– За что же нам выпить? – сдвинул брови Рокэ Алва. – За любовь не стоит – ее не существует, равно как и дружбы. За честь? Это будет нечестно с моей стороны. Не хочу уподобляться шлюхе, поднимающей бокал за девственность и целомудрие.
За отечество? Это слово мы понимаем по-разному, и потом за это не пьют, а умирают. Или убивают. Пожалуй, я выпью за жизнь, какие бы рожи она нам ни корчила…
Дикон как зачарованный смотрел на синеглазого человека у камина. Он, Ричард Окделл умрет, убив только одного врага, но выиграет войну за Талигойю, потому что враг этот – Ворон. Полководец, которого никому не удалось победить. Юноша вздрогнул, когда герцог соизволил оторвать взгляд от гаснущих углей и, слегка приподняв бокал, повернулся к оруженосцу:
– Я пью за жизнь, а за что хочешь выпить ты?
– За… За справедливость…
– Вот как? – поднял бровь Ворон. – Еще один фантом… – и другим, железным голосом добавил: – Поставь бокал!
– Эр Рокэ…
– Поставь, я сказал!
Дик сам не понял, как исполнил приказ.
– Очень хорошо, – добавил герцог тоном, которым хвалил ученика на фехтовальном дворе, залпом допил вино и швырнул драгоценный бокал в камин, – я не стану спрашивать, кто дал тебе яд, потому что знаю и так.
Дикону показалось, что у его ног разверзлась бездна. Рука метнулась к кинжалу, юноша даже не понял, кого он хотел убить – себя или Ворона, резкий удар по запястью заставил пальцы разжаться, и клинок упал на блестящие черные шкуры.
– Глупо, – маршал перехватил вторую руку оруженосца. Ричард был прекрасно осведомлен о силе и ловкости своего эра, но одно дело видеть, как останавливают зарвавшуюся лошадь, а другое оказаться на ее месте. Повелитель Скал пролетел через комнату и рухнул в глубокое кресло, затравленно глядя на Алву, изучающего поднятый кинжал.
– Хорошая работа и хорошая сталь… Такие клинки из-за клейма называют «поросятами». Их осталось не так уж и много. Ты, надо полагать, думаешь, на нем твой фамильный вепрь?
Дикон с трудом кивнул. Завтра Ворон умрет, но только завтра. Ему хватит времени погубить всех. Штанцлера, Катари, Эйвона…
– Я сам достал яд, – выдохнул юноша. – Вы…
– Я – мерзавец и негодяй, убивший твоего отца и позорящий Великую Талигойю. Прикончить меня – долг каждого Человека Чести, – услужливо подсказал маршал, – но ты врешь. Окделлы по собственной воле не травят даже врагов.
– Эр Рокэ!
– Помолчите, юноша, – герцог взял бокал Ричарда, выплеснул его содержимое в огонь и дернул за витой шнур, вызывая слугу, – вы свое дело сделали, хоть и бездарно. А с благородными спасителями отечества, снабдившими вас отравой, я сам поговорю.
Часть четвертая
«Смерть» [44]
Неизменно творить добро нашим ближним мы можем лишь в том случае, когда они полагают, что не смогут безнаказанно причинить нам зло.
Франсуа де Ларошфуко
Глава 1
Оллария
«Le Chevalier des Épées» & «Le Huite des Bâtons»
Старший сын и законный наследник графа Валмона въехал в Олларию через ворота Роз. Впереди сияли двенадцать месяцев свободы, и душа виконта пела и даже приплясывала. Марсель Валме был почтительным сыном и честно проводил четверть года в родовых владениях с больным отцом и вечно рыдающей матерью. Таково было условие, поставленное графом всем своим отпрыскам. Это было ужасно тоскливо, зато старик выплачивал сыновьям колоссальное содержание, закрывая глаза на кутежи, любовниц и карточные проигрыши.
