— Ну что ж… — сказал Эндрю, не собираясь признавать поражение.
Последние двадцать минут он пытался расшевелить наш вялый дух. Обычно харизматичному Эндрю сегодня едва удавалось удерживать наше внимание. Мы просто сидели и пялились в огонь. Как ни противно это признавать, нам было скучно: мы наскучили себе самим, мы наскучили друг другу, нам наскучило Лето, нам наскучила Команда. Но глубинная причина этой скуки была связана не с недостатком, а с избытком энергии. Если бы сейчас шла Война, у нас бы закружилась голова от прилива адреналина. Из всех эмоций молодым людям больше всего досаждает скука.
Был прекрасный августовский день, пятнадцать ноль-ноль. Редкие облачка плыли высоко в небе — апатично и далеко-далеко друг от друга. Ветерок дул столь слабенький, что лишь у самых хрупких созданий Природы имелись причины замечать его. Неощутимо дрожала паутина. Головки одуванчиков медленно поворачивались, равно как и секундная стрелка настоящих часов. Наверное, только мошкара могла воспринимать ветерок как некую силу.
— Пожалуй, пойду домой, — сказал Питер.
Он посмотрел на Эндрю, ожидая одобрения подобного поступка. Смелый ход со стороны Питера.
Сколь бы отчаянно ни сопротивлялся Эндрю, но в глубине души он чувствовал, что на сегодня с нас хватит. В Команде завелась задумчивая зараза апатии. Чтобы вновь понять, почему мы друзья, нам нужно было разделиться, добрести до ненавистных — по-разному — домов и устыдиться, что мы потеряли столько времени.
Если оглянуться назад, то станет понятным, что во многом столь бессмысленное времяпрепровождение объяснялось мстительным настроем Пола. Он затаил обиду. Он не собирался уступать. И Эндрю не собирался уступать. А Мэтью с Питером не могли признаться себе, что уступки необходимы, так или иначе, но необходимы. Открытого конфликта не было. Вопрос о том, кто должен уступить, Эндрю или Пол, не вставал. Они сидели на сухой траве, откинувшись назад — подальше от терпкого жара и невидимых языков летнего, залитого солнцем костра, словно их связывала одна лишь дружба, дружба такая сильная, что ее не было нужды демонстрировать.
Эндрю не спешил отвечать Питеру. Он боялся, что неудачный день будет воспринят как неудача глобальная. Отступление было вынужденным: Дюнкерк духа. Но Эндрю понял, что пытаться отрицать поражение этого дня, пытаться перейти в контратаку и потерпеть еще одну неудачу — значит выказать себя еще более неумелым вожаком, и тогда он станет чуточку уязвимее, чем прежде.
— Думаю, ты прав, — сказал Эндрю, — сегодня слишком жарко, чтобы что-то делать. Давайте рассредоточимся, сбор назначаю у Базового лагеря № 1 вечером в восемнадцать ноль-ноль. У меня есть новый план.
Плана у него не было. Эндрю блефовал. Но в его распоряжении имелась долгая вторая половина дня. И он знал, что обязательно придумает новый план.
Мы встали. Молодым и гибким, нам не было нужды разминать спину и растирать шею — как в последующей жизни. Мы просто встали и отправились по нашим делам; тренированные мышцы и гибкие суставы позволяли нам двигаться с неторопливой плавностью. Ногами мы расшвыряли костер. Вверх взвились искры, благодарные за этот псевдоветерок.
Внешне оставаясь Командой, но в душе отстранившись друг от друга как никогда далеко, мы медленно выбрались через Дверь.
За живой изгородью нас ждали велосипеды. Эндрю вымещал свое недовольство на камешках, отфутболивая их с тропинки. Пол шагал рядом, опустив голову, довольный, даже слегка самодовольный. Мэтью не терпелось попасть домой, чтобы, очутившись там, изнывать от желания вырваться оттуда. Питер чувствовал вину за то, что именно он предложил разойтись и несколько часов побыть порознь — отдельными личностями, а не Командой. Для всех нас мысль, что дома и порознь может быть лучше, чем вместе и на улице, являлась предательством всех наших принципов, предательством нашего «мы».
