В статье из Business Week, посвященной социологу Шерри Теркл, Шерри названа «Маргарет Мид киберпространства»{288}. Даже если вы никогда не слышали о Теркл, то все равно сразу же понимаете, что это одна из ведущих фигур в сфере компьютеров, ее идеи оригинальны, литературные труды и лекции интересны и доступны, а сама она приобрела массу поклонников не только в своей отрасли. И такое почтительное использование имени Мид вполне оправдано. Когда в 1978 году она умерла, президент Картер оплакивал ее смерть и заявил, что она «сделала культурную антропологию человечнее в глазах миллионов людей»{289}.
Мид была не только всемирно известным ученым, но еще и учителем для множества молодых людей в бурные 1960‑е годы, помощником для многих родителей благодаря своим лекциям и статьям в журнале Redbook, а также советником правительства по вопросам социальной политики. В своей сфере деятельности она была неутомимым тружеником, изучив и описав семь народностей Южных морей[23]. Она опубликовала более тысячи статей и две дюжины книг. В статье газеты New York Times было сказано: «Ее нужно считать пионером, чьи инновации в исследовательских методах помогли социальной антропологии стать зрелой наукой»{290}.
Одной из таких инноваций была простота изложения, доступная для публики. Мид не заполняла текст слишком подробными наблюдениями, которые можно представить в виде статистических данных, а выносила всю эту информацию в приложения к книге. Хотя такая простота приближала ее к читателям, она раздражала более ограниченных коллег. А еще досаднее для них было то, что самая первая публикация Мид, Coming of Age in Samoa («Взросление на Самоа»), невероятно быстро принесла ей известность и придала статус величины, с которой необходимо считаться.
Природа против воспитания
На момент выхода этой книги (1928) в ученом мире все еще продолжались дебаты относительно истоков человеческого поведения. Самые разные ученые, исследователи и правительственные чиновники заново открыли для себя работу Менделя по генетике и воздвигли на ее основе псевдонаучное сооружение, согласно которому поведение человека определяется генами. К сожалению, это стало мощной поддержкой для расистов и специалистов по евгенике, которые стремились улучшить человеческий род с помощью метода под названием «селекционное разведение».
С другой стороны, находились так называемые «воспитатели», или культурные детерминисты, утверждавшие, что поведение человека во многом или даже всецело является результатом воздействия культуры и окружения. Поэтому, продолжали они, хотя селекционное разведение может быть успешным в случае с животными, его бесполезно и просто опасно применять к людям.
Казалось, у этих точек зрения нет ничего общего. Неизбежным результатом стал интеллектуальный хаос, когда некоторые генетики заявляли, что заменили Дарвина.
Спор стал просто безобразным, когда евгеника начала превращаться в откровенный расизм. Законодателям и политикам навязывалась мысль, что теперь, наконец, мы сможем решить все проблемы общества. Среди решений были стерилизация «низших» народов и ограничение иммиграции из «менее развитых» стран. Хотя многие первые антропологи разделяли расистские взгляды, некоторые заметные специалисты, например Франц Боас, наставник Мид в Колумбийском университете, резко выступали против них.
Мид практически в одиночку порвала с евгеникой, причем сделала это с помощью самого неожиданного оружия – книги, написанной поразительно романтичным, почти цветистым языком. В одной из глав под названием «День на Самоа» она писала: «Когда мягких коричневых крыш касается рассвет, а стройные пальмы выступают из темноты на фоне бесцветного, мерцающего моря, влюбленные тайком возвращаются домой со свидания под пальмой или в тени вытянутых на песок каноэ, чтобы солнечный свет застал всех спящими на положенном месте»{291}. А также: «Наконец остается лишь приглушенный рокот прибоя и шепот влюбленных»{292}. Свидание? Влюбленные? Какое отношение все это имеет к евгенике и расизму?
Отрицательный пример
Однажды Альберт Эйнштейн заметил, что никакие эксперименты не смогут доказать правоту его теории относительности, зато единственный эксперимент, который можно будет повторить, докажет, что эта теория неверна. Книга «Взросление на Самоа» произвела эффект разорвавшейся бомбы, это как раз и был тот самый единственный эксперимент, сделавший для антропологии, социологии и психологии то, чего Эйнштейн опасался для своей теории относительности. Она в пух и прах разбила учение евгеники, по крайней мере на некоторое время.
