Уж вы, батальоны —
Эскадроны!
Сынок порожённый,
Бе – ре – женый!
Уж ты по младенцу —
Новобранцу —
Слеза деревенска,
Океанска!
В который раз всп о рот
Живот – мало!
Сколько б вас, Егорок,
Ни рожала —
Мало! Мои сучья!
Кр о вь чья? С о ль чья?
Мало! Мала куча:
Больше! Больше!
Хоша б целый город
Склала – живы!
Сколько б вас, Егорок,
Ни ложила —
В землю. Большеротый,
Башка – вербой
Вьется. Людям – сотый,
А мне – первый!
Теки, мои соки,
Брег а – через!
Сосцы пересохли —
Очам – ч е ред!
Реви, долговласа,
По армейцу!
Млецом отлилася —
Слезой лейся!
1928
Маяковскому
1. “Чтобы край земной не вымер…”
Чтобы край земной не вымер
Без отчаянных дяд е й,
Будь, младенец, Володимир:
Целым миром володей!
2. “Литературная – не в ней…”
Литературная – не в ней
Суть, а вот – кровь пролейте!
Выходит каждые семь дней.
Ушедший – раз в столетье
Приходит. Сбит передовой
Боец. Каких, столица,
Еще тебе вестей, какой
Еще – передовицы?
Ведь это, милые, у нас,
Черновец – милюковцу:
“Владимир Маяковский? Да-с.
Бас, говорят, и в кофте
Ходил”...
Эх кровь-твоя-кровца!
Как с новью примириться,
Раз первого ее бойца
Кровь – на второй странице
(Известий.)
3. “В сапогах, подкованных железом…”
“В гробу, в обыкновенном тeмном костюме, в устойчивых, гpyбых ботинках, подбитых железом, лежит величайший поэт революции”.
(“Однодневная газета”, 24 апреля 1920 г.)
В сапогах, подкованных железом,
В сапогах, в которых гору брал —
Никаким обходом ни объездом
Не доставшийся бы перевал —
Израсходованных до сиянья
За двадцатилетний перегон.
|
|
Гору пролетарского Синая,
На котором праводатель – он.
В сапогах – двустопная жилплощадь,
Чтоб не вмешивался жилотдел —
В сапогах, в которых, понаморщась,
Гору нес – и брал – и клял – и пел —
В сапогах и до и без отказу
По невспаханностям Октября,
В сапогах – почти что водолаза:
Пехотинца, чище ж говоря:
В сапогах великого похода,
На донбассовских, небось, гвоздях.
Гору горя своего народа
Стапятидесяти (Госиздат)
Миллионного... – В котором роде
Своего, когда который год:
“Ничего-де своего в заводе!”
Всех народов горя гору – вот.
Так вот в этих – про его Рольс-Ройсы
Говорок еще не приутих —
Мертвый пионерам крикнул: Стройся!
В сапогах – свидетельствующих.
4. “И полушки не поставишь…”
Любовная лодка разбилась о быт.
И полушки не поставишь
На такого главаря.
Лодка-то твоя, товарищ,
Из какого словаря?
В лодке, да еще в любовной
Запрокинуться – скандал!
Разин – чем тебе не ровня? —
Лучше с бытом совладал.
Эко новшество – лекарство
Хлещущее, что твой кран!
Парень, не по-пролетарски
Действуешь – а что твой пан!
Стоило ж в богов и в матку
Нас, чтоб – кровь, а не рассвет! —
Класса белую подкладку
Выворотить напослед.
Вроде юнкера, на Т о ске
Выстрелившего – с тоски!
Парень! не по-маяковски
Действуешь: по-шаховски.
Фуражечку б на бровишки
И – прощай, моя джаным!
Правнуком своим проживши,
Кончил – прадедом своим.
То-то же, как на поверку
Выйдем – стыд тебя заест:
Совето-российский Вертер.
Дворяно-российский жест.
|
|
Только раньше – в околодок,
Нынче ж...
– Враг ты мой родной!
Никаких любовных лодок
Новых – нету под луной.
5. “Выстрел – в самую душу…”
Выстрел – в самую душу,
Как только что по врагам.
Богоборцем разрушен
Сегодня последний храм.
Еще раз не осекся,
И, в точку попав – усоп.
