В Норт‑Энде не больно‑то побегаешь, особенно когда нравятся длинные дистанции. А в Великих северных лесах бегать было небезопасно: того и гляди за что‑нибудь зацепишься, продираясь между деревьями. Бегая по лесовозным дорогам, можно было оказаться под колесами несущегося лесовоза. Водители («эти задницы за рулем», как называл их Кетчум) гоняли так, словно дороги принадлежали им, а не лесозаготовительным компаниям. (И конечно же, нужно было учитывать сезон охоты на оленей и лосей, как из огнестрельного оружия, так и из лука. Всегда найдется какой‑нибудь бравый охотник, который сначала выстрелит по движущейся цели, а потом сообразит, что у бегущего две ноги, а не четыре.)
Когда Дэнни написал Кетчуму про свои пробежки в Эксетере, сплавщик ответил ему так: «Знаешь, Дэнни, это хорошо, что ты не бегал, когда жил на Извилистой. Я знаю достаточно мест в округе Коос, где бегуны вызывают подозрение. Если бежит, значит, что‑то натворил и удирает. Такого лучше на всякий случай пристрелить».
Дэнни нравилось бегать и на зимнем стадионе Эксетера. Там параллельно гаревой дорожке шла деревянная, имевшая наклон. Стадион был прекрасным местом для обдумывания рассказов. Дэнни обнаружил, что на бегу ему легко думается, особенно когда он начинал уставать и сбавлял темп.
Его выпускные оценки в Эксетере были скромными: «хорошо» по английскому и истории и «удовлетворительно» по всем остальным предметам. Тогда мистер Карлайл сказал Доминику и Кармелле: возможно, мальчика ожидает «поздний расцвет». Но если оценивать его писательские успехи, Дэнни явно был «ранним цветком»: не прошло и года после окончания Писательской мастерской, как он опубликовал свой первый роман. Разумеется, мистер Карлайл говорил тогда в строго академическом ключе. А в Нью‑Гэмпширском университете Дэнни стал отличником: по сравнению с Эксетером учиться там было куда легче. Тяжелой частью его жизни в Дареме была встреча с Кэти Каллахан и все остальное, что было связано с нею и там, и в Айова‑Сити. Кармелла и ее дорогой Гамба, говоря об этой особе, всегда морщились, будто жевали отраву.
– Вот ты волновался, как бы наши девчонки не попортили Дэнни жизнь! – однажды не выдержала Кармелла. – А они были на виду. Зато этот университет – как айсберг! Так ударило, что он до сих пор расхлебывает.
Кетчум прозвал Кэти «холодной дыркой».
– Это его сочинительство довело, – возражал Кармелле Доминик. – Безостановочное воображение. Оно добром не кончилось.
– Дурак ты, Гамба, – еще сильнее разошлась Кармелла. – Дэнни не придумывал Кэти. Или, по‑твоему, ему лучше было бы не жениться на ней, а отправиться во Вьетнам?
– Кетчум этого не допустил бы. Знаешь, Кармелла, Кетчум такими вещами не шутит. Писателем можно быть и без двух пальцев на правой руке.
После этого Кармелла стала думать, что ей уже не так хочется увидеть мистера Кетчума.
В июне 1967 года писатель Дэниел Бачагалупо завершил обучение в Писательской мастерской, получив степень магистра изящных искусств. Почти сразу же после выпускного торжества он вместе с двухлетним Джо уехал в Вермонт. Невзирая на все сложности жизни с Кэти и ее уход, ему нравились Айова‑Сити и обстановка Писательской мастерской. Но летом в Айове стояла сильная жара, а Дэнни хотелось без спешки подыскать жилье в Патни[87], где находился Уиндемский колледж[88]. Нужно было позаботиться и о надежной няньке для малыша Джо. Здесь Дэнни рассчитывал, что ему согласится помочь кто‑нибудь из студенток.