Обычно говорят, что это произошло благодаря тонкой интуиции Мид и Боаса, руководителя ее докторской диссертации в Колумбийском университете. Но на самом деле такая идея возникла вследствие широкого круга интересов Мид, который проявился уже в столь молодом возрасте, как 23 года. Среди прочего ее интересовала и психологическая тематика – до того как заняться антропологией, Мид едва не получила степень магистра психологии. Более того, у книги «Взросление на Самоа» есть подзаголовок: «Психологическое исследование молодежи примитивных сообществ с позиций цивилизации Запада». Конечно же, большое значение имели ее гуманитарные наклонности и хорошее понимание молодежи, а также все более глубокое знакомство с самыми разными подростками, в том числе и с молодыми иммигрантами, приезжающими в США.
Все эти факторы привели к тому, что Мид задумалась над проблемой юности в разных сообществах. Ей казалось, что в них наблюдается больше различий, чем сходства. Из этого наблюдения и возникла блестящая идея поспорить с традиционным мнением с помощью метода, который с тех пор получил название «отрицательный пример».
Если бы можно было найти общество, в котором молодые люди не испытывают тех стрессов, от которых, похоже, страдает американская молодежь, тогда стало бы ясно, что то, что жители Запада привыкли называть юношеским «бунтарством» и считать вполне естественным поведением, на самом деле обусловлено влиянием культуры. Кроме того, Мид предполагала, что где‑то на островах Южных морей можно найти культуру, в которой переход от детства к взрослой жизни происходит не так болезненно, как в западной цивилизации. И она действительно нашла ее – в нескольких деревнях на островах Самоа. Проще говоря, Мид пришла к выводу, что самоанская культура смогла обеспечить сравнительно легкий переход во взрослую жизнь для группы из 50 молодых девушек, которых она наблюдала в момент их совершеннолетия.
Рукопись объемом в целую книгу очень скоро нашла своего издателя. Чтобы сделать ее еще более продаваемой, редактор предложил включить несколько дополнительных глав, написанных в популярном стиле, и попытаться обобщить некоторые моменты, имеющие отношение к культуре США.
В свойственной ей манере Мид подхватила эту идею и реализовала ее, создав смелое сравнение самоанской и американской культур, причем не всегда в пользу последней. Например: «Не очень приятно осознавать, что у нас сформировался такой тип семьи, в котором зачастую наносится вред эмоциональной жизни человека, а его взросление происходит так запутанно, что это влияет на всю его дальнейшую жизнь»{293}.
Ученые критики поражались: да кто она такая, чтобы позволять себе учить нас, как воспитывать наших детей? Еще одним камнем преткновения во многих спорах был сделанный Мид вывод, что легкость, с которой взрослеют самоанцы, во многом объясняется более свободной атмосферой. Жители Самоа показались ей нежными, миролюбивыми и лишенными чувства зависти. Но что еще важнее, она обнаружила, что, за некоторыми исключениями, которые объясняются высоким социальным положением, они также мирятся со свободной подростковой любовью. В результате секс среди самоанской молодежи был «естественным и приятным»{294}, что позволяло сгладить их переход из детства во взрослую жизнь, другими словами, стать совершеннолетними.
В США же, напротив, «если к неудачному опыту добавить чувство, что этот опыт сам по себе неправилен, а также необходимость соблюдения секретности, ложь, страх, то появляется такое сильное напряжение, что срыв часто просто неизбежен»{295}. Такая мысль, естественно, не понравилась многим американским читателям Мид, особенно тем, кто воспитывался в строгой авторитарной атмосфере, типичной для большей территории страны.
И все же Мид сказала веское слово, и помимо того, что вызывала обожание публики, она также заставила многих заинтересоваться антропологией, социологией и психологией. В течение 55 лет ситуация оставалась практически без изменений, а исследовательнице оказывалась непрерывная поддержка. В 1972 году видный антрополог И. Адамсон Гобел назвал книгу «Взросление на Самоа» «классическим примером» использования полевых исследований в качестве эквивалента экспериментальной лаборатории{296}. «Отрицательный «пример» прекрасно справился с задачей.
На момент смерти Мид в 1978 году ее авторитет по‑прежнему был непоколебимым. «Взросление на Самоа» оставалась, наверное, самой популярной из когда‑либо изданных книг по антропологии, она выдержала издания на 16 языках миллионными тиражами, а множество студентов зачитывались ею.
