Человеком, по собственной глупости отпершим ему ворота и облегчившим достижение чаемой цели, оказался Ходзё Удзинао, правитель Сагами. Ходзё был одним из многих, кто надеялся извлечь выгоду из трагедии в храме Хонно. Думая, что его час пробил, Ходзё во главе огромного пятидесятитысячного войска вторгся в провинцию Каи, ранее принадлежавшую клану Такэда. Это было ничем не прикрытое вторжение, как будто Удзинао просто провел кисточкой линию на карте, захватив все, что можно.
Это вторжение дало Иэясу повод собрать собственное войско. Правда, оно насчитывало всего восемь тысяч человек. Трехтысячное войско Иэясу молниеносно сокрушило десятитысячные войска Ходзё еще до соединения с основными силами Токугавы. Война длилась десять дней. В конце концов Ходзё осталось лишь вступить в решительный бой или – на что надеялся Иэясу и что в итоге произошло – запросить мира.
– Провинция Дзёсю передается клану Ходзё, тогда как провинции Каи и Синано отходят клану Токугава.
К такому соглашению они в конце концов пришли; именно на него рассчитывал с самого начала Иэясу.
В одеждах и на конях, покрытых снегом северных провинций, посланцы Сибаты Кацуиэ прибыли в Каи на одиннадцатый день двенадцатого месяца. Первым делом им предложили отдохнуть в гостевых покоях в Кофу. Посольство было многочисленным, возглавляли его два старших советника клана Сибата – Сюкуя Ситидзаэмон и Асами Досэй.
На протяжении двух дней их развлекали. В остальном было похоже, что посланцев не хотят принимать.
Исикава Кадзумаса извинился перед ними за князя, объяснив, что тот занят важными военными делами.
Холодность приема насторожила и огорчила посланцев. В ответ на щедрые дары от клана Сибата приверженцы Токугавы вручили им всего лишь список, в котором было перечислено принятое в дар, и даже не выразили признательности. Однако на третий день Иэясу принял посланцев.
Дело было в разгар суровой зимы. Тем не менее Иэясу принял посланцев в просторном помещении, в котором не было и намека на источник тепла. Смолоду он привык с легкостью переносить куда более суровые испытания, чем стужа. Щеки его были свежи и румяны. Длинные мочки ушей придавали его фигуре вес, словно кольца на железном чайнике. Глядя на него, всякий задавался вопросом: может ли этот человек и впрямь быть прославленным военачальником, причем еще не достигшим сорокалетнего возраста?
Если бы среди посланцев оказался Канамори, он понял бы, что слова «человек не меняется после сорока» целиком и полностью подходят здешнему князю.
– Благодарю вас за то, что вы проделали столь утомительное путешествие. Благодарю также за щедрые дары. Надеюсь, князь Кацуиэ пребывает в добром здравии?
Иэясу говорил с подчеркнутым достоинством. Его голос подавлял, даже оставаясь негромким. Вассалы Токугавы, втайне посмеиваясь, глядели на посланцев, выглядящих так, словно они прибыли вручить господину дань, собранную вассальным кланом. В таком положении им было трудно перейти к тому, ради чего они сюда прибыли, то есть передать послание своего господина. Но ничего другого им не оставалось делать.
– Князь Кацуиэ приносит вам свои поздравления в связи с завоеванием провинций Каи и Синано. Дары он прислал именно по такому торжественному поводу.
– Князь Кацуиэ прислал вас передать мне свои поздравления? И это при том, что мы с ним давно не поддерживаем связи? О Небо, какая учтивость!
Посланцам пришлось отправиться в обратный путь с пустыми руками. Иэясу не вручил им для передачи Кацуиэ ответного послания. Посланцам предстояла нелегкая задача поведать Кацуиэ, что Иэясу не нашел для него ни одного доброго слова, не говоря уж о крайне холодном приеме, с которым столкнулись они сами.
