На базе хранился и наш основной резерв оружия, боеприпасов, горючего и запасных частей. Попади это по крохам собранное богатство врагу – и все авиаотряды надолго выйдут из строя.
Решительный и находчивый Алексей Петрович Кожевников не случайно находился на базе. Снабжение армии, и особенно авиации, всем необходимым в то время было очень трудной задачей.
Как только мы перелетели из Нижних Серогоз в Никополь, меня вызвали к коменданту. Там мне вручили короткую телеграмму: «Начавиагруппы Перекопской красвоенлету Спатарелю. Находимся в Синельниково; эшелон в порядке, ремонт продолжаем. Получено двести пудов бензина. Добиваемся немедленного переезда к вам. Комиссар Кожевников».
У меня словно гора с плеч свалилась: база спасена! Вскоре авиаотряды группы перелетели на основной аэродром, в Берислав. Эшелон же перебрался на ближайшую к нам железнодорожную станцию Снегиревка. Тут мы и встретились с Кожевниковым. Он совсем не изменился: широкоплечий, с выгоревшими на солнце светлыми волосами. Вошел, поздоровался и просто, словно мы расстались только вчера, сказал:
– Приехал с обозом. Привез три бочки горючего, бочку масла и десять ящиков авиабомб. Куда сгружать?
Только позднее я узнал, что скрывалось за телеграфной фразой: «Эшелон в порядке». Кожевников сумел достать паровоз, когда врангелевцы уже открыли по станции артиллерийский огонь. Людям, находившимся в эшелоне, пришлось отстреливаться от белоказачьих отрядов…
Вскоре мы получили от Коровина еще два самолета. И два отремонтировали сами. Теперь у нас стало шесть машин. Летали по очереди – два‑три вылета в день.
Берислав стал важной вехой на нашем боевом пути. Отсюда мы летали на задания, когда шло сражение за знаменитый каховский плацдарм. Позднее участвовали в последней битве, завершившейся полным разгромом черного барона.
Часть вторая
Расплата
Ответный удар
Степь. Колышутся волны ковыля, убегая вдаль, к небосклону. На белесом небе – ни облачка. Сколько ни вглядывается в него моторист Федя Святкин, не замечает ни точечки. Понимаю его состояние: больше двух часов прошло, как он отправил в полет своего друга Николая. Если Васильченко минут через десять не вернется, на небо можно уже не смотреть: запас горючего кончится. Что же случилось? Отказал мотор? Сбили? Погиб или взят в плен? Нет ничего хуже неизвестности и тягостного ожидания.
До рези в глазах я тоже смотрю туда, где смыкаются степь и небо. Молодой летчик, получив мой «ньюпор», так обрадовался, что вообще был готов не вылезать из кабины. За пять месяцев, прошедших после окончания авиашколы, он заметно возмужал, стал летать легко, уверенно. А ненависти к врагу у него всегда было хоть отбавляй.
– За Советскую власть и неньку Украипу, – говорил он товарищам, – за Соловушку и маленького Карлушу мне и жизнь отдать не жалко…
Васильченко летал и старательно учился. Он часто расспрашивал меня о воздушных схватках наших летчиков о немцами во время, мировой войны, о боевых приемах капитана Крутеня. Так неужели он… Смотрю на часы: да, бензин в баках его машины кончился.
Подходит комиссар. Руки у него в масле: помогал ремонтировать мотор.
– Время полета у Васильченко истекло, – говорит он, нахмурившись. – Значит, с ним что‑то стряслось. Может быть, в штаб позвоним?
Я не успеваю ответить.
– Летит! Летит! – слышу радостный голос Феди Святкина.
Верно! Примерно на высоте пятьдесят метров появляется знакомый «ньюпор». Но что с ним? Верхнее левое крыло растрепано. Руль глубины как‑то слишком свободно болтается… Да и вообще машина еле держится в воздухе. Когда она кое‑как плюхается на аэродром, слышу облегченный вздох Савина.
Подбегаем к месту посадки. Из кабины медленно вылезает Николай. На нем лица нет. Докладывает:
– Красвоенлетчик Васильченко задание выполнил.
И вдруг сорвавшимся голосом добавляет:
– Извините, товарищ командир авиагруппы, не уберег машину…
– Да что машина! – перебивает его комиссар. – Хорошо, что сам жив остался. – И он хлопает его по плечу.