Неизбежно находились и сомневающиеся, особенно после 1975 года, когда Эдвард О. Уилсон изложил свои пронатуристские взгляды в книге Sociobiology: The New Synthesis («Социология: новый синтез»). Некоторые антропологи тоже полагали, что Мид слишком далеко зашла в некоторых выводах и обобщениях, а также что она оказалась более успешным популяризатором, чем ученым. Более того, как сказала в 1983 году Лола Романуччи‑Росс, хотя «Маргарет Мид превзошла многих представителей своего поколения благодаря множеству разнообразных талантов… ее никогда нельзя было упрекнуть в излишней дотошности и скрупулезности в лингвистике, истории и этнографии»{297}. Мид очень много путешествовала и заработала много денег, что также вызывало нарекания.
Но все они звучали исподтишка. Возможно, недовольные не собирались бросать вызов прославленной Маргарет, а может, как предполагают некоторые, просто не рисковали. Хотя Мид была щедрой и помогала тем, кто ей нравился, она могла быть властной и нетерпимой. Своим любимым словечком «вздор» она добивалась сокрушительного эффекта. Кроме того, она располагала значительной властью в распределении грантов и приеме на работу. Поэтому все жалобы и ворчание были незаметны до тех пор, пока…
Исторический день
Утром 31 января 1983 года, всего через четыре года после выхода знаменитой статьи о Джохансоне и Лики, читателей New York Times привлек заголовок в левом нижнем углу первой страницы: «Новая книга о Самоа опровергает выводы Маргарет Мид». Первое предложение звучало так: «Книга, утверждающая, что антрополог Маргарет Мид допустила серьезную ошибку в описании культуры и характера жителей Самоа, вызвала горячие споры среди ученых‑бихевиористов».
Новая книга называлась Margaret Mead and Samoa: The Making of an Anthropological Myth («Маргарет Мид и Самоа: создание антропологического мифа»), а ее автором оказался Дерек Фриман, заслуженный профессор Австралийского национального университета, который в течение многих лет изучал культуры островов Западного Самоа. И снова читатель задавался вопросом: почему эта тема попала на первую страницу?
Возможно, все объяснялось тем, что книга вышла в глубокоуважаемом издательстве Harvard University Press? Нет, вряд ли. Научные труды Гарварда редко попадают в газеты. Настоящая причина излагалась дальше в статье, и на этот раз она напоминала противостояние Коупа и Марша, поскольку Фриман заявлял, что многие утверждения Мид относительно Самоа «абсолютно ошибочны, а некоторые из них просто нелепы». Самоанцы не только не склонны к свободному занятию сексом, но, возможно, «у них культ девственности еще более почитаем, чем в любой другой культуре, известной антропологии». Казалось, автор говорит, что практически все в книге Мид – ошибка. В телефонном разговоре с репортером газеты Times он подтвердил: «Нет другого примера подобного самообмана за всю историю поведенческих наук».
Мид, к сожалению, уже не могла защищаться, хотя такая битва ей бы точно понравилась. На ее защиту встали многие, но они оказались в странной ситуации.
Во‑первых, статья в Times появилась за два месяца до официального выхода книги. А что еще важнее, за несколько месяцев до этого Фриман объездил полмира, выступая с целым рядом интервью. Его уверенные манеры и готовность вступить в бой нравились ведущим ток‑шоу, а пренебрежительные комментарии о культурных детерминистах тоже никому не мешали. Но проблема заключалась в том, что когда репортеры почувствовали сенсацию, не заставившую себя долго ждать, и попытались узнать мнение других антропологов, эти несчастные вынуждены были давать комментарии, еще не видев книги Фримана.
Когда она наконец вышла, в средствах массовой информации произошел еще один взрыв, который, естественно, был только на руку издателю и самому Фриману. Как правило, внимание прессы быстро переключается на другое, но в данном случае интерес не угас. Казалось, у всех было что сказать: в книгах, отзывах на книги, комментариях к этим отзывам, ответах на комментарии и, конечно же, в статьях и докладах высказывались самые разные точки зрения.