Особенно неприятным было то, что Иэясу не соизволил набросать хотя бы несколько слов в ответ на теплое дружеское послание Кацуиэ. Поездка не только обернулась полным провалом, но и Кацуиэ ухитрился выставить себя перед Иэясу в жалком виде, а это не отвечало его интересам.
Посланцы обменивались тревожными мыслями. С языка у них не сходило имя заклятого врага Хидэёси, как и давнего недруга Уэсуги. А если вдобавок к этому возникнет опасность раздора между кланами Сибата и Токугава… Им оставалось только молиться, чтобы этого не произошло.
Но стремительность, с какой совершаются перемены, всегда превосходит воображаемые страхи подобных, ограниченных нравами своего времени, умов. Как раз когда посланцы возвратились в Китаносё, договор, заключенный месяц назад, оказался нарушен, и войско Хидэёси начало выдвижение в северную часть провинции Оми. В то же время Иэясу по загадочной причине внезапно вернулся в Хамамацу.
Прошло дней десять с тех пор, как Инутиё уехал в Китаносё. Кацутоё, приемный сын Кацуиэ, вынужденный из-за болезни остаться в крепости Такарадэра, наконец-то поправился и поехал попрощаться с Хидэёси.
– Я никогда не забуду вашу доброту, – сказал он Хидэёси.
Хидэёси поехал проводить Кацутоё до самого Киото и приложил немало стараний к тому, чтобы возвращение молодого коменданта в крепость Нагахама прошло без осложнений.
Кацутоё по положению был одним из самых высокопоставленных членов клана Сибата, но нелюбовь к нему отчима была общеизвестна, и другие вожди клана посматривали на него сверху вниз. Доброта и великодушие, с которыми отнесся к нему Хидэёси, заставили его самого переменить отношение к заклятому врагу Кацуиэ.
Примерно две недели после отъезда Инутиё, а затем и Кацутоё Хидэёси почти не занимался строительством крепости и государственными делами в Киото. Он начал действовать в не видимой для постороннего взгляда области.
В начале двенадцатого месяца Хикоэмон, которого перед тем посылали в Киёсу, вернулся в крепость Хидэёси. Сразу после этого Хидэёси оставил былую праздность и нерешительность, которые он проявлял на протяжении времени, прошедшего после большого совета в Киёсу, и сделал первый ход, ознаменовавший его возвращение к жизни.
Хикоэмон ездил в Киёсу, чтобы убедить Нобуо, что тайные происки его брата Нобутаки становятся все более угрожающими и что ныне нет оснований сомневаться в том, что Кацуиэ готовится к большой войне. Нобутака не перевез малолетнего князя Самбоси в Адзути, нарушив тем один из пунктов достигнутого в Киёсу соглашения; напротив, он поместил главу клана в собственную крепость в Гифу. Это означало насильственное похищение законного вождя клана.
В письме, отправленном Хидэёси с Хикоэмоном, значилось, что во избежание дальнейших осложнений необходимо нанести удар Кацуиэ – истинному зачинщику заговора и источнику всех бед. Причем сделать это необходимо немедленно, пока войско клана Сибата остается запертым в снегах Этидзэна.
Дележ наследства Нобунаги с самого начала разочаровал Нобуо. Кроме того, он откровенно недолюбливал Кацуиэ. Строя планы на будущее, он не питал надежд и на возможный союз с Хидэёси, но сейчас, выбирая меньшее из двух зол, был склонен предпочесть его Кацуиэ. Поэтому у него не могло найтись серьезных причин, чтобы отвергнуть предложение Хидэёси.
– Князь Нобуо пришел в восторг, прочитав ваше послание, – доложил Хикоэмон. – Он сказал, что если вы лично, мой господин, возглавите поход на Гифу, то он примет в нем участие. Правда, он не отправил вам ответного послания, но на словах выразил полную поддержку.
– Он пришел в восторг? Что ж, я прекрасно его понимаю. Можно сказать, собственными глазами вижу, как он обрадовался.
