«Le Roi des Épées» & «Le Roi des Deniers»
В десять вечера стало ясно, что Рокэ в резиденции Его Высокопреосвященства появляться не намерен. В половине одиннадцатого Сильвестр решил, что кардинал Талига может посетить Первого маршала, чтобы, к примеру, даровать тому отпущение грехов. Случилось слишком много всего, чтобы откладывать разговор, и, в конце концов, нет худа без добра – в особняк Алвы прознатчики Его Высокопреосвященства проникнуть не могли, и Сильвестр надеялся, что другим эта задача тоже не под силу.
Сильвестр поднялся в карету, Агний убрал подножку и закрыл дверцу. Третье путешествие за один день, не много ли? Встали с урготами, засыпаем с кэналлийцами?
Предложение Фомы надо принимать, и не только потому, что это снимает денежные затруднения. Пока Ворон развлекается с бордонскими выдрами, Манрики раскроют парочку заговоров, а потом несчастный случай в казначействе унесет жизнь Его Величества, тессория и капитана личной королевской охраны. Алва вернется в Олларию, самое малое, регентом Талига при малолетнем короле, а еще лучше – королем.
Цепь должна быть крепкой, а Рокэ изворотлив, как все кошки мира. Если он будет болтаться в Олларии, то поймет, к чему все идет, и найдет способ избежать короны, но во время войны Ворон видит только войну, вот пусть и воюют. Тем более бить Бордон почти то же, что бить Гайифу, да еще за деньги Фомы.
– Ваше Высокопреосвященство, привратник говорит, что герцога еще нет.
Тоже мне, новость. Рокэ вернулся домой около шести и больше особняка не покидал, но привратник, глядя в глаза посланцам кардинала ясным и чистым взором, раз за разом отвечал, что монсеньора нет и когда будет – неизвестно. Трогательное постоянство.
|
|
– Что ж, я подожду в доме.
На кэналлийских физиономиях читалась досада, но на то, чтобы не впустить кардинала, их наглости не хватило. Сильвестр не сомневался, что прикажи Рокэ своим головорезам закрыть двери для всех, включая короля и кардинала, кэналлийцы схватились бы за мушкеты, но соберано, видимо, никаких распоряжений не отдал. Кардинал Талига благословил раздосадованного привратника и поднялся на знакомое крыльцо.
На первый взгляд дворец почти не изменился, разве что в вестибюле прибавилось военных и охотничьих трофеев. Жестом отпустив слуг, Его Высокопреосвященство начал подниматься по знакомой лестнице, к сожалению, ставшей слишком крутой. Пару раз пришлось останавливаться, давая передышку сердцу. Гоганы мудры, они не признают ступенек, только пандусы…
В резиденции Алва Сильвестр не бывал со времен своего утверждения кардиналом, а впервые молоденький секретарь кардинала Диомида посетил соберано Алваро накануне приснопамятного Представления малолетнего Фердинанда, на котором вообразившей себя хозяйкой Талига дриксенской стерве указали ее место. Кардинал Талига и двоюродный дед короля проявили сначала потрясающую решительность, а потом столь же потрясающее мягкосердечие, из которого за тридцать восемь лет выросло два мятежа, пяток заговоров и куча предательств калибром поменьше. Регентский совет королевы Алисы нужно было казнить в полном составе, а ее саму запереть в Багерлее, но Георг Оллар был слишком сентиментален и благодушен…
Струнный перебор вернул кардинала из 361 года в 399-й. О привычке Рокэ срывать зло на гитаре, Сильвестр был прекрасно осведомлен, хотя и не представлял степени мастерства своего непредсказуемого союзника. Занятно, второй музыкальный сюрприз за день, сегодня все неожиданности летают парами, как голуби по весне.
|
|
Дверь в бывший кабинет Алваро была распахнута настежь, гитара замолчала, но кардинал не сомневался – Ворон, если только его не унес Леворукий, там. Существовала определенная опасность нарваться на пулю, но Его Высокопреосвященство решил рискнуть и шагнул через порог.
– Кардинал Талига желает знать, почему Первый маршал оного Талига не пристрелил кансилльера все того же Талига? – Алва поднял голову от кувшина, куда переливал вино из запыленной бутылки. – Увы, эр Август пуле предпочел бокал вина… А что предпочитаете вы? «Кровь», «слезы», или шадди?
– Шадди.
– Быть по сему, – Рокэ потянулся к звонку. Судя по валявшимся у камина бутылкам, он пил уже давно, но на движениях и речи герцога это пока не отразилось. – Садитесь, Ваше Высокопреосвященство. Хотите к камину, хотите – к столу… Лопе, свари шадди. С кардамоном, с перцем, с толченым чесноком или простой?
– Простой. Я все ж не багряноземелец.
– Это как посмотреть. В чем-то вы вылитый нар-шад.
– Как и вы.
