И еще он оказался лучшим из всех любовников Иззи. Конечно, у нее был не слишком большой опыт по этой части, всего трое мужчин до встречи с Джоном, но все три ее предыдущих романа были неудачными. По каким‑то непонятным причинам, когда дело касалось любовных отношений, Иззи сталкивалась с равнодушными или откровенно грубыми парнями. Джон же обращался с ней как с величайшей драгоценностью.
У Иззи сложилось впечатление, что в критических ситуациях Джон мог быть очень вспыльчивым, но эта черта его характера никогда не проявлялась в ее присутствии. Она видела его злым, но злость всегда была направлена на кого‑то другого, и никогда на нее.
В их отношениях имелся один недостаток: они почти никогда не встречались с ее друзьями. Каким‑то образом получалось, что Джон постоянно избегал посещения многолюдных вечеринок. Он предпочитал приглашать ее в тихие заведения или просто появлялся, когда Иззи была одна – возвращалась из студии или университета, – и тогда они вдвоем совершали прогулки по городу. Такое поведение казалось совершенно ненамеренным, но после трех недель их знакомства друзья Иззи стали считать Джона таинственной личностью. Все ее попытки поговорить с ним об этом заканчивались одинаково: он переводил разговор на другую тему, а поскольку знакомые Иззи не беспокоились на этот счет, она сама тоже не придавала значения такому положению вещей. Многие ее друзья проявляли интерес к Джону, но никто из них не огорчался по поводу его отсутствия на общих встречах.
Кэти очень обрадовалась появлению Джона в жизни своей соседки. Последние два с половиной года неудачи Иззи в личной жизни заставляли ее беспокоиться.
– Вот видишь, – говорила она, познакомившись с Джоном, – вокруг тебя не только одни негодяи!
– Но я до сих пор почти ничего о нем не знаю.
– Достаточно знать то, что он хороший человек, – ответила Кэти, полностью изменив свою точку зрения после встречи с индейцем. – Это видно по его глазам. Этот парень просто очарован тобой, та belle Иззи, а почему бы и нет?
– Не начинай всё сначала, – смущенно запротестовала Иззи.
Ей не нравилось, когда Кэти принималась перечислять все ее достоинства.
– Нет, – сказала Кэти. – Это ты не начинай. Позволь вашим отношениям развиваться так, как они развиваются, и не старайся предугадать, к чему это приведет.
В последнее время Кэти стала намного серьезнее относиться к своей писательской деятельности. Она проводила много времени в библиотеке и всегда предупреждала подругу, во сколько именно вернется. Иззи считала, что Кэти не слишком нужны такие напряженные занятия в читальном зале, а писать она вполне могла бы и дома, но это давало им с Джоном шанс побыть наедине, поскольку другой возможности у них не было.
– А куда делось полотно? – спросил Джон как‑то вечером, заходя в ее комнату.
– Оно будет выставлено в галерее, – ответила Иззи. – А до тех пор Джилли позволила оставить его в своей студии.
Предложение Альбины сделать персональную выставку в «Зеленом человечке» одновременно удивило, смутило и обрадовало Иззи. Событие было запланировано на январь, и Иззи решила, что центром показа станет картина «Сильный духом».
– Ты собираешься его продать?
– Нет, – покачала головой Иззи. – По словам Рашкина, полезно выставить среди прочих работ пару полотен с пометкой «Не для продажи» – это привлечет покупателей к остальным картинам. Кроме того, я считаю этот портрет своей лучшей работой.
– Если бы ты продала его, я бы почувствовал, что ты продала частицу меня самого, – признался Джон.
Иззи поняла, что это означает. Несмотря на то что картина была написана до их знакомства, она думала о портрете как о первой встрече с любимым человеком.
– Я никогда не смогу его продать, – заверила она Джона.
XV
Из «Ньюфорд сан», четверг, 28 ноября, 1974 г.
ПОЛИЦИЯ РАЗЫСКИВАЕТ ОЧЕВИДЦЕВ Полиция объявила розыск убийц троих студентов университета Батлера, жестоко избитых до смерти вчера ночью.
По данным полиции, Роберт Мандел, 19 лет, Джон Коллинз, 19 лет, и Дарси Макклинток, 20 лет, погибли в результате нападения, произошедшего в Нижнем Кроуси около половины двенадцатого ночи.
