Джилли дождалась, пока парень свернул за угол, и только потом направилась в свою мастерскую. По дороге ей пришла в голову мысль предупредить Изабель о странном случае. Она поднялась по пожарной лестнице и приняла участие во второй сцене под названием «Кот, старающийся выскочить в окно» с Рубенсом в главной роли. Наконец Джилли благополучно забралась внутрь, сняла телефонную трубку и стала набирать номер острова Рен, но вовремя вспомнила, что Изабель там нет.
– Паршиво, – сообщила она коту.
Изабель находилась в городе и в этот момент скорее всего обустраивала свою новую мастерскую, где еще не было телефона. Джилли вздохнула. Придется идти в «Joli Cceur», чтобы рассказать обо всем Изабель. Она надеялась, что не зря потратит время и сможет забрать свои краски и кисти. Правда, краски ей не очень‑то нужны, а вот без любимой кисти не обойтись.
XIII
К тому времени, когда Изабель добралась до своей мастерской в «Joli Cceur», всё вокруг стало казаться ей каким‑то нереальным. Она положила на подоконник полученную от охранника сумку и посмотрела на реку.
Она до сих пор не могла поверить, что ей так повезло на автобусной станции. Обычно подобные вещи случались с Кэти, но никак не с ней. Вероятно, везение Кэти предопределило судьбу ее наследства, если письмо после пятилетнего скитания всё же очутилось вчера в ее почтовом ящике, а посылка дождалась ее прихода вопреки всем законам логики, по которым она должна была бесследно исчезнуть.
А может, это вовсе и не судьба. Может, охранник был прав, говоря, что они оба очутились в одной из сказок Кэти, и то, что он заботился о посылке все эти годы, было лишь частью истории, продолжение которой последовало только сегодня. Так снежный покров до поры заботится о судьбе дремлющих полей и лугов.
Как долго будет длиться эта история для самой Изабель?
Потом она вспомнила о Рашкине, о Джилли, видевшей Джона в том самом здании, где она сейчас находилась, и решила, что вряд ли хочет узнать эту историю до конца. Не во всех сказках Кэти герои одерживали победу, некоторые в самом конце погибали.
Изабель даже не была убеждена, что верит в судьбу. В совпадения она, безусловно, верила. Но ей нравилось думать, что у человека есть свобода воли и возможность выбора, хотя случалось и так, что события казались предопределенными, например соседство с Кэти в университетском общежитии. Или первая встреча с Рашкиным. Или появление вчерашнего письма и то, что посылка дождалась ее в камере хранения автобусной станции.
Взгляд Изабель переместился на пластиковую сумку. Что приготовила ей судьба на этот раз? Она прожила достаточно долго без этого наследства. Ничто не может заставить ее открыть посылку, если она сама этого не захочет. О двух свертках не знает никто, кроме тех охранников, но вряд ли Изабель когда‑нибудь встретится с ними еще раз. И если она просто засунет свертки вглубь шкафа и продолжит жить так, словно их не было, ей не придется ни перед кем отчитываться.
Только перед самой собой.
Изабель вздохнула и попыталась унять свой страх. Да, это был обыкновенный страх, побуждающий ее забыть о наследстве Кэти, притвориться, словно его никогда не было.
«Еще не поздно не становиться частью истории, на которую намекал охранник», – подумала Изабель. Истории, в которую она не хотела попадать. На ее жизненном горизонте уже клубились плотные темные облака, грозящие страшным ураганом, с которым ей не справиться. Этот ураган мог лишить всего, что было ей дорого.
И всё же у нее есть выбор. Раз уж история ее поджидает, она сама может решить, стоит становиться ее персонажем или нет. Этот выбор не предопределен судьбой.
Наконец Изабель села на подоконник и взяла в руки пакет. Она вынула оба свертка и положила их рядом с собой. Книга и картина. Изабель решила сначала развернуть картину. Старая липкая лента легко отклеилась от бумаги, и распаковать сверток не составило труда. Изабель оцепенела. Она смотрела на знакомое полотно и чувствовала, что грозовые облака уже нависли прямо над ней.
На ее коленях лежала картина «Пэддиджек».
Ее собственная работа.
Но это невозможно. Картина вместе с остальными полотнами погибла в огне. Изабель видела, как они горели.