– Как и я, – согласился Рокэ, отбрасывая пустую бутылку и высекая огонь. Сильвестр помнил эти отточенные жесты. Точно так же зажигал свечи соберано Алваро. Покойный герцог был чуть выше сына и к концу жизни слегка располнел, но двигались они одинаково легко. Соберано всю жизнь ждал удара, а умер в своей постели, пережив большинство своих врагов. Хорошая жизнь и хорошая смерть.
|
|
– Рокэ, я решил откупиться вашей головой.
– От кого? – поинтересовался Ворон, с непроницаемым видом смакуя вино. Кольца с красными камнями на его руке не было, но о кольце и Штанцлере разговор впереди.
– От голода. Вам с Альмейдой придется выиграть небольшую войну. Для Фомы.
– Бордонские дожи?
– И поступившие в их распоряжение гайифские войска. Они собираются блокировать Фельп и порты Ургота.
Рокэ присвистнул и залпом допил вино.
– Альмейда доберется до места к середине осени, не раньше. Армия, даже выступи мы через две недели, доползет к началу все той же осени. Хлеб нам понадобится опять-таки осенью. Готов поставить Моро против покойного Иорама, что Фома тянул до последнего…
– Жермон Тизо, ставший по вашей милости графом Ариго, с восторгом согласится на пари, но хлеб нам действительно нужен.
– Хорошо, – кивнул Рокэ и потянулся к кувшину.
– Что «хорошо»?
– Хлеб будет. Что дает Фома, кроме хлеба?
– Все и еще немного. Платит пострадавшим негоциантам, берет на себя все издержки на ведение кампании, а в случае успешного ее завершения выплачивает два миллиона золотом.
– Плохи у него дела, – меланхолически заметил Рокэ и слегка наклонил голову, прислушиваясь, – ваш шадди…
Появившийся минуту спустя слуга оставил поднос с небольшим закрытым кувшинчиком, почти прозрачной чашечкой и высоким бокалом с водой и неслышно удалился. Сильвестр, сняв крышку, с наслаждением вдохнул крепкий аромат. Шадди – то немногое из доступных человеку радостей, от которого он себя вовремя не оторвал, а сейчас уже поздно.
– Судя по запаху, ваш слуга – настоящий чародей.
– Не забывайте, мы, кэналлийцы, немного мориски, – пожал плечами Рокэ, наливая себе вина. Маршал был таким же, как всегда – ироничным, ловким, на лету хватающим любую мысль, и все же он заперся в доме с вином и гитарой. Почему?
– Я, кажется, еще ни разу не тревожил вас без дела. Почему вы не пришли?
– Не захотел, – Алва пристроил бокал на ручку кресла и уточнил: – Был не в настроении.
– Может, я и не тот злой гений, каковым меня почитают, – Его Высокопреосвященство с наслаждением взял невесомую чашечку, – но я не идиот. На моей памяти вы срываетесь с цепи третий раз. Два раза для этого имелась вполне осязаемая причина. Полагаю, есть она и сейчас, и я даже знаю какая – ваш оруженосец.
– Любопытно, – Алва отшвырнул ногой пустую бутылку, которая обиженно покатилась к камину, – с чего вы это взяли?
– Интрига началась с фальшивого гонца, – Его Высокопреосвященство решил не обращать внимания на льющуюся в бокал «Черную кровь», – вряд ли кто-то с помощью подобного письма надеялся обмануть вас или меня. Фок Варзов умирать будет, не забудет знака, который подтвердит подлинность донесения, да и почерк… Нет, затея с гонцом понадобилась для другого. Для того чтоб ваш оруженосец решил, что промедление смерти подобно, и помчался вас искать. Во дворец.
– Продолжайте, – глухо произнес Алва, – это по меньшей мере занятно. К слову сказать, скорбного вестника не поймали?
– Нет, – покачал головой кардинал, – у него было больше часа, и он этим воспользовался. «Ганс Корш» – старый ызарг, он понимал: первое, что сделает маршал Алва, прочитав письмо – схватит гонца. И это еще один довод в пользу того, что морочили не вас, а Окделла. Как я понял, милый мальчик застал весьма непристойную сцену?
– Ну, непристойной я бы ее не назвал, – задумчиво произнес Алва, берясь за кувшин, – все были одеты… По большей части.
– С вашей точки зрения, возможно, – Сильвестр не знал, злиться ему или смеяться, – я мог бы напомнить, что предупреждал вас…
– Можете не напоминать, – Алва выпил и снова налил, – я помню.
Он задался целью напиться или это игра? Пусть докучливый гость, которого не выгонишь взашей и не убьешь, уберется сам, ведь разговаривать с пьяным что воду копать.
– Если я ошибусь – поправьте. Юный Окделл, как все щенки этого королевства, влюблен в Катарину Ариго, и вдруг – такое зрелище! Что остается бедному герцогу – убить себя или убить вас.