Самолет действительно получил очень серьезные повреждения: пулеметной очередью перебито верхнее крыло, разрушено крепление лонжеронов фюзеляжа около руля глубины, продырявлена пулями обшивка. А Святкин, словно оправдываясь, заявляет:
– Мы, товарищ командир, быстро его исправим…
Васильченко же даже слова комиссара не успокоили.
Ему, видно, и в голову не приходит, что сам мог погибпуть сегодня. Но постепенно летчик успокаивается, и мы узнаем, что с ним случилось.
Закончив разведку, Васильченко возвращался домой. Шел на малой высоте вдоль берега Днепра и не прекращал наблюдения. Близ Большой Лепетихи заметил в плавнях оседланную лошадь. «Раз есть конь, – подумал летчик, – должен быть и седок».
Хотя горючего оставалось в обрез, он решил облететь этот район и развернулся вправо. Его подозрения оказались не напрасными. На песчаной отмели, за камышами, стояла целая флотилия лодок, а дальше, на берегу, под вербами, располагался спешившийся отряд кавалерии. На плечах у конников летчик различил погоны.
Васильченко заложил глубокий вираж, разворачиваясь для атаки. В это время беляки открыли по нему ружейный и пулеметный огонь. Однако красный летчик не свернул с курса и начал поливать врангелевцев свинцовым дождем. Кони внизу заметались, кавалеристы бросились врассыпную. Сделав три атаки, Васильченко разогнал и частично уничтожил конный отряд белых, готовившийся переправиться через Днепр.
Еще большее мужество и волю красный летчик проявил в последние минуты полета. Экономно расходуя мизерный остаток бензина, он довел искалеченную машину до своего аэродрома.
Вскоре из показаний пленного мы узнали, что кавалерийский эскадрон, обнаруженный Васильченко у Большой Лепетихи, имел задачу произвести ночью внезапный налет на Ново‑Каменские хутора, уничтожить людей и самолеты нашей авиагруппы. Значит, крепкими были ответные удары красных летчиков, если против нас Врангель снарядил специальную экспедицию.
Таких смелых, настойчивых, преданных делу революции бойцов, как Васильченко, насчитывалось немало в нашей авиагруппе: Федор Шульговский, Иван Дацко, Яков Гуляев, Константин Ильинский… И все они своими лучшими качествами были обязаны прежде всего комиссару боевого отделения Савину. Об этом скромном, обаятельном человеке хочется сказать особо.
Много лет я прослужил в Советской Армии. Мне встречалось немало хороших политработников. Но больше всех почему‑то запомнился и полюбился Иван Савин. Он обладал удивительным умением быстро сближаться с людьми, распознавать их сильные и слабые стороны, исподволь, не выказывая своих должностных прав, влиять на них.
Снова мысленно переношусь в то далекое, грозовое время.
…Поздний вечер. В небе над степью перемигиваются крупные звезды. Вокруг потрескивающего костра сидят летчики, озаряемые красноватыми бликами. Придвинувшись к огню, комиссар читает вслух письмо ЦК РКП (б):
–, «…В самый тяжелый момент борьбы русских и украинских рабочих и крестьян с польской шляхтой генерал Врангель ввел свои войска в самые плодородные уезды Украины и пытается ныне прорваться на Дон. Его движение уже нанесло неисчислимый вред Советской Республике… белогвардейские бандиты производят разрушения и грозят сделать ближайшую зиму не менее тяжелой, чем зима 1919 года».
Каждое слово комиссар произносит взволнованно, с чувством. Так читают тревожные письма родных, зовущих на помощь.
– «…В ближайшие дни, – продолжает он, – внимание партии должно быть сосредоточено на Крымском фронте… Каждому рабочему, красноармейцу должно быть разъяснено, что победа над Польшей невозможна без победы над Врангелем. Последний оплот генеральской контрреволюции должен быть уничтожен».
Иван Дмитриевич поднимает голову и молча обводит взглядом присутствующих. Потом спрашивает:
– Как вы думаете, товарищи, почему партия обратилась к нам с этим письмом?
– Верно ведь, – отзывается Василий Вишняков. – Это не приказ, а письмо!
– Значит, не только к командирам обращается, а к Каждому из нас, – говорит Гуляев.