Тела троих студентов были обнаружены констеблем Крейгом Чавецем около часа ночи в припаркованной на территории Кроуси машине, зарегистрированной на имя Макклинтока.
Рядом с телами находилась записка, в которой сообщалось об их виновности в грубом нападении и изнасиловании студентки университета, совершенном в прошлом месяце.
Представитель департамента полиции, сержант Говард Бензис, обратился к возможным очевидцам с просьбой предоставить имеющиеся сведения.
– Мы не можем сказать, сколько было нападавших, – заявил Бензис и уточнил, что следствием пока не установлено, происходила ли драка внутри машины или снаружи.
Полиция воздерживается от подтверждения виновности погибших в нападении, совершенном в прошлом месяце.
При осмотре полицейскими места преступления орудие убийства обнаружено не было.
Все, кто располагает информацией по данному делу, могут обратиться по телефону 263‑11‑12.
Мария Хилл
Читайте в этом номере:
«Друзья оплакивают погибших» на с. 5
«Всплеск преступности в студенческом городке» на с. 5
Редакционная статья на с. 10
XVI
В первый момент Иззи могла только молча смотреть на заголовок в газете, переданной ей Кэти. Затем она начала читать статью, оставив кофе и завтрак, до тех пор, пока не дочитала до конца материал на первой странице, а потом и все остальные заметки вплоть до редакционной статьи.
– Странно, не правда ли? – спросила вышедшая из душа Кэти, присоединяясь к своей подруге на кухне.
Одно полотенце было завязано у нее на голове, а второе она обернула вокруг себя. Кэти налила две чашки кофе, поставила их на стол и села напротив Иззи.
– Ты считаешь, это те самые парни, которые напали на Рашель? – спросила Иззи.
– О боже, я надеюсь, что это так и есть. Не знаю, кто их убил, но он заслуживает медаль за то, что наказал мерзавцев.
Иззи не чувствовала подобной уверенности. Негодяи должны быть пойманы, они не могут разгуливать на свободе, но такое наказание показалось ей слишком жестоким. Тюрьма – это одно. Даже пожизненное заключение. Но быть забитыми до смерти...
– Похоже, ты со мной не согласна, – сказала Кэти.
– Не совсем так. Просто...
– Думаешь, это чрезмерное наказание?
– Да.
– Послушай, – вздохнула Кэти. – Если они проделали это один раз, то никто не может поручиться, что они не попытаются еще. А может, Рашель была не единственной их жертвой?
– Мы этого не знаем.
– В данном случае статистика на моей стороне. Поверь, мне хотелось бы ошибаться, но...
– Да, я знаю, – согласилась Иззи.
Но ее душа не принимала участия в беседе. Вместо этого она вспоминала разговор в ресторанчике «У Перри», когда рассказала Джону о беде Рашель. Он тогда выглядел очень мрачным.
Те, кто на нее напал, получат по заслугам, это я могу тебе обещать.
Джон и его темное прошлое.
Джон, о котором она до сих пор ничего не знала.
Джон, сказавший ей однажды: Я всегда держу слово. Мои обещания – единственная ценность, которая имеет какое‑то значение. И я не беру на себя напрасных обязательств.
Иззи не раз убеждалась, что он на самом деле выполняет то, что обещал. А он обещал, что обидчики Рашель заплатят за свое преступление.
Это я могу тебе обещать.
Взгляд Иззи снова привлекли строки газетной статьи. Казалось, они слетали со страницы и проникали прямо в ее мозг.
...жестоко избиты до смерти...
...в результате нападения...
Самое страшное, что она могла себе представить Джона на месте убийцы этих парней. Несмотря на всю свою мягкость по отношению к ней, он умел быть безжалостным и ненавидел любую несправедливость. Кроме того, он не боялся нарушить закон, поскольку, по его словам, это был «закон белого человека. Мы никогда не признавали его».
«Что же ты за друг, если подозреваешь Джона в таких вещах?» – спрашивала себя Иззи.
Это я могу тебе обещать.
А потом пришли на ум слова Рашкина: «Ангелы и чудовища». Духи, вызванные из потустороннего мира. Оберегающие духи... и мстительные тоже? Иззи тряхнула головой. Это безумие. Но она едва могла сдерживать дрожь.
– Ты в порядке? – спросила Кэти.
