XIV. Израильтяне в Египте1
В то время, когда мадиамляне продавали Иосифа на невольническом рынке, Египет стоял уже на высокой степени процветания и могущества. Во главе его сменилось до пятнадцати царственных родов или династий, последовательно управлявших его судьбами. Теперь царствовала династия так называемых царей-пастухов или гиксов. Она принадлежала чужеземной народности, насильственно вторгшейся в Египет и захватившей престол фараонов. Точно неизвестно, откуда явились завоеватели и к какому племени они принадлежали; но можно думать, что это были кочевники, обитавшие в сирийских степях и аравийских пустынях и постоянно тревожившие Египет своими набегами и нападениями. Египет должен был тщательно оберегать свою северо-восточную границу от нападения кочевых народностей, и с этою целию там построено было несколько укреплений и сплошная стена наподобие китайской. Но кочевые племена все-таки проникали и за стену и с позволения египетского правительства селились в северо-восточном углу страны. Пока была крепка государственная власть, она успешно отражала внешние нападения и держала в подчинении поселившихся в Дельте инородцев; но представители последних пред тем династий, благодаря своей слабости, выпустили власть из своих рук, страна поделилась на несколько независимых уделов, правители которых обессиливали государство своим соперничеством. Этим воспользовались гиксы, сделали нападение на Египет и при помощи инородцев покорили страну и завладели престолом. Первое время владычества гиксов ознаменовалось всевозможными проявлениями дикого варварства, грабежами и убийствами; но мало-помалу просвещение покоренной страны оказало свое цивилизующее влияние на завоевателей, они подчинились ему и двор новой династии вполне принял обычный египетский вид со всей пышностью и роскошью фараонов. Гиксы имели свою религию, но они терпели и религию египтян, и даже официально покровительствовали ей. Сутех, национальный бог завоевателей, отождествлялся с египетским богом Сет, и ему, как и другим египетским божествам, строились храмы. Сфинксы, относящиеся к этому времени, имеют совершенно своеобразный тип лица, отличный как от египетского, так и от еврейского, и, очевидно, представляют тип этой чужеземной народности. При одном из представителей этой династии, по-видимому, и правил Иосиф Египтом. Только при фараоне пастушеской династии мыслимо было, чтобы ничтожный раб, вышедший из презираемых природными египтянами пастухов, мог быть назначен на пост верховного правителя страны. Имя этому фараону Апопи или, по греческому произношению, Апофис. При нем Египет совершенно оправился после смут и опять наслаждался полным внутренним благосостоянием. Но вместе с тем, в природных египетских князьях, находившихся в подчинении фараону, стало замечаться политическое движение, направленное к освобождению страны от чужеземцев. Предчувствуя опасность, пастушеская династия, естественно, заботилась о том, чтобы упрочить свое положение, и покровительствовала инородцам, раздавая им для поселения лучшие участки земли с тою целию, чтобы найти в них верных союзников в случае нужды. Такой политикой можно объяснить и то, что фараон Апофис отдал вновь прибывшим поселенцам один из богатейших округов страны. Пастушеская династия при Иосифе достигла высшей степени процветания и силы. Но вскоре затем, именно к концу царствования Апофиса, в Фивах, древнейшей столице страны, началось движение туземных князей к независимости, а при следующем фараоне оно перешло в открытое восстание, поставившее своею целию низвержение чужеземной династии и народности. Началась упорная и продолжительная борьба. Гиксы шаг за шагом отстаивали свою позицию, но под давлением силы должны были все дальше и дальше отступать к северо-востоку, пока совсем не изгнаны были из Египта.
