«Le Roi des Épées» & «Le Un des Bâtons»
Визит Рокэ оказался для Его Высокопреосвященства полной неожиданностью, поскольку герцог заявился по собственному почину. Ворон был в кэналлийском платье для верховой езды и, как никогда, напоминал разбойника с большой дороги, но не простого, а придуманного великим Дидерихом. Красавец-маршал был трезв и казался веселым, а что творилось у него на душе, если, разумеется, у него таковая имелась, знал разве что Леворукий. Сильвестр в сии глубины лезть не собирался, главное, с Вороном опять можно разговаривать. О прошлой встрече кардинал предпочел забыть. На время.
Его Высокопреосвященство отодвинул донос из Эпинэ, тем более что тот был ложным.
– Хорошо, что вы зашли, Рокэ, я бы завтра в любом случае вас потревожил.
– Завтра это не получится даже у вас, – Рокэ уселся напротив кардинала, – сегодня вечером я еду.
– Куда, если не секрет?
– На войну, куда же еще.
– Погодите, – Сильвестр с недоумением взглянул в слегка сощуренные глаза. Говорят, в Седых землях водятся дикие коты с синими глазами. Наверняка твари смотрят так же.
– Как сегодня? Савиньяк еще не готов.
– Савиньяк выступит, когда сможет, – Алва задумчиво провел пальцем по замысловатой резьбе, покрывавшей ручку кресла, – равно как и Альмейда, хотя про адмиралов, кажется, говорят, что они выходят. Но я еду сегодня, и не ругайте своих шпионов, они не виноваты. О моем отъезде знаю только я.
Сильвестр чуть было не назвал Рокэ сумасшедшим, но осекся, вспомнив разговор годичной давности. Учить Ворона воевать столь же глупо, как его крылатого родича летать. Алва с легкой иронией наблюдал за собеседником, ожидая проповеди, и Его Высокопреосвященство невольно рассмеялся:
|
|
– Не дождетесь!
Рокэ вопросительно поднял бровь, и вконец развеселившийся кардинал спросил:
– Кого вы осчастливите совместным путешествием? Кроме Моро, разумеется.
– Моро как раз остается, – сообщил Алва, – его приведет Савиньяк, мы едем на сменных лошадях. И все равно опоздаем, Фельп наверняка уже блокировали, по крайней мере, с моря.
– В таком случае, что вы сделаете без флота и армии?
– Там посмотрим, – махнул рукой Алва.
– Но вы не моряк. – Проклятье, он все-таки позволил втянуть себя в разговор о невозможном.
– Не моряк, – с готовностью согласился маршал, – и поэтому я не знаю, чего нельзя делать на море. А бордонцы знают, чего делать на море нельзя, но не знают, что я этого не знаю, а я еще не знаю, что сделаю, но знаю…
– Хватит, хватит, – замахал рукой кардинал, – я тоже не моряк, так что не морочьте мне голову. Удерживать я вас не собираюсь, но без охраны вы не уедете.
– Сотня кэналлийцев вас устроит? Не считая десятка парней из Варасты, которые сейчас болтаются в Олларии, моего нового порученца и виконта Валме в качестве десерта.
– Не понимаю, зачем вам понадобились наследник старика Валмона и сын Арамоны?
– Валме забавен, а мальчишка хотел стать гвардейцем, но покойный Ариго счел его непригодным. Это, знаете ли, отличная рекомендация.
– Ричард Окделл будет в восторге, когда узнает, кто его сменил.
– Ричард Окделл и его восторги это, конечно, весьма важно, но у Эгмонта были и другие дети. Он честно выполнял супружеский долг, этот Эгмонт.
– Да, – согласился кардинал, – удивительная сила воли и удивительная сноровка. Если верить врачу Окделлов, число детей почти совпадает с числом визитов покойного герцога к горячо любимой супруге.
|
|
– Из пистолета покойный промахивался чаще, – задумчиво произнес Рокэ. – Ваше Высокопреосвященство, дело идет об одном из достижений герцога, что, естественно, обернулось неудачей для меня.
– Так дочь Повелителя Скал вам не понравилась?
– О, – протянул Рокэ, – вы знаете?
– Если моим людям неизвестно, что вы собрались в Фельп, это не значит, что они пропустили девицу на отыгранной вами лошади в сопровождении роты солдат. Кстати, девица таковой и остается?
– Некоторые женщины укрепляют мужское целомудрие не хуже изумрудов. Ваше Высокопреосвященство, мне нужны два фрейлинских патента и один патент придворной дамы.
– А вот теперь я все-таки назову вас сумасшедшим.
– Почему? Юной Айрис самое место рядом с Ее Величеством, а поскольку девице нужен присмотр, я нашел ей дуэнью. Вдову капитана Арамоны.
