Иден не принимал в этой борьбе активного участия. На протяжении всей своей жизни он не имел интереса к финансовой и вообще к внутренней политике и плохо разбирался в этих вопросах. Для карьеры в области внешней политики это значения не имело. В выступлениях по проблемам свободы торговли и протекционизма Иден говорил: "Вероятно, было бы правильным сказать... о молодых членах нашей партии, что в фискальных вопросах мы просто оппортунисты. Я лично готов признать себя виновным в этом. Мне представляется, что эти фискальные противоречия могут быть правильно подвергнуты проверке лишь... результатами, которые в действительности будут Достигнуты". Результаты проверки опытом были в пользу протекционизма.
Экономический кризис в Англии достиг апогея во втором квартале 1932 года. Затем медленно и трудно британская экономика стала выползать из кризиса. В 1934 году в значительной степени благодаря расширению военного производства начался период оживления. Но в 1938 году вновь наступила полоса кризиса, прерванного через год войной.
Сразу же после выборов произошли изменения в составе "национального правительства", делавшие его более консервативным. Невиль Чемберлен, набиравший силу в партии, заменил в министерстве финансов Филиппа Сноудена, которому была предоставлена синекура ‑ пост лорда‑хранителя печати; вскоре он был пожалован титулом виконта. Невиль Чемберлен, таким образом, не только получил возможность осуществить меры по введению протекционизма, но и вышел на финишную прямую, ведущую к креслу премьер‑министра. По традиции премьер‑министрами Англии становились, как правило, те, кто прошел через министерство финансов.
|
|
Лорд Ридинг, с которым Иден очень хорошо ладил, должен был уступить портфель министра иностранных дел Джону Саймону, с которым Иден, как скоро обнаружилось, был не в ладах. Крупнейший юрист, Саймон в 1913 году стал членом кабинета в либеральном правительстве Асквита. Он снискал немалую популярность на посту председателя комиссии, которая в конце 20‑х годов разрабатывала предложения о внесении изменений в управление Индией. Хотя Саймон принадлежал к либеральной партии, убеждения у него были архиреакционные. Известный английский либеральный деятель Беренс однажды заявил: "Английский либерал ‑ это хороший консерватор". По нашим же критериям, Саймон был крайне правым консерватором. Именно поэтому ему доверили столь ответственный пост.
Приход Саймона означал, что в палате общин функции Идена сократятся. Как замечает академик И. М. Майский, "...Иден был парламентским товарищем министра иностранных дел в палате общин, и так как Саймон тоже был членом палаты общин и выступал там по всем наиболее важным внешнеполитическим вопросам, то Идену приходилось играть второстепенную роль". Но это не отодвинуло Идена в тень. Ему было поручено представлять Англию в Лиге Наций. Выступления в этой организации принесли Идену такую популярность в Англии и за ее пределами, какой он никогда не снискал бы в палате общин. Вскоре об Идене писали и говорили значительно больше, чем о Саймоне и Болдуине.
Английские историки достаточно единодушно утверждают, что Саймон не стал хорошим министром иностранных дел, поскольку имел юридический склад ума. Выступая по проблемам внешней политики, он детально аргументировал позиции различных сторон, и слушателям не всегда удавалось уяснить, какова же позиция Лондона, которую им преподносят как "объект поддержки". Болдуин в этой связи как‑то заметил, что Форин оффис, кажется, ведет две политики: одну ‑ профранцузскую, а другую ‑ прогерманскую. Он же, Болдуин, предпочел бы, чтобы менее подробно демонстрировались аргументы британских оппонентов и более определенно делались собственные выводы и предложения.
