Национальные отношения в многонациональном государстве, находящемся в состоянии системного кризиса, являются предметом пристального внимания не только политиков, но и ученых, в первую очередь—социологов и психологов.
Проблема «Молодежь и национальные отношения» располагается на стыке двух специальных социологических теорий— социологии молодежи и этносоциологии и должна рассматриваться в междисциплинарном контексте. Учитывая социальные реалии нашего государства и, в частности, смену ценностных ориентиров не только в государственной политике, но и в системе социализации подрастающего поколения, приоритетным л границах означенной проблемы представляется феномен этнического сознания молодежи, так как именно этноустановки и этностереотипы молодого поколения в наибольшей мере обусловливают направленность межэтнического взаимодействия.
Феномен этнического сознания молодежи. До недавнего времени молодежную субкультуру, отличающуюся общностью стиля жизни, поведения, групповых стереотипов и самореализации, характеризовала, в первую очередь, генерационная самоидентификация, которая наиболее отчетливо проявлялась в позиции экзистенциального отчуждения и социально-психологической замкнутости в пределах корпоративной или групповой общности. Поведенческие стереотипы, обусловливающие деперсонализацию установок, были, судя по данным серии эмпирических исследований (1981-1900 гг.), наиболее устойчивым индикатором данной возрастной популяции.1
С начала 90-х годов обозначенный тип молодежного сознания и поведения сохранился, главным образом, в младших возрастных группах с низким образовательным цензом, проживающих на периферии. В крупных городах, наряду с типом так называемых «новых русских», с отчетливо выраженным вестерни-зированным сознанием, распространился и тип этноцентрист-ски ориентированных молодых людей, пополняющих ряды радикальных партий и движений. В этноконфликтных регионах молодые люди этого типа все активнее включаются в политическую деятельность, нередко представляя собой наиболее ревностных адептов национальной идеи в ее искаженном виде, отстаивая ее подчас с оружием в руках.
|
|
Среди факторов, обусловливающих негативные этноустановки, следует отметить следующие.
1. Социум. Кризисное состояние общества, его политических и экономических структур, разрушение ценностного мира, присущего советскому типу социализации, закономерно привели к распространению социальной аномии и фрустрации во всех социально-возрастных группах населения, но особенно дезорентровали молодое поколение. Численный рост маргинальных групп населения, в частности, безработных, беженцев и вынужденных переселенцев, способствует усилению социальной агрессии, которая особо акцентуируется именно в юности.
2. Этничность. Распад СССР и последовавшие вслед за ним геополитические изменения на некогда едином политическом и социокультурном пространстве, радикализация межэтнических конфликтов обострили чувство этнической самоидентификации: на уровне массового сознания самоценностью становится именно этничность как принадлежность к «кровной» групповой общности. Советскую мифологию сменяет национальная, которая успешно используется политическими элитами для удержания власти и осуществления властных полномочий. Этноконсолидирующим для нации признаком объявляются не язык и культура, а наличие общего «врага» иной национальности, образ которого настойчиво внедряется в общественное сознание. Молодежь легче других усваивает национальную фразеологию, идентифицируется с ней, что обусловлено возрастными особенностями: именно в юности ведется интенсивный поиск идеалов — однозначных и понятных.
|
|
3. Возраст. Юношескому возрасту присуща установка на образ супермена, владеющего оружием, приемами единоборств, сильного, ловкого, уверенного в себе и своих товарищах. Стремление к психологической защищенности в кругу единомышленников, к преодолению одиночества, юношеских сомнений в смысле жизни, поиск ясного и четкого лозунга, который «освящал бы» применение силы, приводит молодежь в военизированные формирования экстремистского толка, которые в определенном смысле выполняют для нее функцию традиционной «команды»—жестко структурированной референтной группы. Как известно, младшие возрастные группы отличает в большей мере, чем зрелых людей, черно-белое восприятие действительности, бескомпромиссное и однозначное деление на «своих» и «чужих», товарищей и врагов. Но именно это различение лежит в основе этнической комплиментарности, которая в гипертрофированном виде и приводит к националистическим установкам.