Воцарилась новая, восемнадцатая династия, родоначальником которой был Аамес или Амозис I. Она избрала своей резиденцией Фивы, как центр политической независимости страны, и дала Египту ряд великих фараонов, при которых он достиг вершины своего внешнего могущества и внутреннего процветания. Время царствования этой династии особенно ознаменовалось развитием военного могущества. Воинский дух, ободренный успехом в борьбе за независимость, не остановился на одном этом успехе и искал удовлетворения в завоеваниях. Долго угнетаемые чужеземцами, теперь египтяне как бы старались отомстить всем чужеземцам своими угнетениями и завоеваниями. Значительные массы гиксов, предпочитавшие рабство на берегах Нила изгнанию в пустыню, подвергнуты были всевозможным угнетениям и должны были в качестве рабов исполнять тяжелые земляные и строительные работы, возлагавшиеся на них новым правительством. Не довольствуясь этою местию внутри страны, фараоны старались загладить позор чужеземного владычества блеском завоеваний в окрестных странах. Египетские полки отважно стали проникать за северо-восточную границу и проложили торную дорогу вглубь Азии. В течение нескольких царствований страна гремела боевой славой. Военные добычи обогащали страну, но эти богатства, естественно, сосредоточивались вруках правительства и высших классов, где они развивали крайнюю роскошь. Для народных масс все эти блестящие походы были тяжким бедствием, так как усиливали военную и другие государственные повинности, всецело лежавшие на низших классах народа.
Положение простого народа всегда было тяжелым в Египте. Еще задолго до поселения сынов Израиля в Египте берега Нила оглашались стонами угнетенного народа и не раз происходили кровавые восстания против угнетателей. В недавнее время открыто много поломанных и обезображенных статуи фараона Хеопса, что, очевидно, было следствием одного из подобных восстаний угнетенного народа против этого великого строителя пирамид. Но, конечно, восстания влекли за собой еще большее угнетение. Народ партиями отводили в рудники, заставляли рыть новые каналы, строить новые пирамиды. При таком подавленном положении народ не мог находить утешения и в религии, потому что лучшие истины последней тщательно скрывались жрецами как их исключительное достояние, и потому он искал удовлетворения в безнравственности. При всей своей выносливости в труде и опрятности в жизни, египтяне были крайне невоздержны в низких страстях. Воспитываясь под безнравственным влиянием египетского религиозного культа, состоявшего в обоготворении чувственности, народ сам предавался безнравственной жизни. Всякие противоестественные пороки были в нем обычным явлением. Большие годичные религиозные праздники ознаменовывались обыкновенно самым диким разгулом чувственности, которым особенно отличались безнравственные празднества в Бубасте и Дендере, и они были так популярны, что на них собирались сотни тысяч народа.
Среди таких политических и общественных условий жили израильтяне в Египте. Но они занимали исключительное положение в стране. Как племя родственное высокому придворному сановнику и находившееся под покровительством пастушеской династии, дававшей в политических видах особенные привилегии пастушеским народностям, населявшим северо-восточную окраину страны, они пользовались лучшим общественным положением, чем масса туземного египетского населения. На привольных и плодородных полях Гесема они быстро росли в численности и богатели. Семейство Иакова разрослось в целое племя, которое по числу своих родоначальников разделялось на двенадцать или тринадцать колен, которые сохраняли сознание своего кровного единства. Первенство между ними по праву должно бы принадлежать колену Рувима, но Иаков в своем предсмертном благословении лишил его права первородства, потому что он «взошел на ложе отца и осквернил постель его». Главенство между ними, как и естественно, занимали в Египте колена, имевшие своими родоначальниками сыновей Иосифа — Ефрема и Манассию, но между ними особенно возвысилось колено Левиино, которое, более других сохраняя предания отцов, достигло нравственного главенства среди своего народа и впоследствии заняло положе-ние священнического класса в своем народе. Пользуясь значительною самостоятельностью, израильтяне выработали свою форму самоуправления сообразно особенностям своего родового быта. Каждое колено имело во главе особого представителя или князя и разделялось на несколько меньших групп, из которых каждая имела своего особого старейшину. Жизнь в чужой стране развивала в них чувство единения между собой, и оно находило для себя выражение в собраниях представителей народа. При всяком важном событии, касавшемся их жизни, представители или главы колен и меньших групп собирались на совещание и обсуждали свое положение при данных обстоятельствах.
