Принц Мухаммед Масум, сын могущественного императора Аурангзеба из династии Великих Моголов, путешествовал по древней земле Андхры. Мухаммеда сопровождали многочисленная свита и личная вооруженная гвардия. Хорошо обученный слон бережно нес на широкой спине изукрашенный паланкин. Рядом скакали всадники. За всадниками гордо и важно вышагивали верблюды. На их горбах покачивались сундуки с личным гардеробом. Караван замыкали пешие воины.
Уже третий день шествие двигалось по Андхре. Вокруг тянулнсь холмы, покрытые джунглями, а на горизонте время от времени поднимались и исчезали синие горы. Придворный летописец, наклонив старательно голову в высоком тюрбане, записывал изощренной персидской вязью все события, которые происходили с принцем во время путешествия.
Сухая земля была раскалена, и в воздухе стояло знойное марево. Принц, откинувшись на бархатные подушки, подставлял разгоряченное лицо павлиньему опахалу, которое приводил в движение усталый и измученный слуга. Принц тоже устал от этой жары и однообразия пустынной дороги. Из дремотного состояния его вывели какие‑то крики и суета впереди. Он недовольно приподнялся на подушках, но так и не понял, что произошло. Сделал знак всаднику. Тот рванулся вперед.
― Господин! Господин! – прокричал вернувшийся через несколько минут всадник. – Там черные дьяволы! Совсем дикие!
― Привести сюда! – коротко приказал принц.
Человек десять низкорослых темнокожих людей в окружении стражи предстали перед Мухаммедом Масумом.
Так состоялась встреча могольского принца с представителями племени янади.
И придворный летописец через несколько дней записал, что янади были «очень черными, с длинными волосами. Они носили шапки, сделанные из листьев. Каждый мужчина имел лук и стрелы для охоты. Они ни к кому не приставали и жили в пещерах под тенью деревьев. Принц дал им золота и серебра, но они не проявили к ним никакого интереса». Это случилось в 1694 году.
Давно умер принц, распалась империя Великих Моголов, пришли и ушли чужеземные поработители, отступили под ударами топора джунгли, обнажив складки кварцевых холмов, железная дорога и шоссе легли между ними, а племя янади продолжает свой отсчет времени в пальмовых хижинах. Безлесные кварцевые холмы, раскаленные днем и испускающие тепло ночью, по‑прежнему укрывают на своих склонах деревушки янади.
Трудно сказать, когда пришли янади на эту холмистую равнину Андхры. Теперь основной район их рассления обозначен рекой Поннери на юге и рекой Годавари на севере. Остров Срихарихота, расположенный в лагуне у Бенгальского залива, до последнего времени был главным владением племени. Но наибольшее количество янади обитает в районе Неллуру – около ста пятидесяти тысяч. А всего их сейчас свыше двухсот тысяч. Это одно из крупнейших племен Южной Индии.
В местах, еще не тронутых цивилизацией, в племени сохранилась изначальная родовая организация. У янади существовало две фратрии – манчи и чалла. Манчи были выше по социальному статусу, нежели чалла. Между этими фратриями не было браков. Более того, в сношениях между ними существовал своеобразный кодекс «неприкасаемости». Члены фратрий жили в своих отдельных деревнях, манчи и чалла не могли есть вместе, чалла не имели права прикасаться к посуде манчи; женщина‑манчи, вышедшая замуж за чалла, изгонялась из своей фратрии. Фратрия в процессе развития обретала первоначальные признаки касты, но продолжала сохранять внутреннее деление на роды. Сейчас трудно восстановить действительное количество родов, но, по приблизительным подсчетам, их было не менее пятидесяти. Около двадцати родов принадлежало манчи, и не менее тридцати – чалла. Роды носили названия животных и птиц (медведь – илугу, лягушка – каппала, змея – памула, тигр – пули, слон – инигета, коза – мекала, попугай – чикала, ящерица – удамала и т. д.), деревьев (лимонное дерево – ниммала, кокосовая пальма – тенкаяла), гор (Комагири, Понтагири, Турувидхи, Тирумаласетти) и просто разных мест (Ковуру, Аллуру, Поннуру и т. д.). В пределах фратрии роды были экзогамны, то есть браки внутри их были запрещены. Но в брачных отношениях между родами существовали свои ограничения. Можно было жениться, например, на дочери брата матери или на дочери сестры отца. Но дочь сестры матери или дочь брата отца были табу. Эти табу складывались веками. Анализ терминов, обозначающих различные степени родства, свидетельствует о том, что существующие роды имели когда‑то матрилинейную организацию. В некоторых местах еще сохранились материнские роды. Но сейчас многие из них разрушены, а некоторые постепенно приобретают патриархальный характер. Но матриархальные элементы в племени еще сильны, что накладывает своеобразный отпечаток на отношения между соплеменниками.