– Это если действовать по советам великого Дидериха, – зевнул Рокэ, – но жизнь не столь поэтична. Полюбовавшись грудью Ее Величества, юный Окделл отправился к баронессе Капуль-Гизайль. Для сравнения.
– Вряд ли он отправился туда по собственному почину, – сухо сказал Сильвестр. – Вы упоминали, что на вашего оруженосца усиленно покушаются. Меня это заинтересовало.
– Ничуть не удивлен.
– Убийца, похоже, устал и отдыхает. Зато мои прознатчики узнали, что герцог Окделл покинул дом баронессы Капуль-Гизайль весьма поздно и прямиком отправился в ваш особняк. Следующим утром он проследовал в некую таверну на берегу Данара, где имел разговор с Валентином Приддом. Затем юноша, оставив лошадь, пошел в аббатство Святой Октавии, причем впустили его через боковой вход.
Герцог потянулся к очередной бутылке, но Сильвестр решил не останавливаться, Алва все прекрасно понимает и, нравится это ему или нет, выслушает до конца. Рокэ ловко открыл вино, но возиться с кувшином не стал, а плеснул прямо в бокал, выпил и немедленно налил еще. Сколько он еще выдержит? Час? Два?
– В аббатстве Ричард Окделл пробыл около часа и еще три часа провел на берегу Данара. Прознатчик утверждает, что молодой человек производил впечатление только что свалившегося с луны. Спустя два дня Ричард посетил особняк Августа Штанцлера, где оставался три с половиной часа. Возвращаясь через Золотую улицу, молодой человек задержался на площади Святого Хьюберта, где просидел на кромке фонтана еще три часа. В восемь вечера он вошел в ваш дом. Больше герцога Окделла никто не видел. Кроме вас и ваших кэналлийцев.
– Звучит загадочно, – хмыкнул Рокэ, он или уже был пьян, или притворялся таковым, – Дидериху б понравилось.
– Без сомнения. На следующий день вы без всякой надобности отправились ко двору, хотя обычно тащить вас во дворец приходится на веревке. По дороге вы прихватили виконта Валме, с которым никогда раньше не пили и не воевали, а во дворце затеяли разговор с Леонардом Манриком, а это семейство вы только терпите…
– С трудом, – уточнил Рокэ, разглядывая вино на свет, – причем с большим. Когда-нибудь я обязательно убью какого-нибудь Манрика. Для сохранения равновесия.
Насчет семейства тессория кардинал придерживался сходного с Рокэ мнения, но сейчас эти люди были нужны. Вот когда дойдет дело до смены династии, Манриков и впрямь придется убрать.
– О Манриках потом…
– Хорошо, – с легкостью согласился Алва, опрокидывая бокал. – Хотите еще шадди?
– Нет. Не хочу повторения октавианских праздников. Налейте мне вина. Что тут у вас? «Черная кровь»?
– Да, – Рокэ глянул на бутылку, – ровесница Рубена…
– Брат был старше вас на десять лет?
– Почти на одиннадцать, – Алва очень спокойно встал, протянул бокал Его Высокопреосвященству и вдруг с силой засадил пустой бутылкой о каминную решетку, брызнули, разлетаясь, осколки…
Сколько он уже выпил? Сильвестр еще ни разу не видел, как Ворон напивается. Еще бы понять, сколько в его пьянстве игры, сколько правды.
– Рокэ, остальное мы обсудим завтра.
Алва то ли не расслышал, то ли не счел нужным отвечать. Он открыл еще одну бутылку и, вернувшись на свое место, отхлебнул прямо из горлышка.
– Ваше Высокопреосвященство, говорите, я соображаю, на каком я свете.
Соображает? Может, и так. Квентин Дорак старше Рокэ Алвы на двадцать один год. И на двадцать четыре года младше его отца… Кардинал Диомид и маршал Алваро, кардинал Сильвестр и маршал Рокэ. Все повторяется и все неповторимо, а жизнь кончается, и только Леворукий знает, успеет он сделать то, что нужно, или нет.
Кардинал Талига сделал маленький глоток. Вино было изумительным.
– Итак, Рокэ, для меня очевидно, что вы явились во дворец с одной-единственной целью – затеять ссору. Не знаю, нужны были вам именно Ги с Килеаном или вы положились на судьбу…
– Скажем так, я рад, что подвернулись именно эти.
– Но могли быть и другие?
– Могли… Мне было нужно четверо… Или восьмеро… Закатные твари!
Алва снова хлебнул из бутылки и потянулся к гитаре, но играть не стал, просто положил на колени.
Его Высокопреосвященство сам не понимал, хочет ли он, чтобы Рокэ сбросил свои вечные доспехи или нет. В душах потомков Рамиро горит Закат, не стоит туда заглядывать. Значит, встать и уйти? Или воспользоваться случаем и увидеть подлинного Повелителя Ветров?