До форта Деревá можно было добраться двумя путями: по Холму и по Дороге. Когда нам хотелось попасть в Деревá быстро, мы мчались по Дороге, а когда на первый план выходила секретность, мы выбирали Холм. Сегодня Эндрю повел нас быстрым путем — по широкому и гладкому асфальту. Большую часть дороги к форту мы с трудом катили вверх по склону, а большую часть обратной дороги могли вообще не крутить педали. Наше ускорение остановил лишь небольшой подъем на Эмплвикский холм.
Въехав в родную деревню, проследовав маршрутом колясочной гонки, мы разделились, у каждого было свое направление (см. Карту). Эндрю свернул налево — к Стриженцам. Путь Пола к Домику Егеря лежал вокруг церкви, вдоль Гравийной дороги, по Святой тропе и через Парк Мэтью, направляясь к бабушке с дедушкой, поехал прямо по Костыльной улице и не сворачивал до тех пор, пока она не уткнулась в дом. Питер после Стриженцов повернул налево и, отпустив педали, вскоре остановился у своего дома в Тупике.
Распрощались мы сдержанно. Разъехались в разные стороны, прочь друг от друга, никто не оглянулся, не прокричал ничего напоследок Наши ноги наполнились тяжестью, наши головы поникли.
ii
Хотя могло показаться, что до сих пор он играл незначительную роль в наших приключениях, Питер являлся, быть может, самым важным членом Команды. Ибо Питер — официальный хранитель Архивов. Никому из нас, кроме него, не дозволялось такое важное дело, как ведение журнала. Мы с самого начала договорились, что о каждом нашем поступке должна быть только одна запись. Таким образом мы избежим проклятия несовпадающих историй. Что решалось, что делалось, что произошло на самом деле — все эти стороны минувшего Питер должен был правдиво записывать. После того как он делал запись, остальные читали и подписывали. И значит, и наше единодушие сохранится даже после нашей смерти. Мы предвидели, что не все из нас выживут. Мы не предвидели другого: что первый смертельный случай произойдет так скоро. И уж никак мы не ожидали, что удар нанесут обитатели здешних краев. И потому именно из показаний Питера, из его скоросшивателя, заполненного листами формата А4 в узкую линейку, ныне пожелтевшими и ломкими, мы сделали основную часть наших выводов. Питер щепетильно записывал даты, операции, погодные условия и всевозможные необычные явления. Все, что касалось Команды. Благодаря его скрупулезности мы теперь можем с такой уверенностью пересказывать все эти события — как прошлые, так и грядущие. Не будь Питера, эта затея оказалась бы невозможной. Впрочем, то же самое, наверное, будет справедливо сказать о каждом из нас. Даже отсутствующие, те из нас, кому не повезло, кто погиб, сыграли свою роль. Но все же именно дотошность Питера лежит в основе этого рассказа, и об этом никогда не следует забывать. А еще верно, что на этом этапе Питер очень скоро начнет играть ключевую роль. Тем более что начиная с этого самого момента и до конца главы Питер будет отделен от остальных.