Янади не единственное племя на просторах штата Андхра Прадеш. Рядом живет племя ченчу. Правда, ченчу ― в основном горные обитатели. Но между двумя этими племенами очень много общего. Оба племени представляют австралоидный антропологический тип. Те и другие – собиратели и охотники, и даже бог Ченчудевуду имеет почитателей и у тех и у других.
Мой друг Рагавия из Неллуру считает, что ченчу и янади были когда‑то одним племенем. А потом часть этого племени по каким‑то не известным нам причинам спустилась с гор и превратилась в янади. Английский этнограф Торстон, оставивший после себя семитомный труд о кастах и племенах Южной Индии, рассматривает янади как одну из групп племени ченчу. Известный этнограф Фюрер‑Хаймендорф с такой точкой зрения не согласен. Ченчу и янади, утверждает он, – родственные племена.
Люди племени говорят: «Мы – янади». Теперь уже трудно восстановить первоначальный смысл этого слова. Разные народы прошли по холмистой равнине Андхры, разные языки звучали в веках. И многие слова искажены и изменили свой смысл. В племени не могут объяснить, что значит «янади». Янади – и все. Так мы назывались всегда, утверждают они. Но «всегда» – понятие многогранное и растяжимое. В языке телугу аналогичных созвучий обнаружить пока не удалось. Зато древний санскрит, язык более поздний, чем дравидийские, к которым принадлежит и телугу, дает кое‑какие нити. «Янам» на этом языке значит «лодка», «ади» одним из своих значений имеет «средства к жизни». Слово «янадам», утверждают, соответствует – «покоряющий море».
Это филологическое исследование сделал Рагавия. Когда янади узнали об этом, то стали говорить, что когда‑то их предки пересекли море. Что‑нибудь определенное трудно сказать: ведь известна привычка янади соглашаться с понравившимся им человеком. Но не исключено, что здесь отголоски чего‑то реального.
Что касается лодок и моря, то таких следов у янади мы не находим. Они не делают лодок и даже не сохранили об этом воспоминаний. Янади никогда не ловили, с тех пор как мы их знаем, морской рыбы. Их промысел ограничивается реками и мелкими внутренними водоемами. Охотники и собиратели, они вряд ли могли быть в прошлом мореходами. Никакой традиции, указывающей на это, не сохранилось. Поэтому связывать янади так прямо с морем, даже имея за собой авторитет санскрита, по меньшей мере рискованно. Но с чем же их все‑таки можно связать? По‑моему, все с теми же кварцевыми холмами, первыми обитателями которых они и были.
Истории известно, что район Неллуру был заселен еще в палеолите – древнем каменном веке. Никаких отклонений в переходе к неолиту, к новому каменному веку, которые бы свидетельствовали о вторжении какой‑то принципиально новой культуры, пока не обнаружено. Археологические раскопки приносят каменные топоры, каменные наконечники для стрел, каменные лезвия ножей. И если внимательно рассмотреть каменные терки янади, редко встречающиеся ножи с каменными лезвиями, каменные наконечники палок для копания кореньев, то связь племени с этими находками далекого прошлого станет ясной. Корни племени глубоко уходят в землю кварцевых холмов ― так глубоко, как обычно уходят корни аборигенного населения. Считать, что десять – пятнадцать тысяч лет назад кварцевые холмы были заняты другим народом, не предками янади и ченчу, пока нет оснований. Тем более, что оба племени принадлежат к той группе населения Индии, которую мы до сих пор считали древнейшей аборигенной основой страны. Можно с уверенностью сказать, что те и другие имеют общий антропологический тип, общий язык, общую материальную и духовную культуру. И эта культура, без сомнения, оказала свое влияние на более поздние народы. Влияние это имело самые разнообразные аспекты и, видимо, было довольно сильным. Признаки этого влияния можно проследить довольно легко. Например, среди народа телугу, представляющего самую развитую часть населения штата, нередко можно встретить имена: Ченчайя, Ченчурамайя, Ченчалиа, Ченчукришнайя. Древнейшие племена внесли свой вклад в формирование современной народности телугу.