– С вашего разрешения я продолжаю, – кардинал задержал взгляд на блестящем бутылочном осколке. – При ссоре присутствовал Август Штанцлер, но он и не подумал ее прекратить, только добился переноса на утро. Ваши противники настаивали на смертельном поединке, и это при том, что среди них был один первостатейный трус. В секунданты они взяли не только своих сторонников, но и людей непредвзятых. Некоторые из них утверждают, что ваше опоздание удивило братьев Ариго меньше, чем ваше появление.
– Мевен и Валме? Валме поедет со мной в Ургот… Времени в обрез, дожи ждать не будут… Но начнут они с Фельпа!
Вот тебе и пьян! Алваро в этой самой комнате говорил, что из его младшего сына вырастет второй Алонсо, если он наконец решит – ворон он или ласточка. Сын решил. Он не стал вторым Алонсо, он стал первым Рокэ…
– Об Урготе поговорим завтра, сегодня меня волнует Талиг. Вы часто убиваете, Рокэ, но голову вам кровь не кружит…
– Кружит, – в полумраке улыбка Алвы казалась ослепительной, – ох как кружит.
– Я не про ваше треклятое вино, хотя оно и выше всяческих похвал. Сегодня утром, Рокэ, вы пришли убивать. Первого соперника вы прикончили почти сразу, но с Ги и Килеаном вы принялись играть. Раньше вы над своими жертвами не измывались…
Рокэ поднял глаза на кардинала, он был спокоен.
– Покойные вели себя нагло, за что и поплатились.
– А вы?
Казалось, этот вопрос его удивил.
– Я? Я никогда не лаю, Ваше Высокопреосвященство, – размеренно произнес Ворон, – и даже не кусаю. Я рву глотку.
Сильно сказано, но он лжет. Или не лжет, но не говорит всей правды. Что ж, продолжим.
– Иорам попробовал удрать, но вы его застрелили, и никто не сказал вам ни слова. Оставив позади четыре трупа, одиннадцать дворян отправились на завтрак к кансилльеру, где вы щеголяли кольцом Эпинэ и угрожали хозяину пистолетом. И опять никто не попытался вас остановить. Заставив Августа Штанцлера выпить бокал хорошего вина, вы откланялись, причем пустили коня в такой галоп, что сбили мирного горожанина…
– …и вашего прознатчика?
– Нет, мой прознатчик успел отскочить, это был человек гайифского посла.
– Павлины никогда не умели летать…
– Что вы делали дальше – не знаю.
Разговор нравился Сильвестру все меньше, но закончить его было необходимо.
– Спустя полчаса разъехались и остальные, а кансилльер Талига в обществе Манрика отправился во дворец для обсуждения предложений тессория по налогообложению.
– О, кстати! Ваше Высокопреосвященство, я против того, чтоб с Эпинэ и Надора продолжали драть четыре шкуры. Не дело, когда столица объедает окраины, но еще хуже, когда окраины объедают сердце страны.
– Теперь налоги ждут.
До новой коронации. Пусть Рокэ Первый Алва прощает мятежные провинции, это хороший ход.
– Если понадобится, – Алва задумчиво тронул струну, – Кэналлоа заплатит за Эпинэ.
За Эпинэ, не за Надор!
– Манрик еще не знает о войне, а вы еще не знаете, что Штанцлер скрылся. Фердинанд решил увернуться от неприятной обязанности и отправил его к королеве. Катарины в ее апартаментах не было, она молилась в капелле, о чем кансилльеру и сообщили. Он вошел в капеллу и исчез.
– Вознесся? – поинтересовался Алва.
– Выбрался потайным ходом, который обнаружил Манрик. Катарина Ариго могла о нем знать, а могла и не знать, ход начинается в фабиановом приделе, королева всегда молится перед центральным алтарем.
Рокэ, Штанцлер и Катарина Ариго подбили Ричарда Окделла подсыпать вам отраву, которая была в перстне Эпинэ. Именно поэтому Штанцлер и потерял голову, когда вы явились живым и здоровым, да еще с кольцом на руке. Он решил, что вы хотите его отравить, а Окделл или признался, или попался. Выбирая между ядом, признанием и пулей, кансилльер выбрал яд. Видимо, надеялся на противоядие или рвотный камень. Судя по тому, что, покинув гостей на несколько минут, Штанцлер вернулся с позеленевшим лицом, это был рвотный камень.
– Он зря его потратил, – скривил губы Алва, – я не имею обыкновения портить вино.
– Вы имеете обыкновение его пить.
– Имею, – Алва залпом осушил стоящий перед ним бокал, – это все, что вы хотели мне сказать?
– Не совсем. Мне нужен ваш оруженосец.
– Не все желания исполняются, – Рокэ вновь тронул гитару, – это из числа неисполнимых.
– Где он?
– Где-то, – пожал плечами Алва, – игрушка сломалась, и я ее выбросил. Закатные твари! Это было так забавно – растить собственного убийцу, и так глупо все кончилось…
Глупо? Четверо убитых, представление в доме кансилльера, разбросанные по полу пустые бутылки… Мевен и Валме в один голос твердят, что утром на Рокэ было страшно смотреть.