Iii
Родителей, как обычно, дома не было. Отцовского заработка не хватало, поэтому мать тоже работала. Она убиралась в чужих домах, занятие это Питер считал крайне унизительным, особенно когда ему приходилось искать ее по этим чужим домам. А такое случалось нередко — когда Питер забывал ключ. Но сегодня он просто докатил переулком до сада и проник в дом через кухонную дверь. Хотя именно Питер признал, что день проходит впустую, и хотя именно ему захотелось убраться из Форта Деревá, оказавшись дома, он вдруг понял, что причины столь сильного недавнего желания ему не так уж и очевидны. Питер остановился в центре кухни, полный сожаления, что предложил разойтись. Ведь никаких неотложных или влекущих дел у него не было. На остаток дня имелось лишь одно стандартное задание — внести очередную запись в Архивы. Он взял стакан, налил из бутыли родниковой воды и направился к себе в спальню. Архивы хранились в тайнике, о котором не знала ни одна живая душа. Питер вытащил один из двух бельевых ящиков, расположенных в основании его кушетки, и заглянул в укромную нишу, такую полезную и такую малодоступную. Именно в этом тайном месте и хранились Архивы, вместе с несколькими другими предметами, которые еще предстоит рассекретить. Питер достал Архивы, задвинул ящик и уселся, в полном согласии с ежедневным ритуалом, за викторианскую конторку.
Окулист недавно посоветовал Питеру надевать очки — во время чтения или каких-нибудь скрупулезных занятий. Оказалось, что у него небольшая дальнозоркость. Дальним зрением Питер обладал и во многих прочих смыслах — гораздо более глубоким и далеким зрением, чем остальные. Но раскрытие подробностей следует оставить на потом. Питер снял с полки две книги, за которыми прятался очешник Он не хранил очки рядом с Архивами и прочими совершенно секретными материалами. У секретности ведь несколько уровней.
Сегодняшняя запись будет особенно скучной, хотя вполне характерной для августа.
Без всяких сокращений Питер написал: «Сначала к Эндрю, потом к Форту Деревá, на велосипедах. Обсуждение. План операции «Барсук». Единогласие. Пол внес мелкие поправки. Месть должна быть очевидной. Отвергнуты как слишком рискованные. День жаркий. Облаков мало. Чистили снаряжение. Ничего не делали. Низкий моральный дух. Быстро ушли. Эндрю назначил сбор: Базовый лагерь № 1 сегодня вечером в 18.00. Умный ход».
Убедившись, что добавить нечего, Питер опять выдвинул бельевой ящик и сунул Архивы в секретное отделение кровати. Затем подошел к книжной полке и снял любимую книгу. «Гибель динозавров» ему подарили на Рождество родители, желавшие поощрить его склонности к науке. У Питера на стене даже висел плакат с таблицей доисторических периодов: юрский, триасовый, плиоценовый и т. д.
Динозавры нас всех интересовали, точнее — почему они все сдохли. Этот интерес пробудился еще в начальной школе, когда мы собирали картинки с динозаврами. Но из нас только Питер был настоящим ученым. Он уже знал, какие предметы будет сдавать на повышенный уровень: математику, физику, химию и биологию. А еще только у него имелось то, что можно назвать личной библиотекой. Когда мы немного подросли, она стала неоценимым источником информации. Остальные про сто бросали книгу там, где она им попалась в руки Питер же располагал их, за исключением тех, за которыми находился тайник с очешником, в алфавитном порядке.
Примерно час Питер читал о том, что смерть динозавров наступила в результате одномоментной катастрофы, например в результате падения гигантского метеорита. Автор книги, Тедди Шокросс, член Королевского географического общества, считал, что динозавры были слишком огромны и слишком глупы. И, когда стряслась катастрофа, они не сумели пораскинуть мозгами и быстро приспособиться к новой жизни, а потому полностью вымерли за какие-то миллисекунды по эволюционной шкале времени. А мир достался более мелким и более умным, более быстрым и более молодым существам. В конце концов появился Homo erectus, проворно прибрал власть к рукам и с тех пор главенствует в мире. Быть может, предполагал Тедди Шокросс, Homo sapiens и повторил бы судьбу динозавров, случись катастрофа вторично. Питер прекрасно понимал, что Тедди Шокросс намекает на ядерную войну. Порой казалось, что взрослые ни о чем другом и не могут говорить. На какую бы тему они ни рассуждали, их разговоры неизменно сводились к ядерной войне. Большинство книг о динозаврах, по крайней мере те, что попадались Питеру, сулили человечеству гибель — как правило, в последних главах. Авторы словно сговорились, намекая, что между безмозглостью гигантских ящериц и людской безмозглостью есть много общего. Уже с самой первой такой книги Питер инстинктивно понял, что это полный тупизм. Ведь не все люди такие безголовые придурки. Уж члены Команды точно не придурки и не безмозглые. Ну да, и премьер-министр, и американский президент, и советский лидер, и китайский премьер (или как он там называется), все эти типы могут быть безмозглыми придурками, но только не мы. А кое-кто из тех, кто жил рядом с нами, и вовсе, на взгляд Питера, заслуживал вымирания.