II
ДРЕВНЯЯ ЗЕМЛЯ ВАЙНАДА
Дух на цепи
Ветвистое с мощным стволом дерево неожиданно вынырнуло из‑за поворота дороги. Оно стояло как‑то особняком от зарослей, которые тянулись вдоль шоссе. Отсюда, сверху, в голубоватой дымке были видны хребты низких гор, пересеченные ущельями и густо заросшими сырыми и темными распадками. На дереве висела цепь – длинная, с массивными заржавленными звеньями. «Кому пришло в голову заковать в цепь это большое, красивое дерево?» – удивилась я. Тогда я еще не знала, что в цепь заковали не дерево, а злого духа. Именно так. Злой дух был пойман волшебником и как непослушная дворняга посажен на цепь. Все было вполне реальным. И дорога, и дерево, и ржавая цепь. И только на цепи сидел ирреальный злой дух. Я подошла к дереву, потрогала его шершавый ствол, коснулась ржавой цепи, и она издала какой‑то звенящий стон. Может быть, это застонал сам злой дух. В той стране, где я находилась, все было возможным…
Рядом с деревом стояли две каменные платформы. На одной из них был сооружен маленький павильончик – в таких местах жители «держат» духов предков. На второй ― вертикальный камень. И я поняла, что одна из платформ должна быть могилой человека, который и стал этим злым духом.
Каждый из нас, умирая, оставляет по себе какую‑то память. Человек, чьи останки покоились у дороги, оставил после себя слишком много: священное дерево, цепь, две каменные платформы и легенду. Легенду не древнюю, а почти современную. Вот она.
Все началось еще при англичанах. Английский инженер руководил прокладкой дороги в этих местах. Места были глухие и плохо изученные. Горы, покрытые джунглями, неожиданные ущелья, скалы и водопады. Вести дорогу было трудно, но еще труднее было найти самый короткий путь через плато Вайнад. И тогда англичанин‑инженер стал искать среди местных жителей человека, который бы показал этот путь. Однажды к нему пришел человек из племени куручия и сказал, что знает такой путь через джунгли и горы. Инженер воспользовался предложением куручия. Но как гласит легенда, инженеру не хотелось, чтобы кто‑то узнал, что путь проложил не он сам. Англичанин подстерег куручия у линии будущей дороги и убил его. Тело закопал тут же, в лесу. Никто не знал об этом, и над убитым не совершили погребального ритуала. Поэтому неприкаянный дух куручия стал болтаться по окрестным джунглям и горам. И постепенно превратился в злого духа.
Пока строили дорогу, он ничем себя не выдавал. Но как только все закончили, дух стал разбойничать на новом шоссе. Шоссе круто вилось среди лесистых гор, и злому духу легко было сталкивать машины со склона и обрушивать их в пропасти и ущелья. Все шоферы на этой трассе выучили заклинания против него. Жгли у себя в кабине смолу, дым которой губительно действовал на духа, вешали на ветровое стекло талисманы. Но ничего не помогало. Количество дорожных происшествий и аварий по‑прежнему оставалось большим. Особенно буйствовал злой дух после захода солнца, когда фары были не в состоянии осветить всю крутизну поворота, а шофер не мог по каким‑то причинам сбавить скорость… Вот тут‑то дух куручия и сводил счеты с ненавистной ему дорогой.
От проделок злого духа страдали не только шоферы, но и местные жители, которые пользовались попутными машинами. И тогда было решено найти волшебника. В любом другом месте это сделать трудно или просто невозможно. Но в малабарском Вайнаде такие проблемы не вызывают затруднений. Пришел волшебник. У него была длинная седая борода, остроконечная шапка и черный хитон. Волшебник как волшебник, и никто даже удивился. Старик долго читал таинственные и непонятные заклинания под деревом, где был убит куручия. И наконец, выманил злого духа из его убежища. Накрыл его глиняным горшком и сказал, что дело сделано, но только наполовину. Теперь надо найти большую цепь, и он прикует злого духа к дереву. Цепь нашли и духа приковали. И вот уже несколько десятилетий непослушный злой дух сидит на цепи.
Время от времени его подкармливают, оставляя на каменной платформе кокосовые орехи, молоко, вареный рис. Говорят, что число дорожных происшествий после этого сократилось. Но это говорят. Когда наша машина миновала очередной поворот, я увидела грузовик, лежавший на боку среди деревьев крутого склона. Шофер в горестной задумчивости сидел на обочине шоссе.
― Опять проделки злого духа? – спросила я парня.
― Опять… – обреченно покачал головой шофер.
― Так он же на цепи.
― Ну и что? – ответил тот. – Даже собака может сбежать с цепи, а злой дух и подавно. И надо же, выбрал какой момент! Выехал я с неисправными тормозами…
В этой короткой речи была своя неуязвимая логика.