Или память снова сыграла с ней злую шутку и всё это только приснилось?
В дверь мастерской кто‑то постучал, но Изабель не откликнулась. Она просто не слышала стука.
Словно цыгане в лесу
Каждое произведение искусства – это акт веры, иначе незачем было бы и стараться. Это словно послание в бутылке или крик в темноте. Оно передает слова автора: «Я здесь, я верю, что ты где‑то есть, и в случае необходимости когда‑нибудь отзовешься, даже если этого не произойдет при моей жизни».
Предположительно слова Дженетт Уинтерсон
Ньюфорд, декабрь 1974‑го
I
К концу года жизнь Иззи всё больше выходила из‑под контроля. Предстояло сделать слишком много дел, а попытки установить хоть какую‑то очередность ставили ее в тупик и приводили в бешенство. Необходимо было закончить приготовления к первой самостоятельной выставке в галерее Альбины. Следовало посещать занятия в университете и уроки в студии Рашкина. Иззи старалась не упускать из виду и личную жизнь – хотя бы раз в неделю встречаться с Джоном и при этом не засыпать от усталости в его присутствии, а сохранять видимость спокойствия и доброго расположения духа.
Иззи просто не представляла, как ей удавалось сохранять равновесие в делах и успевать хоть что‑то. Тем не менее в конце декабря она смогла выкроить время для завершения работы над тремя полотнами в студии профессора Дейпла.
Под мастерскую была приспособлена бывшая оранжерея позади жилого дома, и профессор разрешал пользоваться помещением тем одаренным студентам, у которых по той или иной причине не было другой возможности работать. В то время, когда Иззи начала заниматься в этой мастерской, туда приходила только Джилли. В бывшую оранжерею вел отдельный вход, так что девушки могли работать в любое время суток, не опасаясь потревожить профессора. Именно Джилли пришла в голову идея назвать это помещение студией‑теплицей Старого Ворчуна в честь вечно недовольного слуги профессора Олафа Гунасекары, сердито косившегося на художниц при каждой встрече. Обе девушки испытывали постоянный недостаток средств, так что обходились весьма ограниченным набором красок и частенько обменивались кистями и другими необходимыми предметами. Когда кончался последний тюбик краски, они продолжали писать картины в черно‑белом цвете. Поначалу Иззи боялась, что не сможет ничего достичь в таких стесненных условиях. Она уже привыкла, что всё необходимое для работы было заранее приготовлено в мастерской Рашкина. Но, столкнувшись с неизбежными ограничениями, поняла, что это благотворно сказывается на ее мастерстве. Теперь, чтобы получить нужный оттенок или световой эффект, ей приходилось рассчитывать только на собственные способности и опыт. Иззи поняла, что работа в ограниченных условиях студии‑теплицы позволила ей несколько освободиться от тени великого Рашкина, отчасти закрывающей ее собственный талант.
С этой точки зрения новый опыт казался ей бесценным. Но попытки при помощи искусства перенести в реальный мир персонажей прошлого оказались менее успешными.
Последнюю, третью картину из экспериментальной серии Иззи закончила уже после Рождества, перед самым Новым годом. На только что завершенных полотнах были запечатлены три существа, принадлежавшие одновременно к реальному и потустороннему мирам. Странное мрачное чучело с сучковатыми ветками вместо рук и листьями на голове вместо волос. Миниатюрная женщина, представляющая собой нечто среднее между обычной представительницей артистической богемы и божьей коровкой. Дворовая кошка с крыльями и хвостом в виде гремучей змеи и трещоткой на самом его кончике. Ни один из этих образов не имел ничего общего с теориями Дарвина. И ни один персонаж не вышел за рамки двумерного изображения.
Причина в том, что существование таких организмов просто невозможно, решила Иззи, сидя на краешке одного из длинных столов, которые когда‑то прогибались под тяжестью горшков и кадок с цветущими растениями. Иззи скользнула взглядом по фигуре крылатой кошки, припавшей к ступеням пожарной лестницы, словно перед полетом, потом посмотрела на задний двор профессорского дома. Снова шел снег, и крупные снежинки вспыхивали в лучах льющегося из окон света.