Хотя мы готовились к Войне ради тех, кто жил рядом с нами, Питер без особого сожаления думал о неизбежных людских потерях. Наверняка его родители отправятся прогуливаться перед танком или потащатся по ягоды на минное поле. Он, разумеется, предупредит их об опасности. И наверняка рискуя при этом жизнью. Перейдя через линию фронта. Да, его нельзя будет обвинить в их смерти. Но они продолжат вести себя, как у них заведено. Подобно динозаврам, они не смогут приспособиться, и, подобно динозаврам, они вымрут.
В следующей главе Тедди Шокросс предлагал другое объяснение, почему столь доминирующий филюм, или группа животных, могла полностью ичезнуть. Существует научное явление под названием филогеронтия. Это слово означает старение филюма. Тедди Шокросс сравнивал старение динозавров со старением отдельного человеческого индивидуума. Энергия теряется, чувства притупляются. Зубы выпадают. Тедди Шокросс выделил признаки филогеронтии: гигантизм, шипозубость и потеря зубов. Первые два слова Питер на всякий случай посмотрел в словаре, но нашел только «гигантизм». Это означало «склонность к большим размерам». «Шипозубость», судя по картинкам, означало, что у них зубы были как шипы. Теперь мы, имея доступ к словарю побольше, знаем, что этим словом обозначают наличие шипов и колючек на теле динозавров. (Они были шипастыми, а не клыкастыми.) Вообще, зубы, по-видимому, значили для Тедди Шокросса очень много. Как и для динозавров. Потому что с этого места доводы были примерно такими же, как и в главе про катастрофу. Без зубов, но с шипозубостью динозавры совсем пасовали перед изменениями в окружающей среде. А потому катастрофа могла быть и не особенно катастрофичной, чтобы стереть их с лица земли.
Раскрытая книга лежала на груди Питера, а он сам лежал спине и разглядывал карту звездного неба, которую прикнопил к потолку своей спальни.
iv
Внизу хлопнула дверь, и Питер понял, что это мать явилась разрушить его мечты. Она вернулась из еженедельного похода в магазин. Он слышал, как открываются и закрываются шкафы, куда она засовывает продукты. Питер не хотел заявлять о своем присутствии до тех пор, пока не уверится, что его не призовут на подмогу. Наконец грохот в кухне стих, звякнул кран и потекла вода. Питер точно знал, что происходит. Каждую пятницу повторялось одно и то же. Мать жарила рыбу с картошкой. Сейчас три куска камбалы белеют на разделочной доске. Вот скребущие звуки — это чистят картошку. Примерно через четверть часа вернется отец. По пятницам они ужинают рано, около пяти часов, Чтобы у родителей было время куда-нибудь сходить, а ходили они всегда в паб «Альбион». Затем послышался стук — это нож бился о разделочную доску. Питер не имел ничего против жареной рыбы с картошкой во время каникул, но во время учебного года нам беспрерывно давали жареную рыбу с картошкой в школе. Все из-за католиков, хотя никто из нас не знал в школе ни одного человека, который был бы католиком. Стук ножа смолк, и Питер решил, что можно спокойно спуститься.