– Куда вы его отправили?
– Туда, где ему самое место, – Алва извлек из гитары еще несколько аккордов, – главное, чтобы каждый был на своем месте. Именно это я сказал покойному Килеану, а может, и не Килеану, но кому-то точно сказал…
Самые отчаянные и удачливые убегают даже от шадов, но Ричард Окделл себя к отчаянным и удачливым не относил. Он не смог сделать ничего. Рокэ отобрал у оруженосца кольцо и кинжал и вызвал Хуана. Что сказал эр своему прислужнику, Дик не понял, они говорили по-кэналлийски…
Юноша обреченно ковырнул ложкой в каком-то южном вареве, слишком жидком для рагу и слишком густом для супа и в придачу отчаянно благоухающем чесноком. Надо было есть, если он ослабеет, ему уже ничто не поможет. Конечно, один против шести мерзавцев, да еще связанный, может мало, но мертвый не может ничего. Дик покосился на молчаливого человека в черной рубашке, сидевшего напротив. Из всех своих сторожей юноша знал одного Хуана, но тот в карету заглядывал только во время остановок.
Кансилльер говорит, что человек, принявший яд, живет около суток, а если больше? Ворон разбирается в медицине, это знают все, и потом он выпил только один бокал. Вдруг у него найдется противоядие? А даже если и нет… «Не проиграть, когда победить невозможно», намертво сжатые когти ворона, утянувшего за собой более сильного соперника. Теперь Ричард понял, что предвещал бой двух птиц в небе Варасты! Святой Алан, только б не утянуть за собой эра Августа и Катари… Перед глазами юноши стоял список, который показывал кансилльер. Он хотел спасти этих людей и лишь ускорил их гибель.
Хуан открыл дверцу кареты и забрал миску, даже не спросив, сыт пленник или нет. Теперь работорговец не скрывал своего нутра, куда делись его учтивость и спокойствие – перед Диком был настоящий охотник за людьми – жестокий, хитрый, грубый. Его подручные были не лучше!
Юноше не сказали, куда его везут, а кэналлийские головорезы меж собой говорили только на своем языке, из которого Ричард за проведенный в доме Ворона год усвоил не больше сотни слов. Из вороха звонких и раскатистых звуков юноша выудил только «марис» – «море» и «Эдаде бриза» – «поторопись».
Хуан и впрямь торопился. Они ехали, почти не останавливаясь, занавески в карете были спущены, дороги видно не было, но по тому, откуда светит солнце, Дик понял, что его везут на юг. Это и слово «море» означало одно – Багряные земли! Судьба рабов-эсператистов, угодивших к морискам, была незавидна, но Дик не мог рассчитывать даже на судьбу сборщика шадди. Убийцу Рокэ Алвы ждало что-то чудовищное, унизительное и бесконечное. Если бы эр хотел прикончить убийцу на месте или отправить в Багерлее, он бы это сделал, но Ворон рассудил иначе.
Что сделают с пленником шады? Вырвут язык, выколют глаза или, того хуже, кастрируют? В Багряных землях врагов не убивают, а калечат и держат на цепи в зверинцах. Хуан позаботится, чтобы оруженосец, поднявший руку на хозяина, хлебнул полной мерой, а союзники и родичи Рокэ ему помогут.
Дверца снова распахнулась. Сторож выбрался наружу, уступив другому, в такой же черной рубашке и с таким же злым лицом. На воле было темно, вдали мерцали какие-то огоньки. Ночь или поздний вечер? Спросить не позволяла гордость, единственное, что остается у пленника. Жив Ворон или нет? Теперь это значения не имеет… Отцу повезло, он не испытал плена. Смерти Дик не боялся, но год за годом жить на цепи! Это ужасно и еще ужаснее не знать, что стало с теми, ради кого он пошел на убийство. Вернее, догадываться, но не быть уверенным.
Резкий стук отрезал юношу от пронизанного вспышками куска темноты, он вновь был в наглухо закрытом ящике. Словно предназначенный на продажу кролик! Карета качнулась и тронулась. Его повезут через Кэналлоа или через Алат? Через Алат ближе, но тогда придется миновать две границы. Может быть, их остановят таможенники? Может быть, удастся позвать на помощь в порту? Если не получится, нужно изловчиться и выпрыгнуть за борт корабля. Смерть в море легче и почетнее жизни евнуха или слепца.
Кэналлиец потянулся и зевнул, обдав пленника острым чесночным запахом. Какая мерзость! Юноша осторожно шевельнул связанными ногами, больно не было, но развязать такие узлы он не сможет. Был бы у него кинжал… Отцовский кинжал остался у Ворона… Отцовский кинжал? Как он вернулся в Надор после восстания? Объяснение было одно – Рокэ Алва! Сделал хорошую мину при плохой игре и, по обычаю Чести, прислал оружие убитого вдове. Эр Август как-то сказал, что с Рокэ можно смело сесть за один стол, а с Дораком – нет… Святой Алан, ну почему Людям Чести пришлось прибегнуть к яду?! Да, они с кансилльером хотели спасти других. В первую очередь Катари, но ведь яд – оружие змеи, а не вепря. Алва мстит жестоко, но он имеет на это право, никуда не денешься. Имеет или имел?