Несмотря на отнявшиеся ноги, Валмон превосходно управлял своими владениями, выколачивая из них немалый доход, так что в средствах наследник стеснен не был и твердо намеревался честно прогулять родительские денежки. Изрядно побуянивший в юности, граф Бертрам полагал, что молодежи следует перебеситься, но насчет сыновнего долга был непреклонен.
У Валмона было пятеро сыновей, младший в будущем году отправлялся в Лаик, а четверо старших три четверти года прожигали жизнь в столице и четыре месяца выслушивали отцовские наставления. Сейчас наступил черед Сержа, а отстрадавший свое Марсель умчался в Олларию, предвкушая будущие кутежи. Тем не менее, въехав в столицу, виконт наступил на горло собственной разухабистой песне и решил немедленно покончить с делами, дабы наслаждаться полной свободой.
Увы, в обязанности совершеннолетнего сына больного, но титулованного отца входило сидение на Полном Совете[45], а посему приходилось являться к геренцию с письмом Бертрама Валмона, уполномочивающим отпрыска в случае необходимости замещать отсутствующего графа. К счастью, Полный Совет на памяти Марселя собирался всего дважды, но отец не потерпел бы, если бы его представитель пропустил такое событие.
Виконт добрался до родового особняка, освежился с дороги, перекусил, хватил «Змеиной крови», переоделся в зеленое и черное[46], помянул закатных тварей, Разрубленного Змея и Леворукого с его кошками и отправился ко двору. Ему повезло – у Фабиановой колонны страдальца догнал Рокэ Алва. Валме никогда не имел ничего против Первого маршала Талига, а после того, как Ворон поверг в прах позарившегося на Марианну Килеана, стал ярым почитателем кэналлийца.
Валме был готов делить прелестную баронессу с первой шпагой Талига, полагая, что можно премило проводить время и втроем. Увы, Рокэ пришлось отправиться на войну, и до совместных развлечений дело не дошло, ну да какие наши годы! Марсель придержал каракового линарца с кокетливо подрезанным хвостом и приподнял шляпу:
– Монсеньор, счастлив встретить первым именно вас.
– С возвращением, виконт. Что в Валмоне? – Мориск Алвы злобно зыркнул на чужую лошадь и прижал уши. Марсель не согласился бы взгромоздиться на подобную зверюгу ни за какие деньги.
– В Валмоне? – Валме возвел очи горе. – О, там спокойно и чинно, как на кладбище.
– Так вы не верите в выходцев, шабаши, кладбищенских лошадей и прочие прелести?
Похоже, прежде чем отправиться ко двору, герцог хлебнул изрядно своей любимой «Черной крови». Глаза Рокэ блестели ярче обычного, на высоких скулах горел румянец.
– Сударь, я верю лишь в то, что видел. Сиречь в старину Валтазара.
– В Валтазара даже я верю, – Рокэ засмеялся, блеснули белоснежные зубы, – надо будет как-нибудь нанести ему визит. Вы никогда не пробовали говорить с призраками?
– Как-то в голову не приходило, – покаянно признался виконт, – но готов вас сопровождать.
Глядя на то, в каком виде Первый маршал Талига явился во дворец, Марсель пожалел, что выпил всего одну бутылку, но кто ж знал, что он нарвется на Ворона? Ничего, вечером доберет, и хорошо бы вместе с Алвой.
– Вы весьма любезны, Марсель, – одобрительно произнес герцог, сдерживая набивающегося на ссору вороного, – это будет чудесная прогулка.
– Не сомневаюсь, – Марсель понял, что ему повезло, герцог редко пребывал в столь благодушном настроении, и виконт принялся ковать железо, пока горячо, – в вашем обществе я не прочь прогуляться и дальше. Скажем, на войну.
– Решили покрыть себя славой? – поднял бровь Ворон. – Увы, сейчас войны нет, но скоро будет.
– Возьмете? Обещаю не посрамить батюшку и прочих предков.
– Почему бы и нет? – пожал плечами Рокэ. – На войне и впрямь чувствуешь себя уютней. Только не забудьте написать завещание.