Такою же независимостью пользовались израильтяне и в религиозном отношении. Нужно иметь в виду, что со времени смерти патриарха Иакова, как последнего великого представителя патриархальной эпохи, на целые столетия прекратились всякие непосредственные общения с Богом: не было ни откровений, ни видений, ни пророчеств, — т.е. всех тех способов, посредством которых раньше сообщалась избранному роду воля Божия. При таких обстоятельствах для сынов Израиля оставался единственный источник богопознания — предание отцов, которого они несомненно и держались. Главными проявлениями этой патриархальной религии были обрезание, жертвоприношения и соблюдение субботы, и есть следы, указывающие, что израильтяне твердо сохраняли их. О соблюдении обряда обрезания израильтянами в Египте у нас имеются прямые свидетельства (Исх. 4:24—26; И. Нав. 5:5). Что касается жертвоприношений, то на соблюдение их указывает самая просьба Моисея об отпущении народа в пустыню «для принесения жертвы Господу Богу», хотя вместе с этим есть свидетельство, что в этом отношении впоследствии встречались серьезные препятствия со стороны идолопоклоннических египтян (Исх. 8:25—28). Наконец, многие следы указывают на соблюдение субботы или дня покоя, так что постановление о сборе напр. манны в пустыне по пятницам в двойном размере, чтобы ее доставало и на субботу, а также и самая форма законоположения о субботе в четвертой заповеди («помни день субботний») сами собой предполагают, что суббота, как установление, уже существовала и соблюдалась народом. Затем, в синайском законодательстве многие законоположения ясно указывают на существование в израильском народе многих из тех религиозно-нравственных обычаев и учреждений, которые в этом законодательстве лишь подтверждались и уяснялись. Таким образом, мы с достаточностью видим, что во время пребывания в чужой земле израильтяне сохраняли основные истины и установления религии отцов. Но есть еще и другие указания, дающие возможность определить степень жизненности в них веры и не только в народе вообще, но и в отдельных коленах и даже личностях. Это именно те имена, которые давались родителями своим детям во время долгого пребывания в рабстве египетском. Известно, какое важное значение вообще придавалось именам в патриархальную эпоху. Каждое более или менее важное в духовном, религиозно-нравственном или семейном отношении событие непременно отражалось на имени, дававшемся известному лицу или месту. — Иногда сообразно с положением того или другого лица в домостроительстве Божием сам Бог переменял людям имена (как это известно из истории Авраама, Сарры и Иакова), а большею частью назначение имени, особенно детям, служило прямым выражением той или другой духовной настроенности родителей, которые и выражали в даваемых своим детям именах или признание высшего благоволения и соприсутствия Божия, или просто свои чувства, надежды и испытания (как это заметно напр. в именах сыновей Иосифа, Моисея и др.). Ввиду этого, то замечательное обстоятельство, что среди представителей колен постоянно встречаются такие имена, как Елиав (Бог мой отец), Елицур (Бог моя крепость), Елиасаф (Бог мой собиратель) и другие того же рода, ясно показывает, как глубоко отеческие предания коренились в сердце сынов Израиля, и как жива у них была память о Боге их отцов и особом Его промышлении об избранном роде. При этом особенно замечательно, что подобные имена чаще всего встречаются в колене Левиином. Таковы имена: Елиасаф — Бог мой собиратель, Елицафан — Бог мой охранитель, Цуриил — Бог моя скала, Елиазар — Бог мой помощник, Амрам — родственный Всевышнему, Иохаведа — Господь ее слава и т.д. Одно это обстоятельство с достаточностью показывает, что колено Левиино отличалось особенной преданностью отеческим преданиям и особенно твердо сохраняло веру отцов, и тем заслужило того, что оно именно сделалось орудием промысла в освобождении и возрождении народа.
