Об одной научной дискуссии 8 глава

Опыт показал, что эффективность лечения голоданием простой вялотекущей формы шизофрении при давности заболевания до двух лет дает практическое выздоровление в большинстве случаев; при давности, свыше пяти лет, результаты, естественно, хуже.

Продолжительность заболевания у Сергея была боль­шая. Но у каждого человека могут быть и скрытые возмож­ности, обусловливающие удачу. Оказались они и у нашего пациента — первое голодание дало положительный эф­фект. Но Сергей не умел еще критически подойти к своему заболеванию, несерьезно отнесся к режиму. Через корот­кий срок симптомы болезни вновь обнаружились. Одним из них было крайне обостренное восприятие диагноза «шизофрения», о котором больной узнал случайно.

Может быть, Сергей имел некоторые основания счи­тать, что этот диагноз закрывает ему путь к «большой» карьере. Постоянные же мысли об этом вызвали у него настолько сильное возбуждение, что болезнь была на грани рецидива.

Однако опыт первого голодания подсказал юноше путь к выздоровлению: он пришел в нашу клинику для повтор­ного прохождения курса. «Я хочу быть полноценным человеком, я должен поправиться»,— говорил он.

Уже на 3-й день голодания больной сделался немного спокойнее. Он перестал, как в первые два дня, метаться по коридору. Говорил, что каждый день голодания вносит в мысли порядок. Много читал, играл в шахматы, решал кроссворды. На восстановлении отмечал, что чувствует се­бя хорошо. Собирался готовиться к сессии в институте.

Выписали мы Сергея в состоянии практического выздо­ровления. Он может учиться, может работать.

«Нереальность»

Больной К. был одним из тех, кто попал на лечение в нашу клинику, не побывав до этого, как многие другие пациенты, в ряде психиатрических лечебниц. Не подвергался он и специальной медикаментозной терапии.

Сам К. считал, что болен пять лет. И все эти годы он боролся со своим недугом, который называл «нереаль­ностью».

Впервые это произошло на стадионе, на волейбольной площадке. Однажды вечером играли три часа без переры­ва. Все было привычно — партнеры, площадка, вечер, пыль, одни и те же приемы игры. И вдруг наступило какое-то странное оцепенение, полусон — мозг устал от напряже­ния, а тело продолжало механически выполнять надоев­шие движения. Это состояние длилось 5—10 минут. После игры оно мгновенно исчезло.

Потом произошло событие, потрясшее К. Школьник старшего класса Петя выехал на велосипеде на дорогу и, не заметив грузовика, попал под колеса. Это событие К. описывает в своем дневнике так: «Потрясла меня прежде всего обжигающая мысль, что и я, я мог бы оказаться на его месте. Никогда раньше я не задумывался о жизни и смерти, такой важный вопрос меня раньше не занимал. Не занимал потому, что не приходилось вплотную сталки­ваться со смертью. Я никак не мог представить себе, что и сам смертен.

Потрясла меня и возмутила жестокость жизни — поче­му погиб так страшно и так глупо 15-летний парень, един­ственный сын у родителей, которому только жить и жить? Почему так холодны люди, так мало плачут, спокойно раз­говаривают?

На все эти мучительные вопросы я искал и не мог найти ответа. Мой житейский опыт не мог его дать. Похо­роны возмутили меня спокойствием присутствовавших уча­щихся, пошлыми толпами зевак и точащих лясы старушек. Последним «перышком, ломающим спину верблюда», «пос­ледней каплей, переполнившей чашу», оказалась для меня такая сцена: похоронная процессия свернула на глав­ную улицу, передо мной прошла машина с надгробием, рядом со стальной пирамидкой сидел дед Пети. Вид этого согбенного старика у портрета молодого, цветущего внука потряс меня. Я побежал домой, упал молча на диван и ле­жал так с полчаса. Единственная мысль, которая была тогда в голове, и слова, которые я глухо повторял, были: «Не понимаю, не понимаю».