Иззи спрыгнула на пол, подняла еще два портрета и повесила их на мольберт рядом с изображением странной кошки. Длинный обрезок доски, служивший опорой ее картинам, позволял поставить в один ряд все три полотна. За время работы в этой мастерской у Иззи накопилось множество набросков, черно‑белых эскизов и зарисовок, но к сегодняшнему дню были окончательно завершены только эти три картины. Несмотря на некоторую предвзятость, Иззи с уверенностью могла сказать, что в каждом из этих полотен была своя душа. Так же как в «Старом дубе» и «Сильном духом», но их персонажи не появились в этом мире, поскольку они живут только в ее воображении. Переход из потустороннего мира невозможен, да и самого этого мира не существует, как не существует волшебства, позволяющего пересекать грань между вымыслом и реальностью.
Как она только могла в это поверить? Иззи поймала себя на том, что ей этого очень хотелось. С одной стороны, она мечтала убедиться в существовании магии. А с другой стороны, не хотела думать, что Рашкин ее обманывает. Страшно было осознавать, что, при всём своем таланте художника, он склонен к безумию.
Иззи улыбнулась. Может, именно из‑за своего таланта он и лишился разума.
Спустя некоторое время она сняла картины с мольберта и прибралась в студии. Прежде чем выключить свет и выйти, Иззи задержалась у двери. Можно считать, что эксперимент провалился, но зато она поверила в свои способности. Ее картины удаются не только благодаря советам Рашкина. Теперь Иззи твердо знала, что ни за что не откажется от возможности работать в студии‑теплице на пару с Джилли, что, освободившись от влияния Рашкина, будет и дальше оттачивать собственное мастерство. За последние несколько недель Иззи поняла, что иначе ей никогда не достичь самостоятельности. Кроме того, долгие часы работы, проведенные в этой мастерской, дали ей представление о реальном мире. Единственное, чем пришлось пожертвовать, – так это сном.
Иззи повернула выключатель, и студия погрузилась в темноту. Затем она заперла за собой дверь, положила ключ в карман куртки и побрела домой сквозь непрекращающийся снегопад.
II
Ньюфорд, февраль 1975‑го
Выставка в галерее «Зеленый человечек» не оправдала надежд Иззи. Из четырнадцати выставленных картин были проданы всего две. Обе являлись городскими пейзажами, неплохими по сути, но мало отличавшимися от подобных произведений других художников, работающих в этом жанре.
– Твоим работам не хватает индивидуальности, – подвела итог выставки Альбина.
Иззи мрачно кивнула в ответ. Их разговор происходил за чашкой чая в одной из задних комнат галереи после того, как экспозиция была разобрана. В кармане черных джинсов Иззи лежал чек на общую сумму в сто сорок четыре доллара – всё, что приходилось на ее долю за вычетом комиссионных. Когда картины Иззи выставлялись среди работ других художников, представляемых галереей Альбины, дела шли намного лучше.
– У тебя неплохо получается, – продолжала Альбина. – Всё очень красиво, но твои картины ничего не рассказывают о тебе самой. Это не так заметно, когда вывешиваются одна или две работы, но во время самостоятельной выставки такой недостаток становится очевидным. Зрители требуют большего, Иззи. Возможно, они и сами этого не понимают, но подсознательно стремятся достичь определенной связи с автором. Люди хотят узнать, как ты воспринимаешь тот или иной объект, а по твоим работам этого невозможно понять.
– Я скоро заберу все оставшиеся полотна, – сказала Иззи.
Ежедневные городские газеты совершенно не откликнулись на проведение выставки, а смысл статьи в еженедельнике «Городское обозрение» сводился к тому, что было высказано Альбиной.
Хозяйка галереи сочувственно улыбнулась Иззи:
– Не теряй присутствия духа. Январь – не самое удачное для художников время; большинство людей с ужасом вспоминают о рождественских тратах. Как ты смотришь на то, чтобы устроить еще одну выставку осенью?
– Ты готова на это пойти, несмотря на очевидный провал?
– Я не считаю это провалом. – Иззи насмешливо надула щеки:
– Можно подумать, мы заработали кучу денег.
– Я как раз собиралась рассказать еще о двух предложениях, – заметила Альбина.
– Были еще какие‑то заявки? Ты имеешь в виду покупку через посредников?
– Были предложения купить те картины, которые ты не собиралась продавать. Речь шла об обеих, но особенно серьезное предложение касалось полотна «Сильный духом».