Было стало быть сердце,
Коль выстрелу следом – стоп.
(Зарубежье, встречаясь:
“Ну, казус! Каков фугас!
Значит – тоже сердца есть?
И с той же, что и у нас?”)
Выстрел – в самую точку,
Как в ярмарочную цель.
(Часто – левую мочку
Отбривши – с женой в постель.)
Молодец! Не прошибся!
А женщины ради – что ж!
И Елену паршивкой
– Подумавши – назовешь.
Лишь одним, зато знатно,
Нас лефовец удивил:
Только вправо и знавший
Палить-то, а тут – слевил.
Кабы в правую – свёрк бы
Ланцетик – и здрав ваш шеф.
Выстрел в левую створку:
Ну в самый-те Центропев!
6. “Советским вельможей…”
Зерна огненного цвета
Брошу на ладонь,
Чтоб предстал он в бездне света
Красный как огонь.
Советским вельможей,
При полном Синоде...
– Здорово, Сережа!
– Здорово, Володя!
Умаялся? – Малость.
– По общим? – По личным.
– Стрелялось? – Привычно.
– Горелось? – Отлично.
– Так стало быть пожил?
– Пасс в нек’тором роде.
...Негоже, Сережа!
...Негоже, Володя!
А помнишь, как матом
Во весь свой эстрадный
Басище – меня-то
Обкладывал? – Ладно
Уж... – Вот-те и шлюпка
Любовная лодка!
Ужель из-за юбки?
– Хужей из-за водки.
Опухшая рожа.
С тех пор и на взводе?
Негоже, Сережа.
– Негоже, Володя.
|
|
А впрочем – не бритва —
Сработано чисто.
Так стало быть бита
Картишка? – Сочится.
– Приложь подорожник.
– Хорош и коллодий.
Приложим, Сережа?
– Приложим, Володя.
А что на Paccee —
На матушке? – То есть
Где? – В Эсэсэсере
Что нового? – Строят.
Родители – р о дят,
Вредители – точут,
Издатели – водят,
Писатели – строчут.
Мост новый заложен,
Да смыт половодьем.
Все то же, Сережа!
– Все то же, Володя.
А певчая стая?
– Народ, знаешь, тертый!
Нам лавры сплетая,
У нас как у мертвых
Прут. Старую Росту
Да завтрашним лаком.
Да не обойдешься
С одним Пастернаком.
Хошь, руку приложим
На ихнем безводье?
Приложим, Сережа?
– Приложим, Володя!
Еще тебе кланяется...
– А что добрый
Наш Льсан Алексаныч?
– Вон – ангелом! – Федор
Кузьмич? – На канале:
По красные щеки
Пошел. – Гумилев Николай?
– На Востоке.
(В кровавой рогоже,
На полной подводе...)
– Все то же, Сережа.
– Все то же, Володя.
А коли все то же,
Володя, мил-друг мой —
Вновь руки наложим,
Володя, хоть рук – и —
Нет.
– Хотя и нету,
Сережа, мил-брат мой,
Под царство и это
Подложим гранату!
И на раствороженном
Нами Восходе —
Заложим, Сережа!
– Заложим, Володя!
7. “Много храмов разрушил…”
Много храмов разрушил,
А этот – ценней всего.
Упокой, Господи, душу усопшего врага твоего.
Савойя, август 1930
Лучина
До Эйфелевой – рукою
Подать! Подавай и лезь.
Но каждый из нас – такое
Зрел, зрит, говорю, и днесь,
Что скушным и некрасивым
Нам кажется <ваш> Париж.
“Россия моя, Россия,
Зачем так ярко горишь?”
Июнь 1931
Стихи к Пушкину
1. “Бич жандармов, бог студентов…”
Бич жандармов, бог студентов,
Желчь мужей, услада жен,
Пушкин – в роли монумента?
Гостя каменного? – он,
Скалозубый, нагловзорый
Пушкин – в роли Командора?
Критик – н о я, нытик – вторя:
“Где же пушкинское (взрыд)
Чувство меры?” Чувство – моря
Позабыли – о гранит
Бьющегося? Тот, солёный
Пушкин – в роли лексикона?
Две ноги свои – погреться —
Вытянувший, и на стол
Вспрыгнувший при Самодержце
Африканский самовол —
Наших прадедов умора —
Пушкин – в роли гувернера?