Через полчаса меня окликнули. Я медленно вышел из полутемной комнаты. Солнечный свет ослепил меня какой-то странной, неуютной яркостью. И тут я понял, что со мной что-то случилось: болезненное возбуждение, жи­тейская неопытность и душевная слабость привели меня к неприятному психическому расстройству. Постараюсь опи­сать это состояние.

Более точного слова, чем «нереальность», я не могу придумать. Это не ощущение, а почти полное отсутствие всяких ощущений. Это состояние, очень похожее на алко­гольное опьянение. Все мне стало абсолютно безразлично, ничто не волновало. В таком состоянии живешь по посло­вице: «Нас толкнули — мы упали, нас подняли — мы пошли», делаешь движения, которые требуются, совершен­но механически, не вдумываясь.

Я лишен самых больших человеческих богатств — чувств, ощущений. Образно говоря, от 100% полнокров­ных, живых ощущений нормального здорового человека остались жалкие остатки, крохи — 5—10%. Ничего лиш­него не мерещится, все окружающее выглядит вполне нормально, как и раньше. Какое-то смутное чувство апа­тии, опустошенность, внутреннее безразличие. Многое можно еще сказать, но я описал характерные черты такого состояния. Все это случилось со мной в этот недоброй па­мяти день.

Первый год после «чока» (как я называю этот случай) приходили в голову мысли о невозвратности времени. Ни­когда раньше об этом не думал, а теперь вот стал подолгу размышлять. Понял, что прошло — то уже не вернешь. Стал грустить о своих прожитых годах, невозвратном вре­мени (это в 17-то лет!). Вообще состояние грусти, задумчи­вости очень характерно было для того времени. Но борол­ся. Эта борьба и привела меня в Московскую клинику лечебного голодания. Меня приняли».

К. голодал 23 дня. Оставил в клинике запись о тех днях.

«На голод пошел бодро и с уверенностью в полном изле­чении. Оптимизм и ожидание полного излечения не поки­дали меня ни на голоде, ни на восстановлении.

Первые 4 дня — без изменений (уровень «нереально­сти» прежний). На 5—6-й день — ухудшение, голова «су­етная», апатия, подавленность; 9—10-й день — снова ухудшение (как и на 5—6-й день), но гораздо более тя­желое. Это было как бы «искусственное ухудшение». Я сам старался расслабиться, забыться, потому что появилось такое чувство, будто стоит мне только заснуть, глубоко забыться, и я вдруг очнусь, «проснусь» абсолютно здоро­вым, «нереальность» кончится.

С 11-го дня установилось чувство бодрости, несколько уменьшилась «нереальность». Состояние это не изменялось до восстановления, а примерно с его 8-го дня стало неук­лонно улучшаться. Этому помогала и отличная солнечная погода. Вершиной улучшения стал «проблеск реальности» (14-й день восстановления): в течение 15 минут я был почти абсолютно здоровым, «реальным» человеком. «Поч­ти» только потому, что мне это (естественное по сути) состояние было как-то непривычно, чуждо. Этот проблеск доставил столько радости, так подхлестнул уверенность в ближайшем полном выздоровлении, что ради таких ми-нут стоило два года ждать и почти месяц голодать.

Подытоживая результаты всего курса лечения, я могу сказать, что он мне многое дал. Состояние «нереальности» уменьшилось, мои ощущения гораздо ближе к норме.

Я полон уверенности и надежды, что при следующем курсе голодания окончательно выздоровею».

 

...Параноидная форма шизофрении характеризуется другими симптомами: больные сравнительно доступны, у них нет вначале заметного снижения воли, эмоций. Для них характерен бред преследования, воздействия; кто-то что-то хочет сделать вредное, плохое, в чем-то подозревает их. В процессе заболевания нарастает замкнутость, отчуж­денность, недоверчивость, иногда переходящие в агрессив­ность.