Когда он вошел в кухню, мать, стоя перед раковиной, мыла под краном нож для овощей и разделочную доску.
Так всегда и бывает. Наши матери всегда стоят перед какой-нибудь рабочей поверхностью, которая располагается где-то на уровне пупка: перед заставленной сковородками плитой, перед раковиной, забитой грязной посудой, перед корытом, полным грязного белья, перед гладильной доской. Время от времени они находят себе дело, позволяющее присесть или даже выйти из дому: лущат горох, вяжут, шьют, штопают, развешивают белье во дворе, выносят очистки на помойную кучу, волокут высохшее белье, крошат сухой хлеб в кормушки для птиц. Но большей частью они находятся к нам спиной, склонив голову, двигая руками, думая о чем-то своем. Когда-то мы цеплялись за них, дергали за юбку, пытались заставить их обернуться, обратить внимание. «Мама! — хныкали мы. — Мама! Мама!» Но теперь мы не мешаем им заниматься их работой. Теперь мы обращаем на них не больше внимания, чем они на нас. Мы постепенно забываем их лица.
— Привет, мам, — сказал Питер. Она оглянулась:
— Где ты прятался?
— Я был наверху. Спал.
— А что твои друзья?
— Они разошлись по домам.
— Что, не нашли чем заняться, в такой-то чудесный день?
— Нам что-то не хочется.
На плите в алюминиевой сковороде, заляпанной снаружи темными пятнами, шипела в масле жарящаяся картошка.
— Схожу в магазин, — сказала мать Питера и добавила, как бы поясняя: — Лимончиков купить. — И еще, дабы представить свое желание совсем уж в распрекрасном свете: — Ты же знаешь, как твой отец любит лимончики. — И наконец не дождавшись ответа от Питера: — Просто жисть не в жисть ему без них.
— Хорошо, — сказал Питер.
— Ничего не трогай, — велела мать. — Просто убавь огоньку, если начнет дымиться. — Она огляделась. — И не оставляй без присмотра. — И в попытке пригрозить мать ткнула его в кончик носа. — Ни на секундочку!
Она взяла сумочку, открыла дверь в холл и, бросив последний взгляд на кухню, отправилась в поход за лимонами, которые никто даже в рот не возьмет.
Нельзя сказать, чтобы такого не случалось прежде. Питера часто оставляли присматривать за готовящейся едой. И несколько раз этой едой была жареная картошка. Но сейчас Питер ощутил странное возмущение. Ему претило то, что он должен торчать в кухне только потому, что так велела мать. Большая разница между тем, когда ты сам тратишь время попусту и когда тебя заставляют его тратить попусту. И для молодого организма последнее обидно как минимум вдвойне. А раз так, то Питер, дабы хоть чуточку притушить обиду и стыд от того, что на его волеизъявление наплевали, принял решение — покинуть кухню. Вообще-то его ослушание не было чем-то исключительным. Но раньше ему как-то удавалось выйти сухим из воды.
Даже не подумав уменьшить огонь под сковородкой, Питер выскочил из кухни и взлетел по лестнице. Если бы он уменьшил огонь, то тем самым нарушил бы чистоту своего непослушания.
С разбегу Питер шибанулся о край конторки. Доставая с полки «Гибель динозавров», он умудрился смахнуть оттуда двух игрушечных динозавров. Адреналин делал его неуклюжим. Динозавров Питер решил не поднимать. Не время. Мать вряд ли вернется, зато отец может прийти в любой момент. Крепко прижимая книгу к себе, Питер почесал вниз по лестнице.
Сковородка уже дымилась вовсю. Питер подошел к плите, заглянул в шкворчашую золотистую мглу, зажмурился и втянул в себя запах, самый тяжелый запах в мире.