– Насколько серьезное? – спросила Иззи.
– Неизвестный покупатель готов был выложить за нее пять тысяч.
– Ты шутишь! Кто решится потратить такую огромную сумму на мою работу?
– Не имею ни малейшего понятия, – пожала плечами Альбина. – Предложение было сделано через поверенного. Скорее всего покупатель решил остаться неизвестным.
– Пять тысяч долларов, – повторила Иззи. Это непостижимо. Большинство ее работ уходили меньше чем за десятую часть этой суммы.
– Да, если мы примем предложение, – подтвердила Альбина. – Эта сделка поможет тебе выйти на новый уровень и запрашивать за свои работы другие суммы. Покупатель может не открывать своего имени, но слухи распространяются быстро. Если ты будешь писать картины с таким же мастерством, я гарантирую, что следующая выставка станет более удачной.
– И еще кто‑то хочет купить «Старый дуб»?
– Да, – кивнула Альбина. – За него предложили семьсот долларов.
– И тоже анонимный покупатель?
– Нет. Эту картину хочет купить Кэтрин Поллак.
На лице Иззи мелькнуло недоумение.
– Она содержит кафе на Баттерсфилд‑роуд. И утверждает, что знакома с тобой.
– А, вы, наверно, говорите о Кити. Мы знакомы через Джилли, она иногда подрабатывает там официанткой, – вспомнила Иззи, а потом добавила: – И она решила заплатить такую сумму?
– Ну, если ты отдашь картину по более низкой цене, Кэтрин не обидится.
– Нет‑нет, я не о том. Я просто не ожидала от нее готовности тратить столько денег на мои картины.
– Она тоже посещала университет Батлера, – объяснила Альбина. – И под этим дубом позади библиотеки было ее любимое место отдыха. И не только отдыха, возможно. В мое время мы называли его «дуб поцелуев».
– А мы просто считаем его частью Дикого Акра.
– У меня с этим деревом тоже связано немало воспоминаний.
– Вы говорите как древняя старушка, – улыбнулась Иззи.
– С тех пор прошло больше тридцати лет, – сказала Альбина, возвращая Иззи улыбку. – Но я действительно частенько вспоминаю этот дуб. Так что картина стоит каждого пенни из этих семисот долларов, если не больше.
– И всё же я не готова продать эти две картины.
– Ты считаешь их своими детьми? – Иззи кивнула.
– Думаю, всё же приятнее будет сознавать, что картины висят там, где их любят и берегут, чем прятать их в тесной каморке.
Иззи вспомнила о студии Рашкина и множестве шедевров, скрытых там от всего мира – сложенных в стопки, расставленных вдоль стен или развешенных вплотную один к другому.
– Вы правы, – согласилась она.
– Тогда я могу дать положительный ответ?
– Только насчет «Старого дуба», – сказала Иззи. – Второе полотно я не соглашусь продать.
– Пять тысяч долларов – огромная сумма, – не сдавалась Альбина. – Подумай, сколько красок, кистей и холстов можно купить на эти деньги.
– Я понимаю. Этого бы хватило, чтобы оплатить нашу с Кэти квартиру за год вперед. Но только...
Иззи не знала, как объяснить свой отказ. Эксперимент в студии‑теплице доказал, что ее творчество не может вызывать таинственных существ из другого мира, но, несмотря на это, она не могла отделаться от впечатления, что появление Джона в ее жизни было связано с «Сильным духом»; пока она держит картину у себя, они будут вместе.
– Ну, если ты решила ее не продавать, не буду больше настаивать, – согласилась Альбина.
Иззи колебалась. Всё‑таки это были пять тысяч долларов. Кроме того, в ее ушах еще звучали слова Альбины о перспективах, открывающихся после такой сделки. Кто знает, когда еще ей представится такая возможность, да и представится ли вообще. Но если на одну чашу весов поместить карьеру, а на другую дружбу, то ответ становился очевидным.
– Я не могу его продать, – сказала Иззи. – Полотно принадлежит не мне. Его хозяин – тот парень, который мне позировал, – решилась она на небольшое отступление от истины. – Я только одолжила его на время выставки.
– Так тому и быть, – вздохнула Альбина. – Хочешь оставить какие‑нибудь полотна для следующей выставки или у тебя есть что‑нибудь новенькое?