|
|
Каждый человек имеет какие‑то особенности характера. Имел их и Саймон, но не в них было дело. В Англии министров относят к числу плохих, хороших или выдающихся в зависимости от степени успеха их политики. Что касается Саймона, то его имя стоит первым в ряду министров, которые в 30‑е годы проводили политику "умиротворения" агрессивных держав, приведшую в 1938 году к Мюнхену, а в 1939 ‑ к возникновению второй мировой войны. "Приход Саймона в Форин оффис, ‑ пишет Рандольф Черчилль, ‑ положил начало гибельной эпохе, когда при сменявших друг друга министрах иностранных дел ‑ Саймоне, Хоре, Идене и Галифаксе... Англию глупо вели ко второй мировой войне". В этом заключении важно и то, то оно исходит от консерватора, крайнего реакционера и антисоветчика, и то, что оно возлагает прямую ответственность за английскую политику 30‑х годов не только на Саймона, но и на Идена.
Оба они пришли в министерство иностранных дел, когда заканчивалась в английской политике "эра Локарно", а ей на смену шла "эра Мюнхена". Как на том, так и на другом этапах в основе лондонского курса лежало стремление канализировать экспансию и агрессию Германии на Восток, и прежде всего в направлении Советского Союза.
|
|
Как отмечает английский историк А. Дж. П. Тэйлор, "30‑е годы XX в. называли черными годами, дьявольским десятилетием. Представление народа о них может быть выражено в следующих словах: "массовая безработица и умиротворение" 3.
Международные отношения в период между двумя мировыми войнами изменялись быстро, значительно быстрее, чем в XIX веке и накануне первой мировой войны. Это было результатом ускорения темпов развития крупных держав и усиления неравномерности их развития. Жизнь опрокидывала многие тщательно продуманные и разработанные внешнеполитические концепции. Прошло десять лет, и история подтвердила прогноз В. И. Ленина относительно того, что противоречия, заложенные в версальско‑вашингтонской системе, взорвут ее.
Английская внешняя политика в начале 30‑х годов определялась противоречием двух миров ‑ капиталистического и социалистического, в данном случае британского империализма и Советского Союза. Успешное выполнение первого пятилетнего плана в СССР показало несостоятельность империалистических расчетов на "неустойчивость" Советской державы, ее "развал" вследствие внутренних трудностей. С другой стороны, налицо были межимпериалистические противоречия между Англией и побежденными в первой мировой войне либо "обделенными" странами: Германией, Японией и Италией.
Первое противоречие Лондон считал главным и во имя его разрешения готов был даже жертвовать некоторыми своими интересами в межимпериалистической сфере. В результате была рождена так называемая политика "умиротворения" агрессивных, хищных фашистских и милитаристских держав, которую английские правящие круги упорно проводили на всем протяжении 30‑х годов. Смысл этой, как казалось ее авторам, хитроумной политики состоял в том, чтобы путем территориальных, военных, экономических и политических уступок Германии, Италии и Японии направить их экспансию прежде всего против СССР. В конечном итоге эта политика должна была привести, как мыслили ее творцы, к разгрому Советского Союза и насыщению фашистских держав в такой степени, чтобы они перестали угрожать британским интересам. Коварство этого замысла вполне соответствовало традициям империалистической внешней политики. В нем слились и борьба против прогрессивных социальных движений народов во имя сохранения реакционных империалистических порядков, и натравливание одних стран на другие, и стремление откупиться от противника за чужой счет, и предательство в отношении своих союзников, и, конечно, прикрытие всего этого лицемерными фразами об интересах мира.
Английские политики своими действиями сумели видоизменить самый смысл термина "умиротворение". Первоначально это слово имело гуманное содержание и обозначало внесение мира и покоя в душу человека, в отношения между людьми. К концу 30‑х годов оно стало грязным словом, покрытым позором и заслуживающим презрения, ибо символизировало теперь постыдный сго вор с фашистскими хищниками, предательство целых стран и народов в эгоистических интересах империалистических политиков, вероломную сделку с преступными силами, принесшими человечеству неисчислимые жертвы и страдания.