Подключились историки, социологи, психологи и даже психиатры. Вера Рубин, директор нью‑йоркского Исследовательского института по изучению человека, опубликовала в альманахе American Journal of Orthopsychiatry одну из самых разгромных статей. Она писала, что Фриман «напыщенно бросает вызов «мифологической» работе Мид», а его ответ называет «вероятно, эквивалентом спору из‑за пилтдаунского человека, только в поведенческих науках. Однако при этом он пользуется как минимум сомнительными методами. Концептуальная ориентация ограничена, и после тщательного изучения его высказываний становится очевидным, что саркастическая атака на Мид просто не выдерживает критики»{298}. Позже она добавляет: «Вполне оправданно будет воспользоваться против Фримана его же обвинением в адрес Мид, что ее работа основывается на совершенных противоречиях»{299}.
Страсти накалялись, и это привело к любопытным последствиям. Северо‑восточная антропологическая ассоциация голосовала за то, чтобы осудить издательство Harvard University Press, а также газету New York Times и самого Фримана. Такое решение не было принято. А вот Американская антропологическая ассоциация приняла резолюцию, презрительно назвав книгу Фримана праздничным подарком от журнала Science 83.
Конечно же, все зависит от того, с какой точки зрения взглянуть на ситуацию. Немецкий антрополог Томас Баргацки утверждает, что критика Фримана была направлена не против Мид лично, а па него «посыпался град клеветы и поношений, беспрецедентный в истории антропологии»{300}.
Обвинения
Одним из обвинений, выдвинутых Фриманом, было то, что Мид больше интересовала идеология (т.е. поддержка позиции культурного детерминизма), чем основательные исследования, и поэтому она проигнорировала все факты, свидетельствующие против подхода воспитания. Относительно ее последователей он позже писал, что «поколение конца 1920‑х годов, склонное поддерживать бихевиоризм, восприняло ее идеи с восторгом»{301}.
Защитники Мид ответили точно такими же обвинениями, но, конечно же, нацеленными в другую сторону. Микаэла ди Леонардо, которая преподает антропологию и ведет женские курсы в Северо‑западном университете, выступила против «реакционного безумия вокруг нападок Дерека Фримана в 1983 году на исследования жителей Самоа, проведенные Маргарет Мид»{302}.
С другой стороны, неизбежная реакция снова перевернула весь спор. Фриман в своих обвинениях исходил из собственных исследований Западного Самоа и утверждал, что его выводы – о том, что самоанцы во многом отличаются от того описания, которое дала Маргарет Мид – идеально применимы и для американской части этих островов. Но это не так, заявляли сторонники Мид и приводили множество примеров того, насколько отличается Западный Самоа (этот остров крупнее, населеннее, развитее и т.д.), не говоря уже о том, что Фриман еще и не начинал своих исследований, когда Мид уже провела работу на Самоа.
Более того, Мид сама признавала проблему, которая может возникнуть, когда потомки ее информантов прочтут книгу или будущие исследователи попытаются повторить или оценить ее работу, что часто бывает в науке. Она даже отказывалась дополнять свою книгу данными последних исследований. В предисловии к изданию 1973 года (которое используется в нашей работе) Мид указывала: «Книга должна остаться, как и все антропологические изыскания, точно такой же, как была написана».
В том же предисловии она писала: «Похоже, сейчас крайне важно заявить, выкрикнуть как можно громче, что речь идет о Самоа и США периода 1926–1928 годов. Не впадайте в заблуждение, надеясь обнаружить жизнь на островах Ману в Американском Самоа точно такой же, какой ее видела я. Помните, что я пишу о ваших бабушках и дедушках и прабабушках и прадедушках, когда они были молоды и беззаботны на островах Самоа или страдали под гнетом требований, которые испытывает молодежь в США»{303}.
Еще одним из утверждений Фримана было то, что он «научно» опроверг устаревшие тезисы Мид. В связи с этим возник вопрос, который часто звучит: можно ли действительно считать наукой такие неопределенные отрасли знаний, как антропология, социология и психология? Ответы раздаются самые разные.
Джеймс И. Коут подключился к спору в 1992 году, написав статью, а затем в 1994 году выпусти» книгу, где ситуация рассматривается с точки зрения социолога, который особенно интересуется проблемами молодежи. Он утверждает, что «стандарты научного доказательства налагают на него [Фримана] обязательство предоставить неопровержимые доказательства. Если предложенные им факты можно интерпретировать как‑то еще, то его выводы нельзя считать более убедительными, чем выводы Мид, а весь спор превращается всего лишь в борьбу одной интерпретации с другой… Таким образом, инсинуации, слухи, результат личных бесед и цитаты из материалов, вырванные из контекста или произвольно объединенные друг с другом для создания «творческого коллажа» [во всем этом автор обвиняет Фримана], просто недопустимы»{304}.