Иззи подумала о трех картинах в студии профессора Дейпла, но пока она еще сама не решила, готова ли с ними расстаться. К тому же Иззи опасалась того, как отреагирует Рашкин, если она выставит эти произведения; он совершенно ясно дал понять с самого начала, что любые картины Иззи, обладающие, по его мнению, магическими свойствами, должны храниться у него в мастерской. Ее взаимоотношения с художником в последнее время несколько наладились, и девушка боялась сделать неверный шаг. Рашкина оскорбляли даже мельчайшие отступления от правил, а что могло произойти, если он узнает о трех полотнах, написанных ею в оранжерее? А если он к тому же поймет, с какой целью она их написала? Со временем Иззи собиралась выбрать благоприятный момент и рассказать ему обо всём, но не хотела торопиться. А выставка полотен в галерее «Зеленый человечек» – не лучший способ сохранить секрет.
– В настоящий момент у меня ничего нет, – наконец ответила Иззи. – А вы действительно считаете, что можно будет продать что‑то из оставшихся картин?
– Они в самом деле хороши, – кивнула Альбина. – Хотя ты способна на большее. Они могут повисеть здесь еще немного, но я уверена, мы продадим их до наступления лета.
– Вы так думаете?
– Я знаю. Поэтому советую тебе начинать писать новые картины. Но пусть они идут отсюда, – попросила ее Альбина, прижав руки к груди. – Вложи в них частицу своей души, как ты сделала, когда работала над «Старым дубом» и «Сильным духом».
III
В тот же день, вечером, сидя рядом с Джоном на скамейке, Иззи уговаривала своего приятеля забрать картину «Сильный духом», но он упорно отказывался.
– Куда я ее повешу? – спрашивал он. – У меня нет собственного дома, а это не та вещь, которая будет хорошо смотреться на одной стене с вышитыми крестиком тетушкиными картинками и портретом Элвиса. Лучше оставь ее у себя, так мне будет спокойнее.
Иззи окинула Джона вопросительным взглядом.
– Какая связь между хранением картины и твоим спокойствием? – спросила она.
– Да такая, что тетушка вполне способна выбросить картину. Просто так. А о чем ты подумала? – рассмеялся он. – Ты всё еще сомневаешься в моей реальности?
– Я не могу избавиться от мысли, что любое несчастье, грозящее полотну, отразится и на твоей жизни.
– Что ему может угрожать?
– Если картина попадет в чьи‑то руки, кроме твоих, ты исчезнешь из моей жизни.
– Иззи, ты не должна...
– Мне предлагали за нее пять тысяч долларов, но я не согласилась.
– Пять тысяч долларов?
Иззи кивнула.
– И ты отказалась?
– А что мне оставалось? Ты представляешь собой самую большую загадку в моей жизни. Я не знаю, откуда ты появился и куда можешь исчезнуть. Всё, что я знаю, – это то, что я написала картину, а вслед за этим пришел ты. И как мне не бояться, что ты пропадешь навсегда, если картина попадет в чужие руки?
– Ты прекрасно знаешь, что этого не случится. Я не собираюсь расставаться с тобой из‑за какой‑то картины.
– Я в этом не уверена, – покачала головой Иззи. – Я только знаю, что люблю тебя, но ни минуты не чувствую себя спокойно, поскольку не представляю, кто ты такой.
– Я тот, кого ты видишь, ни больше ни меньше. – Джон повернулся лицом к Иззи, взял ее за руки и пристально посмотрел в глаза. – Здесь нет никакой тайны.
– Надеюсь, что так.
– И хочу сказать еще одну вещь, – с улыбкой продолжал он. – Никто из моих прежних знакомых не был такого высокого мнения обо мне, чтобы раскошелиться на пять тысяч ради моей безопасности. – Джон обнял Иззи за плечи и привлек к себе. – Я очень ценю твое беспокойство, Иззи.
Они замолчали и посмотрели на озеро. На противоположном берегу толпы ожидающих заполнили дощатый настил причала. Паром без устали сновал между материком и Волчьим островом, перевозя множество людей.
– Расскажи мне о своем прошлом, – наконец попросила Иззи.
– О чем именно?
– Я не знаю. О чем угодно. Ты рассказывал о резервации, о нравах своих земляков, но ни слова не сказал о себе самом.