Классовая ненависть английских правящих кругов к социализму трансформировалась в антисоветскую направленность политики "умиротворения". Теперь это признают даже буржуазные ученые. Так, в 1965 году Маргарет Джордж опубликовала в США книгу, в которой убедительно доказала, что именно антикоммунизм помешал лондонскому правительству своевременно понять всю степень опасности, исходившей для Англии от фашистской Германии. Естественно, современные защитники политики "умиротворения" тут же бросились в спор с историком, назвавшим классовую причину позорной политики. Но английский автор Невиль Томпсон, обратившийся к этой теме в 1971 году и внимательно изучивший доводы М. Джордж и ее оппонентов, вынужден был прийти к выводу, что у нее "более сильная аргументация". Томпсон констатировал, что "нелюбовь и недоверие консерваторов к СССР в этот период являлись аксиомой" и что у английских правящих кругов "к русской системе не было никаких чувств, кроме плохо скрытого страха и ненависти". Таких признаний немало. На их основании А. Дж. П. Тэйлор сделал четкий вывод: "Большинство консерваторов предпочитали национал‑социализм коммунизму".
Английская печать 30‑х годов не скрывала, что фашистскую Германию "умиротворяют" против Советского Союза. Известный обозреватель газеты "Обсервер" Гарзин призывал к созданию "сильной Центральной Европы под гегемонией Германии в качестве бастиона против коммунистической России". Когда в 1935 году был заключен советско‑французский пакт, целью которого являлась защита от германской агрессии, английские консерваторы, по свидетельству Остина Чемберлена, расценили это "почти как предательство западной цивилизации". Ненависть к Советскому государству неизбежно должна была сделать английское правительство союзником фашизма ‑ наиболее злобного врага социализма.
Серьезное значение для осуществления политики "умиротворения" имело то обстоятельство, что не только консерваторы, но и либералы и правые лейбористы питали глубочайшую ненависть к коммунизму. В этом смысле в Англии в период генезиса "умиротворения" существовало своеобразное "национальное единство" (к 1939 г. ситуация несколько изменилась).
Однако политика "умиротворения" была враждебна не только Советскому Союзу. Она была направлена против освободительных устремлений человечества в целом, против его развития по пути прогресса. "Умиротворение" ‑ архиреакционная концепция!
Самым непосредственным образом эта политика задевала и интересы многих стран Европы и Азии. Технология "умиротворения" была сравнительно проста: в пасть фашистским хищникам бросали куски территорий различных стран и целые страны. Так, японский милитаризм "умиротворяли" за счет Китая. Итальянский фашизм ублажали, продавая ему Эфиопию и Сомали. Ряд стран Центральной, Восточной и Юго‑Восточной Европы был выдан "умиротворителями" германскому фашизму. В правящих кругах Англии не раз подробно обсуждалась ситуация в Центральной Европе, которую в связи с ее неустойчивым положением именовали "зоной землетрясений". Определенные страны признавались "не способными" самостоятельно решить свои проблемы; посему они под руководством Германии должны быть превращены в некое экономическое и политическое объединение, которое явится "стабилизирующим фактором" в этом беспокойном районе.
Подобный план, как считали его авторы, мог бы удовлетворить агрессивные устремления германского фашизма и настроить его благожелательно в отношении Англии и ее колоний. Помогая Германии создать колониальную империю в Европе, политики Англии надеялись побудить ее отказаться от претензий на ее колонии, захваченные после первой мировой войны. Главное же ‑ этот замысел толкал Германию на Восток, в сторону СССР.
Новая линия во внешней политике Лондона начала осуществляться практически с 1931 года, когда Англия при содействии Франции и некоторых других стран не допустила, чтобы Лига Наций помешала Японии осуществить ее агрессию в Северо‑Восточном Китае.
Прошло некоторое время, прежде чем под политику "умиротворения" была подведена, так сказать, "научная, теоретическая" база. Наиболее "научно" это сделал Е. X. Карр, бывший работник Форин оффис, на протяжении многих лет выступающий в роли историка‑международника и специалиста по СССР.