Единственный, с кем Дэнни завел разговор о литературном псевдониме, был писатель Курт Воннегут[89]– добрый человек и хороший преподаватель. Воннегут знал о его сложностях с Кэти. О причинах, заставивших его подумывать о псевдониме, Дэнни рассказывать писателю не стал, просто сказал, что сама идея ему не нравится.
– Не столь уж важно, какая у вас фамилия, – ответил ему Воннегут.
Он сказал молодому писателю, что прочел «Семейную жизнь в округе Коос» – первую книгу Дэнни, которую назвал одним из лучших романов, какие ему доводилось читать.
– Важно это, а не то, каким именем вы подписываетесь, – сказал ему Курт Воннегут.
Единственная критика, высказанная автором «Бойни номер пять», касалась вопросов пунктуации. Воннегуту совсем не нравились точки с запятой.
– Читатели и так поймут, что вы учились в колледже. Вам незачем им это доказывать, – сказал он Дэнни.
Однако точки с запятой не были результатом учебы в колледже. Они пришли из старомодных романов девятнадцатого века – первопричины желания Дэниела Бачагалупо стать писателем. Еще ребенком он любил перебирать оставшиеся от матери книги (те, что повар отдал Кетчуму) и читать названия произведений и имена авторов. Сами романы Дэнни прочел лишь в Эксетере, но еще раньше обратил внимание на стиль письма Натаниела Готорна и Германа Мелвилла[90]и запомнил его. Они писали длинными сложноподчиненными предложениями и оба любили точки с запятой. Дэнни не только был поклонником их творчества, ему нравилось, что Готорн и Мелвилл – писатели Новой Англии[91]. И конечно же, сердцу Дэниела Бачагалупо был близок английский романист Томас Гарди[92]. В свои двадцать пять Дэнни сознавал, что в его судьбе многое перекликается с судьбой Гарди.
Никто из сокурсников Дэнни не разделял его любви к писателям минувших эпох. Современные авторы по большей части оставляли Дэниела равнодушным. Но романы Курта Воннегута ему нравились, как и сам этот человек. Начиная с Майкла Лири Дэнни везло на тех, кто учил его литературному мастерству.
– Вы кого‑нибудь встретите, – сказал ему на прощание Курт Воннегут.
(Вероятно, он имел в виду, что Дэнни рано или поздно встретится достойная женщина.)
– И быть может, капитализм отнесется к вам по‑доброму, – добавил Воннегут.
С этой мыслью Дэнни ехал на восток.
– Быть может, капитализм отнесется к нам по‑доброму, – несколько раз повторил он маленькому Джо, пока они катили в Вермонт.
– Ты подыщи такое жилье, чтобы и твоему отцу была комната, – сказал ему в последнем телефонном разговоре Кетчум. – Но по мне, так Вермонт не очень‑то далек от Нью‑Гэмпшира. Неужели ты не мог найти место преподавателя где‑нибудь на западе?
– Зачем мне туда забираться? – удивился Дэнни. – Из округа Коос одинаково ехать что до Бостона, что до южного Вермонта. Согласен? А ведь в Бостоне мы спокойно прожили тринадцать лет!
– Я знаю, что говорю, – гнул свое Кетчум. – Вермонт слишком близко. Но сейчас твоему отцу там будет куда безопаснее, чем в Бостоне.
– Я ему без конца об этом твержу, – признался Дэнни.
– И я ему всю плешь проел, а у него в одно ухо влетает, в другое вылетает, – сказал сплавщик.
– Это из‑за Кармеллы. Отец очень к ней привязался. Взял бы ее с собой. Она бы поехала, если бы он позвал. Но отец ее не позовет. Я думаю, Кармелла – самое светлое в его жизни.
– Не говори так, Дэнни, – ощетинился Кетчум. – Ты не знал своей матери.
Дэнни просто молчал. Ему сейчас очень не хотелось, чтобы Кетчум бросил трубку.
– Похоже, мне придется самому взять Стряпуна за задницу и вытащить из Бостона. Надо подумать, как это лучше сделать, – после некоторой паузы объявил Кетчум.
– И как ты это сделаешь? – заинтересовался Дэнни.