– Просто немного задумалась, вот и всё, – ответила Иззи и посмотрела на часы. – Господи, уже так поздно. Мне пора бежать в студию.
– Что ты говоришь? Рашкин теперь требует, чтобы ты приходила строго по часам?
– Нет. Просто в два занятия в университете, а я хотела закончить начатую вчера работу.
Иззи сумела оправдать свой уход и прекратить разговор, не выдав при этом терзающих ее опасений, что Джон может быть замешан в этом убийстве. Но и отделаться от подозрений она была не в силах. Они преследовали Иззи целый день, не давая сосредоточиться за мольбертом и отвлекая от лекции в университете. Она чувствовала себя виноватой из‑за своих сомнений, но они глубоко угнездились в ее мозгу, и только собственные слова Джона, подтверждающие его невиновность, могли помочь ей прогнать опасные мысли.
Мои обещания – единственная ценность, которая имеет какое‑то значение. И я не беру на себя напрасных обязательств.
Он не станет ей лгать. Иззи твердо верила в это. Даже если он убил тех парней, Джон не станет обманывать, когда она прямо спросит его об этом.
Заметив пришедшего встретить ее после занятий Джона, Иззи ощутила себя настоящей предательницей. Он шел ей навстречу прямо по траве газона и выглядел воплощением невинности: руки спрятаны в карманы джинсов, черные, как вороново крыло, волосы блестели на солнце по обеим сторонам лица, белый ворот футболки виднелся под распахнутой курткой, тогда как все остальные люди наглухо застегнули свою одежду и натянули шапки и перчатки. Подойдя вплотную, Джон не стал тратить время на приветствие, а просто крепко обнял Иззи и поцеловал, заставив задохнуться от восторга. Но мучивший ее весь день вопрос стоял между ними и быстро прогнал радость встречи.
– Ты прочел в газете о том, что случилось с парнями, напавшими на Рашель в прошлом месяце? – спросила Иззи, как только они разомкнули объятия.
– Нет, – покачал головой Джон. – Но я слышал об этом. Я же говорил, что на таком опасном пути их поджидает возмездие. Это был только вопрос времени.
– Ты считаешь, они заслужили смерть?
Джон немного помолчал, потом повернулся к Иззи:
– На самом деле ты хочешь спросить, не я ли это сделал?
– Кажется, да.
– Лучше сначала взгляни на это, – сказал он и вытащил из кармана куртки какой‑то предмет, завернутый в оберточную бумагу. – Я долго думал, как рассказать об этом, но потом решил действовать напрямик. Как и ты.
Иззи взяла в руки сверток. А когда обнаружила обрывок картона с наклеенным на нем клочком холста, кровь отхлынула от ее лица. Края картона, как и края холста, обгорели, но оставшегося изображения было достаточно, чтобы Иззи узнала фрагмент своей картины «Старый дуб». Всё остальное было уничтожено. Сгорело в огне. Точно так же, как и полотна в ее повторяющемся сне.
– Где... где ты это взял? – спросила она.
– На свалке позади твоей студии.
«Не моей студии, – машинально подумала Иззи. – Студии Рашкина, где „Старый дуб“ должен был храниться вместе с остальными работами, которые не помещались вокруг мольберта в верхнем помещении».
В груди не хватало воздуха, но на этот раз Иззи не чувствовала себя такой беспомощной, как бывало во сне. Наоборот, в ней разгорался незнакомый и безудержный гнев.
– Что ты собираешься с этим делать? – спросил Джон.
– А ты как думаешь? Пойду и покажу это Рашкину. Прямо сейчас.
Джон направился следом за ней, но Иззи остановилась и покачала головой.
– Я ценю твое желание помочь, – сказала она. – Но я должна сама разобраться во всём этом.
– Боюсь, тебе придется нелегко.
– Если кому‑то и придется нелегко, так это ему, – мрачно ответила Иззи.
Она еще раз посмотрела на то, что осталось от ее картины. Она знала, что боль потери придет позже, а сейчас ее сжигала ярость. Пусть только попробует поднять на нее руку. Наконец она снова взглянула на Джона.
– Я должна сама разобраться, – повторила она. – твое присутствие только всё запутает.
– Я понимаю, – ответил Джон.