Хидэёси действительно представил себе эту жалкую сцену. Нобуо был законным отпрыском высокопоставленного рода, но вместе с тем – человеком столь слабовольным, что в те времена у него было немного шансов выжить.
Происшедшее представлялось удачным поворотом событий. Пока Нобунага был жив, Хидэёси держался в тени и не спешил довести до всеобщего сведения обуревающие его великие замыслы, но после гибели князя Оды – и в особенности после сражения при Ямадзаки – он со всей отчетливостью осознал, что ему судьбой предоставляется превосходная возможность стать властелином всей страны. Отныне он не видел необходимости скрывать собственное властолюбие и гордыню.
С ним произошла еще одна разительная перемена. Обычно человека, стремящегося захватить власть над страной, люди склонны считать самозванцем, но в те дни многие мало-помалу начали усматривать в Хидэёси законного наследника Нобунаги.
Совершенно неожиданно у ворот храма Сёкоку появилось небольшое войско. Пришли эти воины с разных сторон – с запада, с юга и с севера, – собравшись в конце концов под знаменем с золотой бахромой. В самом сердце Киото образовался ударный отряд, с которым пришлось бы считаться всякому.
Это было седьмого числа. Шел двенадцатый месяц. Утреннее солнце сияло, а зимний ветер был обжигающе сух.
Горожане не понимали, что происходит. Большая заупокойная церемония, проведенная в десятом месяце, отличалась необычайным великолепием и роскошью. Людям легко было вообразить, будто после таких празднеств настанут спокойные времена. Им и в голову не приходило, что в ближайшее время может разразиться новая война, и вид у них был недоуменный.
– Войско возглавляет сам князь Хидэёси. Здесь воины Цуцуи и войско Нивы.
Зеваки, собравшиеся на обочине, гадали не столько о том, откуда взялось войско, сколько о том, куда оно выступает в поход. Сверкающие оружием и доспехами воины стремительно проследовали по кварталу Кэагэ и соединились с силами, размещенными в Ябасэ. Корабли, на которых переправлялись воины, рассекали пенистые волны в тесном строю, устремляясь на северо-восток, тогда как часть войска, отправившаяся в поход берегом, на три дня задержалась в Адзути и прибыла в крепость Саваяма только десятого.
Тринадцатого из Тамбы прибыл Хосокава Фудзитака вместе со своим сыном Тадаоки. По прибытии он немедленно попросил приема у Хидэёси.
– Я рад, что вы прибыли! – сердечно воскликнул Хидэёси. – Представляю, как вам пришлось натерпеться из-за обильного снегопада.
Если принять во внимание положение, в котором очутились Хосокава и его сын, то следовало признать, что последние полгода они ходили по тонкому льду. Мицухидэ с Фудзитакой тесно подружились задолго до того, как оба поступили на службу к Нобунаге. Тадаоки был женат на дочери Мицухидэ. Кроме того, множество семейных и дружеских уз связывали вассалов обоих кланов. По этим причинам у Мицухидэ не было сомнений в том, что Фудзитака с сыном поддержат поднятое им восстание.
Но Фудзитака отказался присоединиться к мятежникам. Если бы он позволил своим дружеским чувствам взять верх над голосом разума, то его клан был бы наверняка уничтожен и разделил судьбу клана Акэти. Конечно, чувствовал он себя при этом так, словно безуспешно пытался поставить одно куриное яйцо на другое. Действовать достойно и ответственно и вместе с тем суметь избежать смертельной опасности – было для него мучительным испытанием. Конечно, ему удалось сохранить жизнь жене Тадаоки, но его неучастие в разразившейся резне породило недовольство среди приверженцев клана.
Теперь Хидэёси обратился к нему сам, признав его поведение в войне против Мицухидэ не нарушающим рамок верноподданнического долга. Он оказал гостю самый радушный прием. Впервые за полгода встретившись с Фудзитакой, Хидэёси заметил, что волосы его за это время стали цвета зимнего снега. «Какой этот человек все-таки молодец», – подумал Хидэёси. И в то же время осознал, что ему самому, если он хочет оставаться в центре событий и не совершать ошибок, придется пожертвовать и смолью волос, и белизной кожи. Но он ничего не мог с собой поделать: стоило ему посмотреть на Фудзитаку, и становилось жаль несчастного воина.