– Вы заигрались, Рокэ!
– Нет, просто мне было скучно. От скуки лучше всего помогает игра, дело или желания, – Рокэ принялся на одной струне наигрывать какую-то тоскливую мелодию. – Войны не было, следовательно, не было и дела. Желания… Я давно ничего не хочу, а если захочу, приду и возьму. Остается игра.
– Со смертью.
– Кто-то играет на деньги, а я на свою жизнь – единственная достойная ставка. По крайней мере, для меня.
– Если бы ваша жизнь была нужна только вам, я не стал бы вмешиваться, хоть и испытываю к вам определенную симпатию, но вы нужны Талигу.
– Ваше Высокопреосвященство, выражайтесь проще. Я нужен вам, чтобы пугать гайифцев и прочих бордонов.
– Да, если вам так угодно. Никогда не понимал вашей ужасающей откровенности.
– Не обращайте внимания, – пожал плечами Рокэ, – еще одна игра. Люди обожают кутать свои довольно-таки мелкие мыслишки в шелка и бархат. Их бесит, когда кто-то не только сам ходит голым, но и с них сдирает тряпки.
– Вы можете себе позволить такую роскошь, вами стали бы любоваться даже на эшафоте, да минует вас чаша сия. Кстати, кое-кто полагает, что ваша красота – это грех.
– Ну это вряд ли, ведь я в ней неповинен. Ваше Высокопреосвященство, чего вы хотите?
– Чтобы вы соизволили оглянуться вокруг и понять, что все более чем серьезно. Вы дразните гусей, пьете «Черную кровь» и мнете женские юбки, а мрак сгущается.
– Ох, – Рокэ поморщился, – а можно без «мрака»?
– Не будь вы полководцем милостью Создателя, я бы сам вас убил, – заверил кардинал, – но сейчас только страх перед маршалом Алвой держит Гайифу на цепи.
– Я польщен. Значит, скоро с крыш начнут падать бревна… Терпеть не могу спать в кольчуге…
– …а потому ожидать от вас благоразумия не приходится. Нет, я не против того, что вы сократили количество Приддов и Ариго, но почему вы выпустили Штанцлера?
– Он – трус, – на красивом лице мелькнуло отвращение, – причем умный. Глупого труса подстрелить нетрудно, а умного… Умного или казнят, или убивают из-за угла. Эр Август скоро всплывет в Агарисе или Гайифе, там есть ваши люди, пошлите им яду… Беглый кансилльер не может не быть предателем…
– Рокэ, ответьте, только откровенно. Что бы вы сделали, если бы Штанцлер не выпил?
– Выстрелил, – Алва быстро нагнулся за стоявшей у его ног бутылкой, которую кардинал не заметил, – и он это понял. Говорю же, этот трус умен…
– Вы отпустили его из-за оруженосца, – жестко сказал Сильвестр, – можете сколько угодно хвататься за пистолет, но если бы Штанцлера можно было загнать в Багерлее, не трогая Окделла, вы бы это сделали.
– Не лепите из меня святого, – огрызнулся Алва, отбрасывая пустую бутылку. – Мне нет дела до вашего Окделла, все равно из него ни ызарга не вышло.
– Хорошо, – примирительно произнес Сильвестр, хотя мог возразить, что уж чьим-чьим, а «его» Окделл не был, – вам нет дела до вашего оруженосца, а Штанцлера можно убить и за границей. В любом случае у наших врагов выдался неудачный день.
– Да, – кивнул Алва, подкручивая колки – четверых один призвал. В Закат! Их ведь было четверо… Вот их и призвали, – Алва склонился над гитарой, – в Ноху. Четверо Людей Чести. Двое из Дома Молний, двое из Дома Волны… Дом Волны и Дом Молний… Старые игрушки…
Молния…
Сквозь расколотый кристалл
Молния…
Эшафот и тронный зал
Молния…
Четверых Один призвал
Молния
– Не помню, как звали спрута, которого я убил, – Рокэ прижал струны ладонью, – но лучше бы я убил какого-нибудь другого Придда, этот был не такой липкий, как другие… Знали бы вы, как мне хотелось пристрелить Штанцлера с Карлионом, но эр Август все-таки выпил… Надеюсь, ваши убийцы не оплошают, благословите их как следует…
Волны…
Правда стали, ложь зеркал
Волны…
Одиночества оскал
Волны…
Четверых Один призвал
Волны…
– Странная песня, – заметил кардинал, понимая, что большего от Алвы сегодня не добиться, – я ее никогда не слышал.