– Она, кажется, дочь Крединьи?
– И похожа на него как две капли воды, но волосы чудесные…
– Крединьи не глуп, – задумчиво проговорил кардинал, – его дочь унаследовала только отцовскую красоту?
– Не только. Она вам понравится.
– Хорошо, – Его Высокопреосвященство сделал пометку, – куда послать патенты?
– Ко мне. Позже Хуан снимет дом, а пока дамы поживут у меня.
– Ваш дом, ваше право, – Сильвестр поднялся и прошел к угловому шкафчику, – раз уж вы уезжаете, придется выпить. Если вы, разумеется, не решили стать трезвенником.
– Я намерен пронести все свои пороки до конца земного бытия.
|
|
– Поскольку вы не озаботились снабдить меня винами семидесятисемилетней выдержки, будете пить двадцатилетнюю «Слезу девственницы». В честь вашего участия в судьбе юной Айрис Окделл. Я согласен, мысль оставить ее при дворе весьма удачна. Дочь Эгмонта выйдет замуж за кого-нибудь из новой знати.
– Пожалуй, но только не за Леонарда.
– Вы не одобряете цвет его волос?
– В известном смысле. Рыжая женщина – это прекрасно, но рыжий мужчина – это безобразие. Ваше Высокопреосвященство, Манрики были хороши, как противовес Штанцлеру, но теперь их слишком много. Лучше уменьшать поголовье Приддов, чем разводить Манриков. Верните Лионеля во дворец, а я заберу Леонарда в Ургот. Такую компанию даже он не испортит.
– Нет, господин маршал, Леонард останется здесь.
Если тессорий и его детки зарвутся, то окажутся в Багерлее, но сначала расчистят герцогу Алва путь к трону. Впрочем, самому герцогу об этом знать не обязательно.
– Как хотите, – Рокэ протянул руку к бокалу, – ваше здоровье.
– Взаимно. Рокэ, пока вы не уехали… Вы обещали рассказать про картину с Леворуким…
– Картина на месте, – казалось, Ворон ждал этого вопроса. – С ней все в порядке, но… Видите ли, Ваше Высокопреосвященство, когда «Пир» привезли в Кэналлоа, там и впрямь была еще одна фигура. Потом она пропала.
– Я, видимо, поглупел, – кардинал пригубил вина. Безумно хотелось шадди, но свои две чашки он сегодня уже выпил. – Кто пропал?
– Черноволосая женщина, на которую смотрел Чужой, если это, разумеется, он. Забавная вещь, на картине наш друг держит кубок правой рукой, так что Леворуким его назвать трудно… А вот глаза и правда зеленые.
– А женщина?
– Сохранилось описание картины, сделанное лет за десять до падения Раканов. Кто-то очень постарался, пересчитав все тарелки на столах и все родинки на щеках. Была там и выступающая из стены полупрозрачная женская фигура. На копиях она уцелела, хоть и выглядит ужасно, на подлиннике исчезла, но я готов поклясться, что к картине никто не прикасался. Диамни Коро для художников святее Создателя.
– Когда изменилась картина?
– Спросите что-нибудь полегче, но при маршале Алонсо картина была такой, как сейчас.
– Кстати, об Алонсо, – задумчиво произнес Сильвестр. – В королевской галерее есть шесть портретов герцогов из рода Алва – приснопамятного Рамиро, его сына, старшего внука, маршала Алонсо, и ваших деда и отца. У Рамиро-младшего и Алонсо глаза синие, как у вас, у остальных – черные. Были в вашем роду еще синеглазые?
– Младший сын второго Рамиро.
– Тот, что сгинул в Мон-Нуар?
– В Мон-Нуар… Или в Гальтаре…
– В Гальтаре?!
– Я склоняюсь к этой мысли. Все синеглазые в нашем роду были малость не в себе – что упомянутый Родриго, что Алонсо, что ваш покорный слуга.
– А раньше? До Рамиро?
– До Рамиро герцогов Алва рисовали морисские художники, а они признают лишь две краски – белую и черную. В семейных хрониках я упоминаний о синих глазах не встречал. О зеленых, к слову сказать, тоже. К чему эти расспросы?
– Возможно, ни к чему. У Алва очень сильная кровь, как и у всех южан, но в вашем роду четырежды появлялись мужчины с глазами Октавии, а в роду северян Олларов только один, хотя должно быть наоборот.
– Один? – Алва задумчиво посмотрел на висящую на стене картину, окруженную витиеватой надписью «Создатель, защити Талиг и его короля».
– Ваше Высокопреосвященство, у Октавия Оллара глаза темно-голубые, пожалуй, при желании их можно назвать светло-синими, но на этом его сходство с единоутробным братом и кончается.