Одним из примеров такого «творческого» мышления Коут считает заявление Фримана о том, что и Боас, и Мид были «совершенными детерминистами», т.е. полагали, что все поведение в целом определяется культурой. В отличие от них Фриман утверждает, что он только пытается придать спору смысл, настаивая на интегрированной антропологии, т.е. на использовании в качестве культурных детерминантов как биологии, так и общества. Однако защитники Мид указывают на то, что ни Боас, ни Мид не занимали той крайней позиции, которую им приписывает Фриман.
Учитывая этот момент, Марвин Харрис, который до появления книги Фримана был одним из самых убежденных критиков Мид, добавляет: «То, что большинство антропологических факультетов в США предлагают различные курсы по физической антропологии, приматологии, медицинской антропологии, палеодемографии, биологии человека, генетике человека и человеческой палеонтологии (во всех этих дисциплинах имеются прочные неодарвинистские компоненты), во многом происходит благодаря Боасу, а не вопреки ему»{305}.
Лоуэлл Д. Холмс, который в 1954 году повторил работу Мид (насколько это вообще было возможно через 28 лет), написал собственную книгу под названием Quest for the Real Samoa: The Mead/Freeman Controversy & Beyond («Поиск настоящего Самоа: дискуссия Мид‑Фримана и ее подноготная»). Он пишет: «Как можно заявлять, что Франц Боас не учитывал в своих исследованиях поведения человека биологический компонент, просто уму непостижимо»{306}. Что ж, именно об этом говорят защитники Фримана, причем приводят множество фактов в подтверждение этой мысли. Ведется даже непрерывный спор о том, принимал ли Боас вообще идею биологической эволюции.
Случай с Холмсом интересен. Во‑первых, он посвятил полвека изучению самоанской культуры, поэтому имеет все основания для комментария. Во‑вторых, он никоим образом не является убежденным последователем Мид, а говорит, что вначале их взаимоотношения были весьма бурными, и на его первую книгу она написала «ужасный» отзыв{307}. Тем не менее он утверждает: «Хотя я в нескольких вопросах не согласен с Мид, но хотел бы заявить, что, несмотря на серьезную опасность совершить ошибку в первом научном исследовании, на ее юный возраст (23 года) и неопытность, я считаю, что достоверность ее самоанских исследований крайне высока»{308}.
Когда Фриман узнал о таком выводе, он усомнился в нем и даже написал Холмсу письмо (10 октября 1987 года): «Не сомневаюсь, что вы также знаете, что имя Маргарет Мид вызывает проклятия на островах Ману’а (как и везде в Самоа) из‑за ее книги… Более того, жители острова Та’у говорили мне, что, если бы она осмелилась вернуться, они бы связали ее и бросили на съедение акулам».
«Позвольте заявить, – отвечает Холмс, – что, когда в 1971 году Маргарет Мид вернулась на Та’у на открытие электростанции, ее встретили с распростертыми объятиями, осыпали подарками и почестями»{309}. (Ману’а – группа островов в Американском Самоа; Та’у – один из этих островов, где расположены три деревни, которые в основном и описывала Мид в своей книге «Взросление на Самоа»)
«Неопровержимые» доказательства
В 1991 году Фриман написал один из многих своих ответов на выдвинутые против него обвинения, объясняя, почему он решил, что в 1983 году было вполне своевременно выступить с возражениями против утверждений Шид. Затем он добавил: «С тех пор (Freeman, 1989) появились прямые доказательства – сродни тем, которые возможно представить в любом суде – того, что самоанские иннформанты Мид во многом разыграли ее. И именно в свете этих и других фактов относительно ее исследований на [Самоа (Freeman, 1991) необходимо сейчас оценивать книгу « Взросление на Самоа» (курсив добавлен)»{310}. Сами доказательства не озвучиваются, читателя отсылают за подробностями к изданию 1989 года, однако у него в мозгу откладывается утверждение о наличии неопровержимых прямых доказательств».