После чего сел за кухонный стол с искренним намерением перечитать главу о филогеронтии. Но как только он открыл нужную страницу, перед глазами всплыли динозавры, лежащие на полу. Что, если мать вернется, прямиком поднимется в его комнату, увидит их и поймет, что он бегал наверх? Еще через мгновение Питер осознал, что совершил огромную тактическую ошибку, притащив книгу на кухню. Можно, конечно, попытаться ее спрятать. Например, положить на каминную полку корешком к стене рядом с мамиными поваренными книгами. Но нет, там она ее точно заметит.
Сердце Питера все еще учащенно колотилось от стремительного марш-броска наверх и обратно. Адреналин делал его глупым. Мы часто замечали это явление. Для некоторых из нас, для Эндрю и Пола, адреналин был благом, чудесным эликсиром для мозга. Но другие, Мэтью и в особенности Питер, в моменты возбуждения совершали непростительные просчеты. Во взбудораженном состоянии Питер обычно наделял свою мать сверхъестественными детективными способностями. Ему вдруг начинало казаться, что, вернувшись домой, она первым делом примется искать предлог, чтобы его наказать, точнее, чтобы его наказал отец.
Питер решил, что самое надежное — вернуть книгу на место, а заодно подобрать и динозавров.
И он снова выскочил из кухни. И снова устремился вверх по лестнице.
Но на этот раз кое-что было иначе, кое-что очень-очень важное.
Питер поставил на место книгу и торопливо поднимал бронтозавра, когда услышал, как открыласьи закрылась входная дверь, а затем отец позвал мать. Вариант хуже и придумать было трудно. Питер бросил динозавра на стол.
— Эй?! — крикнул отец. — Я пришел. Эй-эй!
Питер понимал, что надо как можно хитрее заявить о своем присутствии.
— Есть кто дома?
Питер вышел на лестницу.
— Привет, папа. Я…
— Питер. Где мать?
Питер медленно спустился по лестнице. Ему не хотелось давать отцу повод для гнева или паники.
— Ушла в магазин, — сказал он.
— Подгребай сюда, сынок, — сказал отец. — Обними-ка папочку.
Громко топая по ступенькам, Питер представлял сковороду столь же отчетливо, как если бы отец держал ее в руках. Он знал, что стоит отцу сообразить, что Питера оставили присматривать за едой, как неприятности не заставят себя ждать. И он беспомощно оттягивал ужасный момент, а потому ответил на приступ отцовской любви, от которой совсем скоро не останется и следа. Отец обнял его и оторвал от пола. И как раз в это мгновение из-под кухонной двери повалил черный дым.
Благодаря их рокировке — подхватив Питера, отец крутанул его и оказался спиной к кухне — именно Питер первым увидел дым. И необходимость немедленно что-то предпринять выросла во весь рост.
И Питер, как истинный стоик, решил принять наказание:
— Папа, по-моему, там… горит.
Конечно, «там» прозвучало совершенно бессмысленно. Словно отец не поймет, что причина огня — сковородка и пренебрежительное отношение Питера к ней.
Отец резко опустил Питера на пол и развернулся. В пять шагов он подскочил к кухонной двери Быстрый поворот ручки — и он уже внутри.
v
Хуже картины, чем та, что увидел Питер из-под растопыренных рук отца, он и вообразить не смог бы. Верхняя часть кухни была черна от дыма. Нижняя — такая же чистая и светлая, как и раньше.
— О боже… — прошептал отец.
Прикрыв рот рукой, он бросился в дым. Питер последовал за ним.
Он видел лишь отцовские ноги. Зато сковородка сияла оранжевым пламенем, словно реактивный двигатель. В сгущающейся тьме она мерцала путеводной звездой.
— Открой дверь! — крикнул отец Питера. — Скорей! Давай!
Питер проскочил мимо отца, едва не сбив его с ног. От дыма щипало глаза, а в легких оседала тяжесть. Он шарил рукой по ребристому стеклу двери, пока не коснулся края алюминиевой ручки. Повернул ее и, задыхаясь, выскочил в сад.