Он проводил ее до остановки, а когда подошел автобус, остался стоять на тротуаре. Иззи успела доехать почти до места, когда вдруг поняла, что снова, уже в который раз, не получила ответа на заданный Джону вопрос.
XVII
Едва Рашкин открыл дверь мастерской, Иззи резко протянула ему остатки картины и толкнула уголком картона прямо в грудь. От неожиданности он отступил на шаг назад, и девушка стремительно ворвалась внутрь.
– В этой картине была душа, не так ли? – спросила она спокойным до неузнаваемости голосом. – И ее нельзя было выставлять в галерее именно из‑за этого?
– Изабель, что...
– Гораздо проще было сжечь полотно.
– Я не...
– Как вы осмелились так поступить с моей работой?
Образы из недавних снов проплыли перед глазами Иззи. Она и так просыпалась после них испуганной и подавленной, но сознавать, что эти видения были посланы в качестве предупреждения, было еще хуже. Сколько же картин он успел уничтожить?
– Изабель...
– Я хочу знать, кто позволил вам считать себя Богом? В студии большую часть времени вы обращались со мной как с грязью, но я мирилась с этим, сохраняя уважение к великому художнику. Я надеялась, что вы заметите прогресс в моих работах. Бог свидетель, мне далеко до вашего уровня, может, я никогда и не достигну его, но я старалась. Я делала всё, что в моих силах. А вы так подло обошлись со мной и моими работами.
Иззи подняла руку с остатком «Старого дуба» и едва не попала учителю в глаз. Рашкин снова отступил на шаг, но на этот раз она не сдвинулась с места. Она перевела взгляд на обгоревший клочок холста, и глаза наполнились слезами. Ярость нисколько не утихла, просто затаилась внутри, но боль потери, которой Иззи не хотела замечать до разговора с Рашкиным, вырвалась из‑под контроля и сломила ее.
Рашкин шагнул вперед, поднял было руку, чтобы дотронуться до ее плеча, но передумал.
– Вы... вы предали меня, – бормотала Иззи сквозь слезы.
– Изабель, – наконец смог заговорить Рашкин. – Это не твоя картина.
Сквозь пелену слез она уставилась на него непонимающим взглядом, потом снова посмотрела на обгоревший холст. Сейчас она почти ничего не видела из‑за слез, но на автобусной остановке успела внимательно рассмотреть фрагмент картины. Она узнала характер мазков, сюжет, палитру красок.
– Я... я хорошо знаю свои работы, – произнесла она.
Но Рашкин покачал головой:
– Это полотно писал я.
– Вы...
– Меня заинтересовал твой выбор сюжета и использование светотеней, – сказал Рашкин. – Я хотел постичь сущность твоей работы.
– Вы копируете мои картины?
Иззи вытерла слезы рукавом куртки, чтобы как следует рассмотреть лицо учителя. Наверно, он издевается над ней. Но Рашкин только утвердительно кивнул.
– До сих пор я предполагала, что всё должно быть наоборот.
– Если художник перестает учиться, он или умирает, или это не настоящий художник.
– Да, конечно, но ведь ученица здесь я.
– Разве учитель не может чему‑то научиться у своих учеников?
– Не знаю. Я никогда раньше не задумывалась над этим.
– Пойдем со мной, – позвал ее Рашкин.
Вместе они прошли в одну из пустых спален, которая использовалась в качестве кладовой. И там лежала картина «Старый дуб» и все остальные полотна, целые и невредимые, в том же состоянии, в котором Иззи оставила их в последний раз.
– Видишь? – спросил Рашкин. – У меня и в мыслях не было уничтожать твои работы. Я знаю, насколько ты ими дорожишь.
– Но... – Иззи снова подняла зажатый в руке обгоревший клочок полотна. – Но почему вы сожгли это?
– Потому что это твоя работа. Я просто изучал ее, и ничего больше. И я не хотел хранить подобную копию... Понимаешь, если я умру и полотна обнаружат в моей студии... Ты думаешь, кто‑нибудь поверит, что я копировал твои картины?
Иззи медленно покачала головой.
– Вот то‑то и оно. Когда я узнал всё, что хотел, я просто сжег свою копию, чтобы не было повода спорить о ее принадлежности. Я не хотел, чтобы даже ты знала об этих опытах, и старался уничтожить все следы своих упражнений.
– Но что же вы на самом деле надеялись узнать из моих полотен? – не могла успокоиться Иззи.