– Вот еще! Я всего лишь виконт, своего у меня ничего нет, зато имеется прорва братьев. Не могу сказать про них ничего плохого, но распределять между ними свои башмаки и рубашки не собираюсь. Говорят, у вас тут был бунт?
– Слишком громко сказано, – в голосе Рокэ послышалась легкая досада, – так, глупости всякие. Правда, ваш друг Килеан на какое-то время перебрался в Багерлее. Вместе с братьями Ариго…
– Желаю ему там и остаться, – одобрил Марсель Валме, – самое подходящее место для человека с такой физиономией.
– Насколько мне известно, его выпустили, – сообщил Алва. – Правда, с должностью страдальцу пришлось проститься.
– И правильно. Лучше кота бродячего под забором поймать и поставить комендантом, все приятнее. Нет, герцог, я возмущен! Милосердие должно быть разумным, а наглец, навязывающий свое общество даме, просто обязан сидеть в Багерлее.
– На мой взгляд, – не согласился Алва, – подобный господин должен не сидеть, а лежать. Тихо-тихо…
Валме глянул на Рокэ, в обведенных голубоватыми тенями глазах плясали такие же злые искры, что и в глазах мориска. Марсель растерянно засмеялся и хотел добавить, что в гробу Килеан и впрямь будет выглядеть еще лучше, чем в тюрьме, но не успел: зазвучала труба – дежурные гвардейцы приветствовали Первого маршала.
Рокэ махнул рукой, отменяя положенные по уставу церемонии, и направил коня к северному подъезду. Валме последовал примеру герцога. Воистину Алву ему послал сам Создатель, а может, не Создатель, а Леворукий, но день обещал стать не таким уж и нудным. А после дня наступает ночь. Надо затащить Рокэ к Марианне… Для начала они сыграют в карты. Так, немного, чтобы размяться.
Ворон отошел перемолвиться с Леонардом Манриком, которому удивительно шел мундир капитана личной королевской охраны, Валме решил во что бы то ни стало дождаться герцога, и тут Марселя заметил его приятель по Лаик. Иоганн-Йозеф виконт Мевен был славным парнем; несмотря на принадлежность к Великому Дому, он прекрасно ладил и со старой аристократией, и с новой, хотя какая она к Леворукому новая!
С точки зрения Валме, четырехсотлетнее графство было ничуть не хуже тысячелетнего. Друг Франциска Оллара Готье Валмон получил титул по заслугам, а его потомки лишь приумножили его славу и богатство, тогда как всякие килеаны и окделлы тупо прожирали древнее наследство и при этом задирали свои унылые носы! Мевен унылым не был, и когда он махнул рукой, Валме ответил тем же. Иоганн-Йозеф счел это приглашением, и направился прямехонько к однокорытнику. Марсель был бы только рад, будь Мевен один. Но с виконтом был Иорам Ариго, которого Валме не переносил с самой Лаик.
– Валме! Ты вернулся? – Мевен протянул руку, и Марсель ее с удовольствием пожал. Здороваться с Иорамом было не столь приятно, но пришлось. На всякий случай виконт решил побыстрее откланяться. Рокэ можно ждать и в другом зале, а эти… Раньше братец королевы вряд ли бы снизошел до того, чтоб подойти к «навознику»! Марсель был отнюдь не глуп и понимал, что подобное панибратство неспроста. Валме улыбнулся:
– Да, приехал сегодня утром.
– Тебе повезло, – Иорам заметно похудел и побледнел. Так ему и надо! – Ты пропустил весьма неприятные события.
– Неужели только неприятные? – поднял бровь Марсель, но его сарказм не оценили.
– Это было ужасно, – с чувством произнес Ариго, – невинные жертвы, пожары, чудовищная жестокость… Чуть ли не на каждом дереве и фонаре – повешенные без суда и следствия. Сначала город был отдан изуверам и грабителям, потом…
Повествование об октавианских празднествах, к радости Марселя, не желавшего слушать про всякие ужасы, было прервано появлением кансилльера. Август Штанцлер вышел из боковой двери вместе с Ги Ариго, Карлионом и братом герцога Придда, имя которого Марсель Валме вечно путал. И немудрено – Дом Волны славился заковыристыми фамилиями.