Характерно, что 43,8% студентов русской национальности, опрошенных по репрезентативной выборке осенью 1990 г. (целевая комплексная программа «Общественное мнение» Гособразования СССР), отметили, что национализм играет положительную роль в жизни народа. В ходе исследования «Межнациональные отношения студенчества СССР», проведенного годом раньше (октябрь-ноябрь 1989 г.) по отдельным регионам страны, от 30 до 62% студентов назвали национальности, к которым они испытывают резкую антипатию. Весной 1992 г. 41,7% учащихся старших классов Петербурга также заявили о своей неприязни к отдельным национальностям.
|
|
В ходе репрезентативного городского опроса населения Санкт-Петербурга (осень 1994 г.), посвященного проблемам национального самосознания, выяснилось, что именно возрастной фактор является ведущим в числе субъектных характеристик. Молодежь по сравнению с другими возрастными группами наиболее этноцентрична, в ее среде заметнее распространены стереотипы этнического негативизма (70,3% молодежи испытывает неприязнь к одной или нескольким национальностям; ср. по всей выборке—48,7%), националистические установки (26,6% молодых людей полагает, что «Россия—это государство русских»; ср. по всей выборке—13,9%).
В функционировании этносов важнейшая роль принадлежит осознанию членами каждого из них своей специфической общности, т. е. этническому самосознанию, относящемуся к тому слою обыденного сознания, которое принято называть массовым. Этническое сознание ограничено рамками обыденного опыта, закрепленного в традициях и обычаях, и представляет собой психологическое отражение практической деятельности, образ и стиль жизни, моральные, эстетические и идеологические нормы, закрепленные в коллективном сознании, представление о своей «самости» (этнической принадлежности) в некоторой шкале, соотносящей данный этнос с другими.2
Формирование националистической установки. Как на уровне личности, так и на уровне общности, суждения о свойствах своего этноса неразрывно связаны с представлениями о характерных чертах других этнических образований и их членов, причем, как правило, эти представления эмоционально окрашены и имеют оценочную природу. Проявляясь в таких чувствах как любовь, ненависть, подозрительность и т.п., они выражают эмоциональное отношение к этнической действительности—к свойствам своего и других этносов. Именно эти чувства, не до конца осознанные, лежат в основе феномена этнической комплиментарности, так как образ «мы» и «они» предполагает не только фиксацию различия, но и оценку «не-нас» по сравнению с «нами»,3 а вследствие этого обуславливает и характер межнациональных отношений.
Именно эта социально-психологическая структура различения «своих» и «чужих» лежит в истоках национализма, который актуализируется лишь тогда, когда действительные или воображаемые различия возводятся в главное качество и превращаются во враждебную психологическую установку, которая вначале разобщает народы, а затем теоретически обосновывает и подкрепляет политику дискриминации.4 Враждебная установка продуцирует чувство страха, ненависти, нетерпимости, ведет к приписыванию иной этнической общности агрессивности, недоброжелательства, тайных умыслов и т. п. Характерным примером подобного отношения являются названные петербургской молодежью качества антипатичных им народов (ранговая предпочтительность: «жестокие», «агрессивные», «националисты», «мстительные», «чувствуют себя хозяевами» и т.д.).
Компенсаторно эта позиция приводит к зеркальному наделению собственной этнической общности всеми возможными достоинствами и добродетелями, что служит психологическим оправданием высокомерного неприятия «чужаков». Так, в частности, по мнению старшеклассников Петербурга (1993 г.), наиболее распространенным чувством нерусских народов бывшего СССР по отношению к русским выступает враждебность (41,7%), в то время как симпатию в отношении к ним отметил лишь каждый десятый (11,1%). В отношении русских к нерусским враждебность проявляется почти в 3 раза реже (16,5%) и симпатия—в 2 раза чаще (24,8%).