Волшебники и маги, астрологи и предсказатели, пророки и гадальщики. Все они не мифические персонажи полузабытых сказок и легенд, а реальные живые люди. Они сохранились до сих пор на древней земле Вайнада и Малабара и придают этой земле удивительное своеобразие. Во всем этом своеобразии странно сочетается реальное и ирреальное. То, что в любом другом месте уже давно ушло в прошлое и стало легендой, здесь продолжает жить. Не удивляйтесь, когда на деревенской площади вы увидите пророка в красной тоге и пропыленных сандалиях. Не поражайтесь, когда встретите странную фигуру ― черный хитон, черный с желтым колпак, пронзительный взгляд глаз. Это, безусловно, маг или волшебник. Не старайтесь обойти астролога, мирно примостившегося на узкой городской улочке. Он приветливо кивает синим высоким тюрбаном и перебирает желтые, похожие на звезды четки. Гладко выбритый продолговатый череп, выгнутый нос, тонкие губы, глаза, полуприкрытые тяжелыми веками. Из каких отдаленных времен вынырнул этот человек? Он будто сошел с древнеегипетской фрески. Там он был жрецом. Здесь оказался предсказателем. И никто не изумляется, когда его оранжевый балахон мелькает среди обычной городской толпы. На лесной тропинке звонит колокольчик, и кто‑то распевает старческим надтреснутым голосом. Появляется человек. Его седая борода давно не чесана, взгляд отражает тени каких‑то сумеречных мыслей, скользящих в его мозгу. Он поет странные и на первый взгляд бессмысленные заклинания, и звон медного колокольчика сопровождает это пение. Человек кутается в живописные зеленые лохмотья и, как призрак, исчезает среди деревьев. Может быть, он опять ушел в прошлое?
* * *
Плато Вайнад начинается от гор Нилгири в штате Тамилнад и продолжается на Малабаре в северной части штата Керала. Горы Нилгири высоки, около трех тысяч метров над уровнем моря. Они начинаются у сухой и жаркой долины Коимбатура, поднимаясь над ней призрачной голубой громадой. Поэтому «Нилгири» – значит «Голубые горы». Когда‑то существовал единственный путь в эти горы – с запада через Малабар. Со стороны коимбатурской долины Нилгири были долгое время недосягаемы. Их отделяли от долины труднопроходимые малярийные джунгли. Вместе с плато Вайнад Нилгири представляли своеобразный горный «карман», где с древнейших времен обитали таинственные племена и где задерживались неизвестные путники‑народы.
Плато Вайнад окаймлено с запада невысоким хребтом Западных Гхат. Хребет спускается к прибрежной полосе. Там, на этой полосе, находились древние портовые города. И самым крупным из них, а может быть, и самым древним был Каликат. Это у стен Каликата в XV веке появились паруса кораблей Васко да Гамы. Мы знаем об этом, потому что все случилось не так давно. История Малабара также хранит память о судах царя Соломона, о римских галеонах, о красных парусах быстроходных барок ранних арабских купцов. А что было до этого? Кто и на каких кораблях приставал к богатому пряностями и чудесами Малабарскому побережью? Кто проникал сюда с севера? Кто и когда оставался здесь, плененный пышной природой, мягким климатом, вечным летом? Об этом мы пока не знаем. Можем только догадываться.
Но как бы то ни было, горный «карман» втянул в себя многих. Втянул и задержал надолго. В течение многих веков в районе Нилгири – Вайнад формировался свой особый мир. Относительно изолированный от остальной части Индии, он сохранял то, что время уносило в других местах. И постепенно Вайнад – и Малабарский и Нилгирийский – стал превращаться в своеобразный заповедник древней жизни с мертвыми и живыми ее реликвиями и знаками.
Над древней страной встают ослепительные, наполненные удивительным спокойствием и тишиной рассветы! Над ней пылают багровые в полнеба закаты. Ночи полнолуния превращают Вайнад в голубой призрачный край. Здесь стоят нетронутые джунгли и птицы прыгают по плитам древних погребений. Здесь пещеры хранят вековые загадки, которые таятся в их стенах, покрытых удивительными рисунками. В небольших городках и деревнях Вайнада стоят храмы, не похожие на храмы остальной Индии. По дорогам этой страны бродят колдуны и астрологи. Темными ночами обычные люди пляшут на раскаленных угольях, не обжигая босых ступней. Корчатся и вещают пророки. Как тени то тут, то там возникают тантристы, которых считают волшебниками. И время от времени ползут слухи об их зловещих делах.
Все это было в Вайнаде тысячу лет назад. Так осталось и до сих пор. И продолжают там существовать удивительные племена темнокожих австралоидов – потомки самых древних обитателей этой земли, островки какой‑то первозданности в нашем современном мире. И эти племена с их изначальной верой в духов и пророков, с их своеобразным восприятием мира, где реальное и ирреальное часто соприкасаются, являют собой неиссякаемый источник, питающий древнюю жизнь современного Вайнада.