– Правильно, Яков Яковлевич! – живо подхватывает Савин. – Именно к каждому! В этом – главное. Центральный Комитет партии и лично товарищ Ленин хотят, чтобы все мы хорошо осознали, какая опасность нависла над молодой Республикой Советов. Нам нужно понять, что победа над Врангелем зависит от каждого из нас. Надо беспощадно уничтожать белогвардейскую нечисть и международную контру! Бить врага так, как Карл Петрович Скаубит, Вася Вишняков, Коля Васильченко!
Затем комиссар достает блокнот и начинает читать выдержки из донесений пехотных командиров о результатах боевой работы наших летчиков. Эти документы действуют на людей сильнее всяких слов. Каждый видит конкретные результаты своих прошлых полетов, лучше осознает, какой вклад он внес в общее дело разгрома контрреволюции.
Мне нравится этот конкретный разговор Савина с летчиками. Он задел их за живое, окрылил, укрепил в них веру в скорую победу. Не случайно они тянутся к нему, чутко прислушиваются к его указаниям и советам. Как же не радоваться такому помощнику и другу?!
…Костер догорает. Где‑то на хуторе сипло прогорланил петух. С левого берега ветерок доносит глуховатую дробь «максима».
– А ну, орлы, спать! – говорю я, взглянув на часы. – Завтра подъем в пять.
Летчики встают и расходятся, продолжая разговор о письме и полетах. А мы с комиссаром идем проверять караулы.
В первые дни пребывания на правом берегу Днепра у нас было очень мало исправных самолетов. Это заставляло нас более четко планировать каждый полет, уплотнять задания.
Наши летчики вели разведку на широком фронте – от Херсона до Никополя, – просматривали тылы врага на глубину до ста километров. Летали два раза в день, утром и вечером, по трем основным маршрутам.
Приходилось выполнять и неофычные для истребительной авиации полеты на корректировку артиллерийского огня. Поскольку радио на самолетах не было, сигналы на землю подавались заранее обусловленными эволюциями самолета. Например, разворот вправо означал перелет, влево – недолет. И хотя величину отклонения снарядов от цели мы, естественно, сообщать не могли, артиллеристы были довольны нами. С нашей помощью они подавили за Днепром несколько батарей врага.
Когда наши войска начали подготовку к форсированию Днепра, врангелевская авиация активизировалась. Она вела разведку, производила бомбовые и штурмовые налеты. Уничтожение вражеских самолетов снова стало нашей главной задачей.
В воздухе ежедневно завязывались воздушные бои. Особенно часто они вспыхивали над Бериславом и станцией Апостолово, где находилась центральная база снабжения Правобережной группы войск. Охраняя войска и железнодорожные эшелоны, красные летчики смелыми атаками отгоняли воздушного врага.
Здесь мне хотелось бы сразу перейти к рассказу о беспримерной доблести наших летчиков. Несмотря на численное превосходство врангелевской авиации, они сумели выиграть августовское сражение за господство в воздухе.
И все‑таки я решил сначала вспомнить добрым словом механиков и мотористов. Мы нередко забываем об их внешне не броском, но поистине героическом труде. Ведь без них ни один летчик не поднялся бы в небо. А наши боевые товарищи, как уже говорилось раньше, работали в особенно тяжелых условиях.
Когда моторист Святкин начинал готовить «ньюпор» к очередному полету, Васильченко с гордостью говорил товарищам:
– Опять мой Федя «Рон» настраивает…
Нет, он не шутил. Святкин действительно работал как настройщик музыкальных инструментов. Отремонтирует мотор, запустит и, склонив голову набок, чутко прислушивается. На всех режимах проверит его работу. А иначе нельзя: техника старая, изношенная; бензин, на котором мы летали, нынешний шофер не решился бы залить даже в захудалый грузовик.
И не только Федор Святкин так тщательно готовил машину к вылетам. Все наши мотористы не жалели себя, думали лишь о том, как выпустить в воздух хотя бы еще один самолет.
3 августа внезапно оборвалась связь между Правобережной группой войск и полевым штабом Юго‑Западного фронта, который находился на станции Лозовая, в трехстах километрах от Берислава. Меня вызвал к себе новый, только что назначенный командующий Правобережной группой Роберт Петрович Эйдеман и приказал срочпо доставить в Лозовую совершенно секретный пакет.
В нем находился план нашего наступления через Днепр, которое должно было начаться в ближайшие дни.