Результаты лечения этой формы шизофрении дозиро­ванным голоданием менее эффективны по сравнению с ипохондрической и простой формами, но все же практи­ческое выздоровление или значительное улучшение наблю­дались нами во многих случаях даже при большой дав­ности заболевания. Вот пример.

«Воровка»

Больная К., 41 год. Диагноз: шизофрения, параноидная форма. Лечи­лась ранее без успеха в психиатрической больнице им. Со­ловьева.

Маленькая, худенькая, тревожно-пугливая, она была какой-то удивительно незащищенной, слабой. Говорила отрывисто, а иногда вдруг часто-часто, взволнованно. Анамнез: мать страдала психическим заболеванием, брат — замкнутый, вялый. В раннем детстве потеряла ро­дителей, воспитывалась в детском доме, развивалась нормально. Учиться было трудно. Окончила 7 классов, меди­цинский техникум, курсы счетоводов. 22 лет вышла замуж, двое детей. Заболела психически в 37 лет.

Началось это буднично просто: стояла в очереди в ма­газине, задела случайно сумку соседки, и вдруг показа­лось, что та подумала: «Это она нарочно, хотела украсть у меня сумку». Долго мучилась, а потом объяснилась с женщиной. Та посмеялась и успокоила. Прошло несколь­ко дней, но нелепая мысль, что ее могли принять за воров­ку, все возвращалась и возвращалась. Зашла к соседке, а та в это время убирала со стола деньги и пошутила: «Надо убрать, а то К. украдет». «Это шутка, ну, может быть, глупая шутка, но ведь шутка же»,— уговаривала себя сначала К. Но все больше и больше думалось, что это не шутка, что ее подозревают всерьез. Всю ночь К. мета­лась в страшной тоске, а утром... утром пыталась повесить­ся на трубе. Веревка оборвалась, женщина упала, несколь­ко минут была без сознания, потом кое-как встала, спрята­ла веревку, чтобы дети не видели, и даже как будто успо­коилась.

Однако теперь стоило К. услышать, как кто-нибудь разговаривает о пропажах, кражах, и она начинала страш­но краснеть, волноваться, думать, что могут заподозрить-, ее.

Так прошло три года. Это была цепь дней, в которых минуты покоя все чаще чередовались с часами тревоги, мыслей о позоре, доводивших до страшной, мучительной головной боли.

Муж К. обратился к психиатру, тот прописал лекар­ство, но от него стало еще хуже. Ходила в поликлинику, делала уколы витаминов, принимала снотворное, успокаи­вающее. А нелепые мысли все не уходили из головы, на­чинали звучать все громче и громче, и К. выкрикивала их вслух. Тогда она закутывала голову и часами лежала, не в силах справиться с собой.

И снова в магазине произошел инцидент. Дети потеря­ли пять рублей. Все покупатели искали их, переговарива­лись. А К. стояла в углу вся красная, с остановившимися глазами и лихорадочно думала: «Ведь у меня в сумке нет пяти рублей, значит, если на меня думают, у меня ничего не найдут. Можно сказать, что это не я, что я не воровка»... К. стало дурно, ее подняли, проводили домой... С этого дня она перестала выходить на улицу, не могла заставить себя чем-либо заниматься. Мысли громко «заговорили» вновь, давили на голову, не давали покоя. Были они нелепые: то она должна подбирать различные бессмысленные риф­мы, то, глядя на пол, думала, из чего он сделан, надо ли его красить или нет, то снова о том, что ее считают воровкой. То вдруг приходит в голову, что мысли эти ей кто-то на­сильственно внушает («может, лучи какие или радио»). Мысли звучат в голове, она слышит их, как постоянные звуки или голоса — то женские, то мужские, то знакомые, то незнакомые. Мысли иногда «подсказывают», что надо сделать, или повторяют за ней ее действия, регистрируют их. Теперь уже мысли не оставляют ее совсем, только иног­да как будто немного затихают, «притаиваются», но К. знает — они вернутся. И все время чувство тревоги...