Алва был прав. Художник, изобразивший основателя олларианства вместе с сыновьями, не пожалел трудов. Франциск Оллар, отнюдь не блиставший красотой, превратился в истинного главу церкви – благообразного и благочестивого, а сыновья короля, родной и приемный, с успехом заменяли обязательных для эсператистских икон высших ангелов.
Рамиро Второй в сверкающих доспехах казался земным воплощением Стратега Небесного, а юный Октавий в белых одеждах наследника явно намекал на Милосердие. Художник, старательно исправляя недостатки, изо всех сил подчеркивал достоинства изображенных, к каковым, без сомнения, относились очи обоих принцев. Мастеру удалось поймать сапфировое пламя в глазах Рамиро, такое же полыхало во взгляде его отдаленного потомка, но не Октавия.
– Вы правы, Рокэ, – вздохнул кардинал, – Олларам вашего огня не досталось, за что мы теперь и расплачиваемся. Король должен быть королем, а не человеком, пусть даже хорошим. Тем более на грани эпох…
– «Создатель, защити Талиг и его короля», – Ворон то ли прочел вслух надпись над картиной, то ли… Нет, молиться он не станет. Никому и никогда.
– Рокэ, что с вами?
– Ничего, – маршал кривовато усмехнулся, – просто было бы неплохо, если б Создатель существовал на самом деле и иногда делал то, о чем его просят. Простите, Ваше Высокопреосвященство, мне нужно идти. Дел много, а времени мало. Не пейте слишком много шадди и не разводите слишком много манриков, а хлеб осенью будет.
Ответить Сильвестр не успел – Рокэ поклонился и стремительно вышел. Стукнула дверь, раздались быстрые шаги, так не похожие на шаги церковников, и все смолкло.
Один удар ножа, и стягивавшие ноги ремни упали на дно кареты.
– Выходите, – буркнул Хуан.
Почему его развязали? Это неспроста, работорговец не из тех, кто рискует, он должен быть уверен, что пленник не сбежит. Что ждет его снаружи? Стена? Собаки? Или что-то похуже?
– Выходите, – повторил кэналлиец. Дик собрал все свое мужество и вылез из кареты. Яркий свет ударил по отвыкшим от солнца глазам, и юноша не сразу понял, что они остановились на лесной поляне, посреди которой росло старое разлапистое дерево. Дик растерянно оглянулся на Хуана. Проклятый работорговец и бровью не повел – для него оруженосца герцога больше не существовало.
Зачем его вытащили из кареты посреди леса?! На краю прогалины у самых кустов стояла взмыленная лошадь. Их кто-то догнал? Да, именно так. Сторожей вместе с Хуаном было семь, а сейчас восемь. Гонец привез приказ? Чей? Ворона? Или эр все-таки умер и его свора решила расправиться с убийцей. Его повесят? Похоже… На проклятом дереве можно развесить десяток.
Юноша гордо вскинул голову, хотя по спине у него тек холодный пот. Неужели все это – небо, деревья, лошади в последний раз? Но умолять о пощаде он не будет, да и какая пощада может быть?! За эра кэналлийцы разорвут живьем самого Эсперадора. Когда Рокэ умер и как? Эр Август обещал, что от этого яда не мучаются…
Громко и радостно заржала лошадь. Сона! Откуда?! Святой Алан, зачем сюда привели Сону?!
Как его повесят? Как бириссцев или вверх ногами? Так Рокэ вешал насильников. Герцога Окделла прикончат, как отребье с Двора Висельников?!
– Мы у алатской границы, – Хуан никогда не страдал особой разговорчивостью, а сейчас и вовсе с трудом выдавливает слова, – вы едете в Крион.
В Крион? Почему в Крион? Он никогда там не был, а Агария… Агария – союзница Гайифы.
– Этот пакет вы вскроете по прибытии в Крион, – кэналлиец с явной неохотой протянул Дику зашитый в кожу плоский ящичек, – все указания там. Вам понадобятся деньги. В седельной сумке пятьсот таллов и кошелек с серебром. Мы доставим вас до пограничного поста, дальше вы отправитесь самостоятельно.
– А если я не поеду? – выпалил Дик.
– Если вы не покинете пределы Талига, то будете арестованы за покушение на Первого маршала и препровождены в Багерлее для дальнейшего дознания.
– Эр… Монсеньор жив?
Ответом его не удостоили. Стройный парень с лисьим лицом подвел оседланную Сону. Кобылица радостно заржала и потянулась к хозяину, рассчитывая на угощение, но у Дика ничего не было, кроме проклятого пакета.
– Залезайте, – Хуан не собирался ждать, – нечего мешкать.