– Кстати, учтите, – заметил Эйдеман, передавая мне пакет. – Здесь и сводка с результатами последних разведывательных полетов вашей группы. Летчики провели весьма полезную работу. Рад этому. Уверен, что и во время предстоящего наступления они не подведут… Подробно о боевой готовности и нуждах авиагруппы доложите позднее. Вызову вас. Все ясно?
– Так точно! – ответил я, радуясь, что скоро начнется наступление, что новый командующий так внимателен к нашей работе.
– С пакетом отправьте лучшего летчика на самом надежном аэроплане, – сказал на прощание Эйдеман.
Я решил послать на задание Николая Васильченко. Приказал вручить пакет лично командующему фронтом.
Васильченко вылетел. При подходе к Никополю у его самолета сдал мотор. Умело планируя, летчик благополучно посадил «ньюпор» на узком никопольском аэродроме. Причиной остановки оказался обрыв колонки тяги.
Узнав о вынужденной посадке, я сразу же отправил в Никополь еще два «ньюпора». На первом вылетел Яша Гуляев, на втором – Былинкин, недавно ставший командиром 6‑го отряда.
Приняв пакет от Васильченко, Гуляев в сопровождении Былинкина полетел дальше – в Лозовую. Через полчаса начал барахлить мотор и на машине Былинкина. Летчик развернулся на обратный курс. Не желая оставлять товарища в беде, возвратился назад и Гуляев. В моторе самолета Былинкина оказались неисправными свечи.
Дозаправившись бензином, Гуляев вновь вылетел на задание. В тот же день, 4 августа, он вручил секретный пакет лично командующему Юго‑Западным фронтом А. И. Егорову. Доставленные им документы давали исчерпывающие сведения о готовности Правобережной группы войск к предстоящему наступлению. Поскольку Гуляев первым восстановил нарушенную связь, командующий около часа разговаривал с ним.
На исходе этого напряженного дня в Москву из штаба фронта пошла телеграмма:
«Главкому, копия Начавиадарм, ст. Лозовая, 4 августа 1920 г., 24 часа. Ввиду интенсивности боеработы часть самолетов вышла уже из строя. Для правильного беспрерывного использования боевого состава и технических сил авиагруппе необходимо регулярное и быстрое пополнение вышедших из строя самолетов, для чего требуется резерв. Прошу об отпуске для указанной цели десяти «сопвичей» разведывательных, десяти «ньюпоров‑бис» – истребителей. Нр 711 4438/оп».
Теперь Коровину не надо было звонить во все колокола, доказывая необходимость усиления красных авиаотрядов, действующих против Врангеля. После налетов белой авиации на наши войска под Перекопом, особенно на корпус Жлобы, командование фронта само стремилось всячески поддержать недавно созданную Центральную и нашу Правобережную авиагруппы. Отправке указанной телеграммы несомненно способствовал и бесхитростный рассказ Гуляева о том, как был доставлен секретный пакет.
В самом деле, до какой степени износились наши самолеты! Пришлось посылать три «ньюпора», чтобы хоть один из них благополучно пролетел триста километров.
Вот такие‑то машины и обслуживали наши мотористы. Они не знали отдыха ни днем ни ночью. Особенно напряженно и плодотворно трудились Федор Несторович Шульговский и Сергей Федорович Матвеенко. Сколько аппаратов они, на удивление всем, собрали буквально из обломков.
А ведь Шульговский и Матвеенко были не только механиками, но и секретарями партийных ячеек своих отрядов. Эта работа тоже отнимала много времени и сил.
Бывало, проведут после тяжелого летного дня собрания и снова идут на аэродром, к самолетам. За ними сразу последуют другие коммунисты – опытные мастера Гегеев и Спиваков, молодые мотористы Ильинский, Фисенко и Туркин.
Среди авиационных технических специалистов особенно сильны чувства дружбы и товарищеской взаимопомощи. Да и пример коммунистов оказывает сильное воздействие. Поэтому, несмотря на поздний час и усталость, на аэродром приходят и беспартийные – механик Гаршин, мотористы Федя Святкин и Сеня Фадеев. Нередко люди работают до рассвета, восстанавливая поврежденную машину. А потом расчехляют свои самолеты и начинают готовить их к вылету.
Старший механик 5‑го отряда Матвеенко умел быстро обнаруживать и устранять любую неисправность двигателя. Случалось, прикажу я снять с самолета тот или иной мотор, как совершенно непригодный, а он тут как тут со своей просьбой:
– Товарищ командир! Оставьте его мне: займусь для интересу… Разобрать на запчасти всегда успеем.