Кансилльер заметил Иорама и сделал приглашающий жест, не понять который было невозможно. Пришлось кланяться, здороваться, спрашивать Штанцлера о самочувствии, а брата Придда, которого никто не удосужился назвать по имени – возможно именно из-за зубодробительности последнего, – о видах на урожай. Марсель оглянулся, Рокэ все еще говорил с Манриком, и лишь нежелание упустить маршала мешало Валме выдумать неотложное дело и откланяться. И тут для полного счастья Леворукий принес Килеана, не замедлившего присоединиться к кансилльеру.
Марсель Валме относился к людям или никак, или хорошо, но было одно исключение, именуемое Людвиг Килеан-ур-Ломбах. Бывшего коменданта Олларии виконт ненавидел всеми фибрами своей жизнерадостной души, и чувство сие родилось задолго до знаменитой карточной дуэли. Более того, сойдись с Валме за тонто кто-нибудь другой, Марсель смог бы остановиться, но проигрывать этому?!
Увы, бергеры не зря говорят, что судьба свежую рыбку и тухлую нижет вперемешку. После Ворона Килеан. Тьфу!.. Марсель обреченно подумал, что количество Людей Чести вокруг него разрастается с угрожающей быстротой. Вообще-то высокородным собеседникам виконта следовало облить «навозника» презрением, а они были милы до невозможности. Марсель пришел к выводу, что Штанцлеру и его приятелям нужен свидетель того, что они не плетут заговор. Умно, но ему-то за что страдать?!
– Господин кансилльер, – с дохлой лошади хоть подкову сорвать, – вы не знаете, намечается ли в ближайшие двенадцать месяцев Полный Совет или я могу считать свой государственный долг исполненным?
– Если считать своим долгом сидение под портретом Франциска Оллара и выслушивание чужих подлостей, то вам это не грозит, – зло бросил Ги. – Дорак и Ворон прекрасно обходятся Тайным Советом.
– Виконт, принимая во внимание вашу дружбу с Первым маршалом… – церемонно начал Карлион, но Валме его перебил:
– Не имею чести быть другом герцога Алва. – Марсель выждал, когда на лицах собеседников появится одобрение, и мстительно закончил: – Но надеюсь им стать…
– Ворон, – предположил Иорам, – видимо, решил обзавестись новым оруженосцем, и ты претендуешь на место юного Окделла? Что-то его не видно.
– Мальчик болен, – зачем-то соврал Марсель, покосившись на Рокэ. Тот перехватил взгляд виконта и, взяв Манрика под руку, неторопливо направился к беседующим. Щека Килеана дернулась, Валме пришел в восторг.
– Добрый день, господа, – церемонно произнес Манрик, а Рокэ лишь молча поклонился, – вы не находите, что сегодня прогулка Его Величества обещает превратиться в Большой Выход?
– Возможно, все дело в погоде, – предположил Мевен, – сегодня отменная погода, не правда ли?
– Да, – кивнул Алва, – мне нравится, когда ясно и холодно.
Холодным сегодняшний день назвать было нельзя, а вот глаза у Ворона были ледяными.
– Что случилось с юным Окделлом? – Август Штанцлер казался обеспокоенным. – Виконт сказал, что он болен?
– О да, – подтвердил Рокэ, – но не волнуйтесь, господин кансилльер, ничего страшного. Скоро вы увидите юного Окделла. Я никоим образом не намерен препятствовать вашей дружбе.
– Видите, Ги, – торопливо вмешался Мевен, – вы ошиблись, Марсель отнюдь не собирается занять место Ричарда.
– Тем более это невозможно, – доверительно сообщил Рокэ, – у каждого из нас свое место, и его следует знать. В противном случае может произойти какая-нибудь неприятность.
– Какая же? – поддержал беседу Манрик.