– Зря, – пьяно засмеялся Ворон, – вы же – Дорак, стало быть – Человек Чести, а эти куплеты – еще один огрызок былого величия, от которого положено благоговеть. Каждому Великому Дому – по огрызку…
– Значит, вы спели не все, остались Скалы и Ветер.
– Их песня уже спета, – сообщил Алва, – но был и пятый куплет… Пятый и забытый… И не нужно его вспоминать. Вернее, нужно забыть… Глупости сначала делают, а потом забывают. Забывают все…
– Рокэ, – кардинал поднялся, – благодарю за то, что вы в меня не выстрелили. Когда проспитесь, приходите – нам есть что обсудить, но сейчас вы слишком пьяны.
– Пьян, – черноволосая голова согласно качнулась, – но меньше, чем хотелось бы. Я знаю, чего вы от меня хотите. Вторую Двадцатилетнюю войну. Вы ее получите…
– Можно подумать, вы ее не хотите? – пожал плечами Сильвестр.
– Я? – герцог очень медленно поднял лицо, блеснули немыслимо синие глаза. – Я не хочу ничего. Не могу хотеть… Два раза могло быть совпадением, но три… А война будет… Она уже есть, и ее придется выиграть. Круг должен замкнуться, сколько можно…
– Какой круг? – решил уточнить Его Высокопреосвященство, хоть и понимал, что Рокэ уже ничего не соображает. Вернее, соображает, но говорит сам с собой, а представить, что творится в маршальской голове, воображения кардинала не хватало.
– Какой круг? – сильные пальцы погладили струны. – Круглый. Круг должен быть круглым, без начала и без конца, иначе получится слепая подкова… И все потому, что слишком много Приддов и совсем нет белых ласточек. А может, они где-то и есть, только не у нас…
Вновь гитарный перебор. На мандоле так не выйдет, да и не станет Рокэ Алва играть на мандоле. Он создан для гитары, вороного коня и стали, но какой жуткий напев, сколько же ему лет? Тысяча? Две? Три?
– Все должно было закончиться давным-давно, – синие глаза смотрели куда-то вверх, – но не закончилось. То ли не захотело, то ли не смогло. Знали бы вы, как мне это надоело.
– Что именно, Рокэ?
– Все, – пожаловался тот, опуская голову. Для него снова не существовало ничего и никого, кроме гитары.
Сердце…
Древней кровью вечер ал,
Сердце…
Век богов ничтожно мал,
Сердце…
Четверым Один отдал
Сердце…
Глава 5
Агарис
«Le Chevalies des Coupes» & «Le Un des Épées»
– По-моему, ты хочешь от нас отделаться, – Альдо весело подмигнул Матильде, – и сбежать к очередному поклоннику.
– Замолкни, зверь, – любящая бабушка погрозила хохочущему внуку пальцем, – имею я в своем возрасте право уединиться для молитв и размышлений?!
– Каждый имеет, – провозгласил Альдо, – когда я стану великим королем, я напишу закон против тех, кто мешает уединяться и особенно удвояться. Или удвояиваться?
– Пошел вон, – махнула рукой вдовствующая принцесса, забираясь в седло. Матильда не любила ездить в дамских седлах, но терпела, потому что кареты ненавидела еще сильнее.
Проводив бабушку восхищенным взглядом, Альдо обернулся к другу:
– Пойдем, выпьем касеры. До Клары у меня еще уйма времени.
Во имя Астрапа, только бы сюзерен не потащил разумную вдову за собой в Алат. Бедная Мэллит, что с ней будет, если ее сказочный сад увянет? Страшно понять, что у тебя не осталось не только дома и семьи, но и любви!
– Ты только не забудь, что мы завтра уезжаем.
– Не забуду, – глаза принца стали лукавыми, он что-то хотел сказать, но передумал.
Они прошли опустевшими комнатами и пристроились прямо на чудовищном столе, который продали вместе с домом. Франко принес касеру и простенькие стопки. На лице дворецкого проступали следы мучительных раздумий. Робер понимал старика – всю жизнь прожить в одном городе и в одном доме и вдруг сорваться с места и отправиться в неведомый Алат, где зимой холодно, нет моря, зато из окон видно горы, перерезанные чередой облаков. Робер горы любил, а Агарис ненавидел. Неужели завтра он избавится и от «истинников», и от соотечественников?
– Альдо, зачем тебе понадобилось напоследок превращать дом в помойку?
– Это ты о Людях Чести? – Голубые глаза Альдо Ракана стали большими-пребольшими. – О страдальцах за отечество, изгнанниках, сохранивших в своих сердцах великую Талигойю, мучениках, в чьих родовых замках сидят «навозники», присвоив себе право первой ночи и…
Сюзерен не выдержал и расхохотался, махая руками. Роберу смешно не было. Сползшиеся на пир ничтожества самим своим существованием оскорбляли память отца, брата, друзей. Робер поморщился и хватил касеры.