И механик, работая «для интересу» в короткие часы отдыха, воскрешал мертвый мотор.
Как настоящие ювелиры, трудились и слесари‑механики наших мастерских братья Ивановы. Они пришли к нам добровольно еще в 1918 году, когда мы находились в Моршанске. Оба брата прекрасно владели несколькими специальностями: слесаря, токаря, медника, жестянщика, сварщика. И хотя Ивановы не ставили клеймо на изготовленные ими детали, мотористы сразу узнавали, что это их работа, – не хуже заводских. Вот так мы и вводили в строй самолеты, готовясь к ответному удару по врагу.
По указанию Коровина в августе нам придали 49‑й разведывательный авиаотряд, которым командовал Андрей Григорьевич Поляков. Это значительно расширило боевые возможности авиагруппы. Теперь вместе с отремонтированными у нас стало десять самолетов. Впервые в нашей авиагруппе появился разведывательный двухместный «анасаль». На нем, к всеобщей радости, прилетел Ганя Киш.
– Вместе будем немножко бить Врангель, – сказал он улыбаясь. И, показав рукой на вытянувшиеся в линию самолеты, добавил: – Имея такой сила, выгонять господин барон есть маленькая чепуха…
Захватив обширную Северную Таврию, армия черного барона вырвалась на оперативный простор. Насильственной мобилизацией белогвардейцам удалось пополнить людские резервы, открытым грабежом увеличить запасы продовольствия. Теперь Врангель пытался продвинуться на север – в глубь Украины, на восток – к Донбассу, на запад – для соединения с польскими интервентами. Высадкой десантов на Кубани он надеялся создать новую базу для расширения контрреволюции.
Но главная опасность была в другом: за спиной Врангеля стояли действительные хозяева белой армии – Америка, Франция, Англия. Если он расширит свои владения, эта территория может стать трамплином для начала новой иностранной интервенции.
Империалистам Запада нетрудно было предоставить Врангелю сто новых самолетов. Ведь полякам они «любезно» передали уже около трехсот машин. В польской авиации оказались и иностранные летчики – американские, английские, французские. Кстати, вскоре нам стало известно, что посланцы генерала Ткачева уже ведут переговоры со своими покровителями о предоставлении им большой партии новых самолетов.
В эти дни большевистская партия уделяла особое внимание красным летчикам, дравшимся с неприятелем в небе Северной Таврии. Владимир Ильич Ленин лично запросил, какие воинские части должны быть переброшены для усиления ответного удара по Врангелю. В представленном ему списке значились три истребительных и два разведывательных авиаотряда. На этом документе стояла резолюция:
«11 июля 1920. Зампредреввоенсовета. Прошу вернуть мне это с Вашими пометками, что уже выполнено, что когда именно выполняется. Ленин».
Уже 16 июля 12‑й истребительный, 38‑й и 44‑й разведывательный авиаотряды были приданы 2‑й Конной армии, сформированной для борьбы с врангелевской кавалерией. Вместе с прибывшим на наш фронт 9‑м авиаотрядом они вскоре составили ядро Центральной авиагруппы, отличившейся потом в борьбе с белогвардейской конницей.
2 августа Владимир Ильич Ленин телеграфировал в Реввоенсовет Юго‑Западного фронта: «С Главкомом я условился, что он даст вам больше патронов, подкреплений и аэропланов».
И действительно, вскоре в Правобережную группу возвратился наконец наш 4‑й истребительный отряд. Он прибыл с Западного фронта. Оттуда же в Центральную авиагруппу было передано вместе с самолетами звено лучших красных летчиков‑истребителей: Кожевников, Сапожников, Мельников.
Много сделали для укрепления красной авиации накануне решающих боев с Врангелем командующий Юго‑Западным фронтом Егоров и член Реввоенсовета Р. И. Берзин. Большую организационную работу провел командующий авиацией 13‑й армии Коровин.
Вновь созданную Центральную авиагруппу возглавил выдающийся командир Иван Ульянович Павлов. В то время ему было двадцать семь лет. Летчик‑солдат первой мировой войны, член партии с 1917 года, он впервые отличился под Казанью, командуя 1‑й советской боевой авиагруппой.