«А может, это мне кто-нибудь внушает?— говорит она врачу.— Я ничего не пойму». Просит помочь, и это дает на­дежду на возможность улучшения ее состояния. Ведь ле­чение голоданием должно быть обязательно сознательным, добровольным.

Голодала К. 21 день. Облегчение пришло не сразу. Сначала было недоверчивое отношение к окружающим, все пугало и стесняло: высокие большие комнаты, чужие люди. «Голоса» продолжали ее преследовать. Больная держалась замкнуто, ни с кем не разговаривала, оживля­лась только во время беседы с врачом.

На 4-й день голодания К. сказала, застенчиво улыбнув­шись: «В голове стало тише, голоса меньше тревожат». А на 7-й: «Голоса словно ниже спускаются, мне легче стало».

За неделю до конца первого этапа «голоса» совсем исчезли. «Замолчали мои голоса, в землю провалились»,— делилась с врачами больная своей радостью.

Выписана К. после восстановительного периода в удов­летворительном состоянии.

Прошло пять лет. Мы навестили ее. Живет она в родной семье. Выполняет предписанный ей режим. С домашней работой справляется хорошо. «Голоса» не возвращаются, тревожных мыслей нет. Но посторонних людей сторонится, и когда кто-нибудь появляется в их семье, старается уйти, не показываться.

 

...Довольно распространенным психическим заболева­нием является так называемый «маниакально-депрессив­ный психоз», проявление которого в легкой форме носит название «циклотимии». Это заболевание, при котором большое значение играет наследственное предрасположе­ние. Обычно оно возникает у лиц общительных, веселых, но склонных к перемене настроения. Его колебания бывают связаны с какими-нибудь внешними событиями, а иногда возникают совершенно беспричинно. Порой у таких боль­ных бывает или депрессивное состояние в виде постоянного подавленно-тоскливого настроения или только повышенное настроение. Когда эти проявления не усложняют жизнь больных, не мешают окружающим, можно считать, что они находятся в пределах нормы. Если же у больного в со­стоянии депрессии настроение падает до такой степени, что ему трудно двигаться, трудно разговаривать, когда у него появляются мысли о ненужности, о никчемности жизни, а при маниакальном возбуждении он многоречив, поет, без конца шутит, танцует, то это тревожные симптомы.

В состоянии маниакального возбуждения такие боль­ные могут совершать самые необдуманные и нелепые по­ступки: выходить замуж за абсолютно неподходящего че­ловека, договариваться о совершенно нереальных коммер­ческих сделках, покупать ненужные вещи и за бесценок продавать свои ценные вещи и прочее. А при депрессии имеется опасность гибели больного. Такие больные подле­жат госпитализации в психиатрическую больницу, где их в большинстве случаев довольно успешно лечат не только медикаментными средствами, но теперь уже и нашим мето­дом — РДТ.

Облегчение состояния депрессии обычно возникает у больных с 7—10-го дня голодания. Постепенно появляют­ся проблески хорошего настроения, вначале, правда, очень кратковременные, нерезко выраженные. Однако к 20— 25-му дню голодания больные, как правило, полностью освобождаются от депрессии. В затяжных случаях улучше­ние иногда наступает только в восстановительном периоде.

«Полюбившийся метод»

Марию Григорьевну больные прозвали «Королевой». Она хорошо известна в клинике. Появление ее всегда встречают возгласами: «А, Мария Григорьевна! Опять к нам! Ну, как поживаете?» Она со всеми здоровается, всех знает по имени и отчеству, сестер зовет «девочками» и проявляет интерес к делам больницы, как к своим домашним.

За первый день она успевает войти в курс всех наших нововведений, нужд, неполадок и считает своим долгом вмешаться в жизнь всего женского отделения, в судьбу каждой больной. Одну она считает необходимым «защитить», другую — осадить, многих — воспитывать. И гово­рит, говорит без умолку: речь быстрая, богатая модуляциями.