Но насколько они неопровержимы? Статья, опубликованная Фриманом в 1989 году, начинается так: «В этой. небольшой работе я излагаю крайне важные новые свидетельства, касающиеся исследований на островах Самоа, которые в 1926 году проводила Маргарет Мид» (курсив оригинала). К этим «крайне важным новым свидетельствам» относились и рассказы Фа’апуа’а, одной из тех девушек, с которыми много лет назад общалась Мид. Тогда Фа’апуа’а признавала, что секс на островах достаточно свободен. Но 60 лет спустя она утверждает обратное. Более того, она заявляет, что и она, и другие информанты Мид просто разыграли исследовательницу. В 1987 году интервью с Фа’апуа’а было снято на пленку и вошло в документальный фильм Margaret Mead and Samoa («Маргарет Мид и Самоа»), показанный на телевидении в 1988 году, а затем направленный на многие антропологические факультеты по всей стране.
Если последние заявления Фа’апуа’а правдивы, тогда, естественно, вся работа Мид трещит по швам. Но неопровержимы ли эти доказательства? Хотя Фриман на самом деле этого не говорит, но его ссылка на судебное слушание подразумевает, что таких доказательств было бы достаточно в любом суде. Однако при слушании дела решение суда присяжных должно быть единогласным, т.е. все присяжные должны прийти к единому мнению.
Но подобного, конечно же, не случилось, потому что против единогласного решения нашлось множество возражений. Если в прошлый раз Фа’апуа’а солгала, то почему мы должны верить, что сейчас она говорит правду? Можно ли объяснить, почему она может лгать сейчас? Безусловно.
Главное объяснение, которое отстаивают многие сторонники Мид, состоит в том, что со времени проведенных Мид исследований на островах многое изменилось. Культура Самоа, как пыталась доказать сама Мид, менялась. Даже когда она изучала своих самоанцев, это общество никоим образом не было нетронутым. Миссионеры начали работать там задолго до этого, и в течение 80 лет население островов составляли в основном христиане.
Однако самоанское общество сложное, и старые привычки умирают медленно, поэтому многие ученые, изучавшие эту культуру, задавались вопросом, христианизировались ли самоанцы, а может, само христианство подверглось их влиянию. В то время Фа’апуа’а была таупоу, девушкой из высшего общества, девственность которой охранялась особенно строго. С тех пор процесс христианизации продолжался наряду со многими другими влияниями со стороны США, которые были слишком сложны, чтобы описывать их в нашей книге. Но в результате вполне могло случиться так, что Фа’апуа’а и другие люди ее поколения теперь просто беспокоятся о том, что тогда наговорили Мид. Ей может показаться, что сейчас лучше назвать себя исправившейся лгуньей, и, возможно, ей и другим информантам удастся переписать историю[24].
Мартин Оранс, заслуженный профессор антропологии из Калифорнийского университета в Риверсайде, получивший доступ к полевым заметкам Мид, твердо уверен, что ее не обманывали. Более того, он говорит: «Фа’апуа’а не является автором ни одного факта во всех собранных сведениях»{311}. Кроме того, он отмечает: «Именно Мид мы всегда будем обязаны тем, что она сохранила свои полевые заметки, чтобы их можно было изучить… Многие антропологи признавались мне, что им никогда бы не хватило мужества для этого»{312}.
Между тем противостояние продолжалось. В 1991 году Фриман заявил, что Мид «постоянно обманывалась» в ходе своих исследований, а книга «Взросление на Самоа» распространила эти заблуждения, став «одним из самых наглядных и любопытных примеров коллективного когнитивного заблуждения в истории наук о человеке»{313}.
Среди вопросов, возникших в ходе критики работы Мид, звучал один, который заинтересовал и меня. Если подростковый секс был действительно настолько распространен, то как им удавалось избегать беременностей? Николь Дж. Грант (преподаватель факультета социологии, антропологии и философии в Университете Северного Кентукки) говорит, что на этот вопрос очень легко ответить, если подробнее изучить, какой именно секс описывает Мид. Грант указывает на то, что помимо полового акта существуют и другие виды секса. «В традиционной культуре Самоа, – пишет она, – самым привычным термином для понятия «секс» было слово, означающее «игра»{314}.
Так все и продолжается: выпад и увертка, обвинение и контробвинение. Статьи и книги, а теперь еще и пьеса, продолжают появляться. Автор пьесы Heretic («Еретик») – Дэвид Уильямсон, тоже австралиец. В ней Мид предстает в нескольких образах, в том числе Мэрилин Монро, Джеки Кеннеди‑Онассис и Барбары Стрейзанд. Франц Боас, тоже объект яростной сатиры, появляется в оранжево‑розовом костюме, с красным боа и в желто‑черных ботинках. Единственный серьезный персонаж – это Фриман, который выступает в образе еретика, борющегося с навязанной идеологией Мид. Пьеса шла в Сиднее, Австралия (1996–1997 годы), но уже не демонстрируется. Фриман был на показах пять раз.