Таким образом, как по месту поселения в удаленном округе, так и по характеру всей своей общественной и религиозной жизни израильтяне жили особняком от остального египетского населения. Тем не менее, время по необходимости сближало их с туземцами, и следы этого сближения отразились на многих сторонах их жизни. Высокая цивилизация Египта понемногу покоряла себе кочевых пришельцев, и они постепенно освоились с оседлою жизнью и принимались за земледелие и ремесла. Вместе с тем, в их среду проникли египетские науки и искусства, следы которых явственно выступают во всей дальнейшей их исторической жизни. В Египте они заимствовали познания по геометрии и медицине, а также научились искусству выделывать различные галантерейные вещи из золота, серебра, дерева и камня, приготовлять дорогие и разноцветные ткани, вырезывать и гранить драгоценные камни. Но особенно важным для них приобретением было искусство письма, о знании которого не упоминается в патриархальную эпоху, между тем как Моисей по исходе из Египта уже писал для народа законы, которые народ обязывался читать. В самый язык вошло много египетских слов. Еврейские меры называются египетскими именами. Нил по египетскому обычаю в библейском тексте просто называется йеор — рекой; месяц адар близко напоминает египетское название также месяца атайр; адон — название ковчега завета и теба — название корзинки, в которой спасен был Моисей, — чисто египетские, и многие другие Слова и обычаи обнаруживают египетское влияние на израильтян. К сожалению, египетское влияние на израильтян не ограничилось внешней жизнью, а с течением времени отразилось, отчасти, и на внутренней религиозно-нравственной жизни. Так, из некоторых последующих постановлений и фактов можно с несомненностью выводить, что израильтяне, отчасти, поддались и безнравственным обычаям, отличавшим простой народ в Египте, и даже усвоили некоторые формы идолослужения. Конечно, особенное влияние на них могла иметь не пышная религиозная обрядность, которою отличалась религиозная жизнь высших классов Египта, но те простые, часто грубые обряды народной египетской религии, свидетелями которых израильтянам часто приходилось бывать. В качестве примера можно указать на боготворение золотого тельца в пустыне, а также и прямое, состоявшееся после жертвоприношений в скинии, запрещение приносить жертвы идолам» (Лев. 17:7), — запрещение, подтвержденное впоследствии Иисусом Навином, который прямо говорил: «отвергните богов, которым служили отцы ваши за рекою и в Египте, и служите Господу» (И. Нав. 24:14). Таким образом, пребывание в чужой земле, поведшее впоследствии к рабству политическому, грозило повергнуть израильтян и в рабство духовное.
Сколько времени израильтяне после смерти Иосифа наслаждались миром и благоденствием — определить весьма трудно. Но можно с вероятностью думать, что положение их изменилось к худшему со вступлением на престол новой природной египетской династии. «Восстал в Египте новый царь, который не знал Иосифа», а вместе с тем не мог признавать и права его потомков на те особенные привилегии, которыми они пользовались при прежней династии. Имя Иосифа, как сановника низверженной династии, могло быть ему неизвестно (или он мог просто не признавать его заслуг). Вместе с тем понятно, с какими чувствами царь в его положении мог относиться к израильтянам. Они были привилегированными подданными, пользовались особою благосклонностью низверженной династии, при которой они владели одним из важнейших округов Египта, господствующим над подступом к самому сердцу страны. Ненависть и вражду к низложенной династии он, естественно, перенес и на любимое ею племя. Но на развитие особенной враждебности к израильтянам могли влиять и другие, чисто политические обстоятельства. Борьба египетских князей с пастушеской династией и народностью происходила по преимуществу в округе Гесем, где гиксы, окопавшись в укрепленных лагерях, долго отражали напор египтян. В этой борьбе невольно должны были принимать какое-нибудь участие и израильтяне, и нет ничего невероятного в том, что они поддерживали сторону гиксов, как народности, родственной им по племенным особенностям, и как династии, которой они так много были обязаны. От природных египтян они ничего не могли ожидать себе, так как для них всякий пастух был «мерзостью», и все пастушеские племена находились у них в презрении. Этот союз их с гиксами сделал их политическими врагами египтян, и когда гиксы были окончательно изгнаны из страны, то израильтяне должны были рабством заплатить за свое изменничество природным фараонам. Опасение фараона, что израильтяне, как многочисленное и сильное племя, в случае войны могут соединиться с неприятелем и вооружиться против египтян, имело действительные основания и подтверждалось прошлой историей Египта. Гиксы завоевали Египет именно при помощи пастушеских племен, которые, подобно израильтянам, с позволения фараонов селились в северо-восточных округах страны и «во время войны соединились с неприятелями». И вот, в чисто государственных интересах начинается по отношению к ним политика давления и угнетения.