– Если понадобится, хоть в клетку посажу. Ты только подыщи в Вермонте дом попросторнее. Я привезу туда твоего отца.
– Скажи, Кетчум, ты ведь не убивал Пинетта Счастливчика?
– Конечно нет! – заорал в трубку Кетчум. – Счастливчик не стоил того, чтобы марать о него руки.
– Я иногда думаю, что Карл вполне стоит убийства, – вырвалось у молодого писателя Дэниела Бачагалупо.
Эта мысль уже некоторое время крутилась у него в голове.
– Я сам постоянно думаю о том же, – признался Кетчум.
– Не хочу, чтобы тебя схватили, – сказал ему Дэнни.
– Загвоздка не в этом. Думаю, Карла не волнует, что его могут схватить… ну, за убийство твоего отца.
– Тогда в чем загвоздка?
– Вот если бы он первый на меня полез, тут бы я не раздумывал.
Все было именно так, как представлял себе писатель Дэниел Бачагалупо. При своей непроходимой глупости Ковбой был достаточно умен, чтобы оставаться в живых. Пить он перестал, а значит, уже не дойдет до полной потери самоконтроля. Возможно, за два месяца он Норму Шесть пальцем не тронул или бил не настолько сильно, чтобы у нее появилось желание уйти или выложить ему все сведения.
А Норма Шесть пить не бросала. Кетчум знал: его бывшая подруга способна легко и полностью терять контроль над собой. В этом и заключалась главная опасность.
– Ты ведь тоже не бросил пить, – сказал Кетчуму Дэнни. – Меня это тревожит. Ты не боишься, что Карл выберет момент, когда ты будешь валяться мертвецки пьяным, и нагрянет?
– Ты, Дэнни, еще не видел моего пса. Замечательное животное.
– Я и не знал, что у тебя есть собака.
– Так получилось. Когда Норма Шесть ушла, мне же нужно было с кем‑то разговаривать.
– А та женщина из библиотеки? Бывшая учительница, которая учит тебя читать?
– Читать‑то она меня учит, но женщина не слишком разговорчивая. Да и не обо всем мне удобно с ней говорить.
– Ты действительно учишься читать?
– Да. Только я быстрее сосчитаю кучки от енота, чем прочту фразу. Но я не сдаюсь. Когда выйдет твоя книжка, я должен ее прочитать.
В трубке опять стало тихо, потом Кетчум спросил:
– А как ты насчет этого… ном‑де‑плюм? Придумал?
– Мой псевдоним – Дэнни Эйнджел, – сухо сообщил писатель Дэниел Бачагалупо.
– Почему не Дэниел? Твой отец обожает это имя. А вторая часть мне нравится.
– Отец может и дальше звать меня Дэниелом. Знаешь, Кетчум, Дэнни Эйнджел – это все, что пришло мне на ум.
– А как поживает малыш Джо? – спросил Кетчум, почувствовав напряжение, с каким молодой писатель говорил о своем псевдониме.
Путь на восток занял у Дэнни несколько дней. В основном он ехал ночью, когда маленький Джо спал. Дэнни останавливался в мотелях, где был бассейн, и почти весь день играл с сыном. Уставший малыш погружался в дневной сон, и молодой отец ложился вместе с ним. А поздним вечером, когда Джо засыпал уже основательно, Дэнни садился за руль и ехал дальше. Ночью можно было ехать и думать. Дэнни напрягал воображение, но так и не мог представить, как любитель медвежьих углов Кетчум приедет в Бостон. Даже Дэнни Эйнджел, в прошлом – Дэниел Бачагалупо, не представлял себе устрашающего вида лесоруба на бостонской улице.