Дик неловко взгромоздился на мориску – неделя со связанными ногами дала себя знать. Работорговец в свою очередь вскочил на коня и взял кобылу под уздцы; с ними отправилось еще четверо. Поляна с деревом, взмыленная лошадь, опустевшая карета остались позади. В голове Дика все спуталось. Он должен ехать через Алат в Агарию и там вскрыть шкатулку. Что в ней? Яд? Или приказ? Почему они молчат?
– Я хотел бы спросить…
– Все, что нужно, вам уже сказано, – отрезал кэналлиец. Дик сцепил зубы, но промолчал. Он был один, а кэналлийцев – пятеро, и они его ненавидят. На опушке отряд остановился, Хуан что-то вытащил и протянул Ричарду. Шпага!
– Наденьте, иначе таможенники не поймут. В седельных кобурах – пистолеты, но они не заряжены. И без глупостей.
Ричард промолчал, это был единственный способ сохранить остатки достоинства. Деревья расступились, показалась дорога, упиравшаяся в перегороженный воротами мост, блеснула вода. Как же называется пограничная речка? Он же знал, прекрасно знал. Хуан выпустил поводья, и Дик их подобрал, опасаясь окрика, но кэналлийцы молчали, видимо, подъехать к заставе он должен был самостоятельно.
Если послать Сону в галоп, можно уйти, Сона обойдет всех, кроме Моро! Глупости, его снимут первым же выстрелом, и потом, куда он побежит? В Багерлее? Выходит, делать то, что от него хотят? Другого выхода нет.
Когда до ворот оставалось совсем немного, из добротного крытого черепицей дома вышли несколько человек с мушкетами, от которых отделился невысокий офицер в зеленом мундире с черно-синей оторочкой.
Таможенник ничем не напоминал варастийских дикарей, его манеры и лицо выдавали человека из приличной семьи. Обедневший дворянин?
– Капитан Лео Эдже, – офицер коснулся перевязи. – Начальник поста Саттэка. Именем короны, назовитесь.
– Герцог Ричард Окделл следует в Алат по секретному поручению Первого маршала Талига, – Хуан протянул офицеру подорожную, которую тот прочитал сначала бегло, а потом внимательно.
– Сударь, все правильно, но здесь говорится лишь об одном человеке.
– Совершенно верно, моему отряду поручено проводить Ричарда Окделла до границы.
– В таком случае молодой человек может следовать дальше. Пограничный пост Саттэка желает удачи посланцу монсеньора.
Украшенные Победителем Дракона ворота бесшумно распахнулись. Эдже был хорошим офицером, и петли у него смазывали вовремя.
Дик оглянулся, столкнувшись с ледяным взглядом Хуана и дружелюбными лицами таможенников. Эти ничего не знают, но если Ричард Окделл попробует вернуться… Юноша словно во сне взял подорожную, кивнул капитану Эдже и слегка сжал бока Соны. Полусестра Моро взяла легкой рысью, спустя минуту ворота с гербами остались позади, подковы застучали по мосту, за которым начинались земли Альберта Алати, доброго эсператиста и союзника Людей Чести. Светило солнце, пахло скошенной травой, в небе звенел жаворонок. Ричард Окделл был жив и свободен, у него было золото и лучшая в мире лошадь… Юноше захотелось взвыть в голос.
Во дворе особняка Рокэ мотали гривами оседланные лошади, а на ступеньках крыльца переговаривались несколько человек в дорожной одежде. Марсель Валме поморщился – он не любил суеты, особенно под вечер. Виконт бросил плащ и шляпу слуге и прошел в уже знакомую синюю гостиную, где и обнаружил Рокэ в обществе братьев Савиньяк и покрытых вековой пылью бутылок.
– Входите, Валме, – весело крикнул Эмиль, – а то без вас как-то неловко…
– Без меня? – удивился Марсель. – Я, конечно, весьма польщен, но…
– Мой вам совет, – хмыкнул кавалерист, – поменьше светских учтивостей, солдатам это не нравится. Нет, разумеется, Рокэ может цитировать старых поэтов и носить кольца, он для этого достаточно многих убил, но вам лучше быть попроще. По крайней мере вначале.
– Постараюсь, – пробормотал Марсель, принимая протянутый ему бокал, – а что все-таки случилось?
– А он и вправду не знает, – подал голос Лионель, единственный из всех, на ком был маршальский мундир, – Рокэ, я думал, вы нас разыгрываете!
– Вот так всегда, – Первый маршал Талига сидел на краю стола, поигрывая вынутыми пробками, – мне приписывают Леворукий знает что и действуют, исходя из своих выдумок. А на самом деле пора бы и понять, что я не вру. Почти…
– Марсель Валме, – Эмиль Савиньяк предпринял героическую попытку избавиться от улыбки, – да будет вам известно, что в свой дом вы больше не вернетесь.
– То есть как? – переспросил потрясенный виконт.
– Вы же собирались на войну, – Рокэ оставил пробки в покое, – ну так мы едем.