С 1990 года вышло пять книг об этом противостоянии. К ним относятся две самого Фримана, который по‑прежнему нападает на Мид, а также защищается от нападок на свою первую работу. Его последняя книга, The Fateful Hoaxing of Margaret Mead: A Historical Analysis of Her Samoan Research («Фатальная мистификация Маргарет Мид: исторический анализ ее самоанских исследований»), появилась в конце 1998 года. В ней во многом повторяются материалы его первой книги, но подробнее говорится о переписке Мид и ее полевых заметках, а особое внимание уделено свидетельству Фа’апуа’а.
И снова Фриман утверждает, что представляет «неопровержимые прямые доказательства», которые обязательно убедят читателей в правильности его позиции. Но, конечно же, книга просто вызвала новое обострение борьбы. Мартин Гарднер, известный писатель, рассказывающий, чем хорошая наука отличается от плохой, говорит, что «выводы Дерека Фримана несокрушимы… Самая известная книга Мид утратила свою ценность»{315}. Мартин Оранс, критикуя эту книгу для уважаемого журнала Science, заявляет, что она «не считается с доказательствами»{316}.
Еще более жесткая критика работы Фримана появилась в выпуске издания Skeptical Inquirer за ноябрь‑декабрь 1998 года. Джеймс И. Коут полагает, что история Фримана «намного проще правды… что предоставляет ему преимущество перед теми учеными, которые пытаются в полной мере осветить исследования Мид на Самоа»{317}(отзвук противостояния из‑за креационизма). Пол Шенкман заявляет, что «самые профессиональные антропологи утратили интерес к доводам Фримана. Его критика Мид и видение этой отрасли науки далеко не совершенны. Однако те же доводы, которые оттолкнули антропологов, привлекли внимание журналистов, и теперь разумных людей заставляют комментировать мысли Фримана об истине, науке и эволюции». Шеикман называет работу Фримана «интеллектуальным препятствием на пути нашего понимания культуры Самоа, работы Маргарет Мид и всего состояния антропологии сегодня»{318}.
Два аспекта
Неужели у этого противостояния не будет конца? Чтобы найти ответ, необходимо разделить эту вражду на две части: 1) аспект природы и воспитания и 2) аспект Фримана и Мид.
По поводу споров из‑за природы и воспитания Лола Романуччи‑Росс в 1983 году писала: «Признаю, что Маргарет Мид действительно доказала свою точку зрения, что культурные убеждения влияют на поведение, по крайней мере в американском обществе, на которое она сама так сильно повлияла. Разве мы не перешли за период с конца 1930‑х до конца 1960‑х годов от социально подавляемых и отрицаемых сексуальных импульсов к социально приемлемой сексуальной свободе?»{319}
Точно так же Коут отмечает, что исследования конца 1990‑х годов подтверждают скорее позицию Мид, чем Фримана{320}. Вместе с тем говорится, что в примечательном исследовании, о котором сообщалось в апреле 1997 года в журнале Nature, было установлено: «В мозге мышей, живущих в обогащенной среде, насчитывается значительно больше новых нейронов, чем у их сородичей, живущих в стандартных клетках»{321}. Хотя это ничего не доказывает, но свидетельствует о том, насколько важно влияние среды.
Однако правда заключается в том, что спор на тему природы и воспитания остается таким же острым, как и всегда. Возможно, Дарвин XX или XXI века разрешит этот важный вопрос, если его вообще можно разрешить. Может быть, эти влияния индивидуальны для каждого человека. Тогда ситуация осталась бы без значительных изменений: благодатная почва для еще многих исследований.
Что же касается окончания личной вражды, то она тоже не намного приблизилась к финалу. Однако мы уже можем заметить некоторые последствия. Лоуэлл Холмс говорит: «Я не знаю, хорошим или плохим было противостояние между Фриманом и Мид для антропологии как науки»{322}. Но с другой стороны, он добавляет: «Должен признать, что я очень многим обязан Дереку Фриману, как и многие современные специалисты по культуре Самоа, за то, что он спас нас от забвения»{323}.