В мае 1920 года Павлова назначили помощником начальника авиации и воздухоплавания Юго‑Западного фронта. Член Реввоенсовета Берзин, обеспокоенный тревожными требованиями Коровина немедленно усилить авиаотряды, приказал Ивану Ульяновичу ознакомиться с положением дел на местах и лично побывать на фронтовых аэродромах.
Выполнение этого задания совпало по времени с наступлением врангелевцев под Перекопом, с разгромом белой авиацией сводного конного корпуса Жлобы. Теперь почти всем стало ясно, насколько был прав командующий авиацией 13‑й армии, требовавший усиления красных авиаотрядов, противостоящих Врангелю.
Встретившись с Коровиным, Павлов, вопреки мнению некоторых больших начальников, поддержал его главную мысль. Они расходились лишь в одном: Иван Ульянович хотел все отряды объединить в одну авиагруппу, способную наносить массированные удары по врагу. Коровин же настаивал на создании двух авиагрупп, действующих на основных оперативно‑тактических направлениях: Центральной (на направлении Александровск – Мелитополь – Чонгар) и Правобережной (Берислав – Каховка – Перекоп).
Иван Ульянович Павлов считал, что основной задачей единой, укрупненной авиагруппы должна быть борьба с вражеской кавалерией. Ведь после разгрома корпуса Жлобы Врангель получил большое превосходство в коннице. Именно с ее помощью он старался прорваться на север. Наша только что сформированная Окой Ивановичем Городовиковым 2‑я Конная армия действовала бы в предстоящих боях намного эффективнее, если бы имела постоянную и мощную поддержку с воздуха.
Идея Ивана Ульяновича Павлова о направленности массированных налетов оказалась очень важной и своевременной. Но в вопросе, сколько групп создавать, одну или две, прав был, конечно, Коровин.
20 июля 1920 года в докладной записке за № 1210 Павлов сообщил свои выводы члену Реввоенсовета Юго‑Западного фронта Р. И. Берзину. Но тот выслушал и Коровина, прежде чем доложить свое мнение командующему.
Революционный военный совет Юго‑Западного фронта принял такое решение: оказать всемерную помощь усилению авиации фронта, создать Центральную авиагруппу и передать ее в распоряжение 13‑й армии.
Иван Ульянович не из тех, кто любит доложить «по начальству» и ждать в стороне, что из этого получится. Он загорелся и сам возглавил создающуюся авиагруппу. Вместе с командующим авиацией 13‑й армии Коровиным сразу же приступил к ее формированию.
Одновременно было решено не только сохранить, но и укрепить нашу Правобережную авиагруппу. Правда, Павлов, человек очень горячий, увлекшись «антикавалерийской» идеей, все еще надеялся повернуть дело по‑своему.
Обо всех этих планах высшего начальства я не знал, когда впервые встретился с Иваном Ульяновичем. В последних числах июля он прилетел к нам на новеньком английском истребителе «эсифайф». Мы поначалу приняли его за беляка, поскольку таких хороших машин у нас никогда не было.
Из кабины вылез подтянутый худощавый летчик в темном отглаженном френче. На груди у него был орден Красного Знамени. Окинув взглядом встречающих, он шагнул ко мне и протянул руку:
– Товарищ Спатарель?
– Да.
– Здравствуйте. Я – Павлов…
– Иван Ульянович? – не сдержал я удивления. – Слышал о вас… под Казанью и позже…
– Я тоже, Иван Константинович, слышал о вас. Еще в семнадцатом… Теперь вот прилетел к вам для очень серьезного разговора.
Помощник начальника авиации фронта поздоровался с каждым летчиком. Конечно же, он заметил, с каким уважением встретили его наши ребята.
Мне показалось, что Павлов чем‑то обеспокоен, и я предложил ему пройти в штаб или ко мне домой. Но он, взглянув на часы, отказался:
– Мне через час улетать. Давайте где‑нибудь здесь присядем и потолкуем…
Говорил Павлов быстро, но четко, ясно. Рассказал о своем плане, о поддержке члена Реввоенсовета.
– Я предлагаю свести летчиков в одну большую авиагруппу, – разъяснял он. – Собрать в Синельникове как можно больше самолетов и по заданиям командарма массированными налетами громить конницу Врангеля… А вы, Иван Константинович, понимаете мою цель? – спросил он. – Наши ответные удары будут возмездием Врангелю за крупные потери кавкорпуса товарища Жлобы.
– Неплохо! – ответил я.