– Когда?
– Сейчас, – маршал поднял бокал, – ждали только вас. Господа маршалы проводят нас до Летнего лагеря, там мы сменим лошадей и к нам присоединятся кэналлийские стрелки и варастийцы.
– Но, – Валме попробовал осознать услышанное, – но… Мне нужно заехать домой, я не успел собраться…
– Шпага при вас, личная печать тоже, остальное приложится. Короче, Марсель, если вы едете, то вы едете. Если нет, то все равно едете. До Летнего лагеря. Через пару дней Эмиль вас отпустит…
– То есть, – Марсель выпил совсем немного, но голова его отчего-то закружилась, – мы едем тайно?
– Можно сказать и так, – согласился Лионель, – для всех Первый маршал инспектирует лагерь. Конечно, Оллария не Вараста, через неделю кто-нибудь да догадается, но будет поздно.
– Ну так как, Марсель, – хихикнул Эмиль, – вы готовы к разлуке с Марианной?
– Это Марианна готова к разлуке со мной, – виконт лихо осушил бокал, – я готов, но при мне нет денег.
– Все необходимое привезет Савиньяк, – заметил Алва, – напишите записку вашему камердинеру и вашей даме.
– Потом, – махнул рукой Валме, – успеется.
– Годен, – припечатал кавалерист. – Отряхнул прах прошлого и рвется вперед… Из вас будет толк, капитан Валме!
– Тогда разливай, – посоветовал Лионель со своего кресла. Эмиль взялся было за кувшин, но передумал и обернулся к герцогу. – Рокэ, прикажи́те подать другие бокалы.
– Зачем? – Алва соскользнул со стола и по-кошачьи потянулся. – По мне и эти неплохи.
– У меня рука не поднимется бить алатский хрусталь времен Арнольда Мелкого.
– Эмиль, счастье даром не дается… Нужно бить те бокалы, которые есть, а потом, – Ворон задумался, – подозреваю, что неалатского хрусталя у меня просто нет.
Савиньяк засмеялся и разлил вино. Марсель взял бокал и почувствовал, что сердце у него колотится, словно у унара в Фабианов день.
– Нас четверо, – заметил Лионель, – хорошая примета. Пусть Четыре Молнии падут четырьмя мечами на головы врагов, сколько бы их ни было.
– Пусть Четыре Скалы защитят от чужих стрел, сколько бы их ни было, – произнес вдруг ставший серьезным Эмиль.
Дом Валмонов не имел никакого отношения к Людям Чести, но виконт слышал эту присказку от графини Рокслей, преподавшей в свое время оруженосцу мужа несколько весьма полезных уроков.
– Пусть Четыре Волны унесут зло ото всех нас, сколько бы его ни было, – выпалил Марсель, рассудивший, что о Ветрах скажет Ворон.
Валме поднял бокал и повернулся к Рокэ, ожидая завершения старого ритуала, но герцог глядел куда-то в угол.
– Рокэ, – негромко окликнул Эмиль. Алва резко обернулся:
– Создатель, храни Талиг и его короля! – Ворон залпом допил вино. – А если не Он, так я!
– Рокэ, – голос Лионеля Савиньяка зазвенел, – иногда лучше не шутить.
Ворон засмеялся и тряхнул головой, сверкнули синие глаза.
– Будь по-вашему. Пусть Четыре Ветра разгонят тучи, сколько бы их ни было.
– Так и будет! – Эмиль швырнул пустой бокал об пол. Валме последовал примеру маршала, лишь на мгновение отстав от Рокэ и Лионеля.
Эпилог
Ветер поднялся неожиданно. Сильный и холодный, он родился в горах Сагранны на границе ледников и скальных осыпей, скатился по цветущим склонам и к вечеру вырвался на равнины Варасты, несказанно обрадовав изнемогавших от жары людей и лошадей. Ведший большой кавалерийский отряд богатырь с наслаждением подставил разгоряченное лицо гостю с гор и слегка придержал жеребца, вглядываясь в темнеющую даль.
Новый порыв пришпорил черно-красные облака, пригнул к самой земле высокие травы, степь пошла волнами, словно море, и, усугубляя сходство, в небе с криками заметались какие-то птицы. Предводитель поднял руку, но отдать приказ не успел – из-за невысокой волнистой гряды показался скачущий во весь опор всадник. Дивной красоты вороной конь, пластаясь в стремительном беге, несся на запад, туда, где в багровеющем небе висело низкое, невозможно алое солнце.
Предводитель узнал если не наездника, то коня, и, привстав в стременах, что-то радостно проорал, размахивая руками. Одинокий всадник не услышал, а большой грязно-белый пес, труси́вший впереди отряда, поджал заменявший ему хвост обрубок, заскулил и попятился, путаясь в ногах хозяйского жеребца. Богатырь выругался и натянул поводья, конь захрапел и встал, собака взвыла в полный голос, а на горизонте возник высокий, черный столб, над которым висел окровавленный сверкающий шар.