Карр утверждает, что международные отношения подвергаются постоянным изменениям в зависимости от изменений в балансе сил между отдельными странами. Империалистические государства, мощь которых растет, предъявляют определенные требования к тем, которые становятся относительно слабее. Обычно возникающие таким образом противоречия регулируются войной. Карр предлагает регулировать их мирным путем, за столом переговоров. "Поскольку неудовлетворенные державы, ‑ пишет он, ‑ поняли возможность устранения недовольства в ходе мирных переговоров (предваряемых, несомненно, вначале угрозой применить силу), постепенно может быть создана какая‑то устойчивая процедура "мирного изменения"; она завоюет доверие неудовлетворенных держав. А когда такая система будет признана, примирение станут рассматривать как вполне естественную вещь". Поскольку Карр с одобрением цитирует Невиля Чемберлена, защищающего политику "умиротворения", ясно, что практической реализацией своей теории он считает курс английского правительства, который, как известно, вскоре привел к Мюнхену и мировой войне.
История показала, что "умиротворение" агрессоров не только не предотвратило, но значительно ускорило мировую войну. Это признают как историки‑марксисты, так и их идейные противники. Произошло же это потому, что капитализм как социально‑экономическая система неизбежно порождает противоречия, ведущие к войне. Лишь с появлением мировой социалистической системы создаются условия, при которых становится возможным навязать буржуазным государствам мирное решение спорных проблем.
Концепция Карра свидетельствует о непонимании им природы капитализма. Возможно, это добросовестное заблуждение. Но сюда ни в коем разе нельзя отнести то, что Карр "не заметил", как Англия и ее партнеры осуществляли "мирное изменение" карты Европы и Азии за счет третьих стран, как "умиротворители" подкармливали фашистского зверя плотью и кровью народов этих стран. К Моменту выхода в свет книги Карра уже не существовало независимых Австрии, Чехословакии, Эфиопии, значительная часть Китая оказалась под управлением Японии.
Вспоминая об этом, трудно хладнокровно воспринимать рассуждения Карра о "критериях справедливости и несправедливости", о "роли морали" в международных отношениях. О какой справедливости и морали могут говорить творцы политики "умиротворениях/, организаторы мюнхенского сговора, превратившие судьбы народов и государств в предмет позорной сделки с самыми преступными силами в истории человечества ‑ с фашизмом? Эти гуманные понятия органически чужды международным отношениям империализма.
Английские правящие круги всегда осуществляли политику "умиротворения" за счет третьих стран и народов и всегда с целью создать такую новую ситуацию, чтобы доминирующая роль в Европе принадлежала Англии. Поэтому они упорно добивались осуществления изменений только в результате переговоров между державами‑агрессорами и Англией, то есть, по существу, с согласия Англии. Однако Германия и Италия, не желая зависеть от ее "благодеяний", чем больше убеждались в готовности английского правительства идти им на уступки, тем больше стремились ставить его перед свершившимся фактом. В таких случаях "умиротворение" осуществлялось в форме невмешательства в разбойные акции агрессоров: "умиротворители" не мешали фашизму творить его черные дела. Невмешательство, следовательно, являлось вариантом "умиротворения". Обычно оно сопровождалось двусмысленной и беззубой критикой в адрес агрессора; таким способом ему выражали неудовольствие за односторонние действия и "давали удовлетворение" народным массам, возмущавшимся актами агрессии.
Английское правительство "умиротворяло" агрессора даже за счет своих союзников ‑ фактических или потенциальных. Член парламента Элеонора Ратбон определяла в то время "умиротворение" как "план продажи своих друзей с целью откупиться от своих врагов. Этот план чреват опасностью того, что наступит время, когда у вас уже не останется друзей; затем окажется, что они вам нужны, но уже поздно перекупить их обратно".