Уиндемский колледж оказался весьма своеобразным учебным заведением. В чем‑то даже забавным. Но это не особо волновало Дэнни Эйнджела. «Семейная жизнь в округе Коос» – его первый роман – вышла в твердой обложке, по приемлемой цене и получила превосходные отзывы критики. Молодой писатель продал права на издание романа в мягкой обложке, а также право на экранизацию, хотя фильм по его произведению так и не поставили. Второй и третий романы получили более разношерстную критику, а по числу проданных экземпляров уступали первому. (Оба романа не выходили в мягких обложках, и никто не предлагал продать права на экранизацию.) Но все это не заботило Дэнни. Его поглощали две заботы: уберегать отца от беды и самому быть хорошим отцом для Джо. Дэнни писал и писал, не думая о публикациях. Оставить преподавание он не мог – это поддерживало его и сына.
– Быть может, когда‑нибудь капитализм отнесется к нам по‑доброму, – часто повторял он своему сынишке.
Снять дом в Патни оказалось не слишком сложно. Дэнни нашел достаточно большой дом, где хватало места для отца и даже для Кармеллы, если она вдруг решится переехать в Вермонт. Он арендовал старую ферму, к которой вела проселочная дорога. Дэнни понравилось, что поблизости журчит ручей. Ручей дважды пересекал дорогу к дому, напоминая Дэнни о местах, где он вырос. Ферма находилась в нескольких милях от Патни, больше похожего на деревню, чем на город. Универсальный магазин с продуктовым отделом – «Патни Кооп», заправочная станция с магазинчиком, где продавалось самое необходимое, а наискосок, по дороге в колледж, – старая бумажная фабрика. Когда Дэнни впервые ее увидел, он понял, что отец не захочет жить в Патни (повар, выросший в Берлине, ненавидел бумажные фабрики).
Уиндемский колледж представлял собой архитектурное бельмо на фоне довольно красивого пейзажа. Среди преподавателей встречались как достаточно одаренные люди, так и не блещущие способностями. Уиндем не был избалован академическими условиями. Кое‑кто из преподавателей мог бы найти работу в колледжах и университетах более высокого уровня, но они хотели жить в Вермонте. Многие студенты пошли учиться лишь потому, что альтернативой учебе была отправка во Вьетнам. Колледж давал отсрочку на четыре года – весьма приличный срок для парней призывного возраста. Уиндем прекратит существование, не дотянув до своего тридцатилетия. Но пока длилась Вьетнамская война, он был спасительной гаванью, а для Дэнни – первой работой, не связанной с рестораном, и это ему нравилось.
У него никогда не набиралась большая группа студентов, интересующихся литературным творчеством. Несколько человек, которым, по мнению Дэнни, не хватало либо таланта, либо усердия. Хорошо, если половина присутствующих в аудитории вообще интересовалась чтением. Но молодой романист, спасенный от Вьетнамской войны, был терпелив и снисходителен к своим студентам. Дэнни хотелось, чтобы никто из них (особенно парни) не бросил колледж.
Если бы какой‑нибудь циник назвал единственной причиной, оправдывающей существование Уиндема, легальную «отмазку» от войны, Дэнни Эйнджел не стал бы спорить. Политически он достаточно вырос, чтобы ненавидеть войну, и, потом, он прежде всего был писателем, а не преподавателем. Его не волновал академический уровень Уиндемского колледжа и уровень образования. Преподавание было для него не слишком обременительной работой, оставлявшей достаточно времени для писательского творчества и воспитания сына.
Дэнни написал Кетчуму сразу же, как только они с Джо вселились в старый фермерский дом на Гикори‑Ридж‑роуд. Ему было все равно, кто прочтет сплавщику это письмо. Скорее всего, библиотекарша, бывшая учительница, стоически обучавшая Кетчума читать.
«Места для отца здесь более чем достаточно», – сообщал молодой писатель. Он добавил свой новый телефонный номер и подробно написал, как сюда добраться из округа Коос и из Бостона. (Это был конец июня 1967 года.) «Здорово, если бы ты появился к Четвертому июля, – продолжал Дэнни свое письмо к Кетчуму. – Если сумеешь, уверен, что ты привезешь и фейерверки».
Кетчум был сам не свой до фейерверков. Причем не только до тех, что взлетали в небо, но и «водных». Сплавщик не утруждал себя ловлей рыбы. Он просто глушил ее динамитом.