– Тогда, – оживившись, подхватил Павлов, – предлагаю вам с лучшими летчиками на лучших машинах лётом прибыть в Синельниково и с первого августа включиться в действия Центральной авиагруппы… Вы и Феликс Ингаунис станете моими помощниками. Ведь группа фактически объединит всю авиацию фронта.
Его серые с голубизной глаза смотрели на меня выжидающе.
– Иван Ульянович, это дело уже решенное? Вы объявляете приказ?
– Да нет же! – подвижное, выразительное его лицо помрачнело. Я же сказал, предлагаю… А приказ будет подписан сегодня же. – Павлов быстро вынул из кармана френча листок плотной бумаги. – Вот познакомьтесь…
Я развернул сложенный вдвое листок. Это был мандат, подписанный командующим Егоровым и членом РВС Берзиным. Документ требовал: начальникам, командирам, комиссарам всех соединений и частей фронта оказать помощь и содействие, которые понадобятся Павлову для организации боевой работы авиагруппы…
– Если вы согласны, я сейчас же лечу в штаб фронта, – сказал Павлов. – И сегодня же приказ будет подписан.
– Извините, Иван Ульянович, ваше предложение весьма серьезно. Поэтому прошу разъяснить: может ли остаться без авиасредств важнейшее правобережное направление? И еще – согласован ли ваш план с моим непосредственным авиационным начальником Коровиным?
Павлов строго взглянул на меня и ответил:
– Поймите, во‑первых, самое важное сейчас – александровское направление. Здесь противник ввел в бой всю свою конницу. Под Бериславом будет достаточно оставить небольшой авиационный заслон. Во‑вторых, мнение Коровина для меня не обязательно! Я утверждаю, что надо собрать воедино все боеспособные машины. И такая авиагруппа должна действовать по заданию фронта. Распылять нашу авиацию смысла нет…
И, помолчав, добавил:
– Не для себя стараюсь, поймите. Врангеля побыстрее разгромить надо.
– Понимаю.
– Значит, согласны лететь к нам?
– Без прямого приказа – нет. И должен прямо сказать, Иван Ульянович: я в принципе не согласен с оголением Правобережной группы войск.
– Ясно! – Павлов встал. – Извините за беспокойство, товарищ Спатарель…
– Иван Ульянович! – возразил я. – Какие тут могут быть извинения? Ведь я тоже не о себе думаю. Речь идет о деле. И если наши мнения не сошлись, что же нам – врагами теперь стать?
Павлов сдержанно улыбнулся:
– А вы, пожалуй, правы. Будем считать, что этого разговора у нас вообще не было…
Попрощавшись со всеми, Иван Ульянович улетел. Прошел день, другой. Приказа о включении нас в Центральную авиагруппу так и не последовало.
Мне было неловко и неприятно. Первая встреча – и так закончилась! Но холодок, повеявший от Павлова при расставании, не уменьшил моего уважения к этому человеку. В моем сознании Иван Ульянович остался настоящим коммунистом, умелым и храбрым воздушным бойцом, славным героем гражданской войны. Он был трижды удостоен высшей награды того времени – ордена Красного Знамени.
Генерал Ткачев готовил своих летчиков к боям почти два месяца. Центральная авиагруппа Павлова вынуждена была вступить в бой через семь дней после начала формирования.
Случилось это под Александровском. На город наступали главные силы Врангеля – конные корпуса генералов Бабиева и Барбовича, насчитывающие более десяти тысяч сабель, а также добровольческий офицерский корпус генерала Кутепова. Они рассчитывали прорваться к Донбассу.
Наша 2‑я Конная армия, отражавшая этот удар, имела кавалерии вдвое меньше, чем белогвардейцы. Тяжело бы ей пришлось, если бы с воздуха ее не прикрывала авиация.
Центральная авиагруппа Павлова к тому времени стала уже мощной: восемь авиаотрядов. Во второй половине августа в нее вошли также звено истребителей во главе с Кожевниковым и два четырехмоторных бомбардировщика «Илья Муромец».
В воздух поднималось около двадцати самолетов. А к началу сентября их число возросло до тридцати двух. Это были, конечно, в основном старые машины, такие же, как у нас. И все‑таки, несмотря на напряженную боевую работу и частые отказы моторов, количество самолетов не уменьшалось, а увеличивалось. Главная заслуга в этом отрядных мотористов и рабочих передвижных ремонтных мастерских, которые только за один месяц вернули в строй двадцать пять боевых машин.