Жертвами "умиротворения" стали Чехословакия, Австрия, Польша и ряд других стран, включая даже Францию, поскольку "умиротворение" радикально подрывало ее безопасность. Правящие круги Франции, настроенные антикоммунистически, хотя и шли в фарватере английской политики, но проявляли колебания, нерешительность, вызывавшие раздражение Лондона. Там слишком поздно поняли, что "умиротворение" создает смертельную угрозу и для самой Англии. Эта политика имела негативное международное значение, ибо подрывала безопасность многих стран, последовательно отдавая их под власть фашизма и открывая ему дорогу к мировому господству. Дорого пришлось платить народам за это преступление английского империализма, и прежде всего народам СССР, вынесшим основную тяжесть борьбы против фашизма.
История свидетельствует, что чем крупнее преступление империалистических сил, тем большие политико‑пропагандистские усилия прилагаются ими, чтобы сделать его психологически приемлемым для народных масс. Так было и с политикой "умиротворения". Как замечает советский англовед А. Н. Красильников, "в 30‑е годы, когда решались судьбы целых стран и народов, английские правящие круги всячески маскировали свои действия и намерения, а английская дипломатия оставалась верна своей основной традиционной черте ‑ лицемерию, которое наиболее четко проявлялось в отношениях Англии с Советским Союзом".
"Умиротворители" говорили мировому общественному мнению: у Германии, Италии и Японии существует глубокое недовольство сложившейся ситуацией в Европе и Азии, они предъявляют определенные конкретные требования; отказать им в этих требованиях (которые, как давали понять, во многом обоснованны и справедливы) ‑ значит вызвать войну (в которой Англия и Франция обязательно потерпят поражение). При такой постановке вопроса политика "умиротворения" выглядела единственно разумной. Средние англичанин и француз, находясь в здравом уме и твердой памяти, но будучи введены в заблуждение лживой пропагандой, не могли требовать от своих правительств "авантюристической политики", которая привела бы к национальной катастрофе. Таким образом, "умиротворители" обеспечивали возможность продолжать гибельный для человечества курс.
"Умиротворители" утверждали, что, поскольку Германия, Италия и Япония значительно усилились (тот факт, что этому содействовали в свое время опять‑таки лондонские политики, тщательно замалчивался), баланс сил изменился в их пользу, то есть уменьшились силы, которые могли бы явиться преградой на пути агрессии. Отсюда безнадежность сопротивления требованиям Германии, Италии и Японии.
Александр Кадоган, ставший в конце 30‑х годов постоянным заместителем министра иностранных дел, в своих мемуарах утверждал впоследствии, что Галифакс, Чемберлен и другие "умиротворители" будто бы "верили, что их долгом является приложить все усилия, чтобы предотвратить войну, которую мы почти наверняка должны были проиграть". Это ли не яркий пример того, как буржуазные политики стремятся облачить свои преступные замыслы в благородные одежды! Кадоган был далеко не глуп, он прекрасно знал суть тогдашней политики английского правительства, знал, к чему привела эта политика, знал, что фронт народов, образовавшийся против агрессоров, в состав которого входила и Англия, в конце концов выиграл войну против фашизма.
Английский народ обманывали, давая заведомо неверные прогнозы вооруженного сопротивления агрессору.
Действительно, баланс сил между Англией и Францией, с одной стороны, и Германией, Италией и Японией ‑ с другой, изменился в пользу агрессоров. Кстати, каждый акт "умиротворения" все более оборачивался в ущерб Англии. Но было бы неверно считать, что соотношение сил между странами, рвавшимися к реваншу и агрессии, и государствами, готовыми им противодействовать, в 30‑х годах было хуже, чем в годы, предшествовавшие периоду "умиротворения". Скорее наоборот. Осуществляя успешное строительство социалистического общества, Советский Союз превратился в мощную державу, способную оказать агрессорам решительное сопротивление.