Отряд смешался в кучу, лошади и люди, ничего не понимая, следили за призрачной башней, затем кто-то вскрикнул, указывая на север, и первому крику ответил второй. Вечерний всадник был не один! Три силуэта с трех сторон приближались к рвущейся к небесам колонне, доскакать до которой не дано никому из смертных. Трое достигли башни одновременно, и лежавшее на ней солнце, на мгновение обретя очертание огромного сердца, погасло, а в багровеющее небо рванулась темная птица, рванулась и исчезла. И вместе с ней канула в ночь башня-призрак.
Пропитавшейся горечью ветер взъерошил конские гривы и покинул замерший на грани ужаса и восторга отряд, помчавшись вдогонку за ушедшим солнцем. Он догнал умирающий день на развалинах Гальтары, пронесся мертвыми улицами, на которых не было даже пыли, обнял вечные стены, взвыл над одиноко стоящей башней, отражением той, что возникла в дальних степях, и ринулся дальше на запад, сгибая зреющие травы, тревожа чужими запахами выпущенных в луга лошадей и коров, заставляя людей бросать все дела и вслушиваться в то, что услышать невозможно.
Лишь к полуночи ветер Сагранны нашел тех, кого искал. Они скакали прочь от большого города. Первый из всадников вздыбил жеребца, приветствуя дальнего гостя, остальные ничего не поняли, но остановились вслед за вожаком. Ветер кричал о старых запретах, напоминал, приказывал, умолял, но люди не умеют ни слышать, ни слушать. Лишь первый что-то почуял, потому что оглянулся назад, туда, где спал оставленный им город – беззащитный, жаркий, пропитанный ожиданием беды. Ветер с надеждой обнял человека за плечи, но тут кто-то что-то сказал, и нить между смертным и вечным лопнула. Всадник потряс головой, словно его разбудили, и послал коня вперед, навстречу тревожной лиловой звезде. Ветер вздохнул, взметнув дорожную пыль, и стих. Он спешил, он растратил все свои силы, но все оказалось зря.
Вдали замирал конский топот, стрекотали кузнечики, в душных домах, тревожно ворочаясь и вскрикивая, спали люди. До рассвета оставалось совсем немного, когда на дороге показался новый путник. Его лошадь двигалась медленно и как-то неровно, наездник, закутанный, несмотря на духоту ночи в тяжелый плащ, словно бы спал в седле, а за его спиной сидела девочка в ночной рубашке. Только летучие мыши слышали, как сонный всадник свернул с тракта на боковую дорогу и затерялся меж высоких тополей. Девочка молчала, лошадь понуро брела по утоптанной глине, изредка взмахивая светлым хвостом, было тихо, душно и сыро. Небо затянули тяжелые облака, такие низкие, что казалось: от падения на землю их удерживают лишь верхушки деревьев.
Тропа заканчивалась у ворот, над которыми горел фонарь. Блеснула вода – поместье окружал ров, и мост через него был поднят. За рвом у моста темнела караулка, стражники давным-давно спали, они никого не ждали и ничего не опасались. Где-то поблизости зазвонил колокол, то ли созывая на ночную молитву, то ли предупреждая о беде. Отчаянно и тоскливо взвыла собака, раздался сонный окрик, звякнуло открытое окно, что-то вылетело и с шумом упало в кусты, собака взвизгнула, на мгновение замолкла и вновь завыла – громко, настойчиво, грозно. Вой смешался с несмолкающим колокольным звоном, вновь стукнул ставень, послышалась грубая ругань, но дверь осталась закрытой.
Всадник неспешно подъехал к мосту и остановил лошадь, а может, она сама остановилась. Отворилась, сухо скрипнув, калитка, мост дернулся и начал медленно опускаться, но приезжий не спешил пересекать ров. Он тяжело слез наземь, снял девочку и встал, широко расставив ноги и уперев руки в бока. Девочка ковыряла босой ножкой кучку пыли, лошадь ушла, но хозяин этого не заметил. В калитке показалась сутулая фигурка, бесцветный голосок произнес несколько слов. Ночной гость, не поднимая глаз, взял свою спутницу за руку и ступил на мост. Собака все еще выла, колокол заходился в неистовом звоне, стражники спали. Мужчина, ребенок и маленький проводник медленно прошли пустой аллеей, обогнули сонный пруд, за которым виднелось массивное здание, поднялись на обширную пустую террасу.