– Я тебе расскажу, – произнес Рашкин после минутного раздумья. – Но помни, ты сама подняла эту тему, я тут ни при чем.
Иззи кивнула.
– Дай мне этот обрывок, – попросил Рашкин.
Иззи протянула ему обгоревший клочок и увидела, как Рашкин бросил его в латунную урну, стоявшую у двери. Затем он увлек ее на кухню и налил две чашки чая, приготовленного еще до ее прихода. Пока они не сели за стол, Рашкин не произнес ни слова.
– Прежде мы уже разговаривали о духах, – наконец заговорил он. – И о том, что художники способны вызвать их из... впрочем, никто не знает, откуда именно. Но люди искусства могут привлечь духов при помощи своих картин, или песен, или любых других произведений, способных создавать мост между нашим миром и таинственным Садом Муз.
– Я помню, – сказала Иззи и посмотрела в его лицо более спокойно, чем прежде. – Но я до сих пор не могу до конца в это поверить.
– По крайней мере честно. Но это не имеет значения. В данном случае важно то, что я в это верю. Ты понимаешь?
– Более или менее.
– До недавнего времени я был способен вызывать духов, – продолжал Рашкин. – Я рисовал их дома и изображал на картинах тела, в которых они могли существовать. Мои работы создавали мост между двумя мирами. Но теперь всё изменилось. Видишь ли, я утратил этот дар. Теперь я просто пишу картины. Прекрасные в своем роде, я это знаю. Но после того как я был способен на большее, обычные картины не приносят мне удовлетворения.
– Но вы... Вы же сами учили меня развивать этот удивительный дар.
Весь разговор казался Иззи более чем странным. Она не верила в подобные явления, но в то же самое время испытывала разочарование при мысли, что вызвать духов теперь невозможно.
– Да, я учил, – согласился Рашкин. – И буду продолжать учить. Понимаешь, я помню, как это делал, но сам уже утратил способность вызывать духов. Лишился своего дара. Но ты – другое дело. Этот талант скрыт внутри тебя. Поэтому я и копировал твои картины в надежде снова нащупать связь с таинственным миром, если удастся разгадать, как это удается тебе.
– И как? – спросила Иззи, на миг позабыв о своем скептическом отношении к этой идее. – Это сработало?
– Нет, – покачал головой Рашкин. – Всё, чего я добился, – это превосходные копии твоих картин. После нескольких попыток я их уничтожил.
Иззи нахмурилась, пытаясь обдумать его слова.
– Значит, эти полотна способны вызвать духов и воплотить их в нашем мире?
– Да.
– И они будут вполне реальными?
– Что ты имеешь в виду?
– Если уж духи переносятся в наш мир, – пояснила Иззи, – то, значит, они становятся такими же, как вы или я?
– Они выглядят точно так же, но всё же отличаются от нас. Их связь с потусторонним миром не исчезает, и в них всегда сохраняется некое отличие. Внешне они могут быть похожими на обычных людей, но у них нет наших потребностей. Им не нужно ни пищи, ни отдыха. Они не видят снов. И они не могут мечтать, следовательно, не обладают способностью к творчеству.
– Значит, оттуда приходят люди? – спросила Иззи.
– Существа, – поправил ее Рашкин. – Но они не всегда имеют человеческий облик. Пойми, Изабель, они происходят из сказаний и мифов. Древние художники и скульпторы изображали таинственных существ – дриад и сатиров, ангелов и драконов, – но они никогда их не встречали. Наиболее одаренные вызывали этих существ в реальный мир. А остальные уже изображали то, что видели. Но это были всего лишь изображения вызванных в реальный мир духов.
– А что вы скажете насчет «Старого дуба»? Вы говорили, что картина обладает такой способностью. Значит ли это, что где‑то появилось дерево?
Рашкин беспомощно пожал плечами:
– Я не знаю. Вероятно. Я никогда не задумывался над такими вещами, но считаю это возможным. Но этот дух будет лишен способности передвигаться. Он останется на том месте, где пересек границу между двумя мирами.
– Из ваших слов следует, что таким даром обладают не только картины. Я поняла, что мост может быть создан при помощи музыки или литературы.
– Это кажется мне вполне логичным, и так учил меня мой наставник, но я разбираюсь только в картинах. В остальных областях искусства мои познания ограниченны.