– Клянусь, это был самый крупный угорь в Филипс‑Брук, – как‑то хвастался он после очередной «рыбалки».
Вспомнив об этом, Дэнни написал в постскриптуме: «Только не привози динамит. Достаточно одних фейерверков».
Кетчум начал свое путешествие с Бостона, куда он явился не только с «фейерверками». Северный вокзал находился в районе Вест‑Энда, граничившего с Норт‑Эндом. Когда Кетчум сошел с поезда, на правом плече у него висел дробовик, а в левой руке он нес парусиновый мешок. Мешок на вид казался тяжелым, однако Кетчум держал его так, словно это бумажный пакет. Ружье было в кожаном чехле, однако каждый, кому сплавщик попадался на глаза, понимал, какое это оружие. Одно из двух: либо винтовка, либо дробовик. Дуло зачехленного дробовика слегка выступало над плечом необычного путешественника.
Совпадение или нет, но в это время на вокзале оказался парнишка, работавший уборщиком столов в «Vicino di Napoli». Он провожал свою бабушку. Увидев Кетчума, он стремглав бросился в ресторан и опередил гостя. По словам парня, Кетчум двинулся «длинным путем». Стало быть, сплавщик посмотрел план города и выбрал, в общем‑то, правильный, но не самый короткий маршрут. Скорее всего, Кетчум пойдет по Коузвей‑стрит до Принс‑стрит и там свернет на Ганновер‑стрит. Естественно, он сделает изрядный крюк. До Норт‑сквер, где находился ресторан, можно было дойти короче и быстрее. Уборщик столов переполошил весь персонал, сообщив, что сюда идет большой человек с ружьем.
– Какой большой человек? Как он выглядит? – сразу же спросил Доминик.
– Я не запомнил. Я только видел, что у него на плече висит ружье, – ответил запыхавшийся парень.
Все, кто работал в «Vicino di Napoli», были заранее предупреждены о возможном появлении Ковбоя.
– А ты ничего не перепутал? Может, он и не сюда шел, – сказал парню кто‑то из взрослых.
– Сюда. И он точно с севера приехал. Страшный такой.
Доминик знал: Карл не стал бы выставлять свой кольт напоказ. Револьвер сорок пятого калибра маленьким не назовешь, однако никто не носил такое оружие через плечо.
– Судя по твоим словам, у этого человека либо винтовка, либо дробовик, – сказал парнишке Доминик.
– Иисус милосердный! Мария Пречистая! – воскликнул Тони Молинари.
Напрасно парнишка‑уборщик жаловался на память. Одну впечатляющую подробность он запомнил.
– Да, вот еще. У него на лбу шрам, как будто ему кто‑то секачом въехал.
– Так это мистер Кетчум? – спросила повара Кармелла.
– Должно быть, он. Во всяком случае, не Ковбой. Карл рослый и толстый, но не сказал бы, что он страшного вида. И ничего «северного» в нем нет. Что в форме, что без – он похож на копа.
А уборщик выдавал все новые детали облика человека с дробовиком.
– Он одет во фланелевую рубашку с обрезанными рукавами, а на поясе – большущий охотничий нож. Лезвие почти до колена.
– Ну так это точно браунинговский нож. Значит, Кетчум в гости приехал, – сказал Доминик. – Он любит фланелевые рубашки, а летом обрезает рукава. Особенно те, что обтрепались или порвались.
– Но зачем ему дробовик? – спросила Кармелла у своего дорогого Гамбы.
– Может, решил опередить Карла и пристрелить меня, – пошутил повар, но ни Кармелла, ни остальные не увидели в этом шутки.
Персонал ресторана встал возле окон и двери, ожидая появления Кетчума. Это было послеполуденное время, когда им надлежало хорошенько подкрепиться перед открытием.
– Я накрою стол для мистера Кетчума, – объявила Кармелла и немедленно приступила к делу.
Молоденькие официантки стали прихорашиваться у зеркала. Пол Полкари застыл, сжимая в руках лопатку, какой они мешали тесто для пиццы. Размером своим лопатка была с гигантскую теннисную ракетку.