Проводник исчез в одной из многочисленных дверей, а гости все так же неспешно свернули в темный длинный коридор. В доме было множество переходов, но мужчина в плаще, выбирая дорогу, ни разу не колебался. Наконец он уперся в двустворчатую дверь, из-за которой доносилось пение. Отечное лицо чужака сморщилось, словно от боли, он попытался открыть дверь, та не поддалась. Ночной гость на мгновение замер, а потом со злостью ударил по окованным бронзой створкам ногой в тяжелом кованом сапоге и глухо и зло застонал. Пение стало громче, пришелец сморщился и заткнул уши.
Он не мог видеть и все-таки видел огромный, холодный зал, монахов со свечами в руках и высокого красивого аббата с эмалевой совой на груди. Сотни, тысячи зеленоватых огоньков не могли осветить огромное помещение, под куполом и в дальних углах клубилась тьма, странным образом отличавшаяся от той, что глядела в высокие стрельчатые окна. Монахи пели на давно забытом языке, вряд ли понимая значение произносимых слов, а вдоль стен стояли рыцари и вельможи, короли и нищие, старые и совсем юные, здоровые и израненные, кто в боевых доспехах, кто в придворном платье, кто в жалких лохмотьях. Сильные руки сжимали тоненькие свечи, стройные голоса возносились к высокому куполу, и безостановочно и тревожно звонил колокол.
…Никто из поющих не заметил вышедшую неизвестно откуда некрасивую девочку с круглым очень серьезным лицом, а она тихонько подошла к аббату сзади и задула свечу в его руках. В тот же миг погасли и остальные свечи, смолк и колокол. В наступившей тишине отчетливо раздался скрип двери и послышались тяжелые, неотвратимые шаги, знаменуя приход новых хозяев и нового времени.
[1]Здесь и далее цитируется Федерико Гарсиа Лорка.
[2] Родина Вечности – официальный перевод слова Талигойя, пришедшего из ныне забытого языка, на котором говорили в легендарной Золотой Империи.
[3] Пятнистый Герцог – прозвище марагонского герцога Адольфа, в юности переболевшего оспой.
[4]Завещание Эрнани Первого, легендарного императора, перенесшего столицу из Гальтары в Кабитэлу.
[5] Совет Мечей – военный совет при особе короля, в который входят главы Великих Домов и их полководцы.
[6] Знак воинской доблести – серебряная цепь, украшенная сапфирами.
[7]Древнее пожелание успеха.
[8]Отзыв на предыдущее пожелание.
[9]Крепления щита расположены ближе к верху, поэтому удар в самый его низ очень трудно сдержать.
[10]Власть талигойского короля ограничивалась Высоким Советом, в который входили главы фамилий, кровно связанных с Великими Домами. Таковых в описываемое время насчитывалось двенадцать. В исключительных случаях Высокий Совет мог назначить над королем опеку и избрать из своей среды регента, но для этого требовалось присутствие на совете жен и наследников глав фамилий, и принятое решение должны были подтвердить не менее двух третей всех совершеннолетних Людей Чести.
[11]Расположенная на берегу широкого и быстрого Данара Кабитэла состояла из построенной на холме Цитадели, в которой обитал король и были расположены дворцы глав Великих Домов, к Цитадели примыкал окруженный Императорской стеной Старый город, окруженный Новым городом, во времена Эрнани Восьмого обнесенный мощной оборонительной стеной с башнями и выносными укреплениями. К описываемым временам свободной земли в Новом городе почти не осталось, и Франциск Оллар давал понять, что нужен Третий город.
[12] Высшие знаки – символы Четверых – Молния, Волна, Утес и Ветер.
[13]На Высоком Совете у короля было четыре голоса.
[14]Государь (кэналл.).
[15]Избранный отец – избранный родителями человек (если говорить о дворянстве, чаще всего сюзерен), представляющий при наречении ребенка Создателю и далее принимающий его под свое покровительство.
[16]Высший аркан Таро «Луна». Символизирует ночь, погружение в потемки души, страхи, заблуждения, тайные враги. Может означать двойственное поведение друзей, необоснованные претензии, повышенную эмоциональность и интуицию, неустойчивый характер. Перевернутая карта (П.К.) означает, что некто прячется за маской, никому нельзя полностью доверять. Иногда означает разоблаченный вовремя обман или неожиданно легко достигнутую цель.
[17]О значении этих и некоторых других карт Таро уже говорилось в первой книге цикла «Красное на Красном».
[18] Советник (гайи) – один из высших штатских чинов гайифской иерархии.
[19]Капитан Личной королевской охраны имеет генеральский чин.
[20]На гербе Гайифы изображен павлин в окружении алых роз.