Коут тоже находит кое‑что положительное, предполагая, что критика Фримана «рассказала нам о недостатках работы Мид и о потенциальных проблемах из‑за ее всецелого принятия. За это мы ему благодарны»{324}. Другие тоже призывают антропологов учиться на этой вражде. Катон удивляется: «Как можно применять методы и находки биологических наук, особенно биологии поведения, к антропологии и социальным наукам?»{325}
Оранс, настроенный более критично, спрашивает, как такая «несовершенная работа», как «Взросление на Самоа», могла служить трамплином к славе? Он выдвигает две возможные причины. Во‑первых, с самого появления культурной антропологии «ее практика была крайне ненаучной и более чем бесцеремонной в готовности принять обобщения без эмпирического обоснования… Поэтому часто возникают утверждения, которые невозможно проверить. Взаимосвязи и концепции определены настолько неверно, что предоставляют слишком много возможностей заявлять, что любая проверка, предложенная для опровержения утверждений, не достигла желаемой цели»{326}.
Во‑вторых, мы, широкая публика, хотели, чтобы находки Мид оказались правильными. Автор говорит так: «Виноваты те из нас, кто, как и я, поняли требования науки, но не смогли указать на недостатки работы Мид, поэтому молчаливо поддерживали ее… Если бы преобладала идеология, противоположная изложенной в книге, мы, без сомнения, разорвали бы ее на части за ее научные просчеты»{327}.
С более положительной точки зрения профессор Брэд Шор из Университета Эмори предполагает, что Фриман, «выявил некоторые противоречия и сложности самоанской жизни»{328}. Коут указывает на то, что Фриман «неопровержимо сигнализировал о разворачивавшейся на Самоа трагедии, а именно о трудностях, с которыми сталкиваются многие молодые самоанцы из‑за культурных несоответствий, пришедших вместе с влиянием Запада»{329}. Он продолжает: «Более того, окончание этого противостояния вряд ли можно найти «где‑то между» двумя версиями, как предполагают некоторые. Скорее, оно кроется в необходимости сложной и гибкой культуры, которая сохраняет свою целостность, используя силы, стремящиеся ее изменить, и не поддаваясь легкому определению и пониманию. Защитная стратегия максимально возможного впитывания воздействия прежде, чем это воздействие затронет культуру, – вот что отмечала Мид»{330}.
Значит, у этого противостояния были и положительные последствия? Но главный вопрос все же остается: мог ли Фриман поступить иначе? Должна ли его критика быть такой беспощадной? Ведь как бы там ни было, но критика в науке – не редкость и даже приветствуется. К тому же культурные антропологи привыкли выдвигать различные интерпретации одной и той же культуры. Крестьян из долины Тепотцлан в Мексике по‑разному описывали Роберт Редфилд в 1930 году и Оскар Льюис 21 год спустя. Но в отличие от сокрушительной атаки Фримана Льюис признавал, что обязан Редфилду, хотя многое в его работе подвергал критике{331}.
Так какими мотивами руководствовался Фриман? Не говоря уже о том, что он явно недолюбливает работу Мид, можно выдвинуть и предположение похуже – он «сумел заработать себе славу за чужой счет»{332}. Печальная правда заключается в том, что если бы Фриман написал более сдержанную и беспристрастную работу, то она бы так и осталась незамеченной наряду с другой книгой – Р. А. Гудмана, под названием Mead’s Coming of Age Jn Samoa: A Dissenting View («Взросление на Самоа Мид: взгляд инакомыслящего»), которая вышла в том же году, что и работа Фримана! Многие ли слышали о ней?
А как насчет Холмса, который знаком с культурой Самоа не хуже других? Его повторное исследование работы Мид, проведенное в 1957 году, так и осталось неопубликованной докторской диссертацией, к которой часто обращаются ученые, но не широкая публика. В отзыве 1983 года на книгу Фримана Холмс писал: «Я бы тоже с удовольствием стал победителем великанов, как это сейчас делает Фриман… Но не смог. Я нашел ту деревню, и поведение ее обитателей во многом было таким, как описывала Мид»{333}.
Наконец, похоже, мало кто сомневается, что если Фриман намеревался очернить Мид как ученого, то это ему удалось. Как это часто бывает в жизни политиков, когда жизнь человека рассматривается под микроскопом, то любой недостаток во много раз увеличивается. Слухи, инсинуации и преувеличенные суждения выходят на поверхность и остаются в голове читателя независимо от того, оправданы они или нет. Мэри Кэтрин Бейтсон, дочь Мид (что, однако, не сделало е