– Пол, унеси лопатку на кухню, – посоветовал ему Молинари. – А то вид у тебя смешной.
– Забыл сказать: этот мистер тащит сюда огромный парусиновый мешок. Наверное, в нем патроны, – предположил уборщик столов.
– И динамит тоже, – добавил повар.
– Больно подозрительный вид у вашего друга, – сказал парень. – Его и арестовать могут.
– Зачем он приехал? И почему не предупредил звонком? – спросила Кармелла.
Повар покачал головой. Нужно просто дождаться появления Кетчума, тогда выяснится, что ему надо.
– Гамба, он ведь за тобой приехал.
Слова Кармеллы были не столько вопросом, сколько утверждением.
– Возможно, – лаконично ответил повар.
И все равно Кармелла тщательно расправила свой белый передничек и черную юбку. Потом она отперла входную дверь и встала там. Должен же кто‑то приветствовать мистера Кетчума. Так думала вдова дель Пополо.
Доминика снедали другие мысли. «Что я буду делать в Вермонте? Кому там нужны итальянские блюда?»
Кетчум был не из тех, кто любит долгие церемонии при встрече.
– А вас я знаю, – сказал он Кармелле со всей любезностью, на какую был способен. – Ваш парень показывал мне вашу карточку. Вы мало изменились.
Со времени, когда она снималась на ту карточку, прошло полтора десятка лет. Она изменилась, и заметно изменилась. К тогдашнему весу добавилось еще фунтов двадцать. Однако Кармелла приняла комплимент.
– Вы все здесь? – спросил Кетчум. – Или есть еще кто‑то на кухне?
– Да все мы здесь, – ответил старому другу повар.
– Ну тебя‑то, Стряпун, я вижу. И по твоей мрачной физиономии понимаю: не очень‑то ты рад встрече со мной.
Кетчум не стал дожидаться ответа. Он вошел в кухню и скрылся с глаз оторопевшего персонала.
– Теперь вы меня видите? – спросил он.
– Нет! – дружно ответили все, исключая повара.
– А вот я вас вижу, и это отлично, – сказал им Кетчум.
Когда сплавщик вышел в зал, все (в том числе и Доминик) невольно отпрянули. За это время Кетчум успел достать из чехла дробовик и теперь держал ружье в руках. От дробовика исходил чуждый запах: возможно, то был запах ружейного масла или промасленного чехла. Но был и другой запах, совсем уж чуждый для каждого уголка ресторана и всех, кто здесь работал. Возможно, это был запах смерти, поскольку ружья предназначены для единственного дела – убивать.
– Эта штучка называется «итака»[93]двадцатого калибра. Одноствольный дробовик. Без предохранителя. Проще не бывает, – начал свою краткую лекцию Кетчум. – Стрелять из него может даже ребенок.
Кетчум переломил дробовик, опустив ствол почти на сорок пять градусов.
– Здесь добрая старая курковая система. Прежде чем выстрелить, нужно взвести курок. Обычно это делают большим пальцем, – продолжал свою лекцию Кетчум.
Все стояли молча, ошеломленные и лекцией, и видом дробовика. Все, кроме Доминика.
Рассказ Кетчума про особенности ружья был для этих мирных людей полной бессмыслицей. Но Кетчум терпеливо вдалбливал им знания. Он показал, как заряжать дробовик, как извлекать пустую гильзу. Эти действия он показывал снова и снова, пока все, включая парнишку‑уборщика и даже официанток, не усвоили урок. Доминику было больно смотреть, с каким вниманием Кармелла слушает его старого друга. Когда вводная лекция закончилась, наверное, даже она смогла бы зарядить дробовик и выстрелить.
Персонал ресторана не осознавал всей серьезности наставлений Кетчума, пока сплавщик не достал из мешка коробки с патронами.
– Смотрите. В этих патронах – крупная дробь. Картечь. Дробовик нужно постоянно держать заряженным таким патроном.
Кетчум выставил свою ручищу перед лицом Пола Полкари, как всегда припорошенным мукой.