СССР не только мог, но и стремился сыграть активную роль в предотвращении войны. В начале 30‑х годов ЦК ВКП(б) принял решение о развертывании борьбы за коллективную безопасность. Эта борьба стала генеральной линией советской внешней политики, практическим осуществлением ленинского принципа мирного сосуществования государств с различным социальным строем.
Английские консерваторы не только всячески противодействовали советским усилиям организовать коллективный отпор агрессии в Европе, но и упорно не желали идти на двусторонние меры с СССР по укреплению мира. Причина здесь одна ‑ классовая ненависть к социалистическому государству. Постоянный заместитель министра иностранных дел Александр Кадоган свидетельствовал в 1938 году: "Мы все чувствовали ненависть и отвращение к русским". Не беря в расчет во всем объеме эти настроения правящих кругов Англии, нельзя ничего помять в их внешней политике.
Бешеная злоба английских империалистов к СССР не относится к категории чистых эмоций. Она порождена совершенно реальными материальными факторами. В революционных социалистических преобразованиях, осуществленных советским народом, английский империализм видел угрозу своим классовым позициям.
Даже непосредственная опасность возникновения мирового пожара не заставила в 1939 году английское правительство подчинить свою ненависть к Советскому Союзу необходимости объединиться с ним в совместных усилиях по предотвращению фашистской агрессии. Лишь совершенно очевидная истина, обнаружившаяся к середине 1941 года и состоявшая в неспособности Англии без помощи СССР избежать поражения во второй мировой войне, заставила английские правящие круги на время отказаться от официального и открытого антисоветизма и пойти на военный союз с СССР. Как только стало ясно, что разгром Германии и ее союзников будет обеспечен, английская политика вновь стала определяться ненавистью к СССР, к социализму.
В свете этих бесспорных фактов становится ясной фальшь утверждений английских "умиротворителей", будто в мире не было сил, способных приостановить бесчинства агрессоров.
Следует добавить, что английские правящие круги отвергали пусть небольшие, но все же определенные возможности налаживания коллективной безопасности, которыми располагала Лига Наций. После вступления СССР в Лигу в 1934 году эти возможности возросли. Но не прошло и двух лет, как "умиротворители" подорвали Лигу Наций и практически свели на нет ее значение.
Соединенные Штаты Америки также несут свою долю ответственности за политику "умиротворения" и за Мюнхен. Однако это не должно заслонять того факта, что у США (и это хорошо понимал президент Рузвельт) были противоречия с Германией и особенно острые ‑ с Японией. Английское правительство, за небольшими исключениями, совершенно не желало использовать этот фактор для организации сопротивления агрессору (вторая мировая война показала, что существовали большие потенциальные возможности в этой области). У Невиля Чемберлена, премьер‑министра, по свидетельству Кадогана, существовало "почти инстинктивное презрение к американцам... Временами они нас раздражали". Разумеется, в действительности дело было совсем не в симпатиях или антипатиях премьер‑министра. Чемберлена раздражали претензии США на руководящую роль в мировых делах, то есть на ту роль, которую ‑ он был в этом абсолютно убежден ‑ должна играть Англия. Сказывались, таким образом, англо‑американские противоречия.
Возникает важный вопрос: существовало ли в Англии организованное противодействие политике "умиротворения" и если да, то каковы его результаты?
Единственной политической организацией в стране, занявшей безоговорочно отрицательную позицию в отношении политики "умиротворения" и неуклонно ее придерживавшейся, была Коммунистическая партия. В выступлениях Генерального секретаря Гарри Поллита и депутата парламента ‑ коммуниста Уильяма Галлахера политика "умиротворения" разоблачалась как империалистическая, враждебная интересам английских трудящихся, профашистская политика. Печатные органы Компартии, а также редактируемый Палмом Даттом журнал "Лейбор мансли" много сделали для раскрытия классового характера политики "умиротворения". И сегодня передовые статьи, которые писал в те годы Палм Датт, звучат актуально, их выводы подтвердила история.