Черного не перекрасить
В белого – неисправим!
Недурен российский классик,
Небо Африки – своим
Звавший, невское – проклятым!
– Пушкин – в роли русопята?
Ох, брадатые авгуры!
Задал, задал бы вам бал
Тот, кто царскую цензуру
Только с дурой рифмовал,
А “Европы Вестник” – с...
Пушкин – в роли гробокопа?
К пушкинскому юбилею
Тоже речь произнесем:
Всех румяней и смуглее
До сих пор на свете всем,
Всех живучей и живее!
Пушкин – в роли мавзолея?
То-то к пушкинским избушкам
Лепитесь, что сами – хлам!
Как из душа! Как из пушки —
Пушкиным – по соловьям
Сл о ва, сокол а м полета!
– Пушкин – в роли пулемета!
Уши лопнули от вопля:
“Перед Пушкиным во фрунт!”
А куда девали пёкло
Губ, куда девали – бунт
Пушкинский? уст окаянство?
Пушкин – в меру пушкиньянца!
Томики поставив в шкафчик —
Посмешаете ж его,
Беженство свое смешавши
С белым бешенством его!
Белокровье мозга, морга
Синь – с оскалом негра, горло
Кажущим...
Поскакал бы, Всадник Медный,
Он со всех копыт – назад.
Трусоват был Ваня бедный,
Ну, а он – не трусоват.
Сей, глядевший во все страны —
В роли собственной Татьяны?
Чт о вы делаете, карлы,
Этот – голубей олив —
Самый вольный, самый крайний
Лоб – навеки заклеймив
Низостию двуединой
Золота и середины?
“Пушкин – тога, Пушкин – схима,
Пушкин – мера, Пушкин – грань...”
Пушкин, Пушкин, Пушкин – имя
Благородное – как брань
Площадную – попугаи.
– Пушкин? Очень испугали!
25 июня 1931
Петр и Пушкин
Не флотом, не п о том, не задом
В заплатах, не Шведом у ног,
Не ростом – из всякого ряду,
Не сносом – всего, чему срок,
Не лотом, не б о том, не пивом
Немецким сквозь кнастеров дым,
И даже и не Петро-дивом
Своим (Петро-делом своим!).
И б о льшего было бы мало
(Бог дал, человек не обузь!) —
Когда б не привез Ганнибала-
Арапа на белую Русь.
Сего афричонка в науку
Взяв, всем россиянам носы
Утер и наставил, – от внука —
то негрского – свет на Руси!
Уж он бы вертлявого – в струнку
Не стал бы! – “На волю? Изволь!
Такой же ты камерный юнкер,
Как я – машкерадный король!”
Поняв, что ни пеной, ни пемзой —
Той Африки, – царь-грамотей
Решил бы: “Отныне я – цензор
Твоих африканских страстей”.
И дав бы ему по загривку
Курчавому (стричь-не остричь!):
“Иди-ка, сынок, на побывку
В свою африканскую дичь!
Плыви – ни об чем не печалься!
Чай есть в паруса кому дуть!
Соскучишься – так ворочайся,
А нет – хошь и дверь позабудь!
Приказ: ледяные туманы
Покинув – за пядию пядь
Обследовать жаркие страны
И – виршами нам описать”.
И мимо наставленной свиты,
Отставленной – прямо на склад,
Гигант, отпустивши пииту,
Помчал – по земле или над?
Сей не по снегам смуглолицый
Российским – снегов Измаил!
Уж он бы заморскую птицу
Архивами не заморил!
Сей, не по кровям торопливый
Славянским, сей тоже – метис!
Уж ты б у него по архивам
Отечественным не закис!
Уж он бы с тобою – поладил!
За непринужденный поклон
Разжалованный – Николаем,
Пожалованный бы – Петром!
Уж он бы жандармского сыска
Не крыл бы “отечеством чувств”!
Уж он бы тебе – василиска
Взгляд! – не замораживал уст.
Уж он бы полтавских не комкал
Концов, не тупил бы пера.
За что недостойным потомком —
Подонком – опенком Петра
Был сослан в румынскую область,
Да ею б – пожалован был
Сим – так ненавидевшим робость
Мужскую, – что сына убил
Сробевшего. – “Эта мякина —
Я? – Вот и роди! и расти!”