– Если бы меня звали Дорак, а тебя – Колиньяр, мне бы тоже было смешно, но я Эпинэ, а ты – Ракан. Не стоит путаться с этой сворой. Чем ты думал, когда их собирал? Ни одной человеческой рожи, разве что Темплтон с Саво, но они к Матильде сами пришли. Я уж не говорю, что каждый третий обормот на кого-то шпионит.
– Вот поэтому я их и пригласил, – подбоченился Альдо, – теперь все знают, что тебя от товарищей по несчастью трясет, а я – вертопрах, болван и бабушкин внучек, который мало того что собрал всех уродов Агариса, так еще и опоздал. Теперь уроды расхвастаются, что я смотрю им в рот и живу по их указке. Пусть Дорак спит спокойно и обо мне не думает. До поры до времени. Да и гайифцам полезно считать, что нынешний Ракан еще глупее предыдущих. Если что, Клара подтвердит.
– Клара?! Она-то здесь при чем?
– При гайифском после. Нет, сначала, милую Клару занимали лишь подарки и подушки, но зимой ее потянуло на разговоры. Она стала такой любопытной, эта Клара…
– Твоя вдова за тобой шпионит? И ты продолжаешь к ней бегать по три раза на неделе?!
– В постели это не мешает, наоборот. Ты не представляешь, как крошка старается. Раньше она, чуть что, губки надувала, а теперь такая послушная…
– Смотри, чтобы она тебя не отравила.
– Ну, зачем гайифцам меня травить, скажи на милость?
– А с чего ты взял, что твоей разумной вдове платит павлин?
– Кошечка намяукала, – расплылся в улыбке Альдо, – а, ладно… Проследил я за своей ласточкой и увидел с ней такого маленького, противненького, лысенького… Я чуть было этого красавца за «истинника» не принял, но он из гайифского посольства оказался. А ты думал, я совсем осел?
– Думал, – пробормотал Иноходец…
– А я им и был, – жизнерадостно заявил Альдо и вдруг погрустнел, – но после истории с Мупой… Я тогда как второй раз родился. Матильда над своей сукой плачет, слуги квохчут, а я стою, гляжу на них, а в голове одно – больше я никому не позволю поднять на себя руку. Никому и никогда!
Я уволок Матильду в свою спальню и поил, пока она не уснула. Она сопела, я сидел рядом и думал, что делать. Тебя не было, не было никого, кому можно верить… Да и сейчас нет. Не к старику же Енниолю бежать! И не к Клементу… Для них я – игральная карта, но кто им дал право мной играть? – Альдо зло отпихнул пустую стопку. – Понимаешь… Все случилось в тот день, когда избирали Юнния. Нас с Матильдой тоже пригласили… Я в храме видел всех – императора, королей, герцогов… Робер, чем они лучше нас? Тем, что их предки были умнее моих и усидели на троне? Ну так с кем не бывает, сегодня – король, завтра – покойник. Как Адгемар…
Золотые земли принадлежат Раканам! По праву крови и по праву рождения, и первородство я не отдам никому. Ни гоганам, ни магнусам, ни Леворукому!
– Ты нарушишь клятву? – Робер смотрел на Альдо, словно впервые его видел. Сюзерен во многом был прав и во многом… Не то чтобы не прав, но сам Робер так думать не мог. Принц тронул друга за плечо и улыбнулся:
– Робер, что стоит клятва, данная вслепую? С нами никто не был честен, и мы никому ничего не должны. Вспомни Адгемара…
– Я его никогда не забывал. Лис подло жил и мерзко кончил. И по заслугам.
– Да, он обхитрил сам себя, и его схватили за хвост. Мы будем играть иначе…
– И как? – Робер пробовал скрыть растерянность, но у него получалось не очень убедительно.
– После приема меня считают дурачком, а моих сторонников – толпой выродившегося сброда. Наш отъезд в Алат для всех – признание собственного бессилия. Меня это устраивает.
– А гоганы и «истинники»?
– Ара разрушена, без нее, Мэллит говорит, Енниоль слеп и глух, а эсператисты видят во мне такого же дурня, что и другие. Зеленоглазый и все твари его, я ведь и в самом деле был легкомысленным болваном, теперь пригодилось.
Робер тронул рукой запястье, на котором больше не было ни испугавшей Енниоля отметины, ни браслета Мэллит. Альдо играет с огнем, ему кажется, что он обвел вокруг пальца опытных игроков, но так ли это?
– Почему ты не сказал мне сразу?
– Сначала ты болел, причем как-то непонятно… На тебя надели гоганскую побрякушку, кто знает, вдруг рыжие через нее за тобой следили… А потом… Прости, но я хотел, чтобы ты на глазах у шпионов сцепился с Кавендишем и прочими берхаймами… Чтобы было ясно, мы только ссориться горазды.
Принц наполнил стопки и протянул одну Роберу:
– Маршал прощает своего короля?