Он догадался о плане отца и понимал, что в этом плане имеется ужасный недостаток Слева от кухонной двери, там, где резко обрывался кровельный желоб, стояла большая бочка для сбора дождевой воды. Питер знал, сколь опасно плескать холодной водой в кипящее масло. Команда иногда устраивала учения, швыряя в Озеро консервные банки с пылающими свечными огарками и наблюдая, как банки взрываются с шипением.
— Нет! — крикнул он.
Но отец уже пятился в сад; сковорода в его руках, обмотанных посудным полотенцем, напоминала бенгальский огонь.
— Нет! — завопил Питер.
Но отец не слушал.
Питер вцепился в дверь, глядя, как отец приближается к бочке. Пламя погасло в единый миг. Раскаленную сковородку затопило холодной водой. Но в следующее мгновение огромное копыто пламени лягнуло из бочки, ударив Питера прямо в лоб. Он успел зажмуриться, но и только. Питер упал навзничь, его светлые волосы полыхали.
Тут отец понял, какую глупость совершил.
— Питер! — крикнул он и принялся полотенцем хлестать сына по голове.
Копыто пламени рассеялось легкими струйками дыма. Другие струйки, потоньше и повонючей, вились над головой Питера.
Отец сунул руку в бочку, чтобы зачерпнуть дождевой воды и смочить голову сына живительной прохладной влагой. Пальцы его погрузились в раскаленное масло. Ведь масло, понятное дело, плавало на поверхности воды. Отец выдернул руку из бочки с таким по-настоящему пронзительным воплем, какой Питер услышал от него впервые в жизни.
Хотя Питер был немного оглушен обжигающим жаром, он все же сохранил достаточно самообладания, чтобы сообразить, что нужно предпринять. Пошатываясь, он побрел на кухню, где дым не только не рассеялся, а как будто даже сгустился. Питер вывернул оба крана и сунул объятую пламенем голову под горяче-ледяные струи. Боль была невыносимой. Казалось, яркое пламя внутри него старается превзойти яркое пламя над ним. Бумажные обои за плитой пылали, как и белые потолочные панели. Тюлевая занавеска весело подергивалась в огне.
— Питер! — крикнул отец из дверей.
И вот в этот-то момент на передний план впервые вышел подлинный героизм Питера. Он понял, что дому грозит настоящая опасность, что дом может сгореть дотла. И вместе с ним погибнут Архивы. Все, чего мы достигли, все описания нашей подготовки сгорят в огне и будут утрачены навеки.
Питер понял, что в его распоряжении всего одно мгновение. С потолка оранжевым водопадом сыпались брызги огня. Вывернувшись из рук отца, Питер бросился вперед, распахнул кухонную дверь и вылетел в холл. Контраст был разительным. Если бы не дым, который вырвался из кухни вместе с Питером, холл выглядел бы совершенно нормально. Но за спиной Питера, за захлопнувшейся дверью, остались обожженный отец и чрезвычайная ситуация.
Питер опрометью кинулся к лестнице. Тут открылась входная дверь и вошла мать. Она взглянула на черные волосы Питера, на жутковато-розовый лоб.
— Что?.. — Вот и все, что Питер позволил ей сказать.
Он помчался вверх по лестнице, едва ли не одним махом преодолев расстояние до своей спальни.
Отец Питера выскочил из горящей кухни и налетел на мать Питера. Оба повалились на ковер.
Питер рывком открыл тайник и извлек Архивы. Встал, шагнул к полке и выдернул «Гибель динозавров».
Снизу неслись крики матери:
— Вызовите пожарных! Кто-нибудь, вызовите пожарных!
Отец уже был на лестнице, он схватил Питера в охапку и выволок его на улицу, залитую предзакатным светом.