Был негр ему истинным сыном,
Так истинным правнуком – ты
Останешься. Заговор равных.
И вот не спросясь повитух
Гигантова крестника правнук
Петров унаследовал дух.
И шаг, и светлейший из светлых
Взгляд, коим поныне светла...
Последний – посмертный – бес смертный
Подарок России – Петра.
2 июля 1931
Станок)
Вся его наука —
Мощь. Светл о – гляжу:
Пушкинскую руку
Жму, а не лижу.
Прадеду – товарка:
В той же мастерской!
Каждая помарка —
Как своей рукой.
Вольному – под стопки?
Мне, в котле чудес
Сём – открытой скобки
Ведающей – вес,
Мнящейся описки —
Смысл, короче – всё.
Ибо нету сыска
Пуще, чем родство!
Пелось как – поется
И поныне – т а к.
Знаем, как “дается”!
Над тобой, “пустяк”,
Знаем – как потелось!
От тебя, мазок,
Знаю – как хотелось
В лес – на бал – в возок...
И как – спать хотелось!
Над цветком любви —
Знаю, как скрипелось
Негрскими зубьми!
Перья на востр о ты —
Знаю, как чинил!
Пальцы не просохли
От его чернил!
А зато – меж талых
Свеч, картежных сеч —
Знаю – как стрясалось!
От зеркал, от плеч
Голых, от бокалов
Битых на полу —
Знаю, как бежалось
К голому столу!
В битву без злодейства:
Самог о – с самим!
– Пушкиным не бейте!
Ибо бью вас – им!
1931
4. “Преодоленье…”
Преодоленье
Косности русской —
Пушкинский гений?
Пушкинский мускул
На кашалотьей
Туше судьбы —
Мускул полета,
Бега,
Борьбы.
С утренней негой
Бившийся – бодро!
Ровного бега,
Долгого хода —
Мускул. Побегов
Мускул степных,
Шлюпки, что к брегу
Тщится сквозь вихрь.
Не онед у жен
Русскою кровью —
О, не верблюжья
И не воловья
Жила (усердство
Из-под ремня!) —
Конского сердца
Мышца – моя!
Больше балласту —
Краше осанка!
Мускул гимнаста
И арестанта,
Что на канате
Собственных жил
Из каземата —
Соколом взмыл!
Пушкин – с монаршьих
Рук руководством
Бившийся так же
Н а смерть – как бьется
(Мощь – прибывала,
Сила – росла)
С мускулом вала
Мускул весла.
Кто-то, на фуру
Несший: “Атлета
Мускулатура,
А не поэта!”
То – серафима
Сила – была:
Несокрушимый
Мускул – крыла.
10 июля 1931
Поэт и царь)
1. “Потусторонним…”
Потусторонним
Залом царей.
– А непреклонный
Мраморный сей?
Столь величавый
В золоте барм.
– Пушкинской славы
Жалкий жандарм.
Автора – хаял,
Рукопись – стриг.
Польского края —
Зверский мясник.
Зорче вглядися!
Не забывай:
Певцоубийца
Царь Николай
Первый.
12 июля 1931
2. “Нет, бил барабан перед смутным полком…”
Нет, бил барабан перед смутным полком,
Когда мы вождя хоронили:
То зубы царёвы над мертвым певцом
Почетную дробь выводили.
Такой уж почет, что ближайшим друзьям —
Нет места. В изглавьи, в изножьи,
И справа, и слева – ручищи по швам —
Жандармские груди и рожи.
Не диво ли – и на тишайшем из лож
Пребыть поднадзорным мальчишкой?
На что-то, на что-то, на что-то похож
Почет сей, почетно – да слишком!
Гляди, мол, страна, как, молве вопреки,
Монарх о поэте печется!
Почетно – почетно – почетно – архи-
Почетно, – почетно – до черту!
Кого ж это так – точно воры вор а
Пристреленного – выносили?
Изменника? Нет. С проходного двора —
Умнейшего мужа России.
Медон, 19 июля 1931
3. “Народоправству, свалившему трон…”
Народоправству, свалившему трон,
Не упразднившему – тренья:
Не поручать палачам похорон
Жертв, цензорам – погребенья
Пушкиных. В непредуказанный срок,
В предотвращение смуты.