…От Утакаманда, лежащего в каменной котловине, дорога стала карабкаться круто вверх. Она то сворачивалась в кольца, то распрямлялась и с каждым витком приближала нас к небу, на котором стояло низкое предзакатное солнце. Его лучи били прямо в глаза и превращали близкие скалы и дальние пики гор в странно движущиеся черные силуэты. Пронзительный холодный ветер свободно разгуливал на высоте и пробирал до костей. Я застегнула брезентовый бок нашего «джипа», но ветер проникал в щели неплотной обшивки. Натужно гудя, «джип» наконец взобрался на самую высокую точку Нилгирийского хребта, а затем покатился вниз. И отсюда, с западного склона, как‑то неожиданно открылся свободный простор плато Вайнада. Оно лежало внизу, густо покрытое джунглями. Эти джунгли, расположенные так близко к небу, были голубыми, и из‑за этого все плато казалось фантастическим уголком какой‑то другой планеты. Но по мере нашего приближения к плато голубой оттенок исчезал, сменяясь зеленым сочным цветом земного леса.
Мы въехали в заросли. Стало теплее, и тонкий свежий аромат джунглей проник в «джип» и заглушил запах. Солнце исчезло где‑то за деревьями. И только тонкие красноватые его лучи, пробиваясь сквозь листву, плясали на сырой покрытой мхом и густой травой земле. Постепенно солнечные блики стали тускнеть и затем исчезли совсем. Лес затопили сиреневые короткие сумерки. Потом сиреневый неверный свет отступил куда‑то в глубину леса, и теперь только фары «джипа» высвечивали заросли, подступившие к шоссе. Вскоре шоссе кончилось, и началась грунтовая дорога. Позади остались огни городка Гудалур и большой деревни Ирумаду. До самой Кералы не было больше крупных населенных пунктов. Ветви зарослей хлестали по обшивке «джипа», стряхивая обильно выпавшую росу. Иногда над дорогой возникали высеченные в грунте обочины, тогда придорожные заросли уходили куда‑то вверх, и оттуда причудливо свешивались на дорогу ветви деревьев и кустарников. И в этих ветвях плыли яркие звезды.
Стрелки моих часов показывали полночь. А «джип» продолжал все куда‑то двигаться сквозь заросли и звезды. Неожиданно какая‑то тень возникла на дороге и метнулась в придорожные кусты. Машина остановилась. И вдруг прямо из зарослей к машине вышла вереница людей. Маленькие, темнокожие, они легко ступали по земле, о чем‑то тихо переговариваясь между собой. Их вьющиеся волосы напоминали высокие меховые шапки. Короткие куски светлой ткани, начинавшиеся где‑то около подбородка, прикрывали худые темные тела. В глазах, по‑детски широко открытых, светилось удивление и как‑то странно отражались низкие звезды. Их тихий говор был похож на шелест листьев ночного леса. Так же неожиданно, как и появились, они вдруг исчезли, растворившись, как призраки, в сумраке окружающего леса. Передо мной была пустая дорога. Может быть, мне все это померещилось?
― Панья, – сказал шофер. – Лесные люди.
И я поняла, что мы приехали в самый древний Вайнад.
Мы ― панья
Солнечный луч проник сквозь подслеповатое окошко хижины и лег веселым зайчиком на противоположную закопченную стену. Пылинки, вырвавшиеся из полумрака, освобожденно заплясали в неверном золоте света. Откуда‑то пополз синеватый дымок, и я поняла, что наступило утро. Жесткий деревянный топчан, на котором я провела остаток ночи, сразу утратил свою привлекательность. Вошла девушка с печальными глазами и сказала:
– Вас там уже ждут.
Девушку звали Лакшми, и жилище, где я обрела ночлег, принадлежало ей. Хижина стояла рядом с небольшой амбулаторией, тоже похожей на хижину. Амбулаторию сумел организовать в этих глухих лесных местах все тот же «бессонный доктор» Нарасимха, который так заботливо и бескорыстно лечил нилгирийское племя тода. Последний раз я видела доктора в 1965 году, а теперь уже был 1971 год, и я снова с ним встретилась.