Мария Григорьевна образованна, остроумна, она легко поддерживает шутку, шутит сама. Не любит она официаль­ного тона, сухости, формализма и в этих случаях вступает в бой, нападает, обижается, негодует. Не выносит она, если при ней кто-нибудь рассказывает. Как бы интересен и талантлив ни был рассказчик, Мария Григорьевна не в си­лах выдержать чужую речь. Она перебивает говорящего вежливой фразой: «Извините, я вас перебью»,— и начи­нает собственное повествование. Эта женщина всегда хочет быть в центре внимания и занимать ведущее положе­ние. Некоторые ее не любят, осуждают, многие ценят, и почти никто не относится к ней равнодушно.

Марии Григорьевне 70 лет, но это кажется почти па­радоксом. По живости, подвижности нашей больной ей можно дать не более 50 лет, и то с прибавлением: «Неуже­ли 50? Как вы сохранились!» Она всегда подтянута, со вку­сом одета, и даже больничный халат выглядит на ней как нарядное платье.

Диагноз ее: циклотимия. Она жалуется на периодические депрессии, которые переживает тяжело. Состояние возбуждения долго не учитывала, относилась к нему не­критически. Первый раз пришла в нашу больницу после длительной депрессии. Голодала в два срока: 6 и 10 дней. Выписалась с улучшением. Теперь, поверив в РДТ и почув­ствовав себя «не в форме», испытывая даже небольшое возбуждение, голодает, чтобы «уравновесить» настроение. И это всегда дает улучшение. Говорит: «Познакомившись с практикой и теорией разгрузочно-диетической терапии, не боюсь больше своего заболевания. Знаю, что делать: голодать, голодать, голодать».

Дома Мария Григорьевна придерживается предписан­ной диеты. Свое заболевание она описывает критически: «С чего началась депрессия? Утром, проснувшись, я почувствовала полную отчужденность, вдруг мне стали безразличны муж и дочь. Наша комната показалась боль­шим неуютным сараем (в действительности комната очень уютная).

Началась тяжелая, ни на что не похожая полоса жизни. С утра уезжала, где-то бродила, куда-то ездила, возвраща­лась домой поздно вечером. Не хотелось ничего делать, хозяйством не занималась. Семья постепенно отвыкла от моего внимания. Это продолжалось несколько месяцев.

Выздоровление пришло так же неожиданно, как и за­болевание. Так же утром проснулась с ощущением полноты жизни и радости. Все вошло в свою колею.

Через шесть лет опять оказалась в плену депрессии. Снова все сделалось безразлично и ненужно. Под влиянием этого настроения я стала выбрасывать и продавать за бесценок дорогие вещи: исчезли из дома пианино, фото­аппарат, старинная бронза, картины, был выброшен на помойку новый пылесос. Я перестала убирать квартиру, готовить, заботиться о семье.

Несмотря на настойчивые просьбы мужа и дочери обратиться к врачу, я не лечилась. Родные уговаривали меня уехать куда-либо в санаторий. И вот однажды на стол легла путевка в Ригу. Хотя я и сопротивлялась, муж и дочь насильно посадили меня в вагон поезда. Отчаянию и страху моему перед незнакомыми людьми не было гра­ниц.

И вдруг... совершенно неожиданно и, казалось бы, без причины я почувствовала себя здоровой. Месяц, про­веденный в Риге, вспоминаю как одну из самых светлых полос в моей жизни.

Прошло еще шесть лет, и снова депрессия! В этот раз выздоровлению помогло лечебное голодание. Из клиники я вышла успокоенная, без тоски и отчаяния.

Теперь каждый раз, когда горячие, цепкие лапы деп­рессии охватывают меня, я лечусь полюбившимся мне методом. И каждый раз он неизменно помогает. Помогает он мне и при наплыве раздражающих меня мыслей. Дает успокоение».