Прежде всего, конечно, новое правительство лишило израильтян тех преимуществ и вольностей, какими они пользовались при прежней династии; но затем оно перешло и к положительному их угнетению, стало «изнурять их тяжкими работами». В данном случае не нужно было и выдумывать искусственно этих работ: они являлись как естественная потребность в самом месте обитания израильтян. По изгнании гиксов из Египта, требовалось на будущее время обеспечить страну от вторжения полудиких чужеземцев, и потому правительство нашло нужным построить несколько новых укреплений в этой окраине, и на эти тяжелые земляные работы употреблен был даровой труд израильтян. Труд был, очевидно, каторжный, и библейский историк с горечью повествует об этих работах. «Египтяне с жестокостью, говорит он, принуждали сынов израилевых к работам и делали жизнь их горькою от тяжелой работы над глиною и кирпичами, и от всякой работы полевой, от всякой работы, к которой принуждали их с жестокостью». Так они «построили фараону Пифом и Раамсес, города для запасов», т.е. пограничные крепости с кладовыми для военных припасов.
С каждым новым царствованием возрастали тягости для народа, и не только израильского, но и египетского. Фараоны как бы старались превзойти друг друга своею военною славою и грандиозными постройками и дворцами, которыми украшали свои резиденции, и чем знаменитее был фараон, чем блистательнее его царствование, тем больше стонал народ под гнетом непосильных работ и повинностей. Партиями отводили изнуренных рабочих в каменоломни, заставляли высекать огромные глыбы гранита и с невероятными усилиями тащить их к месту построек; заставляли рыть и проводить новые каналы, делать кирпичи и месить глину и известь для воздвигаемых построек; поднимать воду из Нила в каналы для орошения полей, — как это можно видеть еще и теперь на берегах Нила, где обнаженные рабочие подобно машинам работают целый день под палящим солнцем, поднимая воду из реки для проведения ее по полям. Одним словом, «ко всякой работе принуждали их с жестокостью», под палочными ударами неизбежных надзирателей. Несмотря, однако же, на все угнетения со стороны правительства, молодой народ быстро увеличивался в своей численности и силе, и под впечатлением, быть может, постоянных военных шествий египетских войск чрез землю Гесем, в нем развилась страсть к воинственности, которую отряды отважных охотников и удовлетворяли набегами на соседние страны Так, партия из колена Ефремова делала набеги на филистимские земли и утоняла скот. Понятно, такие наклонности не могли не внушать опасений правительству, что этот воинственный народ, ожесточаемый угнетениями, может причинить большие политически затруднения в случае войны, или силой может выйти из страны и лишить ее даровой рабочей силы. Видя, что работа, самая каторжная работа, бессильна подорвать рост молодого народа, жестокое правительство фараона решилось прибегнуть к крайней мере, к какой только способен восточный деспотизм. Сначала издано было тайное повеление повивальным бабкам убивать новорожденных младенцев мужского пола; но когда это повеление встретило молчаливый протест в нравственном чувстве и совести представительниц акушерства в древнем Египте и оставалось без исполнения, то разъяренный фараон повторил это повеление для всего народа и особенно для царских слуг и сыщиков. И вот, к народным стонам под тяжестью работ присоединились стоны и вопли матерей, — но среди этих стонов и воплей израильского народа родился его великий избавитель — Моисей.