– Мне нечего рассказать тебе.
– Так не бывает.
Джон упрямо покачал головой. Иззи попыталась заглянуть ему в глаза, но его взгляд был прикован к линии горизонта.
– Неужели ты был таким плохим? – настаивала она. – В этом причина твоего молчания? Поверь, я не стану относиться к тебе хуже, ведь теперь ты исправился. Я даже буду тобой гордиться, раз ты смог изменить свою жизнь.
– Я не был ни плохим, ни хорошим, – произнес Джон. – Иззи, до встречи с тобой я был просто ничем.
– Никто не может быть ничем.
– Это зависит от точки зрения. Давай считать, что тогда я был просто в одной истории, а теперь – в другой.
– И чем закончится эта история?
– Этого нам не дано предугадать, – пожал плечами Джон. – Мы должны прожить историю до конца, только тогда всё узнаем. Так же как и все остальные.
«Только у всех остальных есть прошлое», – подумала Иззи.
Но она знала, что бесполезно продолжать этот разговор. Так было каждый раз. Иззи вздохнула и тоже пожала плечами. Надо выбросить из головы все вопросы и наслаждаться настоящим.
IV
Ньюфорд, март 1975‑го
– Ты уже прочитала мои новые сказки? – спросила Кэти, едва переступив порог квартиры.
Иззи оторвалась от учебника по истории живописи и ощутила укол вины. Даже теперь, когда выставка осталась позади, она не могла найти времени и для половины необходимых дел. Надо было сдать две письменные работы к концу этой недели; обязательно посещать университет, ведь до выпускных экзаменов осталось меньше месяца; Джон был недоволен их короткими и редкими свиданиями; друзья ворчали, что Иззи совершенно о них забыла; Рашкин настаивал на ежедневных занятиях. Он заставлял ее так интенсивно работать, что на лекциях она частенько клевала носом. А в студии‑теплице Иззи не появлялась уже несколько недель.
– Мне так неловко, – призналась она. – У меня совершенно нет времени.
– Это неважно, – успокоила ее Кэти, повесив куртку и усаживаясь на груду подушек. – Я всё понимаю.
– Нет, правда. Моя жизнь набрала сумасшедший темп еще в декабре и с тех пор никак не может вернуться в нормальное русло.
Кэти кивнула.
– Нам надо завести кота, – неожиданно предложила она. – Большого лохматого кота с порванным ухом и большим самомнением.
Иззи недоуменно заморгала. Несмотря на то что она должна была привыкнуть к склонности Кэти, так же как и Джилли, менять тему разговора чуть ли не на середине фразы, иногда эти резкие повороты заставали ее врасплох.
– Для чего? – спросила она.
– Я считаю, нам здесь не хватает мужского начала.
– Ты могла бы завести себе приятеля.
– Не думаю. Они требуют слишком много внимания.
– А разве коты не требуют внимания?
– Не в такой степени, – ответила Кэти. – Я достаточно насмотрелась на тебя: тебе пришлось изменить свою жизнь, и теперь ты беспокоишься, что подумает Джон, если ты не проведешь с ним тот или иной вечер. Коты не такие. Они намного спокойнее.
– Ты, наверно, никогда не держала в доме кота, – рассмеялась Иззи.
– Но разве я не права? Я считаю, что мужчины похожи на собак – постоянно заглядывают в лицо и жаждут общения. А женщины больше напоминают кошек – всегда готовы принять факты такими, какие они есть.
– Боюсь, что мужчины с тобой не согласятся.
– Но они будут не правы. Или правы лишь отчасти, – добавила Кэти. – Чем сильнее женщина, тем неувереннее чувствует себя мужчина рядом с ней. Для женщин всё наоборот. Мы приветствуем силу – и наших партнеров, и свою собственную. Хочешь чаю?
– Я только что выпила, – покачала головой Иззи.
– Ну хорошо. А у меня горло пересохло от жажды.
Иззи проводила взглядом свою соседку, прошедшую в кухню. Через пару минут она вернулась с банкой пива в руке, молча помахала рукой и удалилась в спальню, прикрыв за собой дверь.
Иззи вернулась к книге, но ненадолго. Занятия можно было отложить на завтра. Она поднялась и достала из стола рукопись новой сказки Кэти, а потом вернулась на свое место под лампой. Спустя час Иззи постучала в дверь спальни Кэти. Не дожидаясь ответа, она приоткрыла дверь и просунула голову внутрь.