Я вышла из хижины. Над Вайнадом стояло ослепительное и прозрачное раннее утро. Из соседних зарослей доносился гомон птиц. Над лесом, где‑то у самого горизонта, синел хребет Западных Гхат. Свежий прохладный воздух этого январского утра был крепко настоен на лесных запахах. Было безлюдно, и только небольшая группка темнокожих людей, стоявшая недалеко от хижины, напоминала о том, что в этих местах все‑таки обитает человек. Люди слегка поеживались в прохладе раннего утра и кутались в куски белой ткани. Группа о чем‑то совещалась. Потом от нее отделилась женщина и решительно направилась ко мне. Женщина явно была парламентером. Она остановилась передо мной, и ровный белый ряд зубов в приветливой улыбке блеснул на ее темном лице. В жестко вьющихся волосах парламентера кокетливо торчал синий цветок, а мочки ушей были растянуты круглыми серьгами, усеянными красными блестящими точками – зернами.
― Мадама, – сказал этот удивительный парламентер, ― ты зачем сюда приехала?
В первую минуту «мадама» растерялась от такого неожиданного вопроса и оторопело спросила:
― Как зачем?
Парламентер непочтительно и недипломатично хихикнул и поманил рукой остальных.
― Вы кто? – спросила я.
― Мы – панья, – ответили мне.
― Я к вам в гости, – ненавязчиво сказала я.
Стоявшие рядом одобрительно закивали головами. Мой первый рабочий день в племени панья начался.
Панья… Пожалуй, это самое австралоидное и древнее племя плато Вайнад. Но послушаем, что о них говорят другие.
Английский этнограф Торстон писал в начале нашего века: «Панья – темнокожее племя небольшого роста с широкими носами и кудрявыми волосами, населяющее Вайнад». Индийский этнограф Гуха отмечал, что «панья имеет близкое отношение к австралийцам или, скорее, к австралоидному элементу с некоторой примесью негроидного элемента».
Они охотятся на тигров и пантер – с копьями и сетями. Едят крыс, змей, рыб, креветок, земляных крабов и черных обезьян, сообщает другой индийский этнограф – Луиз. Известный индийский ученый доктор Айяппан пишет: «Нет сомнения, что панья самые древние обитатели Вайнада».
Другие ученые, соприкасавшиеся с панья, сообщали, что у них есть колдуны, что они поклоняются странным богам и устраивают дьявольские танцы в джунглях. Помимо этого я знала, что панья являются крупнейшим лесным племенем. В общей сложности их было не менее сорока тысяч, и занимали они лесной район от Нилгири до Малабара. Основным местом их расселения оказалось плато Вайнад.
Что же еще я о них знала? Несколько легенд, которые проливали весьма сумеречный свет на историю племени. Легенды были противоречивы и отрывочны. В них присутствовали и правда и вымысел. Когда европейцы впервые увидели панья, то решили, что они являются потомками африканцев, которые когда‑то потерпели кораблекрушение у берегов Малабара. Внешний вид панья ввел их в заблуждение. Мелко вьющиеся волосы и толстые губы для европейского обывателя были всегда признаками африканцев. О протоавстралоидах они тогда еще не знали. Торстону панья рассказали только о том, что пришли издалека, бежав от притеснений какого‑то раджи. Но они не помнили ни места своего прежнего обитания, ни имени раджи, ни времени своего «исхода».
По более поздним сведениям, стало известно, что панья когда‑то жили на горе Иппимала около Тамарачерри. В те времена они не имели дела с другими людьми. Густой лес кормил их, пещеры укрывали от дождя и пронзительных ночных ветров. Однажды кто‑то из них, выйдя к опушке леса, обнаружил там поле молодого риса. Зеленые побеги и несозревшие колосья привлекли внимание лесного следопыта. Он попробовал их, и они ему понравились. Но его спугнул крик человека, который принял панья за обезьяну. Панья не знал, каким был этот человек, добрым или злым. Он понял только, что человек сторожит вкусные побеги и что днем «пастись» на поле опасно. Он рассказал соплеменникам об этом поле. Теперь каждую ночь панья выходили на опушку и ели зеленый рис.
Вскоре землевладельцы заметили, что кто‑то по ночам поедает молодые побеги риса. Они думали, что это кролики или обезьяны. Они не знали, что в лесу рядом с ними живут люди, называвшие себя панья. Когда об этом стало известно, люди стали охотиться на людей. Но поймать осторожных и ловких жителей леса долго не удавалось. Наконец одному из землевладельцев пришла мысль расставить на похитителей риса сети, как их расставляли на диких зверей. В ту недобрую ночь 20 панья попали в сети. Маленькие, темнокожие, они беспомощно бились в этих непонятных снастях, кричали и плакали. Уцелевшие сидели на опушке леса в кустах и, не понимая, что произошло, не посмели прийти к ним на помощь. Опутанных сетями панья повели куда‑то в глубь полей, подгоняя ударами палок. Так первую партию рабов‑панья привели к большому каменному дому землевладельца. Они не понимали языка тех, кто их так вероломно захватил в плен. Их стали приручать, как диких зверей.