* * *

 

Еще один поиск психиатра

Я хочу рассказать еще об одном направлении применения дозированного голодания — о лечении алкоголизма. Наше государ­ство и общественность проводят ряд мероприятий, направ­ленных на борьбу с алкоголизмом, профилактику и лечение этого заболевания, калечащего жизнь детей в семье, от­равляя своим дыханием молодежь, разрушающего здо­ровье самих пьющих и их близких, сеющего преступления и безумие. У «зеленого змия» тысячи голов, и не все они обрублены.

Серьезную и интересную попытку борьбы с этим злом предприняла психиатр В. М. Николаева. Теоретически и практически хорошо знакомая с методом разгрузочио-диетической терапии, она решила попробовать его на боль­ных хроническим алкоголизмом и алкогольным галлю­цинозом.

Многообразие медикаментозных средств, применяю­щихся обычно при лечении хронического алкогольного галлюциноза, связано, как правило, с его стойкостью. Здоровый сон! Вот что нужно алкоголику, подверженному галлюцинациям. Но, как известно, чтобы вызвать сон у таких больных, требуется большое количество снотвор­ных, а это усиливает интоксикацию, так что лечение сном не получило широкого применения.

При заболевании алкогольным галлюцинозом, кроме потери сна, нарушается обмен веществ и снижаются дезинтоксикационные функции печени. Некоторые авторы связывают заболевание с нарушением нормального крово­обращения мозга. Во всех этих случаях лечебное голо­дание оказывает положительное действие, и поэтому применение РДТ при алкогольном галлюцинозе могло дать хороший результат.

Первые опыты лечения дозированным голоданием четырех больных хроническим алкогольным галлюцинозом В. М. Николаева провела в московской психоневрологи­ческой больнице № 6.

Для иллюстрации приведу несколько наблюдений.

Больной Б. 44 лет, писатель. Диагноз: хронический алкогольный галлюциноз, остаточные явления травмы головного мозга, алкогольный гепатит. Поступил с жало­бами на бессонницу, шум в ушах, слуховые обманы: звучит музыка, голос матери, сестры. Страдает запоями по 7—10 дней.

Как возникла пагубная привычка?

Б. рассказывает: «Первую рюмку выпил, когда было около 20 лет, раньше не случалось, не тянуло. Потом пил 2—3 раза в неделю. Не чувствовал никаких изменений в памяти, в здоровье. Так было до 33-летнего возраста.

11 лет назад начались неприятные явления: перестал спать, появилось угнетенное настроение, ухудшилась память, порой становился раздражительным, ссорился с женой, но часто сознавал, что во всем виноват только сам. От этих мыслей становилось тошно и еще больше тянуло к спиртному. Запои продолжались по 14—16 дней — по пол-литра водки в день...»

Постепенно промежутки между запоями становились все короче. В похмельном состоянии возникали судорожные припадки с потерей сознания. Появился «алкогольный делирий»: больной видел миллионы насе­комых, слышал пение и музыку.

После амбулаторного медикаментозного лечения зрительные обманы прекратились, а слуховые галлю­цинации продолжали мучить в течение шести лет. Хотя Б. и не пил полтора года, успокоения не наступило, продолжа­лись бессонница и слуховые обманы. Снотворные не, приносили сна. Все это мешало работать. Чтобы заснуть, стал пить на ночь водку.

Б. поместили в психиатрическую клинику, где Нико­лаева начала лечение голоданием. Первые дни пациент продолжал жаловаться на бессонницу и слуховые обманы: с левой стороны слышит шумы, музыку и голоса женщин, которые поют, дают ему советы, часто повторяют его собственные мысли, защищают его, ведут с ним добро­желательные разговоры; справа — голоса грубые, муж­ские — упрекающие его, ругающие, угрожающие. От «голосов» некуда уйти: они следуют за больным, усили­ваются при шуме, не смолкают в тишине.