Последние слова усилили веру Иззи в искренность старого художника. Он рассказывал о самых невероятных вещах, но делал это чертовски убедительно.
– Вы действительно верите во всё это? – спросила она.
– Без сомнения, – ответил Рашкин. – Хотя, впервые услышав о таинственном секрете от своего учителя, я отнесся к его словам не менее скептично, чем ты относишься к моим рассказам сейчас.
XVIII
В автобусе по дороге домой на Иззи в полной мере навалилась усталость. Пока она добиралась до студии и обвиняла Рашкина, ярость выбросила в кровь такое количество адреналина, что Иззи на время забыла обо всём. Но после объяснений в мастерской энергия иссякла. Пережив грандиозный взрыв эмоций, девушка едва могла сидеть на скамье в автобусе. Но она не переставала перебирать в памяти все события этого дня.
Иззи поймала себя на мысли, что в какой‑то момент готова была без колебаний убить Рашкина. Очень просто. А из‑за чего? Из‑за картины. Несомненно, в каждую из них Иззи вложила частицу своей души, но картины можно было переписать. По сравнению с несчастьем, случившимся с Рашель, ее воображаемые беды не стоили таких переживаний. Ведь потери Рашель действительно невосполнимы.
Теперь, рассмотрев обстоятельства со всех сторон, Иззи больше склонялась к точке зрения Кэти. А что касается убийства обидчиков Рашель... Она не могла изменить свое отношение к самому факту зверского преступления, но сейчас лучше понимала убийц.
Убийц.
Или убийцу?
Теперь она сумела разгадать поведение Джона, который отвлек ее внимание при помощи обгоревшего фрагмента картины, найденного неподалеку от мастерской. Он заставил ее почувствовать, что такое настоящий гнев. Праведный гнев. Был ли он замешан в убийстве? В этот момент Иззи казалось более важным получить ответ на другой вопрос: реален ли сам Джон?
Рассказы Рашкина настолько завладели ее воображением, что Иззи вышла из студии наполовину убежденная в возможности вызывать духов при помощи искусства – усилием воли и концентрацией таланта автора, работающего над своим творением. Рашкин еще никогда не обманывал ее. Зачем ему лгать теперь? И почему именно в этом странном вопросе?
Если описываемый Рашкиным процесс действительно реален...
Портрет Джона был создан до их встречи. Джон никогда не ел при ней. Никогда не хотел спать. Никогда не рассказывал о своих снах. Сейчас он оставался для нее такой же загадкой, как и в первый момент их встречи. Возможно, это просто особенность его характера. Но, если верить словам Рашкина, окружающая Джона таинственность могла быть не врожденной или приобретенной в процессе взросления, а обусловленной некой частицей потустороннего мира, сохранившейся в нем после создания картины и перехода в реальный мир.
Идея, безусловно, безумная. Но Иззи предстояло ее проверить, иначе она и сама могла сойти с ума.
Она решила перебраться в студию Джилли, подальше от влияния Рашкина, и намеренно попытаться вызвать из так называемого потустороннего мира какое‑нибудь существо. Но не обычного человека вроде Джона, который, в силу сходства с остальными людьми, мог оказаться как порождением реального мира, так и обитателем Сада Муз. Надо создать существо, черты которого без сомнения указывали бы на его чужеродность. А потом просто смотреть и ждать. Появится ли это существо перед ее глазами. Здесь. В этом мире.
Сойдя с автобуса на своей остановке и проходя по Уотерхауз‑стрит, Иззи твердо решила, что спятила. Окончательно и бесповоротно. Но не стала отказываться от своих намерений. А что, если?..
Лучше не думать об этом. Она слишком устала, чтобы изводить себя бессмысленными сомнениями. Завтра она начнет действовать. Начнет писать. А потом посмотрит, что из этого получится, если вообще что‑либо произойдет.
Иззи уже почти дошла до дома, как вдруг заметила Джона, ожидавшего ее на ступенях крыльца. Она опасалась нового всплеска дневных переживаний, но то ли усталость, то ли принятое решение провести собственный эксперимент отодвинули на задний план все вопросы, кроме одного.
– Как всё прошло? – спросил Джон, поднимаясь на ноги при ее приближении.
Иззи чуть не растаяла в его крепких объятиях.
