. При игре в шахматы иногда для достижения победы жертвуют ферзем. И делают это как можно более убедительно.
– Но Джеф, Олег Григорьевич, вся команда спецназа, Круглов... Особенно Круглов.
– Иногда мне становится страшно. Да. Страшно. Может быть, это кризис понимания собственной ненужности?
– Сережа, не мели чепухи. Такими людьми не бросаются. Вас осталось пятеро. Пятеро, которым УПСМ доверяет безгранично.
– УПСМ? Да не УПСМ, а вы лично. И в этой глобальной игре, где на карту поставлены даже не миллионы, а миллиарды бюджетных средств... Да что там бюджет. Безопасность державы. Неужели вы думаете, что наши жизни, сама постановка вопроса, берутся во внимание? Я согласен не просто рискнуть своей шкурой, я поведу за собой ребят. Помните, как Луспекаев сказал: ЗА ДЕРЖАВУ ОБИДНО. Так вот, нам уже давно за державу обидно.
– Ребята в курсе того, что ты мне сейчас сказал?
– В курсе.
– Ну и?..
– Может быть, мы замызгали многие слова, но слово Родина не вытирается, сколь бы часто его ни трепали. Есть понятия растяжимые. Их каждый трактует в силу собственного разумения. Но есть понятия вечные. К ним я отношу слово «Родина». И мои ребята тоже...
– Ну спасибо, ну утешил. Ты хоть понимаешь, что ты мне сейчас сказал? С таким настроением нельзя заканчивать операцию.
– Именно с таким и нужно. Когда человек решает стать военным, он должен себе отдавать отчет в том, что может прийти такое время, когда Родина потребует от него жизнь. Это на гражданке можно еще размышлять. Нам такой роскоши не дано. Только сегодня в наших действиях должно присутствовать одно немаловажное обстоятельство: мы должны твердо знать, во имя чего и в чьих интересах льем свою и чужую кровь.
– Все то, что ты мне сейчас сказал, необходимо осмыслить. У меня сложились довольно неформальные отношения с аналитиками. Попробую подкинуть твою мысль о блефе им. Естественно, никаких бумаг и официальных запросов. Что ж, если ты прав... Ну а коли так, где наша не пропадала.
– Не пропадет, – убежденно сказал Сергей.
Глава восемьдесят пятая
Как только Джеф добрался из аэропорта в Москву, он первым делом позвонил своему человеку, который должен был принять здесь деньги.
– Алло, Олег Григорьевич? – любезно осведомился Джеф.
– Да, – ответили ему.
– Как там наши дела?
– Все в порядке. Деньги у меня.
– Вся сумма?
– Да.
– Очень хорошо. Документы?
– Я распорядился. Фирму прикроют быстро и без хвостов.
– Отлично. Слушайте меня внимательно. Я через двадцать минут буду у вас. Есть еще несколько вопросов к вам. Если все будет в порядке, получите свои деньги и навсегда забудете обо мне. Вам светит спокойная жизнь без нужды и проблем. Только не сделайте ни одной ошибки. Вы меня поняли?
– Да. Но тут обстоятельства несколько изменились.
– В чем дело?
– Речь шла о миллионе долларов.
– Ах вон что?! А вы получили не миллион, а сорок?!
– Это и меняет обстоятельства.
– Ладно, приеду, поговорим.
– Готовься к тому, что потеряешь половину. Это я так тебе говорю, чтобы было о чем подумать дорогой.
– Ждите.
Вот старый пес. Ну ладно, он еще и с ним разберется. Сегодня же разберется, а завтра он уже будет гулять по Монмартру и вспоминать о своей прошлой жизни, как о дурном сне. Безумные властители, жестокие порядки, предательство и кровь – он сам стал частью всей этой действительности. Он стал таким же, как и те безумные и жестокие, отдававшие ему приказы и распоряжавшиеся его жизнью. Разве миллионы долларов и свобода – несправедливая компенсация за это? А ведь его хотели уничтожить. Его хотели оставить без выигрыша! И почти добились этого. Если бы Сергей Пастухов оказался рядом на полчаса раньше, он, может быть, и выиграл бы эту партию в прятки. Но профессия Джефа имеет большое достоинство: она научила его всегда чуть‑чуть спешить. Быть впереди. Иначе не выиграешь. Так что Сергей Пастухов, пожалуй, не смог бы успеть, даже если очень бы захотел.
Четыре часа дня. Пора.
Он подошел к проезжей части и принялся ловить машину.
Его согласился подвезти бородатый мужик на сорок первом «Москвиче», а через двадцать две минуты он уже объяснял этому бородачу, где удобнее развернуться. Бородачу пришлось проехать немного вперед, чтобы развернуться, и поэтому к подъезду, где жил Олег Григорьевич, Джеф подкатил через полчаса после разговора по телефону, а не через двадцать минут, как обещал. Но такие мелочи его уже не беспокоили.
Расплатившись с водителем, Джеф неторопливо зашел в подъезд, поднялся на третий этаж и позвонил в дверь. Несколько минут ожидания в давящей тишине пустого подъезда, и вот за дверью зашебуршились.
– Кто? – спросил заметно нервный голос.
– Свои, Олег Григорьевич, открывайте. Дверь отворилась, впуская Джефа внутрь.
– Не беспокойтесь, я один, – хмыкнул Джеф.
В следующее мгновение он увидел перед собой появившуюся откуда‑то, словно материализовавшуюся, фигуру Сергея Пастухова. Это было настолько неожиданно, это было настолько неправильно и несправедливо, что Джеф в это самое первое мгновение и замер. А когда пришел в себя, тело его чуть подалось в сторону, а рука едва уловимым движением скользнула в карман шорт, потом обратно, и он нанес удар, в который вложил, казалось, всю свою ненависть.
Сергей среагировал точно так же – он тоже нанес удар. Получилось, как любил повторять Джеф, синхронно – и их кулаки столкнулись в воздухе с резким костяным стуком. Сергей, правда, успел чуть ослабить напор, поэтому его кисть осталась цела, а вот Джеф свою сломал. Но у него даже лицо не дернулось. Он просто завел руку назад и теперь дрался одной левой. Боец он был превосходный. Даже одной рукой он доставал Сергея. Пастухов уже жалел, что начал драку, Джефа можно было просто арестовать. Оружия у того с собой не было. Но это был бойцовский азарт, это было освобождение от ненависти к негодяю. И Пастухов бил, впрочем тоже не пользуясь правой рукой.
Выдох, приглушенный вскрик, стук удара – они били одновременно. Но всего один раз Джеф опоздал. Голова его дернулась назад, руки безвольно замельтешили, и он рухнул на лестничную площадку.
Пастухов уже шагнул к Джефу, чтобы скрутить того, как неожиданно сверху невидимый ими обоими человек выстрелил.
Приподнявшаяся голова Джефа брызнула розоватой жидкостью и гулко ударилась о бетонные ступени.
Когда на лестничную площадку вбежали Док и Голубков, Джеф был уже мертв, а Сергей потирал разбитую руку.
– Серега, охренел?! – воскликнул Док. – Ты что за дуэль‑то устроил?
Пастухов промолчал, глядя туда, откуда стреляли.