– Спросите у Килеана, – посоветовал Алва. – С ним подобное происходит с удручающим постоянством.
– Прошу меня извинить, – торопливо произнес Ангерран Карлион, – но я вижу геренция, а у меня к нему важное дело. Надеюсь, я успею вновь к вам присоединиться.
– А у вас, господа, срочных дел нет? – поинтересовался Алва. – Если есть, самое время о них вспомнить.
– Лично я свободен до вечера, – дружелюбно улыбнулся Мевен.
– Вот слова настоящего мужчины, – одобрил Ворон, – лучше быть свободным днем и занятым ночью, чем наоборот. От ночной свободы портится характер, именно поэтому большинство эсператистских клириков несносны.
– Я не потерплю разговора в таком тоне, – с расстановкой произнес Килеан-ур-Ломбах.
– Людвиг, – примирительно произнес Мевен, – ну зачем все записывать на свой счет?
– На свой счет имеют обыкновение записывать те, у кого этот счет есть, – пожал плечами Алва.
– В самом деле, предоставим Эсперадора и его магнусов их судьбе, – засмеялся Манрик, – они придумали целибат, пусть сами и расхлебывают.
– Мы все прекрасно понимаем, о чем речь, – в уголке губ бывшего коменданта вскипела слюна, – и не пытайтесь сделать из меня шута…
– Воистину нет логики более женской, чем логика мужчины, забывшего, гм, мужское дело, – заметил Алва. – Вам надо жениться, Людвиг. Или найти себе хоть какую-нибудь любовницу.
Лицо Килеана пошло красными пятнами, но он нашел спасение в старой поговорке:
– У человека Чести жена – Великая Талигойя, а возлюбленная – Честь!
– Какая прелесть, – расхохотался Ворон, – теперь понятно, почему Люди Чести изменяют отечеству то с Гайифой, то с Агарисом, то с Дриксен. Супружеская неверность – дело обычное. А с Честью вы, гм… развлекаетесь все вместе или по очереди?
Алва говорил громко, много громче, чем обычно, а все оказавшиеся свидетелями дикой беседы, наоборот, затихли. Марсель с каким-то пьяным восторгом смотрел на Первого маршала Талига, поигрывавшего цепью с сапфирами.
– Рокэ, – прошептал Манрик, – что с вами?
– Видимо, зависть, – понизить голос Алва не счел нужным. – Мой неоднократно упоминавшийся оруженосец умудрился вызвать семерых, а мне в последнее время и четверых не наскрести. Разве что господин Килеан-ур-Ломбах наконец решится за что-нибудь отомстить. Хотя бы за восставшего брата, которому он так бездарно наследовал шесть лет назад.
О, я вижу, нас слушает достойный представитель семейства Приддов, – Рокэ сверкнул глазами, – чем хорош этот ручей, так это тем, что ему никоим образом не грозит иссякнуть.
– Кстати, Рокэ, – Мевен все еще пытался продолжать салонный разговор, – если кому и нужно жениться, так это вам. Не для удовольствия, но ради продолжения рода. Повелитель Ветров должен иметь законных наследников.
– Так же, как Повелитель Скал и Повелитель Молний, – улыбнулся Рокэ, – мы в одинаковом положении, чего не скажешь о Повелителях Волн. Если б в семействе Приддов уцелел лишь юный Валентин, я бы сказал, что настают предсказанные времена, но спруты встали стеной на пути пророчества. Если конечно, спрут может встать…
– Герцог, вы имеете в виду какую-то легенду? – поинтересовался Штанцлер.
– Пожалуй что и легенду, хотя при Эридани-Самопожертвователе в нее верили свято. Дескать, за год до грядущего светопреставления ни у кого из глав Великих Домов не останется наследника, а последний император покинет империю. Хотя нет империи, нет и светопреставления…
– А еще какие-то приметы есть? – деловито уточнил Мевен и, словно извиняясь, пояснил: – Понимаете, меня уговаривают жениться, но перед концом света это теряет всяческий смысл.