XV. Моисей, его воспитание в Египте и пребывание в земле Мадиамской. Призвание его при горе Хорив 2 .
Среди израильтян во время пребывания их в Египте колено Левиино, как показано было выше, сохраняло особенную преданность вере отцов. В среде этого колена жило скромное семейство Амрама и Иохаведы3. Они ничем особенно не выдавались, кроме, быть может того, что сильнее и целостнее других сохраняли веру отцов и более других старались внедрить ее в своих детей — девочку Мариам и мальчика Аарона. Время это было тяжелое для всего народа. Египетская политика угнетения достигла высшего своего развития. Деспотизм фараонов изыскивал все новые и новые средства для того, чтобы задержать рост молодого народа и сломить его нравственную силу, и не останавливался пред бесчеловечием. Издан был даже кровожадный указ об умерщвлении новорожденных мальчиков, и когда этот указ стал приводиться в исполнение, у Амрама родился второй сын, принеся вместо семейной радости страшное семейное горе. Мальчик был необыкновенно красив, и несчастная мать в течение трех месяцев скрывала его от кровожадных взоров фараоновых слуг. Но скрывать долее было невозможно, и она решилась на отчаянный шаг. Она сделала из тростника корзинку, обмазала ее асфальтом и смолой, чтобы она не пропускала воду, и, положив в нее малютку, с молитвами и слезами опустила драгоценную корзинку в один из каналов Нила, поросших тростником, поручая ее Провидению и легкому надзору двенадцатилетней девочки, сестры бедного мальчика. Папирусный тростник, находимый теперь только гораздо южнее по берегам Белого Нила, в то время рос и по всем широким каналам северной Дельты, где жили израильтяне и где находились в новопостроенных городах летние резиденции двора фараонова. Своей листвой тростник мог защищать мальчика от палящих лучей солнца, а вместе с тем, прикрывая реку, представлял удобное место, где придворные дамы могли купаться, без ущерба для женской стыдливости. Все эти обстоятельства послужили орудиями высшего промышления Божия. В это самое время вышла купаться дочь фараона и нашла в тростнике корзинку с плачущим младенцем. Доброе сердце царевны сжалось от боли при виде несчастной участи брошенного ребенка. Она поняла, что это невинная жертва жестокого указа ее отца по отношению к израильтянам и, надеясь на силу отцовской любви к себе, порешила спасти его и даже усыновить Она взяла кормилицу из израильтянок, которою оказалась мать ребенка Иохаведа, и таким образом Промысл Божий направил житейскую корзинку ребенка к историческому величию и всемирной славе. Когда младенец подрос, царевна взяла его к себе во дворец, официально усыновила его и дала ему имя Моисей, «потому что, говорила она, я из воды вынула его».
Библейское повествование не сообщает никаких подробностей из ранней жизни Моисея при фараоновом дворе, и есть лишь слабые указания в преданиях. Так, Иосиф Флавий рассказывает, что он даже в три года был удивительно высок ростом, так что, когда он проходил, все невольно останавливались посмотреть на него. Известие о красоте его подтверждается позднейшим библейским свидетельством, что он был «прекрасен пред Богом» (Деян. 7:20). Вместе с тем он был «научен всей мудрости египетской», т.е. получил высшее образование, какое только доступно было жрецам и высшим классам страны, державшим все научные и высшие религиозные познания в секрете от народа, и вообще «был силен в словах и делах» (Деян. 7-22).
Несмотря на свою принадлежность к царскому дому, Моисей не постоянно находился в близком отношении с членами царской семьи. Время образования его в знаменитой школе «египетской мудрости» при храме Илиопольском, если только он учился там, и периодически совершавшиеся переезды двора в отдаленные Фивы надолго и часто отделяли его от семьи фараоновой. Но более всего отчуждало его от этого двора его глубокое сочувствие к своему страждущему народу. Из роскошных палат фараонова дворца ему еще больнее было смотреть на то унижение и рабство, в котором находился единокровный ему народ, и явственнее слышался стон его братьев. При виде бедствий своего народа, ему противным делался блеск раззолоченных дворцов, и он уходил в убогую хижину своих родителей, чтобы утишить бурю своего возмущенного духа. Он «лучше захотел страдать с народом Божиим, нежели иметь временное, греховное наслаждение», и потому даже «отказался называться сыном дочери фараоновой» (Евр. 11:25, 24). Но среди самого народа он еще ближе увидел его страдания, и однажды в порыве негодования убил египетского надзирателя, который жестоко наказывал израильтянина-рабочего, и зарыл его в пески, стараясь скрыть следы своего невольного человекоубийства. Молва, однако же, успела распространиться об этом, и Моисею грозила смертная казнь, назначавшаяся египетскими законами за человекоубийство. Вследствие этого он должен был бежать из страны.