– Стоило барабанному бою из крепости прозвучать над озером, как вы уже тут и готовы к наступлению. Надеюсь, вы окажете честь включить моего сына в ударный передовой отряд, – начал Фудзитака.
– Вы имеете в виду – при осаде Нагахамы? – откликнулся Хидэёси. Сперва он показался собеседнику рассеянным, но затем быстро собрался с мыслями. – Мы обрушимся на них и с озера, и с суши. Вы, должно быть, догадываетесь, что истинная добыча ждет нас не у стен крепости, а во внутренней цитадели. Я уверен, что приверженцы Кацуиэ прибудут сюда нынешним вечером.
Мысленно взвесив сказанное Хидэёси, Фудзитака не смог не повторить про себя старинную поговорку: «Тот, кто дает своим людям как следует выспаться, вправе требовать от них самоотверженной службы».
Да и сын Фудзитаки, посмотрев на Хидэёси, кое о чем вспомнил. Когда клан Хосокава вышел на перепутье судьбы и его приверженцам пришлось сделать мучительный выбор, Фудзитака, побуждая их принять решение, сказал:
– В нашем поколении есть два воистину выдающихся человека. Один из них – князь Токугава Иэясу, а другой, вне сомнения, князь Хидэёси.
Вспоминая об этих словах, молодой человек задумался, соответствуют ли они действительности. Неужели представшего сейчас перед ним человека его прославленный отец назвал воистину выдающимся? Неужели он и впрямь один из двух самых непобедимых полководцев времени?
Когда отец с сыном вернулись домой, Тадаоки поделился с Фудзитакой своими сомнениями.
– Ты ничего не понял, – пробормотал Фудзитака. – Ты еще слишком молод и недостаточно опытен. – Увидев на лице сына разочарованное выражение и поняв, что происходит в его душе, пояснил: – Чем ближе подступаешь к величавой горе, тем менее высокой она кажется. Начав восходить на нее, и вовсе перестаешь понимать, какой она высоты. Когда начнешь расспрашивать других, то вскоре убедишься, что никто из них не видел и не знает ее, хотя каждый, побывав в одном ущелье или на одной вершине, воображает, будто исходил ее вдоль и поперек. Это как раз и означает: нельзя выносить суждение о целом, ознакомившись лишь с незначительной частью.
Несмотря на полученный урок, Тадаоки по-прежнему сомневался в выдающихся способностях Хидэёси. Однако он понимал, что отец – человек более искушенный, чем он сам, и поэтому волей-неволей должен был принять на веру его слова.
Ко всеобщему удивлению, через два дня после их прибытия крепость Нагахама сдалась Хидэёси без единого выстрела. Все было так, как предсказывал Хидэёси в разговоре с Фудзитакой и его сыном: «Крепость будет захвачена изнутри».
Посланцами к Хидэёси прибыли трое старших советников Сибаты Кацутоё. Они вручили грамоту, в которой Кацутоё и его приверженцы приносили клятву на верность Хидэёси.
– Вот достойное поведение, – с удовлетворением произнес Хидэёси.
Согласно его распоряжению, за крепостью были оставлены все земли, закрепленные за нею раньше, а Кацутоё, как и прежде, был назначен ее комендантом.
Когда Хидэёси в ходе большого совета решил пожертвовать этой крепостью, многие удивлялись тому, с какой легкостью он отказался от столь важной твердыни. Но и обратно он заполучил ее с той же легкостью. Выглядело это так, будто человек переложил вещь из левой руки в правую.
Даже если бы Кацутоё вздумалось просить подкреплений из Этидзэна, те все равно не смогли бы подойти из-за обильных снегов. Вдобавок Кацуиэ не упустил бы возможности еще раз жестоко распечь приемного сына, как он всегда поступал раньше. Когда Кацутоё, прибыв на переговоры к Хидэёси, неожиданно захворал, гнев, обуявший Кацуиэ, не остался тайной ни для кого из приверженцев клана.