– Какие-то признаки были, – охотно откликнулся Алва, – но я все не упомню. Обычные кошмары о горящих дворцах и непогребенных трупах, кои будут лежать на улицах великих городов, распространяя зловоние и призывая чуму…
– Труп врага всегда пахнет хорошо, – заметил Манрик.
– Тот, кто это сказал первым, – назидательно произнес Алва, – несомненно страдал от неизлечимого насморка. Трупы пахнут плохо, в этом я убедился лет в тринадцать во время визита тогда еще не слишком жирного Хайнриха в Торку.
– Ваши слова, Рокэ, расходятся с вашими делами, – зло бросил Ги Ариго, – вы никогда не делаете то, что вам не нравится. Вы устилаете свой путь трупами, видимо, их запах вас устраивает.
Марсель не поверил своим ушам. Удивительным было не то, что Рокэ набивался на ссору, а то, что Ариго от нее не бежал. Ги Алву ненавидел, Рокэ брата королевы откровенно презирал, об этом знали все, но на памяти Валме не было случая, чтоб Ги посмел сцепиться с Вороном открыто.
Алва, не прекращая играть сапфирами, внимательно посмотрел на графа Ариго:
– Ваше утверждение, сударь, нуждается в проверке, причем немедленной. Не прогуляться ли нам к Белому Лугу? Леонард, – Рокэ повернулся к Манрику, – если не ошибаюсь, этот человек ваш враг?
– Да.
– В таком случае потом ска́жете, хорошо ли будет пахнуть его труп.
– Герцог, – пробормотал брат Вильгельма Придда, – вы пьяны?
– Пьян? – поднял бровь Рокэ. – Давно не был столь трезв, хотя драться могу и пьяным, особенно с любовниками Чести. К вам, Мевен, это не относится. Ваша последняя возлюбленная просто очаровательна, примите мои поздравления.
– Да, – согласился Иоганн, – Лилиан – прелестная крошка.
– Помолчите, Мевен, – прикрикнул Килеан, – разве вы не понимаете, что этот господин пытается нас оскорбить?
– Воистину. Итак, господин бывший комендант Олларии, господин родственник Приддов, господа братья Ее Величества, вы себя чувствуете достаточно оскорбленными? Если нет, продолжим наш милый разговор, а если да, то солнце с Белого Луга уже ушло.
– Господин Первый маршал, – подался вперед Штанцлер, – вы торопитесь. Человеку, решившемуся скрестить с вами шпагу, следует привести в порядок свои дела, написать прощальные письма, исповедоваться, в конце концов. Подождите до утра и деритесь в свое удовольствие, если уж Его Величество счел уместным отменить эдикт о запрете дуэлей. Куда вам спешить?
– Вы полагаете, некуда? – поднял бровь Ворон. – Что ж, вы совершенно правы. Господа, надеюсь, ночи для составления завещания вам хватит. Предлагаю встретиться в Нохе. В семь часов.
Килеан-ур-Ломбах обвел глазами своих сторонников. Никто не возразил.
– Мы согласны, – сообщил бывший комендант, на лице которого все еще горели багровые пятна.
– Вы положительно сошли с ума, – вздохнул кансилльер, – надеюсь, до утра вы остынете. Положение не позволяет мне присутствовать при вашей, скажем так, прогулке, но я приглашаю всех, кто останется на ногах, на завтрак.
– В таком случае я пришлю вам кэналлийского, – сообщил Алва. – Валме, вы сможете размяться перед завтраком или семь часов для вас слишком рано?
Марсель подался вперед, чувствуя, что пришел его звездный час.
– Слишком рано, чтобы вставать, но ведь можно и не ложиться. А кто будет моим напарником?
– Леонард, – Рокэ повернулся к капитану королевской охраны, – вы обещали высказать свое мнение о трупах?
– И выскажу, – Манрик нехорошо улыбнулся, – хотя, отпуская этих господ на ночь, вы рискуете проиграть пари. Они могут помыться… Перед смертью.