Но панья оказались, на удивление, сообразительными, послушными и терпеливыми. Их бдительно сторожили, и никому из них не удалось убежать за время приручения в родной лес. Панья заставили работать на поле, научили языку их хозяев и однажды отпустили. Но отпустили не просто, а приказали привести с собой соплеменников. Маленькие рабы не посмели ослушаться. А потом наступили еще худшие времена, когда люди, владеющие рисовыми полями, начали скупать участки леса. Они покупали этот лес месте с панья, которые автоматически становились их рабами. Тех, кто пытался избежать этой участи, ловили и силой обращали в рабство. Так было порабощено племя панья феодалами и помещиками Вайнада. Период рабства, видимо, длился не одну сотню лет. Да и сейчас оно окончательно не исчезло.
Поэтому не удивительно, что старого пророка и вождя Палана из Начери я встретила на кофейной плантации. Он сидел у куста зеленого кофе и рыхлил под ним землю. Когда я окликнула его, он поднял седую кудрявую голову и удивленно посмотрел на меня.
― Вот где я тебя нашла, – сказала я.
― А где бы ты меня могла сейчас найти? – еще раз удивился старик.
Мы так и уселись под этим же кустом кофе. Я видела, как по склону, на котором была расположена плантация, сновали люди, занятые работой. Среди них было немало панья. Склон спускался вниз к узкому ущелью, на дне которого мирно журчал прозрачный ручей.
― Все это, – Палан показал на плантацию, ущелье и лес, – принадлежало когда‑то панья. В те времена панья были свободными. А теперь слушай, я расскажу тебе, что знаю. Прошло много лет, и в моей старой голове все спуталось. И если я вдруг скажу неправду, ты меня простишь. Я предупредил тебя.
…Давно‑давно где‑то на западе стояла гора Иппималаи. Это была высокая гора, сверху донизу покрытая лесом. В этом лесу с незапамятных времен и жили панья. Но жили они не так, как живут сейчас. У них не было домов. Убежищем им служили скалы и пещеры. У них не было ткани, и одежду они делали из широких листьев, они не знали, что такое рис, но лес давал им обильную пищу. В лесу они собирали фрукты, вкусные коренья, дикий мед.
Панья были хорошими охотниками. Они выслеживали и убивали оленей, зайцев, диких буйволов, черных обезьян. Вечерами после удачной охоты они жарили куски сочной дичи на раскаленных углях. Люди собирались вокруг костров и терпеливо ждали, когда пламя сникнет и превратится в пышущий жар золотисто‑красных углей. Панья ценили и пламя, и жар углей. Ибо было время, когда племя не знало, что такое огонь. Правда, им не раз приходилось наблюдать, как в жаркий сезон в джунглях вспыхивали разрушительные пожары. Тогда пламя бушевало и гудело в зарослях. Животные и люди уходили дальше от опасных мест. Панья в те времена не умели подчинять огонь, не знали, как заставить его служить людям. Но однажды они заметили, как возникает лесной пожар. Сухой бамбук раскачивался на ветру. Ветви терлись друг о друга. И вдруг на одной из них появилась искра. Пламя забушевало в бамбуковой роще. Панья решили сами потереть бамбуковую палочку о сухой ствол. Так они добыли первый огонь. С тех пор они получают его трением бамбуковых палочек.
В джунглях, где обитали панья, стояли высокие деревья. Повсюду были разбросаны огромные серые валуны и скалы. Боги панья жили в этих деревьях и камнях. Поэтому люди поклонялись деревьям и камням. Боги панья всегда следовали за людьми и не покидали их. Они разговаривали с панья языком пророков. Люди заботились о богах, кормили их и приносили им жертвы. Великий бог Ишвара для удобства панья создал солнце, луну и звезды. Каждый день солнце поднимается на востоке, чтобы принести людям свет и тепло. К вечеру оно садится на западе, проходит сквозь землю, чтобы к утру вернуться на свое обычное место. Когда солнце исчезает, на небе появляются луна и звезды. Лунный свет рассеивает темноту, когда панья танцуют. Звезды помогают находить дорогу в джунглях и горах.
Многие годы панья мирно жили в джунглях, потом вдруг началась большая война. Уже никто не помнит, когда это случилось. Почти все панья были убиты в этой войне. Только двоим удалось спастись – мужчине и женщине. Они ушли далеко в джунгли и спрятались от победителей. Там, в густых зарослях, женщина‑панья родила детей. И дети эти вновь возродили племя. Самое древнее племя плато Вайнад.