– Воспользоваться гостеприимством Хидэёси, сразу же захворать, а затем вернуться домой, пробыв несколько дней в гостях, – каким же болваном надо быть, чтобы повести себя подобным образом!
Грубые слова Кацуиэ были немедленно переданы Кацутоё.
Теперь окруженная войсками Хидэёси крепость Нагахама оказалась обречена, и Кацутоё попал в безвыходное положение.
Его старшие советники, догадываясь об истинных намерениях Кацутоё, предложили:
– Пусть те, у кого остались семьи в Этидзэне, возвращаются туда. А те, кому захочется остаться здесь вместе с князем Кацутоё и присоединиться к войску князя Хидэёси, пусть остаются. Ваша светлость, вне всякого сомнения, понимает, как трудно для нас не сойти с Пути Воина, покинув клан Сибата и предав тем самым князя Кацуиэ. Те, кто так к этому относится, вправе покинуть крепость без колебаний.
Какое-то время в крепости было тревожно. Самураи сидели понурив головы и не высказывались ни за, ни против задуманной сдачи Нагахамы. Этим вечером одну за другой поднимали прощальные чашечки: вассалы расставались со своим господином. Но все же менее чем один человек из каждых десяти пожелал возвратиться в Этидзэн.
Таким образом Кацутоё пресек все узы, связующие его с приемным отцом, и заключил союз с Хидэёси. Начиная с этого дня, он превратился в подчиненного Хидэёси, хотя такие взаимоотношения между ними существовали лишь для вида. Задолго до этого сердце Кацутоё забилось птичкой, пойманной в клетку обаяния Хидэёси.
Так или иначе, крепость Нагахама была возвращена. Для Хидэёси, однако, это был лишь промежуточный шаг на пути к главной цели – крепости Гифу, в которой засел Нобутака.
Переход через Фуву слыл крайне трудным в зимних условиях. Особенно тяжело было пройти по равнине Сэкигахара.
Этот переход занял у войска Хидэёси десять дней – с восемнадцатого по двадцать восьмое число двенадцатого месяца. Войско поделили на два отряда, которые в свою очередь были разбиты на более мелкие подразделения: стрелки, копьеносцы, конница, пешие воины и обоз. Увязая в снегу и грязи, войско медленно продвигалось вперед. Только на то, чтобы войти в Мино, тридцатитысячному войску Хидэёси понадобилось больше двух дней.
Лагерь разместили в Огаки. Отсюда Хидэёси, совершая одну вылазку за другой, взял приступом все незначительные крепости. Об этом немедленно донесли Нобутаке, который провел несколько дней в глубоком замешательстве. Он не понимал, какое поведение ему избрать; менее всего он умел вести оборонительный бой.
Нобутака был весьма честолюбивым полководцем, но нынешние обстоятельства не позволяли ему развернуться. До сих пор он состоял в союзе с такими людьми, как Кацуиэ и Такигава, а они разрабатывали тщательные планы возможного нападения на Хидэёси. Мысль же о том, что тот сам пойдет на него войной, до сих пор не приходила Нобутаке в голову.
Вне себя от страха Нобутака в конце концов решил поручить выбор решения мудрости своих старших соратников. Но при нынешнем повороте событий никакая мудрость уже не могла помочь.
Старшие соратники оказались в силах предложить только одно: покориться Хидэёси, как перед тем покорился Кацутоё. Мать Нобутаки отправили в лагерь Хидэёси заложницей. Вместе с нею в скорбный путь пустились и матери старших соратников клана.
Нива попросил Хидэёси пощадить Нобутаку. Как и следовало ожидать, Хидэёси проявил милосердие. Пообещав мир, он с улыбкой осведомился у старших соратников Нобутаки:
– Пришел ли князь Нобутака в себя? Если да, то славно.