– Ты в порядке? – снова поинтересовался он. Иззи кивнула, уткнувшись подбородком в плечо Джона.
– Это была не моя картина, – ответила она. Иззи и Джон теперь оба уселись на ступеньках, и девушка прислонилась к его крепкому плечу не столько ради желания прикоснуться, сколько в поисках поддержки.
– Это была копия, выполненная самим Рашкиным, – пояснила она. – Он уничтожил ее, чтобы люди не могли утверждать, будто я копировала его произведения; на этот раз всё было наоборот.
– А почему он решил скопировать твою работу? – Иззи выпрямилась и посмотрела на Джона в упор.
– Потому что он считает меня волшебницей, – сказала она с улыбкой. – Помнишь? Он лишился своего магического дара и полагал, что сможет его вернуть, если напишет такую же картину. По крайней мере так он говорит.
Джон ответил ей недоуменным взглядом.
– Так и было, даю слово. Я видела все свои полотна, они на месте.
– Ну, если ты так говоришь...
– О, Джон, не надо больше загадок. Я так устала. Если у тебя есть что‑то еще, так и скажи.
Джон некоторое время колебался, потом взял ее руку и стал водить пальцем по линиям ладони.
– Утром ты ведь узнала в том обрывке свою картину, правда? – спросил он через некоторое время.
– Я знаю свою манеру письма, – согласилась Иззи. – Я столько времени возилась с тем полотном, что могу заново создать его даже с закрытыми глазами.
– А те работы, которые ты просмотрела в студии, они были твоими?
– Да. – Как только Иззи поняла, к чему подводит ее Джон, неприятный холодок пробежал по спине. – Послушай, Рашкин – гений. Он способен без труда скопировать мою работу.
– Настолько хорошо, что ты сама не сможешь их различить?
– Да, наверно. Ведь он поставил перед собой именно такую цель – сделать всё точно так, как это делала я. Иначе он не смог бы отыскать ключ к волшебству, которое пытается восстановить.
Джон кивнул:
– Тогда как ты можешь быть уверена, что он уничтожил именно свою копию?
Иззи долго молча смотрела на Джона не в силах отыскать ответ.
– Я... я не знаю, – наконец тихо произнесла она. – Что ты хочешь сказать? Что он мне солгал?
– Я просто хочу, чтобы ты не забывала об осторожности. Не стоит быть такой доверчивой.
«Опять предупреждения, – подумала Иззи. – Джон предостерегает от Рашкина, Рашкин – от Джона». От постоянного нервного напряжения у нее началось сердцебиение.
– Зачем ему меня обманывать? – спросила Иззи. – Чего он может добиться при помощи этой лжи?
– Мне кажется, вопрос поставлен неверно, – ответил Джон. – Стоит задуматься, что он может потерять, если ты узнаешь правду?
– Ты заранее уверен в его обмане.
– А разве сам факт, что Рашкин пытается копировать твои картины, не кажется тебе несколько странным?
– Если тебя послушать, то все его действия могут показаться странными.
– Подумай над этим, Изабель.
Иззи страшно не хотелось этого делать, но она была не в силах отогнать тревожные мысли. Однажды обратив внимание на странности в поведении Рашкина, она уже не могла относиться к нему как прежде. Но Иззи всей душой ненавидела подозрительность. Всё опять начинается сначала, как и сегодня утром. Только вместо Джона подозреваемым стал Рашкин.
Иззи надолго замолчала. Сомнения, касающиеся поведения Рашкина, его слов и поступков, заставили ее мысли метаться по кругу и в конце концов вернули ее к первоначальному вопросу. Вопреки желанию самой Иззи вновь возникли подозрения относительно Джона.
– Это ты убил тех троих студентов? – внезапно вырвался у нее вопрос.
– Нет.
«Поверь ему», – приказала себе Иззи.
– Я тебе верю, – произнесла она вслух и только тогда окончательно убедилась, что действительно верит Джону.
Мои обещания – единственная ценность, которая имеет какое‑то значение.
Иззи не могла любить и не верить.
– Прости, – сказала она. – Я не должна была спрашивать.
– Друзьям нет надобности извиняться.
– Но когда кто‑то из них не прав, стоит попросить прощения, – возразила Иззи, испытующе глядя ему в глаза. – Я должна узнать еще одну вещь.