К сожалению, влияние Компартии в стране было невелико, и она не смогла в какой‑либо степени помешать консерваторам "умиротворять" фашизм. Прежде всего это произошло потому, что руководство лейбористской партии проводило буржуазно‑реформистскую политику. Время от времени правые лейбористы (а именно они составляли лейбористскую фракцию палаты общин) выступали с протестами против действий агрессивных держав и критикой политики "национального правительства". Но это была скорее парламентская политическая игра, чем принципиальная борьба. Оставаясь на позициях активного антисоветизма, лейбористское руководство не могло, да и не стремилось организовать эффективное противодействие внешнеполитическому курсу правительства. Более того, лейбористы часто даже солидаризировались с политикой "умиротворителей". Например, Артур Гейдерсон‑младший заявил в феврале 1938 года в палате общин: "На этой стороне палаты нет депутатов, у которых были бы какие‑либо возражения против политики всеобщего умиротворения, на которую ссылался премьер‑министр" 4.
Что касается либералов, то они уже давно утратили свои позиции в политической жизни страны. Национал‑ либералы, входившие в состав правительства, ничем не отличались от твердолобых тори. Так, министр иностранных дел Джон Саймон выступал с безоговорочно‑умиротворительских позиций.
Как ни парадоксально, буржуазные исследователи, занимающиеся изучением "антиумиротворительских" тенденций в Англии, сосредоточивают внимание прежде всего на позиции и выступлениях отдельных деятелей консервативной партии. Объяснение этому отыскать нетрудно. Теперь, когда английская консервативная партия пытается задним числом оправдать свои неблаговидные деяния, содействовавшие немецкому фашизму в развязывании второй мировой войны, она стремится к умышленному раздуванию и непомерному преувеличению роли тех элементов в партии, которые в той или иной степени были не согласны с внешнеполитическими акциями Невиля Чемберлена и других "умиротворителей". Цель здесь одна ‑ затушевать вину английских консерваторов в возникновении второй мировой войны. Неискушенный читатель подводится таким образом к следующему рассуждению: ну что ж, были среди консерваторов люди неумные, непринципиальные, проводившие позорно провалившуюся политику; но были среди них и люди большой храбрости, принципиальности и политической чистоты, отвергавшие политику сговора с фашизмом и смело клеймившие наглых фашистских лидеров. Для консерваторов очень важно именно такое "дифференцированное" отношение к ним, ибо они и ныне активно действуют на английской политической сцене и нуждаются в голосах избирателей на парламентских выборах.
Английский консерватизм не оригинален в своем стремлении преуменьшить ответственность за пособничество фашизму. После победы народов над гитлеровской Германией это стало в буржуазных странах своеобразной модой. Поскольку фашизм запятнал себя чудовищными преступлениями, все те организации и деятели, которые с ним сотрудничали, на протяжении вот уже более четверти века стараются преуменьшить степень сотрудничества и, следовательно, свою ответственность. Те же, кто в свое время занимал нейтральную позицию, нередко пытаются сейчас выдавать себя за антифашистов и борцов. Преувеличение или изобретение "заслуг" в сопротивлении фашизму характерно не только для тори и их апологетов. Это своеобразная реакция буржуазных политиков на исторический крах фашизма.
Изучение источников по этому вопросу привело американского историка Томпсона к следующему выводу: "При ближайшем рассмотрении консервативная оппозиция умиротворению похожа на мираж; чем больше ее изучаешь, тем менее существенной она представляется; но в каждом данном случае она никогда не исчезает полностью. Остается картина спорадического, время от времени появляющегося несогласия со стороны отдельных критиков и небольших группок, но не со стороны организованной группы... Трудно провести четкое различие между умиротворителями и их оппонентами даже в конце 30‑х годов. И попытка установить такое различие вводила бы в заблуждение, ибо практически в то или иное время все были за умиротворение если не Германии, то Италии и уж, конечно, Японии".