Не увозить под (великий!) шумок
По воровскому маршруту —
Не обрекать на последний мрак,
Полную глухонемость
Тела, обкарнанного и так
Ножницами – в поэмах.
19 июля 1933
Страна
С фонарем обшарьте
Весь подлунный свет!
Той страны на карте —
Нет, в пространстве – нет.
Выпита как с блюдца, —
Донышко блестит.
Можно ли вернуться
В дом, который – срыт?
Заново родися —
В новую страну!
Ну-ка, воротися
Н а спину коню
Сбросившему! Кости
Целы-то – хотя?
Эдакому гостю
Булочник – ломтя
Ломаного, плотник —
Гроба не продаст!
Т о й ее – несчетных
Верст, небесных царств,
Той, где на монетах —
Молодость моя,
Той России – нету.
– Как и той меня.
Конец июня 1931
Ода пешему ходу
1. “В век сплошных скоропадских…”
В век сплошных скоропадских,
Роковых скоростей —
Слава стойкому братству
Пешехожих ступней!
Вс е утёсно, вс е рощно,
Прямиком, без дорог,
Обивающих мощно
Лишь природы – порог,
Дерзко попранный веком.
(В век турбин и динам
Только жить, что калекам!)
...Но и мстящей же вам
За рекламные клейма
На вскормившую грудь.
– Нет, безногое племя,
Даль – ногами добудь!
Слава толстым подметкам,
Сапогам на гвоздях,
Ходокам, скороходкам —
Божествам в сапогах!
Если есть в мире – ода
Богу сил, богу гор —
Это взгляд пешехода
На застрявший мотор.
Сей ухмыл в пол-аршина,
Просто – шире лица:
Пешехода на шину
Взгляд – что лопается!
Поглядите на чванством
Распираемый торс!
Паразиты пространства,
Алкоголики верст —
Что сквозь пыльную тучу
Рукоплещущих толп
Расшибаются.
– Случай?
– Дури собственной – столб.
2. “Вот он, грузов наспинных…”
Вот он, грузов наспинных
Бич, мечтателей меч!
Красоту – как насильник
С ног сшибающий: лечь!
Не ответит и ляжет —
Как могила – как пласт, —
Но лица не покажет
И души не отдаст...
Ничего не отдаст вам
Ни апрель, ни июль, —
О безглазый, очкастый
Лакированный нуль!
Между Зюдом и Нордом —
Поставщик суеты!
Ваши форды (рекорды
Быстроты: пустоты),
Ваши Рольсы и Ройсы —
Змея ветхая лесть!
Сыне! Господа бойся,
Ноги давшего – бресть.
Драгоценные куклы
С Опер а и Мадлэн,
Вам бы тихие туфли
Мертвецовы – взамен
Лакированных лодок.
О, холодная ложь
Манекенных колодок,
Неступивших подошв!
Слава Господу в небе —
Богу сил, Богу царств —
За гранит и за щебень,
И за шпат и за кварц,
Чистоганную сдачу
Под копытом – кремня...
И за то, что – ходячим
Чудом – создал меня!
3. “Дармоедством пресытясь…”
Дармоедством пресытясь,
С шины – спешится внук.
Пешеходы! Держитесь —
Ног, как праотцы – рук.
Где предел для резины —
Там простор для ноги.
Не хватает бензину?
Вздоху – хватит в груди!
Как поток жаждет прага,
Так восторг жаждет – трат.
Ничему, кроме шага,
Не учите ребят!
По ручьям, по моррэнам,
Дальше – нет! дальше – стой!
Чтобы Альпы – коленом
Знал, саванны – ступней.
Я костьми, други, лягу —
За раскрытие школ!
Чтоб от первого шага
До последнего – шел
Внук мой! отпрыск мой! мускул,
Посрамивший Аид!
Чтобы в царстве моллюсков —
На своих-на двоих!
Медон, 26 августа 1931 – Кламар, 30 марта 1933
“Тише, тише, тише, век мой громкий…”
Тише, тише, тише, век мой громкий!
За меня потоки – и потомки.
1931
Дом
Из-под нахмуренных бровей
Дом – будто юности моей
День, будто молодость моя
Меня встречает: – Здравствуй, я!