Заложниц немедленно отослали в Адзути. Одновременно малолетнего князя Самбоси, которого до сих пор удерживали в Гифу, передали на попечение Хидэёси и тоже послали в Адзути.
После этого опекуном малолетнего князя назначили князя Нобуо. Убедившись, что Самбоси отныне в безопасности, Хидэёси с победой вернулся в крепость Такарадэра. После его прибытия на протяжении двух дней шли новогодние торжества. Так начался одиннадцатый год Тэнсё. С утра солнце залило лучами заснеженные вершины и ветви деревьев, поднявшиеся вокруг восстановленной крепости.
Аромат новогодних рисовых колобков разносился по округе, полдня во внутренней цитадели гремел праздничный барабан. В полдень было торжественно объявлено:
– Князь Хидэёси направляется в Химэдзи!
Хидэёси прибыл в Химэдзи примерно в полночь на Новый год. Он проехал в глубь крепости, озаренной праздничными огнями. Однако долгожданная встреча не так обрадовала самого Хидэёси, как жителей города, ставших свидетелями великолепного зрелища: все вассалы Хидэёси вместе с семьями вышли к главным воротам крепости встречать своего господина.
Спешившись, он передал поводья слуге и огляделся по сторонам. Прошлым летом, в шестом месяце, перед броском на Ямадзаки, увенчавшимся великой победой, он стоял здесь же, у этих ворот, собираясь отомстить за Нобунагу, но не зная, удастся ли ему вернуться живым.
Тогда он отдал приверженцам простой приказ:
– Если вам станет достоверно известно, что я погиб, немедленно убейте всех членов моей семьи и сожгите крепость дотла!
И вот он вернулся в крепость Химэдзи; случилось это ровно в полночь на Новый год. Стоило ему на мгновение заколебаться, вспомнив о жене и матери, оставшихся в Нагахаме, и он не смог бы сражаться с ожесточением человека, готового пасть в решительном бою. Тогда он потеснился бы на западе, уступая силе и напору клана Мори, и бессильно наблюдал бы за тем, как на востоке нарастает могущество клана Акэти.
Когда в деле замешана и личная судьба государственного мужа, и исторические судьбы всей страны, граница между поражением и победой всегда проходит по линии, отделяющей жизнь от смерти: или ты выживаешь в море смерти, или в море жизни находишь смерть.
Однако Хидэёси вернулся вовсе не затем, чтобы отдыхать. Едва вступив во внутреннюю цитадель и не успев снять дорожного платья, он встретился с комендантом крепости и его помощниками. Хидэёси со вниманием выслушал подробный отчет о событиях, происходящих на западе, и о положении дел в его многочисленных уделах и поместьях.
Это было во второй половине часа Крысы – то есть в полночь. Не замечая собственной усталости, вассалы Хидэёси были, однако, встревожены тем, что перенапряжение может сказаться на здоровье их господина.
– С вечера вас дожидаются ваша достопочтенная матушка и княгиня Нэнэ. Почему бы вам не пройти к ним и не показать, что вы превосходно себя чувствуете?
Это произнес Миёси, доводившийся Хидэёси зятем.
Пройдя на женскую половину, Хидэёси увидел, что мать, жена, племянницы и невестки уже поджидают его. Хотя они нынче ночью не ложились, Хидэёси был оказан достойный прием: женщины, одна за другой, опускались перед ним на колени и простирались в земном поклоне.
Блестя глазами, с улыбкой на устах, Хидэёси в свою очередь приветствовал их, подошел к матери и сказал:
– На Новый год у меня выдалось немного свободного времени, и я прибыл, чтобы провести его с вами.
Выказывая почтение матушке, Хидэёси как никогда походил на тот образ, который она создала, называя его «мой парень».
Лицо матери под большим капюшоном белого шелка лучилось радостью.
– Дорога, которую вы избрали, усыпана терниями, – сказала она. – Прошедший год выдался особенно трудным. Но вы с честью выдержали все испытания.