[21]Летосчисление в Кэртиане ведется от сотворения и для удобства делится на чередующиеся 400-летние круги (эпохи) – Скал, Ветра, Волн и Молний. Считается, что грань эпох сопровождается войнами и катаклизмами. Год в Кэртиане состоит из 16 месяцев по 24 дня, каждый из которых делится на четыре недели, совпадающие с лунными фазами. Год начинается в день зимнего солнцестояния. Далее приводятся названия месяцев по эсператистскому и олларианскому (введенному Франциском Олларом и применяющемуся лишь в Талиге) календарям. Месяц Зимних Скал (у олларианцев – месяц Нефрита), Месяц Зимних Ветров (месяц Аметиста), Месяц Зимних Волн (месяц Малахита), Месяц Зимних Молний (месяц Граната), Месяц Весенних Скал (месяц Агата), Месяц Весенних Ветров (месяц Изумруда), Месяц Весенних Волн (месяц Аквамарина), Месяц Весенних Молний (месяц Алмаза), Месяц Летних Скал (месяц Бирюзы), Месяц Летних Ветров (месяц Топаза), Месяц Летних Волн (месяц Жемчуга), Месяц Летних Молний (месяц Янтаря), Месяц Осенних Скал (месяц Сердолика), Месяц Осенних Ветров (месяц Сапфира), Месяц Осенних Волн (месяц Мориона), Месяц Осенних Молний (месяц Рубина).
[22]Высший аркан Таро «Дьявол». Символизирует темную сторону всех вещей, предопределение, фатальность, тайну. В тени скрывается дьявол, но не ходить туда – трусость. Надо отдавать себе отчет, что огонь может быть и светом, и адом. Иногда карта говорит о жажде материального или физического благополучия, власти, богатства. Иногда означает рабскую зависимость от эротических желаний. П.К. – злоупотребление силой, ориентация на достижение материальных благ, рабскую зависимость от эротических желаний. Это ночь, погружение в потемки души, встреча со страхами лицом к лицу, заблуждения, тайные враги.
[23] Малый двор – окружение королевы.
[24]Непросватанная девушка до обручения носит серебряный браслет особенной формы, на котором выгравировано ее имя и родовые символы.
[25]Кэналлийское обращение к человеку знатного рода. Женская форма – дора.
[26] Соберано – король (кэналл.).
[27]Гарнизон Олларии, в который входил и полк патрульной стражи, носил красно-белые мундиры.
[28]Солдатское название гайифской алебарды, снабженной заменяющим пику острием и специальным крюком для стаскивания всадника с коня.
[29]Бывшее аббатство Святой Лоры, приспособленное под тюрьму для безродных преступников. Там же временно содержали приговоренных к отправке на галеры и рудники.
[30]Избираемый из числа шадов глава образующегося на время войны союза морисских кланов, обретающий верховную власть.
[31]Высший аркан Таро «Повешенный» означает жертву и воздаяние, принятие судьбы и поиск смысла. Это следование долгу и обязанностям. С другой стороны, это неприкаянность, отсутствие смысла жизни. Карта означает поворот всей системы ценностей, однако может указывать и на колебания и как следствие – опоздание с решением ваших дел. П.К. означает эгоцентризм, погруженность в свои дела, ненужную жертву, бесполезную погоню за недостижимой мечтой.
[32]В древности Великие Дома состояли из рода Повелителя Стихии и четырех родов изначальных (кровных) вассалов, связанных с Повелителями кровными узами. После создания Золотой Империи Повелители получили герцогские короны и власть над провинциями, а их вассалами стали и другие семейства. Впоследствии многие из новых вассалов породнились с Повелителями и изначальными вассалами, но все равно в старой талигойской иерархии стояли ниже последних, даже обладая такими же титулами, большим богатством и влиянием.
[33]Глава казначейства, министр финансов.
[34]Высший судебный чин, однако не обладающий никакой фактической властью.
[35]Высшая дипломатическая должность.
[36]Управляющий королевской канцелярией.
[37]Эквивалент выражения «не лыком шиты».
[38]Малая королевская канцелярия, через которую проходят самые важные бумаги.
[39]Гайифские шкатулки для драгоценностей открывались при помощи нажатия на элементы украшающего их узора и, как правило снабжались механизмами, выбрасывавшими отравленные игры. Вскрывать подобные шкатулки, не зная секрета, не отваживались даже умелые воры.
[40]Житель Горной марки (Бергмарк).
[41] Золотых монет – воровской жаргон.
[42]Наследники герцогов Окделлов по прямой линии носили титул графов Горик.
[43]Крупные эсператистские храмы делились на четыре части, однако допускалось строительство часовен и домовых церквей, в которых было лишь две – главная, в которой находился алтарь, и вспомогательная. В данном случае Покой Озарений, в котором верующие принимали важные решения и иногда исповедовались. Их непременным атрибутом являлся семиугольный каменный стол, окруженный семиугольной же скамьей. Посредине – каменное изображение языка пламени, к которому стремятся бронзовые мотыльки.