Соседи уже вызвали пожарных. Те примчались с привычной для них расторопностью, через пять минут. В холле бушевал дым, клубами вырываясь из распахнутой двери. Питер стоял рядом с родителями на асфальтовой дорожке. Оценив ситуацию, пожарные развернули длинный шланг и втащили его в дверь черного хода.
Они сумели спасти весь дом, за исключением кухни и холла.
Благополучно погасив огонь, пожарные отвели родителей Питера в сторонку. Он знал, что пощады ему не будет. Ничего хуже в своей жизни он еще не совершал. В ожидании уже настоящей головомойки Питер уронил обожженную голову. Самый главный пожарник суровым голосом выговаривал отцу Питера, что нельзя поручать ребенку присматривать за сковородкой. Мать Питера пожарник обвинил в преступной халатности. Никогда Питер не слышал, чтобы кто-нибудь так дрючил его родителей. Это было классно. Наконец пожарник обратил взгляд на Питера.
— А что касается тебя, — сказал он, и Питер еще ниже свесил голову на грудь, — тебе, молодой человек, очень повезло.
Сотрудники «скорой помощи» отнеслись к ранам Питера куда серьезнее пожарника.
Питера, который все еще прижимал к себе Архивы и книгу про динозавров, положили на носилки, с носилок — на каталку, а каталку запихнули в карету «скорой помощи».
И «скорая» помчала его в мидфордскую больницу, что в восьми милях, правда, сирену не включили. Мать настояла, что должна поехать с ним.
Она сидела рядом с Питером, плакала и тискала его за руку, отчаянно борясь с желанием погладить его по голове.
— Прости, — повторяла она, — прости. — И так снова, снова, снова, снова и снова.
vi
Мы тем временем сидели у себя в домах, занимаясь своими делами. Но в восемнадцать ноль-ноль, как и было условлено, мы собрались у Базового лагеря № 1. Когда Питер не объявился, мы немного подождали, а затем покатили к его дому.
Пожарная машина все еще стояла перед домом Питера. Соседка заварила для пожарников второй чайник Отец Питера беседовал на улице с самым главным пожарником. После того как все взаимные обвинения были высказаны, они стали друзьями. Нас отец Питера не замечал. Он явно не понимал, насколько важен для нас Питер и насколько мы важны для него.
— Где он? — спросил Эндрю.
Что случилось с Питером, он спрашивать не стал — мы не верили, что с кем-то из нас может произойти нечто роковое или даже просто нечто плохое. Мы были герои. И если нет Войны, нам полагается жить.
— В больнице, — ответил отец Питера. — В Мидфорде. Говорят, с ним будет все в порядке.
— Что с ним? — спросил Мэтью.
— У него сильные ожоги. Но с ним будет все в порядке.
Он снова повернулся к пожарнику, и они возобновили разговор.
Первым делом мы подумали, не рвануть ли в Мидфорд. До него всего-то восемь миль, и те под горку. Плюнуть и растереть.
Но вот дорога назад… И стемнеет к тому времени. И некоторым из нас придется сначала заехать домой, чтобы прикрутить к велосипеду фонарик Мы решили, что лучше отложить визит в больницу до следующего дня.
— А что с Архивами? — тихо спросил Мэтью.
Мы уставились на дом. Комната Питера находилась прямо над кухней. Но, насколько мы видели, верхний этаж не пострадал. Момент был ужасный. Как мы могли узнать о состоянии Архивов, не позволив отцу Питера догадаться, насколько они важны для нас?
— Предоставьте это мне, — сказал Эндрю.
И он как бы невзначай приблизился к отцу Питера. Со страхом мы наблюдали за ним.
С минуту они о чем-то разговаривали.
Когда Эндрю вернулся к нам, на лице его сияла улыбка.
— Питер их спас! Героически. Он забрал их с собой в больницу.
Все вместе мы покатили в сторону Парка. Хотя на велосипедах в Парк не пускали, мы беспечно проскочили в ворота.