Так самочувственно-знаком
Лоб, прячущийся под плащом
Плюща, срастающийся с ним,
Смущающийся быть большим.
Недаром я – грузи! вези! —
В непросыхающей грязи
Мне предоставленных трущоб
Фронтоном чувствовала лоб.
Аполлонический подъем
Музейного фронтона – лбом
Своим. От улицы вдали
Я за стихами кончу дни —
Как за ветвями бузины.
Глаза – без всякого тепла:
То зелень старого стекла,
Сто лет глядящегося в сад,
Пустующий – сто пятьдесят.
Стекла, дремучего, как сон,
Окна, единственный закон
Которого: гостей не ждать,
Прохожего не отражать.
Не сдавшиеся злобе дня
Глаза, оставшиеся – да! —
Зерц а лами самих себя.
Из-под нахмуренных бровей —
О, зелень юности моей!
Та – риз моих, та – бус моих,
Та – глаз моих, та – слез моих...
Меж обступающих громад —
Дом – пережиток, дом – магнат,
Скрывающийся между лип.
Девический дагерротип
Души моей...
6 сентября 1931
Бузина
Бузина цельный сад залила!
Бузина зелена, зелена,
Зеленее, чем плесень на чане!
Зелена, значит, лето в начале!
Синева – до скончания дней!
Бузина моих глаз зеленей!
А потом – через ночь – костром
Ростопчинским! – в очах красн о
От бузинной пузырчатой трели.
Красней кори на собственном теле
По всем порам твоим, лазорь,
Рассыпающаяся корь
Бузины – до зимы, до зимы!
Что за краски разведены
В мелкой ягоде слаще яда!
Кумача, сургуча и ада —
Смесь, коралловых мелких бус
Блеск, запекшейся крови вкус.
Бузина казнена, казнена!
Бузина – целый сад залила
Кровью юных и кровью чистых,
Кровью веточек огнекистых —
Веселейшей из всех кровей:
Кровью сердца – твоей, моей...
А потом – водопад зерна,
А потом – бузина черна:
С чем-то сливовым, с чем-то липким.
Над калиткой, стонавшей скрипкой,
Возле дома, который пуст,
Одинокий бузинный куст.
Бузина, без ума, без ума
Я от бус твоих, бузина!
Степь – хунхузу, Кавказ – грузину,
Мне – мой куст под окном бузинный
Дайте. Вместо Дворцов Искусств
Только этот бузинный куст...
Новосёлы моей страны!
Из-за ягоды – бузины,
Детской жажды моей багровой,
Из-за древа и из-за слова:
Бузина (по сей день – ночьми...),
Яда – всосанного очьми...
Бузина багрова, багрова!
Бузина – целый край забрала
В лапы. Детство мое у власти.
Нечто вроде преступной страсти,
Бузина, меж тобой и мной.
Я бы века болезнь – бузиной
Назвала...
11 сентября 1931, Медон – 21 мая 1935, Ванв
“Не нужен твой стих…”
– Не нужен твой стих —
Как бабушкин сон.
– А мы для иных
Сновидим времен.
– Докучен твой стих —
Как дедушкин вздох.
– А мы для иных
Доз о рим эпох.
– В пять лет – целый свет —
Вот сон наш каков!
– Ваш – н а пять лишь лет.
Мой – н а пять веков.
– Иди, куда дни!
– Дни мимо идут...
– Иди, куда мы.
– Слепые ведут.
А быть или нет
Стихам на Руси —
Потоки спроси,
Потомков спроси.
14 сентября 1931
“Насмарку твой стих…”
– Насмарку твой стих!
На стройку твой лес
Столетний!
– Не верь, сын!
И вместо земных
Насильных небес —
Небесных земель
Синь.
14 сентября 1931
Стихи к сыну
1. “Ни к городу и ни к селу…”
Ни к городу и ни к селу —
Езжай, мой сын, в свою страну, —
В край – всем краям наоборот! —
Куда назад идти – вперед
Идти, – особенно – тебе,
Руси не видывавшее
Дитя мое... Мое? Ее —
Дитя! То самое былье,
Которым порастает быль.
Землицу, стершуюся в пыль,
Ужель ребенку в колыбель
Нести в трясущихся горстях:
“Русь – этот прах, чти – этот прах!”
От неиспытанных утрат —
Иди – куда глаза глядят!