Чтобы удобнее скрыться от преследований фараоновых сыщиков, Моисей, по всей вероятности, направился на Пелузий или какой-нибудь другой пограничный город на линии великой укрепленной стены, и чрез него проник в пустыню. Выйдя за пределы страны, он направился в южную часть Синайского полуострова, представляющего собой гористый треугольник более 200 верст по направлению от севера к югу. Северная часть полуострова занята была амаликитянами, а южная — мадианитянами, производившими свое происхождение от Авраама, чрез Хеттуру. Связь общего происхождения давала ему уверенность в торжественном приеме, а также, быть может, возбуждала надежду на возможность союза против египтян, в случае, если бы израильтяне попытались освободиться от рабства. Достигнув главного становища племени, которое обыкновенно находилось около какого-нибудь колодезя или родника, он действительно встретил дружественный прием со стороны главы племени, дочерям которого, с патриархальною простотою пасшим его стадо, он оказал любезность и помощь. Простота обстановки, в которой он теперь оказался, дышала патриархальностью и свободой. Хозяин его был и шейхом, и эмиром своего племени, т.е. его гражданским и религиозным главою, носившим вследствие этого два имени — Иофора и Рагуила, соответственно той и другой должности. «Моисею понравилось жить» здесь и он женился на одной из семи дочерей Иофора — Сепфоре. Но имя, данное им своему первому сыну от этого брака, показывало, что его думы были на берегах Нила, его сердце там, среди своего угнетенного и стонущего народа. Он назвал своего сына Гирсамом, «потому что, говорил он, я стал пришельцем в чужой земле». И только второй сын наименован был в память спасения Моисея из Египта, Елиезером, «потому что, говорил он, Бог отца моего был мне помощником, и избавил меня от меча фараона».
Страна, в которой Моисею пришлось провести много лет, именно гористый полуостров Синая, был особенно пригоден для того, чтобы своею отрешенностью скрывать его от внешнего мира, а вместе с тем своей дикой пустынностью настраивать его на возвышенные мысли и подготовлять к предстоявшему ему великому служению. У северных пределов его тянутся белые известковые возвышенности. К югу идут холмы песчаника, обыкновенно средней высоты, но поражающие удивительным разнообразием и блеском цвета вместе с причудливостью очертаний. Но холмы скоро уступают место горам Синая, которые наполняют южный конец полуострова, представляя массы первобытных скал, поднимающихся в своих вершинах на 9 000 футов над поверхностью моря. Взятый в целом, Синайский полуостров представляет собою одну из самых диких стран. Горы издали поднимаются красными и серыми массами, остроконечными скалами из порфира и гранита. По всем сторонам лежат кучи темно-серого пепла погасших вулканов или обломков скал. Волны скал, с зеленоватым отблеском, поднимаются обнажено и грозно; неуклюжие, дикие хребты, подобно башням, вздымаются над черными и коричневыми массами камней, которые будто бы нарочно разбиты гигантскими молотами исполинов. Южный узел этих гор издавна считался святилищем. Так, гора Хорив, когда Моисей прибыл для поселения около нее, уже называлась «горою Божией».
В этом святилище гор, в ожидании времени, когда по предначертанным планам Божиим Израиль созреет для движения к своему освобождению, и в то же время, несознательно приготовляясь к предстоявшему великому подвигу, Моисей провел не менее сорока лет. При своих постоянных переходах с стадами своего тестя он мог ознакомиться с каждой долиной и тропинкой, с каждым ущельем, холмом и со всякой горой всей этой страны; с ее населением, как туземным, так и работавшим в египетских рудниках; с каждым источником и колодцем и с особенностями всякого рода, представляемыми местностью, что все вместе составляло, в высшей степени, важную подготовку к тому, чтобы вести народ, по освобождении его из Египта, к надежному пристанищу и великому святилищу будущей продолжительной стоянки. Кроме того, в эти годы душевного покоя его собственный дух, благодаря отрешенности от мира и тесному уединенному общению с Богом и природой, постепенно укреплялся и очищался.