– Нынешняя зима самая холодная из всех, что я припоминаю, – откликнулся Хидэёси, – но вы, матушка, замечательно выглядите.
– Говорят, старость подкрадывается незаметно, а мне ведь за семьдесят. Я прожила долгую жизнь – более долгую, чем могла рассчитывать. Никогда не думала, что проживу так долго.
– Нет-нет. Вам нужно дожить до ста лет. Вы сами видите, что ваш сын по-прежнему мальчишка.
– В этом году вам исполнится сорок шесть, – смеясь, возразила мать. – Какой же вы в сорок шесть лет мальчишка?
– Но, матушка, вы сами называете меня парнем и мальчишкой? Вы меня вообще иначе не называете!
– Это по привычке.
– Надеюсь, вам не придется отвыкать. Честно говоря, хоть я и становлюсь пожилым человеком, но в умственном отношении продолжаю расти. Более того, матушка, не будь вас, я не знал бы, для чего это делаю, и тогда остановился бы в росте.
Миёси, подошедший сзади, увидел, что Хидэёси все еще беседует с матерью, и удивленно заметил:
– Мой господин, вы даже не успели переодеться с дороги!
– Это ты, Миёси? Располагайся с нами.
– Охотно, мой господин, но не приготовить ли вам сначала фуро?
– Ты прав. Проводи меня в банную комнату, Нэнэ!
Хидэёси разбудило пение петуха. Большую часть ночи он провел в беседах и забылся сном только под утро. На заре он облачился в церемониальное кимоно, надел шляпу и пошел совершить молитву в крепостной храм. Затем, поев рисового пирога и похлебки у Нэнэ, вернулся в главную цитадель. Череда людей на второй день Нового года, потянувшихся в крепость, чтобы принести князю поздравления, казалась бесконечной.
Хидэёси приветствовал каждого посетителя чашечкой сакэ. Выразив наилучшие пожелания и выслушав то же от гостя, Хидэёси приглашал его внутрь и принимал следующего. Вскоре главная и западная цитадели были полны народу: люди читали стихи, напевали мелодии из представлений театра Но. Даже после полудня поток посетителей не пошел на убыль.
До пятого числа Хидэёси занимался делами, накопившимися в Химэдзи, а затем собрал вассалов и объявил, что на следующий день выезжает в Киото. Начались поспешные приготовления к отъезду. Людям князя казалось, что Хидэёси намеревается пробыть в Химэдзи до середины месяца: еще в полдень он вроде бы и не помышлял уезжать.
Лишь много позже вассалы осознали причину столь поспешного отъезда: Хидэёси никогда не упускал благоприятной случайности.
Сэки Моринобу был комендантом крепости Камэяма в провинции Исэ. Будучи по положению вассалом Нобутаки, он в последнее время заметно сблизился с Хидэёси. Во время новогодних празднеств Сэки тайно побывал в Химэдзи с поздравлениями.
Как раз когда он был у Хидэёси, прибыл гонец из Исэ. Крепость Сэки была захвачена главным сподвижником Нобутаки – Такигавой Кадзумасу.
Хидэёси без промедления выехал из Химэдзи и в тот же вечер прибыл в крепость Такарадэра, седьмого – в Киото, восьмого приехал в Адзути, а девятого был принят малолетним князем Самбоси.
– Я только что испросил у князя Самбоси разрешения на действия против Такигавы Кадзумасу, – сообщил Хидэёси коменданту Сэки и другим важным лицам, дожидавшимся в зале, – словно кинул мяч в гущу игроков. – За всем этим скрывается Кацуиэ. Нам предстоит захватить провинцию Исэ, прежде чем войско Кацуиэ туда поспеет.
Находясь в Адзути, Хидэёси составил и разослал в собственные владения и земли дружественных князей и военачальников письмо-призыв, звавшее самураев собираться в Адзути. Оставалось лишь пожалеть того, против кого это письмо было направлено. Сидя в Китаносё, подле прекрасной госпожи Оити, окруженный глубокими снегами, Кацуиэ тщетно дожидался, когда природа окажет ему благосклонность.