– Да, об этом я как-то не подумал, – покачал головой Ворон, – что ж, мыться вправе каждый. Господа, разрешите откланяться. Ваши секунданты обсудят все подробности с моими, впрочем, я заранее согласен на любые условия.
Марсель Валме, разрываясь от переполнявших его чувств, последовал за Манриком – капитан личной королевской охраны занимал комнаты в южном крыле дворца.
– Прошу вас, виконт, – Манрик пропустил гостя вперед себя, – приношу свои извинения, я въехал недавно, дел невпроворот. У меня просто не было времени заняться квартирой.
Валме кивнул. У него времени на домашние дела тоже никогда не хватало. Впрочем, в особняке Валмонов виконт только ночевал, да и то не всегда.
– Как вы думаете, долго нам ждать? – спросил Марсель, усаживаясь в кресло и подмигивая распластавшемуся в прыжке оленю над камином. Все-таки у Савиньяков красивый герб, куда красивее того, что придумали себе Манрики. В чем нельзя отказать Людям Чести, так это в том, что их предки обладали безупречным вкусом.
Марсель был весьма строгим ценителем гармонии, и сочетание розового с зеленым его убивало, а Манрики умудрились избрать своим символом трех пляшущих фламинго на изумрудном поле. И это при рыжих-то волосах! Конечно, потомки за прародителей не отвечают, но Леонард, избрав военную карьеру, был совершенно прав. Надев мундир, он избавлялся от розового и зеленого!
– Сколько ждать? – переспросил Леонард, разливая вино в два высоких вызолоченных бокала. Манрики были богаты, это знали все, пожалуй, они уступали только Алва. – Все зависит от того, как скоро они отыщут недостающих секундантов.
– Готов поклясться, они найдут свидетелей, а не участников, – виконт пригубил вино, оказавшееся превосходным, хотя сам Валме предпочитал более терпкие сорта.
– Надо полагать, – согласился рыжий генерал, – однако Багерлее подействовала на Ги и Килеана весьма странным образом. Они осмелели.
– А что им оставалось? – не понял Валме. – Такие оскорбления ызарг и тот не проглотит. Правда, наши дуэлянты могут заболеть или на них нападут разбойники и прострелят руки и ноги.
– Не похоже, – покачал головой Манрик, – Рокэ навязывал ссору, это так, но Ги и Килеан шли на нее вполне охотно. Вот несчастный братец Придда, никак не вспомню его полного имени, и впрямь угодил как кур в ощип.
– Разрубленный Змей, – Марсель допил вино и протянул пустой бокал хозяину, – вы тоже не помните, как его зовут?
– Нет, – Манрик подлил гостю вина, – у него прямо-таки волшебное имя, его все забывают. Да разве всех Приддов упомнишь, если бы не право майората, они б давным-давно превратились в огородников.
– Просто им везет. Эпинэ, Окделлы и Алва гибнут чаще, особенно в юности. Может, все дело в гербе? Говорят, если спрута разрубить на сорок частей и выбросить в море, получится сорок спрутов. А попробуй разрубить вепря или ворона?
Ответить Манрик не успел. Дежурный адъютант сообщил о приходе барона Карлиона. По тому, как блестели глаза молодого человека, Валме понял – тот уже все знает. Чего удивляться? Алва затеял ссору, когда в приемной болталось человек двадцать.
Манрик спокойно убрал бокалы, сел и поправил и без того безукоризненно сидящий мундир, Валме тоже приосанился. Дверь распахнулась, пропуская восемь человек. Первым шел Карлион. Леонард Манрик неторопливо поднялся, Марсель Валме последовал его примеру, отстав на пару секунд.
– Господин Манрик, разрешите представить вам моих спутников.
– Почту за честь, – все знали всех как облупленных, но традиция есть традиция, если ее не соблюдать, дуэль ничем не будет отличаться от драки пьяных возчиков.
– Виконт Джеймс Рокслей. Как и ваш покорный слуга, является секундантом графа Штефана-Фердинанда Гирке-ур-Приддхен-ур-Габенхафт.