– Если я буду стрелять из кухни, а цель находится здесь, то она получит вот такую дыру.
Он соединил большой и указательный пальцы и приставил ко лбу Полкари. Пожалуй, это было самым наглядным моментом во всей лекции Кетчума.
– Нужно смотреть, как повернутся события. Если Карл поверит в вашу историю… вы все должны говорить Ковбою одно и то же… так вот, если он вам поверит, может, тогда и стрелять не понадобится.
– Какую еще историю? – не выдержал повар.
– Историю о том, как ты сбежал от этой женщины, – невозмутимо ответил Кетчум, указав на Кармеллу. – Обманул ее доверие и бросил. Теперь тебя здесь все ненавидят и готовы убить, если найдут. Что, это трудно запомнить?
Все отрицательно замотали головами, хотя повар вкладывал в свой жест совсем иной смысл.
– Когда Ковбой явится сюда, кто‑то из вас должен быть на кухне, – продолжал Кетчум – Видел он вас до этого или нет – без разницы. Главное – в тот момент он не должен вас видеть. Можно греметь кастрюлями и сковородками. Если Карл потребует, чтобы все вышли в зал, скажете, что у вас есть свои дела и вам нужно стряпать.
– И кто из нас должен находиться на кухне с этим ружьем? – спросил Пол Полкари.
– Значения не имеет. Теперь‑то вы все знаете, как стрелять из «Итаки».
– А ты уверен, что Карл обязательно сюда явится? – спросил Доминик.
– Завтра или через месяц, но он сюда припрется. Вот так‑то, Стряпун. Прежде всего ему захочется поговорить с Кармеллой. Но и остальным не отвертеться от разговора с Ковбоем. Если он не поверит вашей истории и дело примет дрянной оборот, тогда кому‑то из вас надо будет выстрелить в этого копа, – будничным тоном произнес Кетчум.
– А как мы поймем, что дело принимает дрянной оборот? – поинтересовался Тони Молинари. – И как узнаем, поверил он нашей истории или нет?
– Если все нормально, он не станет вытаскивать свою пушку. К вам Карл обязательно притащится с револьвером. Как только увидите, что он полез за кольтом, – значит, дело дрянь. Поймите: Карл – тупая скотина. Никаких хитростей. Если достал кольт – значит, собрался стрелять.
– И тогда мы должны выстрелить в него? – неуверенно спросил Пол Полкари.
– Вначале тот, кто в кухне, должен будет его окликнуть. Нужно, чтобы Карл повернулся лицом к стрелку.
– Не понимаю, зачем нам его окликать, – сказал Молинари. – Удобнее стрелять, когда он отвлечен разговором.
– Вам нужно не просто выстрелить, – терпеливо, как ребенку, объяснил ему Кетчум. – Когда Ковбой посмотрит в вашу сторону, вы сможете прицелиться ему в горло. Дробь попадет ему в лицо и грудь. Выстрел должен его ослепить.
Доминик взглянул на Кармеллу, боясь, как бы та не упала в обморок. Парнишка‑уборщик стоял весь бледный. Похоже, его мутило.
– Когда Ковбой будет ослеплен, спешки уже не понадобится. Спокойно вытаскиваете пустую гильзу и заряжаете дробовик другим патроном, с оленьей пулей. Дробь может только ослепить, а вот оленья пуля убьет наверняка. Повторяю: сначала вы его ослепляете, потом убиваете.
Уборщик помчался в кухню. Было слышно, как его шумно выворачивает в большую раковину, где обычно отмывали и отскребали кастрюли и сковороды.
– Этого в кухню не отправляйте, – тихо предупредил Кетчум. – Кстати, способ надежный. Мы в округе Коос так на оленей охотимся. Сначала приманиваем их фонариком. Олени – твари любопытные. Светим, пока какой‑нибудь олень не начнет глазеть. Тогда первый выстрел дробью, второй – пулей.
Кетчум сделал небольшую паузу.
– С оленем проще. Если он достаточно близко, хватает и дроби. Ну а с Ковбоем вам лучше не рисковать.