Всех стран – глаза, со всей земли —
Глаза, и синие твои
Глаза, в которые гляжусь:
В глаза, глядящие на Русь.
Да не поклонимся словам!
Русь – прадедам, Россия – нам,
Вам – просветители пещер —
Призывное: СССР, —
Не менее во тьме небес
Призывное, чем: SOS.
Нас родина не позовет!
Езжай, мой сын, домой – вперед —
В свой край, в свой век, в свой час, – от нас —
В Россию – вас, в Россию – масс,
В наш -час – страну! в сей -час – страну!
В на-Марс – страну! в без-нас – страну!
Январь 1932
2. “Наша совесть – не ваша совесть…”
Наша совесть – не ваша совесть!
Полно! – Вольно! – О всем забыв,
Дети, сами пишите повесть
Дней своих и страстей своих.
Соляное семейство Лота —
Вот семейственный ваш альбом!
Дети! Сами сводите счеты
С выдаваемым за Содом —
Градом. С братом своим не дравшись —
Дело чисто твое, кудряш!
Ваш край, ваш век, ваш день, ваш час,
Наш грех, наш крест, наш спор, наш —
Гнев. В сиротские пелеринки
Облаченные отродясь —
Перестаньте справлять поминки
По Эдему, в котором вас
Не было! по плодам – и видом
Не видали! Поймите: слеп —
Вас ведущий на панихиду
По народу, который хлеб
Ест, и вам его даст, – как скоро
Из Медона – да на Кубань.
Наша ссора – не ваша ссора!
Дети! Сами творите брань
Дней своих.
Январь 1932
3. “Не быть тебе нулем…”
Не быть тебе нулем
Из молодых – да вредным!
Ни медным королем,
Ни попросту – спортсмедным
Лбом, ни слепцом путей,
Коптителем кают,
Ни парой челюстей,
Которые жуют, —
В сём полагая цель.
Ибо в любую щель —
Я – с моим ветром буйным!
Не быть тебе буржуем.
Ни галльским петухом,
Хвост заложившим в банке,
Ни томным женихом
Седой американки, —
Нет, ни одним из тех,
Дописанных, как лист,
Которым – только смех
Остался, только свист
Достался от отцов!
С той стороны весов
Я – с черноземным грузом!
Не быть тебе французом.
Но также – ни одним
Из нас, досадных внукам!
Кем будешь – Бог один...
Не будешь кем – порукой —
Я, что в тебя – всю Русь
Вкачала – как насосом!
Бог видит – побожусь! —
Не будешь ты отбросом
Страны своей.
22 января 1932
Родина
О неподатливый язык!
Чего бы попросту – мужик,
Пойми, певал и до меня:
– Россия, родина моя!
Но и с калужского холма
Мне открывалася она —
Даль – тридевятая земля!
Чужбина, родина моя!
Даль, прирожденная, как боль,
Настолько родина и столь
Рок, что повсюду, через всю
Даль – всю ее с собой несу!
Даль, отдалившая мне близь,
Даль, говорящая: “Вернись
Домой! ”
Со всех – до горних зв е зд —
Меня снимающая мест!
Недаром, голубей воды,
Я далью обдавала лбы.
Ты! Сей руки своей лишусь, —
Хоть двух! Губами подпишусь
На плахе: распрь моих земля —
Гордыня, родина моя!
12 мая 1932
“Дом, с зеленою гущей…”
Дом, с зеленою гущей:
Кущ зеленою кровью...
Где покончила – пуще
Чем с собою: с любовью.
14 июня 1932
“Закрыв глаза – раз иначе нельзя…”
Закрыв глаза – раз иначе нельзя —
(А иначе – нельзя!) закрыв глаза
На бывшее (чем топтаннее травка —
Тем гуще лишь!), но ждущее – до завтра ж!
Не ждущее уже: смерть, у меня
Не ждущая до завтрашнего дня...
Так, опустив глубокую завесу,
Закрыв глаза, как занавес над пьесой:
Над местом, по которому – метла...
(А голова, как комната – светла!)
На голову свою —
– да п о просту – от света
Закрыв глаза, и не закрыв, а сжав —
Всем существом в ребро, в плечо, в рукав
– Как скрипачу вовек не разучиться! —
В знакомую, глубокую ключицу —
В тот жаркий ключ, изустный и живой —
Что нам воды – дороже – ключевой.