Лечебное голодание проводилось 15 дней и дало быстрый положительный эффект. Уже на 3-й день появился сон, больной спал без снотворных. «Голоса» стали зати­хать и на 11-й день прекратились совсем, «ушли на­всегда».

Весь период голодания Б. перенес легко и на 14-й день чувствовал себя отлично. «Словно и не болел» — так охарактеризовал он свое состояние. Положительные изменения отмечались не только со стороны психики, но и в области соматики: на 14-й день голодания печень у больного оказалась в норме, в то время как до лечения была увеличена на два пальца; улучшилась электро­кардиограмма. После проведения диетического питания здоровье больного полностью восстановилось, он больше ни на что не жаловался. Проверка через два года: Б. не пьет, не испытывает никаких слуховых и зрительных галлюцинаций; трудоспособность восстановилась.

Положительный результат был получен при лечении дозированным голоданием еще двух больных с алкоголь­ным галлюцинозом.

У четвертого пациента удалось добиться лишь времен­ного улучшения. Это был токарь-наладчик, 40 лет. Диагноз: хронический алкогольный галлюциноз, гипертони­ческая болезнь I степени, эмфизема легких.

Детство тяжелое — в семье конфликты из-за пьянства отца. Сам больной стал пить понемногу с 16 лет. Каждую получку «отмечал» — «иначе было неудобно, так все поступали». Упал с лестницы в пьяном виде, расшиб голову, но сознания не потерял. Появились головная боль, отсутствие аппетита, тошнота, дрожание рук. Пил два раза в месяц по семь дней. Работал не более двух недель в месяц. Конечно, денег приносил домой мало. Повторилась история его детства: ссоры, раздоры, ругань — все, как было при родителях, только пьяным отцом стал он сам, а несчастным ребенком — его сын. Выпив, становился груб, дрался, легко возбуждался. Попал в милицию, в вытрезвитель. Судили. Потом боль­ница: облегчения не получил, да и не верил, что перестанет пить. Выписался из больницы и пошел «на радостях» отметить событие. Снова запои, пил по литру в день, прогулы, бессонница, подавленное настроение...

Вот запись, сделанная частично с его слов в моменты просветления, частично со слов близких.

В этой записи некоторые узнают себя, да и нам этот рассказ не в диковинку.

Однажды, когда он лежал в постели, кто-то громко сказал ему: «Не пей!» Он посмотрел вокруг — никого не было. Громкий, властный «голос» повторил еще раз: "Не пей!" И вдруг спеша, перебивая друг друга, закричали разные «голоса»: «Не пей, мы убьем тебя», «Не пей, пьяница несчастный, увидим пьяного, изобьем». Он слушал оторопело, боясь поднять голову с подушки. Ему казалось, что все это кто-то подстроил («наверное, жена»). Конечно, он знал, что бывают «голоса», но "не так, не так", казалось ему. Он спрятал голову под одеяло. Стало еще слышнее, отчетливее каждое слово, интонация.

«Виноват, виноват!»— кричал кто-то в его голове. И голова гудела от этого крика. Ему откуда-то из-за стены отвечал «голос» глухой, «не головной», но против­ный, хотя и защищал его: «Разве человек понимает! Не понимает человек!»— «Человеку удавиться пора!»— «Вот он и удавится! Тогда посмотрите».

К. спустил ноги, сел на кровати. Голова казалась ему колоколом. Но странно: сквозь спор и крики голосов он ощутил тишину в комнате, тишину за окном, потом шаги по лестнице, стук двери. Затем «голоса» запели, вернее, пьяно заорали. Он бросился из комнаты, намочил голову водой, накапал валерианы. Отчетливо всплыла мысль: «Я сошел с ума». И стоило только подумать так, как эта же мысль стала предметом обсуждения «голосов»: «Сошел с ума», «Действительно сошел!», «Как не сойдешь при такой жене?», «Сам, пьяница, виноват, водка довела до сумасшедшего дома, уже довела!»