– Мистер Кетчум, мы вряд ли сможем кого‑нибудь убить, – сказала Кармелла. – Мы просто этого не умеем.
– Как это «не умеем»? Я же только что показывал, – напомнил ей Кетчум. – Малыш «итака» – самый простой из моих дробовиков. Я его выиграл на соревнованиях по армрестлингу в Милане. Помнишь, Стряпун?
– Помню, – ответил старому другу Доминик.
Там были не только соревнования по армрестлингу, но и еще кое‑то, о чем повар тоже помнил. А дробовик Кетчум действительно выиграл, и его победы никто не оспаривал.
– Вы давайте сочиняйте историю поубедительнее, – продолжал свое Кетчум. – Если этот поганец в нее поверит, может, вам и стрелять не нужно будет.
– И ты ехал в такую даль, чтобы привезти нам дробовик? – спросил повар.
– Не совсем так, Стряпун. «Итаку» я привез твоим друзьям, а не тебе. Тебе я помогу собрать вещи. У нас с тобой будет небольшое путешествие.
Доминик протянул назад руку, ища руку Кармеллы, стоявшей позади. Но Кармелла оказалась проворнее. Она обвила руками талию Гамбы и уткнулась лицом в его затылок.
– Я люблю тебя, но тебе нужно ехать с мистером Кетчумом.
– Знаю, – тихо ответил Доминик.
Возражать ей или Кетчуму было бы глупо, и повар это понимал.
Из кухни вышел уборщик столов. Ему стало немного лучше.
– Мистер Кетчум, а что у вас еще в этом мешке? – спросил парень.
– Фейерверк для Четвертого июля. Дэнни просил, – добавил он, обращаясь к повару.
Кармелла пошла вместе с ними в квартиру на Уэсли‑плейс. В последний раз, хромая по ступенькам, Доминик привычно посетовал, что в доме нет лифта. Он не стал брать с собою много вещей, но восьмидюймовую чугунную сковороду взял, сняв ее со стены. Кармелла подумала, что вряд ли он будет пользоваться сковородой. Берет как память. Потом Кармелла проводила их туда, где был прокат машин. Кетчум собирался отвезти повара в Вермонт, затем вернуться в Бостон, сдать машину, а в Нью‑Гэмпшир ехать поездом с Северного вокзала. Он намеренно не поехал на своем пикапе. Не хотел, чтобы помощник шерифа заметил его отсутствие. И потом, пора было покупать новый пикап. После уроков вождения, преподанных Дэнни, машина вряд ли выдержала бы такой пробег.
Целых тринадцать лет Кармелла надеялась увидеть мистера Кетчума. И вот увидела: Кетчума и его жестокое обаяние. Она сразу же вспомнила, с каким восхищением ее Анджелу писал об этом человеке. А лет двадцать пять назад… неудивительно, что Рози Калоджеро (да и каждая женщина ее возраста) влюбилась в Кетчума. Но сейчас Кармелла ненавидела Кетчума за то, что он приехал в Норт‑Энд, чтобы увезти с собой ее Гамбу. Как ей будет не хватать повара, как она будет скучать по нему и даже по его хромоте.
А потом Кетчум сказал ей несколько слов, которые полностью вернули ее расположение.
– Если вы когда‑нибудь захотите увидеть место, где погиб ваш парень, я буду рад свозить вас туда и все показать.
Кармелла кусала губы, чтобы не расплакаться. Ей очень хотелось увидеть реку и место, где случилась беда, но только не бревна. Она знала, что не выдержит зрелища сплавляемых по реке бревен. Только берег, где повар с сыном стояли и видели случившееся. Место на реке. Да, она бы охотно туда съездила. Но не сейчас.
– Спасибо вам, мистер Кетчум, – сказала она.
Кармелла смотрела, как они садятся в машину. Водителем, естественно, будет Кетчум.
– Если тебе когда‑нибудь захочется меня увидеть… – начала Кармелла.
– Знаю, – коротко ответил Доминик, стараясь не глядеть на нее.