Палан замолчал. Он рассказывал очень долго. Солнце уже клонилось к горизонту и теперь наполовину ушло в землю, чтобы, пройдя ее насквозь, вновь появиться завтра утром на востоке.
– Прошло уже много‑много лет с тех пор, – задумчиво сказал Палан. – Панья многому научились. Теперь мы строим дома, делаем одежду. Нас заставили работать на плантациях. Мы лишились многих своих земель. Но мы не забыли своих богов и свои джунгли. Когда нет работы на плантации, мы уходим в лес охотиться и собирать коренья и дикий мед. Мы ловим рыбу в реках и выращиваем тапиоку около наших деревень. Несмотря ни на что, панья остались панья.
В том, что панья остались панья, я убедилась очень скоро. Каждое утро, когда на деревьях и траве лежала обильная роса, я отправлялась в путь. Деревушки панья были разбросаны везде: на склонах гор, в лесных зарослях, в узких долинах. В каждой из них четыре – семь домов. Дома – небольшие хижины, сделанные из бамбука. Крыши покрыты пальмовыми листьями или рисовой соломой. В некоторых деревнях бамбуковые стены обмазаны глиной. Глины вокруг много. Вся почва глинистая. Небольшие чистые дворики вокруг хижин врезаны в эту глинистую почву. Как правило, в хижине одна комната. Она небольшая, от восьми до десяти квадратных метров. Потолок комнаты сделан из бамбуковых жердей. Окон нет. Свет и воздух проникают сквозь узкую дверь. Справа от двери, прямо в земляном полу, находится очаг, несколько камней поддерживают глиняный горшок над очагом. Как и в любой племенной хижине, циновка заменяет всю мебель. На ней спят, сидят и едят. Кроме этой циновки, пары глиняных горшков, нескольких ложек из кокосового ореха, тряпки, которая заменяет многим одежду, а иногда топора с узким лезвием или старинного копья, вы ничего другого в хижине панья не найдете.
Перед некоторыми хижинами стоят деревянные высокие крупорушки с тяжелыми пестиками. В них обычно женщины рушат падди – неочищенный рис. Сами панья рис не выращивают, а покупают его на деньги, заработанные на плантации. Нередко хозяева плантаций расплачиваются с панья рисом. Рядом с двориками – небольшие возделанные участки, похожие на огороды. На этих участках панья выращивают тапиоку – сладкий картофель.
В некоторых местах появились так называемые колонии для хариджан. В них селят и панья. Там они живут в длинных каменных бараках под черепичной крышей. Каждый барак разделен на несколько секций. Секция – это и одна комната, рассчитанная на отдельную семью. Колонии строят в неуютных безлесных местах. Панья стараются в них не попадать.
В племени бывших рабов нет богатых и зажиточных. Панья все бедны. На плантациях они получают гроши, и на них почти невозможно прокормить семью. Поэтому панья не расстаются со своими традиционными занятиями. Лес по‑прежнему кормит племя. Ростовщики и торговцы обманывают панья, и последние легко попадают в их сети. Нередко бывает так, что весь дневной заработок панья отдает ростовщику.
Когда‑то помещики‑«дженми» силой отбирали землю у панья и превращали их в рабов. Теперь правительство закрепило оставшуюся землю за панья. Но и эти небольшие клочки земли часто являются причиной раздора между панья и дженми. Наивные и доверчивые панья, как правило, оказываются побежденными. Очень трудно человеку лесного племени разобраться во всех тонкостях земельных отношений.
Вот послушайте, что приключилось с Тонданом. Деревня Тондана стоит недалеко от городка со странным названием Султанская батарея. Сам городок – это просто большая деревня. Тондан возвращался от родственников жены. Тропинка вела через джунгли, и он несколько раз останавливался, стараясь отыскать гнездо диких пчел, которое, он подозревал, должно было быть где‑то здесь. Гнезда он так и не нашел. К закату солнца Тондан вышел на опушку леса. Отсюда как на ладони была видна его деревня, расположенная в лощине. Он посмотрел вниз и не поверил своим глазам. Его хижины не было на месте. Все остальные пять хижин стояли по‑прежнему, а его хижины не было. Продолжая не верить случившемуся, Тондан быстро спустился вниз и бегом пересек лощину. Сразу за банановой рощей он увидел груду поломанных бамбуковых жердей – все, что осталось от хижины. Около обломков сидела жена и, уткнув лицо колени, безмолвно и странно раскачивалась. Тондан окликнул ее, но она не отозвалась. Тогда он осторожно тронул ее за плечо. Она подняла лицо, и глаза ее горестн