– Ты не спишь? – спросила Иззи.
Кэти сидела на постели скрестив ноги и на первый взгляд ничего не делала. Пустая банка из‑под пива лежала рядом на одеяле.
– Ты могла и не торопиться с чтением, – заметила Кэти, увидев свою рукопись в руках подруги.
– Джилли не рассказывала тебе о том, чем я занималась в студии‑теплице? – спросила Иззи.
– Ты смеешься? Иногда мне кажется, что она занята своими делами еще больше, чем ты.
– И с тобой мы почти не общались, правда?
– Я уже хотела заявить в полицию о том, что вы обе пропали, – пошутила Кэти.
– И в студию ты тоже не заходила?
– Иззи, к чему все эти вопросы?
Иззи прошла в комнату и присела на край постели.
– Это касается одной из твоих сказок, – сказала она, постукивая пальцами по рукописи. – Откуда ты взяла образ персонажа, который носит имя Пэддиджек?
Подруга ответила ей недоуменным взглядом:
– Почему ты думаешь, что я его позаимствовала откуда бы то ни было? Может, я просто выдумала этот образ?
– Ты знаешь, что я имею в виду.
– Догадываюсь.
– Ну же, Кэти, это очень важно.
– Почему?
– Сначала ответь на мой вопрос, – настаивала Иззи.
– Но ты можешь подумать, что я сошла с ума. – Иззи отрицательно покачала головой:
– Если то, о чем я думаю, окажется правдой, то у меня не будет для этого никаких оснований. Прошу тебя, поверь мне.
Кэти смущенно посмотрела на нее.
– Так откуда он взялся? – снова спросила Иззи.
– Ну... – нерешительно протянула Кэти, но всё же стала рассказывать. – Однажды вечером я возвращалась из ресторана «У Перри». Ты задерживалась в студии, а мне не хотелось готовить себе ужин, поэтому я поела в ресторане. Было уже довольно поздно, около одиннадцати, я шла домой и по дороге размышляла над сюжетом этой истории...
– И что дальше? – поторопила ее Иззи, не в силах выдержать ожидания.
– И я увидела его. Я как раз взглянула в сторону двенадцатого подъезда, а он сидел на ступеньках, ведущих в квартиру Берни. Я видела его совершенно отчетливо, как днем. Такой тощий и странный, в потрепанной одежде, со смешными прядями волос, торчащими из‑под шляпы, точь‑в‑точь как после взрыва в птичьем гнезде.
– Это не волосы, – вставила Иззи.
– Я знаю, – сказала Кэти и замолчала. – А откуда тебе это известно? – спросила она после паузы.
– Я его вызвала, – призналась Иззи.
– Повтори, что ты сказала.
Теперь настала очередь Иззи смутиться. Она знала, что Кэти серьезно относится к своим сказкам, но то, что ей предстояло поведать, на первый взгляд могло показаться совершенно абсурдным. Тем не менее она решилась и рассказала обо всём, что касалось теорий Рашкина и ее собственных экспериментов в студии Дейпла.
– Удивительная мысль! – воскликнула Кэти, выслушав подругу.
– Неужели ты не понимаешь? Это не просто мысль. Она сработала.
– Но...
– Подожди минуту, я тебе докажу.
Иззи оставила рукопись рядом с пивной банкой и прошла в свою комнату. В ее рюкзаке осталось несколько набросков к этой картине. Вернувшись к Кэти, она показала ей рисунки.
– Похож на твоего Пэддиджека? – спросила она. Кэти широко раскрыла глаза от удивления и медленно кивнула:
– Невероятно! А как ты его назвала?
– Я не давала ему имени. Я еще не придумала названий ни к одной из трех картин.
– Как раз его я и видела. То есть я хочу сказать, что он был таким же странным и похожим на куст, в смешной одежде и очень худой. И в его лице не было ничего человеческого.
– Понимаю. Я специально так сделала. Не хотела изображать обычного человека, иначе ничего бы не узнала.
Кэти отложила рисунки:
– Ты до сих пор считаешь, что вызвала Джона при помощи своей картины?
– А что мне остается думать? Он вошел в мою жизнь как раз после окончания работы над его портретом.