Приготовление Моисея к его великому подвигу, как и для всякой высокой цели, совершалось медленно и постепенно. Но вот настало время, когда он, по намерениям Божиим, оказался готовым к великому делу, и удостоился откровения4. Первое откровение совершилось ему в пустыне Синайской, среди гор Хорива («сухих» гор, как вообще называются обширные высоты Синайской группы), когда он пас стадо своего тестя. Горы, которые, по свидетельству И. Флавия, даже в глазах арабских племен окружены были ореолом особенной святости и назывались «горами Божиими», с грозным величием смотрели на него со всех сторон. Он шел за своим стадом овец и коз, отыскивавших растительность по уступам скал, в ущельях узких долин или по берегу случайно попадавшихся ручьев, мало думая о том, куда оно приведет его. Дикая акация и терновник всякого рода покрывали кое-где обнаженные уступы и раскаленную почву оврагов. Но вот — вдруг пыл огня, подобный тому, который сожигал Израиля в горниле рабства, показался среди ветвей одного из находившихся пред ним терновых кустов: Моисей удивленно смотрит — «терновый куст горит огнем, но куст не сгорает». Когда он подошел поближе «посмотреть на это великое явление», из куста раздался голос, в котором он невольно узнал голос Бога. Повелев снять ему сандалии, ибо место, на котором он стоял, было свято, таинственный голос открывал ему новые и теснейшие отношения Бога к Его избранному народу и возлагал на смущенного пастуха страшное поручение быть Его пророком и избавителем народа от рабства египетского. Открыв трепещущему Моисею свое страшное имя «Сущего» (Иеговы), Господь посылает его к народу с известием о предстоящем освобождении. «Иди к твоим братьям и сынам Израилевым», продолжал Божественный голос, «и скажи им: Иегова, Бог отцов ваших, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова, послал меня к вам. Вот имя Мое на веки; так называйте Меня из рода в род». Все другие боги просто «элилим» — «ничто», не имеют бытия и суть только изобретение человека. Один Иегова самым именем Своим возвещал о Себе, что Он только Единый Сущий Живой Бог. Моисей должен был возвестить своим братьям, что этот Сущий Бог, помня Свой завет с Авраамом, готов был освободить их от рабства и привесть их к горе, где именно этот Божественный голос так говорил, и Он там даст им законы как Своему народу, и поведет их затем в добрую землю, которую Он обещал отцам их.
Невольно устрашась поручения столь возвышенного и - вместе столь трудного, Моисей, естественно, желал получить особенное уверение в соприсутствии с ним Бога, прежде чем явиться пред лицо могущественного фараона или пытаться пробудить угнетенный народ от апатии. Но ему дается и это уверение. Откровение подтверждено было ему двумя знамениями, которые показывали, что он стоит в присутствии не только Сущего, но и Всемогущего Бога, и из которых каждое заключало в себе особое значение. Рука, пораженная проказой и затем опять исцеленная, указывала на силу, при помощи которой Моисей мог освободить народ, считавшийся у египтян прокаженным. Пастушеский посох, сначала превращенный в змея, бывшего египетским символом злого духа (Тифона), и опять превратившийся в свое прежнее состояние, сделался жезлом Моисеевым и жезлом Божиим, как бы скипетром в управлении вверяемым ему народом и орудием чудес, которые содействовали освобождению народа и поражали врагов его. Правда, Моисей чувствует еще одно препятствие к успешному исполнению великого дела. Он не речист, косноязычен. Но и в этом ему дается уверение, что вместо него пред фараоном будет говорить брат его Аарон, и ему остается только действовать при посредстве его в качестве представителя Бога. Ему придется только руководить, а Аарон будет выражать его указания в надлежащих словах. По отношению к народу он должен был, так сказать, заменять Бога, а по отношению к Аарону быть тем же, чем Бог является по отношению к Своему пророку, которого Он вдохновляет. Таким образом, у него есть могущественный Защитник и Покровитель, который и будет главным Избавителем. Народ будет избавлен не искусством или умом предводителя, а только силою Иеговы. Это избавление должно быть настолько делом.одного Иеговы, что народ должен был во все последующие века видеть в этом залог того, что Он избрал его Своим народом из чистой любви и сострадания к нему. Тогда Моисей решил возвратиться на берега Нила, тем более, что там уже «умерли все искавшие души его».
Когда Моисей отправился в путь, во время которого получил грозное внушение за упущение в совершении обрезания над своим сыном, то в пустыне у горы Хорива он встретился с своим братом Аароном, и эта встреча столь давно не видевших друг друга братьев не только взаимно ободрила их дух, но и наполнила их сердца радостью и упованием на Бога. Моисей рассказал своему возлюбленному брату о полученном им божественном посланничестве для совершения великого предприятия; с своей стороны, то же самое передавал и Аарон. Последний, постоянно живший с своим народом и близко знавший его жизнь и настроение, мог сообщить Моисею, что израильтяне, их братия, наконец, после долгих лет охлаждения, опять запылали ревностью к вере своих отцов, так что можно было надеяться на их содействие в исполнении всякого плана к быстрому освобождению их от рабства египетского и от близости ненавистного идолопоклонства. Доказательств этого не было надобности ждать долго. Все старейшины Израиля, будучи с