И вдруг спокойный голос: «А ты завел часы?»— «Какие часы?»— «Пьяница, продал часы, пропил часы!..»

Он не пил несколько дней, но ходил как пьяный. Ночи не спал, все слушал «голоса». Потом снова запил, сам начал вмешиваться в этот «разговор», ругаться. Его в ответ тоже ругали. Стало невыносимо.

Начал амбулаторное лечение. Семь месяцев не пил, и семь месяцев «голоса» не оставляли его.

Поступил в московскую психоневрологическую боль­ницу № 6.

Лечили его, как и первых троих, дозированным голо­данием. Не принимал пищи 12 дней. Стал спать, психи­ческое состояние улучшилось, «голоса» сделались тише, миролюбивее, иногда — что-то шепчут, почти не мешают, но все же не оставляют совсем. Полного выздоровления не наступило.

Данные через год: после выписки больной пошел на работу. Дома его берегли, скандалов не было. Отноше­ния с женой наладились. «Голоса» же продолжались: были они тихие, шептали что-то неразборчивое и не угро­жали. Но это длилось недолго. Крикливые, резкие ноты ворвались в приглушенный тон «голосов», снова зазву­чали угрозы. И опять К. стал необщителен, мрачен, мучительно тянуло выпить. И снова пребывание в боль­ницах...

К сожалению, повторных курсов лечения голоданием К. проведено не было. А между тем при повторении их 1—2 раза врачи добились бы выздоровления: ведь каждый курс повышает реактивность организма, силы его сопротивления, обеспечивает необходимый отдых нерв­ной системе.

Лечение более легких случаев хронического алкого­лизма также подтверждает этот вывод. Здесь и количество проведенных наблюдений больше — 25 больных хрони­ческим алкоголизмом. Все они, кроме того, страдали различными соматическими заболеваниями: у 8 была гипертоническая болезнь, у 6 — нарушение жирового обмена, у 5 — стенокардия, у 4 — экзема, у 2 —крапивница. Все пациенты жаловались на плохой сон; у большинства отмечались глухие тоны сердца и расширение его границ; у некоторых наблюдалась болезненность в области печени, и у всех — повышенная потливость, тремор пальцев вытянутых рук.

Состояние этих больных не позволяло лечить их средствами, вызывающими рвотные реакции на алкоголь. Это обстоятельство еще более склоняло в пользу приме­нения разгрузочной терапии. К тому же у всех больных был нарушен обмен, а лечение голоданием при этом, как читатель помнит, особенно показано.

И вот результаты: у больных стенокардией уменьши­лись или полностью пропали боли в области сердца; у страдающих экземой и крапивницей прекратился зуд, исчезли кожные проявления болезни; у пациентов с ожирением значительно снизился вес, у них улучшились тоны сердца, уменьшилась болезненность в области печени; у гипертоников артериальное давление достигло нормального уровня. В процессе восстановительного питания нарастала бодрость, почти у всех наладился сон.

Получив облегчение со стороны соматических болез­ней, пациенты начали критически осмысливать свое состояние и покидали больницу с установкой: не нить. Была проведена, конечно, и необходимая психотерапия. Наблюдения над этими больными показали: 5 из них в течение шести лет не пьют, отлично работают, вернулись к нормальной семейной и трудовой жизни; у остальных 20 в разные сроки наступил рецидив: 2 «продержались» четыре года, запили после неблагоприятно сложившихся обстоятельств; 4 — три года; 9 — вели трезвый образ жизни в течение двух лет; 5 не выдержали и одного года. Катамнез на первый взгляд как будто не очень утеши­тельный — только небольшая часть лечившихся голода­нием вернулась к нормальной жизни. Ну, а если бы лечение проводилось как профилактика, систематически? Не улучшило ли бы это результаты? Да и те 1—3 года нормальной жизни, которые были «подарены» остальным больным,— разве не помощь им и не свидетельство того, что метод лечебного голодания может спасти сотни, тысячи людей, гибнущих от этого недуга?