Если бы весеннее солнце растопило снега! Но неприступные стены, какими казались снежные заносы, начали рушиться до прихода весны.
Кацуиэ был потрясен: на него сыпался один удар за другим. Сдалась крепость Гифу, вспыхнуло восстание в Нагахаме, на милость врагу сдался Нобутака. И вот Хидэёси пошел походом на Исэ. Кацуиэ понимал, что выступать ему сейчас нельзя, но оставаться на месте не годилось. Снега по границам его провинции были столь же глубоки, как на горных перевалах Сычуаня. По таким снегам не могли пройти ни войско, ни обоз.
Опасаться прямого нападения со стороны Хидэёси Кацуиэ не следовало. Сам он мог выступить на другой день после того, как растает снег, – но кто решился бы с уверенностью предсказать, когда это произойдет? Снега стали щитом, прикрывающим неприятеля.
«Кадзумасу тоже испытанный полководец», – думал Кацуиэ. Однако захват малозначительных крепостей в Камэяме и Минэ был безрассудным и несвоевременным делом, рассеявшим силы Такигавы. Кацуиэ был в бешенстве от глупости Кадзумасу.
Хотя на его собственных планах лежала печать медлительности, Кадзумасу он осуждал за поспешность.
Даже если бы Кадзумасу смирился с планом, начертанным Кацуиэ, и дождался таяния снегов, Хидэёси, прекрасно понимавший, что у врага на уме, едва ли позволил бы ему безмятежно дождаться прихода весны. Хидэёси просто-напросто перехитрил Кацуиэ. С самого начала он осознал, что Кацуиэ лицемерит, начиная переговоры о мире.
Кацуиэ не собирался сидеть сложа руки. Дважды он посылал гонцов – сперва к бывшему сёгуну Ёсиаки, прося его побудить Мори на атаку с запада, потом – к Токугаве Иэясу.
Восемнадцатого числа первого месяца Иэясу с неизвестными целями тайно встретился со старшим из оставшихся в живых сыновей Нобунаги – князем Нобуо. Иэясу до сих пор не принимал ничью сторону. Что же эта встреча должна была означать? Почему человек, столь щедро наделенный умом и опытом, пожелал внезапно встретиться с тем, у кого не было ни того ни другого?
Видя, что князь Нобуо мечется как пушинка под могучими ветрами времени, Иэясу пригласил его в свой удел. Здесь нерешительного и безвольного гостя ожидали развлечения и таинственные беседы. Иэясу обращался с Нобуо как взрослый с ребенком. О том, к каким решениям эти двое пришли, так никто и не узнал. Нобуо, вернувшись в Киёсу, заметно повеселел. Он выглядел самоуверенным и самодовольным, хотя кое-какие косвенные признаки говорили, что совесть у него не вполне чиста: он явно избегал встреч наедине и откровенных разговоров с Хидэёси.
Где был сам Хидэёси восемнадцатого числа того же месяца? Чем он занимался? В сопровождении нескольких надежных людей он проехал по северному берегу озера Бива и посетил труднопроходимую горную местность на границе Оми и Этидзэна.
Разъезжая по горным селениям, взбираясь на холмы, еще покрытые снегом, Хидэёси указывал по сторонам бамбуковым посохом и отдавал распоряжения:
– Это гора Тэндзин? Здесь необходимо возвести укрепления. А еще вон там, справа.
На седьмой день второго месяца Хидэёси, находясь в Киото, отправил письмо вождям клана Уэсуги. В письме содержалось предложение военного союза.
Причину было несложно понять. Кланы Сибата и Уэсуги на протяжении многих лет вели кровавую междуусобную войну, то отбирая друг у друга, то вновь теряя земли. Кацуиэ был сейчас не против забыть былую вражду, чтобы сосредоточить усилия на противостоянии с Хидэёси. Но, зная о его тщеславии и упрямстве, трудно было думать, что подобный ход приведет к успеху.