Сентябрь 1932
Ici – Haut [47]
1. “Товарищи, как нравится…”
Товарищи, как нравится
Вам в проходном дворе
Всеравенства – перст главенства:
– Заройте на горе!
В век распевай, как хочется
Нам – либо упраздним,
В век скопищ – одиночества
– Хочу лежать один —
Вздох.
17 октября 1932
2. “Ветхозаветная тишина…”
Ветхозаветная тишина,
Сирой полыни крестик.
Похоронили поэта на
Самом высоком месте.
Так и во гробе еще – подъем
Он даровал – несущим.
...Стало быть, именно на своем
Месте, ему присущем.
Выше которого только вздох,
Мой из моей неволи.
Выше которого – только Бог!
Бог – и ни вещи боле.
Всечеловека среди высот
Вечных при каждом строе.
Как подобает поэта – под
Небом и над землею.
После России, где меньше он
Был, чем последний смазчик —
Равным в ряду – всех из ряда вон
Равенства – выходящих.
В гор ряду, в зорь ряду, в гнезд ряду,
Орльих, по всем утесам.
На пятьдесят, хоть, восьмом году —
Стал рядовым, был способ!
Уединенный вошедший в круг —
Горе? – Нет, радость в доме!
Н а сорок верст высоты вокруг —
Солнечного да кроме
Лунного – ни одного лица,
Ибо соседей – нету.
Место откуплено до конца
Памяти и планеты.
3. “В стране, которая – одна…”
В стране, которая – одна
Из всех звалась Господней,
Теперь меняют имена
Всяк, как ему сегодня
На ум или не-ум (потом
Решим!) взбредет. “Леонтьем
Крещеный – просит о таком-
то прозвище”. – Извольте!
А впрочем, чт о ему с холма,
Как звать такую малость?
Я гору знаю, что сама
Переименовалась.
Среди казарм, и шахт, и школ:
Чтобы душа не билась! —
Я гору знаю, что в престол
Души преобразилась.
В котлов и общего котла,
Всеобщей котловины
Век – гору знаю, что светла
Тем, что на ней единый
Спит – на отвесном пустыре
Над уровнем движенья.
Преображенье на горе?
Горы – преображенье.
Гора, как все была: стара,
Меж прочих не отметишь.
Днесь Вечной Памяти Гора,
Доколе солнце светит —
Вожатому – душ, а не масс!
Не двести лет, не двадцать,
Гора та – как бы ни звалась —
До веку будет зваться
Волошинской.
23 октября 1932
4. “Переименовать!” Приказ…”
– “Переименовать!” Приказ —
Одно, народный глас – другое.
Так, погребенья через час,
Пошла “Волошинскою горою”
Гора, названье Янычар
Носившая – четыре века.
А у почтительных татар:
– Гора Большого Человека.
22 мая 1935
5. “Над вороным утесом…”
Над вороным утесом —
Белой зари рукав.
Ногу – уже с заносом
Бега – с трудом вкопав
В землю, смеясь, что первой
Встала, в зари венце —
Макс! мне было – так верно
Ждать на твоем крыльце!
Позже, отвесным полднем,
Под колокольцы коз,
С всхолмья да на восхолмье,
С глыбы да на утес —
По трехсаженным креслам:
– Тронам иных эпох! —
Макс! мне было – так лестно
Лезть за тобою – Бог
Знает куда! Да, виды
Видящим – путь скалист.
С глыбы на пирамиду,
С рыбы – на обелиск...
Ну, а потом, на плоской
Вышке – орлы вокруг —
Макс! мне было – так просто
Есть у тебя из рук,
Божьих или медвежьих,
Опережавших “дай”,
Рук неизменно-брежных,
За воспаленный край
Раны умевших браться
В веры сплошном луче.
Макс, мне было так братски
Спать на твоем плече!
(Горы... Себе на горе
Видится мне одно
Место: с него два моря
Были видны по дно
Бездны... два моря сразу!
Дщери иной поры,
Кто вам свои два глаза
Преподнесет с горы?)
...Только теперь, в подполье,
Вижу, когда потух
Свет – до чего мне вольно
Было в охвате двух
Рук твоих... В первых встречных
Царстве – о