Значит Гирке-ур-Приддхен-ур-Габенхафт… Надо не забыть хотя бы до завтра.
– К вашим услугам, – Манрик учтиво поклонился.
– Виконт Иоганн-Йозеф Мевен, граф Джон-Люк Тристрам, секунданты графа Ариго.
А Иоганн-Йозеф не в восторге. Еще бы, ввязаться в такую историю. Это при его-то миролюбии! Тристрам тоже в печали, но эта семейка всегда носила хвост за Штанцлером.
– …барон Жуайез Нарди, виконт Сэц-Гонт, секунданты Иорама графа Энтраг. Барон Клод-Мари Коэрэ, кавалер Дарави, секунданты графа Килеана-ур-Ломбаха!
Провинциалы! Этих-то где раскопали? Хлопают глазами как совы. Так Людвигу и надо!
– Господа, в свою очередь представляю вам Марселя Валме, наследника графа Валмона. Присаживайтесь. Нам надо обсудить условия поединка.
Восемь человек расположились в черно-красных креслах, принадлежавших еще Лионелю. Савиньяки были не из тех, кто, покидая квартиру, уволакивает все до последней нитки.
Манрик и Марсель сели последними. Это тоже было традицией. Карлион с минуту выждал и веско произнес:
– Каждый из принявших вызов герцога Алва благородных дворян достаточно смел и опытен, чтобы сражаться с ним в одиночку. Мы уполномочены передать предложение драться по очереди в порядке, определенном жребием, который будет брошен перед началом поединка.
– Оружие? – вдаваться в подробности Манрик не стал.
– Шпага.
– Только шпага или шпага и кинжал?
– Только шпага.
– Что ж, – наклонил голову Манрик, – герцог Алва уполномочил меня передать, что готов сражаться как со всеми сразу, так и с каждым по отдельности, любым оружием и в любом порядке. Нам осталось обсудить участие секундантов и условия, при которых дуэль может считаться оконченной.
– Лично я, – Мевен заметно волновался, – полагаю, что в данном случае секундантам в поединке участвовать не следует. Вы, как и мы, были свидетелями ссоры, не более того. Вас, как и нас, просили проследить за тем, чтобы дело чести было разрешено должным образом, но у меня нет никаких претензий ни к господину генералу, ни к моему товарищу виконту Валме.
– Подписываюсь под каждым словом, – улыбнулся Марсель Валме, – но, если мы решим ограничиться наблюдением, никто из нас не сможет поддержать свою сторону во время боя.
– Разумеется, – согласился Карлион, в свое время чудом выживший после дуэли с каким-то бергером, – никто из секундантов не станет вмешиваться в поединок. Все с этим согласны?
Согласны были все. Осталось решить последний вопрос. Марсель не сомневался, что соперники предложат драться до первой крови или пока оба участника способны продолжать сражения, но виконт ошибся.
– Граф Ариго, граф Килеан-ур-Ломбах и граф Гирке-ур-Приддхен-ур-Габенхафт полагают нанесенное им оскорбление смертельным и настаивают на дуэли до смерти одного из соперников.
– А граф Иорам? – на лице Манрика появилась весьма неприятная улыбка. – Он на чем-нибудь настаивает?
– Прошу простить, – чопорно произнес Карлион, – разумеется, граф Иорам Энтраг разделяет мнение своих товарищей.
– Может быть, в таком случае господа предпочтут линию? – холодно уточнил рыжий генерал.
– Нет, так как этот вид дуэли осуждается церковью.
– Итак, – подытожил Леонард, – дуэль начнется в семь часов утра в Нохском аббатстве. В качестве оружия избираются шпаги. Секунданты в поединках участия не принимают. Бой ведется до смерти одного из противников. Если по какой-то причине дуэль будет прервана, она будет возобновлена при первой же возможности. Последнее условие требует уточнений в части определения оружия и секундантов.
– То есть могут ли участники сражаться не только шпагой и избрать себе других свидетелей? Думаю, что могут. Было бы недальновидно заранее связывать руки.