Это хорошая иллюстрация к рассмотренному выше феномену формирования националистической установки. В национализме всегда Присутствует некий иррациональный элемент, поскольку национализм связан с эмоционально-чувственным восприятием действительности. В этой связи знаменательно, что больше половины учащихся, выразивших неприязненные чувства к одному или нескольким народам, не сумели объяснить, за что они их, собственно, «не любят» (качества не формулировались или носили отвлеченный характер: «поведение в целом», «характер в целом» и т. п.) На уровне обыденного сознания националистические установки усваиваются в жестком агрессивном варианте, в виде упрощенных стереотипов («не люблю их за то, что они оккупанты» или «не люблю их за то, что они ненавидят нас»). Принимая форму групповой самоорганизации, национализм используется на митингах, демонстрациях, в силовых действиях против «врагов». Именно таков механизм привлечения молодежи в экстремистские организации националистического характера, в которых культивируется, с одной стороны, чувство национальной обиды, ущемленности, неполноценности, с другой же—значимость национальной консолидации для отпора «врагам».
Атавистические различения «нас» и «не-нас» утвердились в древности, когда «мы» стремились отделиться от «них» горой или рекой, обозначив таким образом свою территорию;
«мы» по-своему татуировали лица, хоронили покойников, отделывали оружие. Естественно, что все болезни, напасти и беды обычно приписывались злонамеренности людей чужого племени. Подобную первобытную логику легко обнаружить на страницах многих средств массовой информации современной России, других государств СНГ, особенно в связи с межнациональными конфликтами.
Дело в том, что с возникновением этносов атавистическое деление смягчилось лишь внешне и мимикруя дошло до наших дней. Пока состояние общества относительно устойчиво и развитие проходит без особых социально-экономических потрясений, в обыденном сознании утверждаются глобальные национальные ценности, а этническая комплиментарность, несмотря на рудименты, не носит атавистического характера. Н-о в случае кризиса социальных институтов и социальных отношений противопоставление «мы—они» становится в массовом сознании приоритетным и в полиэтническом обществе непременно экстраполируется на представителя другой национальности.
Именно это произошло в процессе распада СССР, который никоим образом нельзя охарактеризовать как одномоментное событие (подписание Беловежских соглашений). Ухудшение качества жизни, усиливающееся социальное расслоение общества при отсутствии скрепляющего структуру среднего класса, численный рост маргинальных групп населения—все это усугубило и без того исторически неблагоприятный характер межнациональных отношений на территории бывшего СССР.
Националистические установки возникают в этническом сознании вследствие неблагоприятной экономической, политической, демографической, социокультурной мотивации, причем Дестабилизация национальных отношений проходит в своем развитии несколько последовательных стадий: отчуждение, неприязнь, конфликт, сопровождаемый насильственными действиями.
Отчуждение—относительно спокойная фаза протекания межнациональных отношений, в какой-то мере всегда отличающая взаимодействие различных этнических общностей. Выражается оно в стремлении к национально однородным бракам, в моноциональномп дружеском общении, в минимизации контактов с иноциональной средой за исключением неизбежных. Социологические исследования отмечают в молодежном сознании ориентацию на национально однородные браки еще с середины 80-х годов. Так, в частности, (согласно исследованию «Межнациональные отношения студенчества СССР») каждый третий московский студент (35%) и каждый пятый ленинградский (21%) отдавали предпочтение мононациональному браку, еще в большей мере подобная позиция отличала студентов российских автономий: Татарии (43%), Северной Осетии (66%), Дагестана (72%).
Именно такое поведение характеризует сегодня этнодисперс-ные группы в крупных городах, формирующуюся русскую диаспору во вновь образованных государствах на территории бывшего СССР. Отчуждение в этноконтактной среде чаще всего обусловлено, кроме причин ситуативного характера, этнокультурными различиями, несхожими стереотипами бытового поведения, которые, как оказалось, не были преодолены в ходе формирования так называемой новой социально-исторической общности—советского народа.
Неприязнь. Переход в стадию неприязни обусловлен причинами экономического характера (большая экономическая успешность одной общности по сравнению с другой, особенно в условиях общего снижения уровня жизни всего населения), правового характера (законодательная дискриминация одной этнической общности в пользу другой), социально-исторического характера—как следствие сталинской национальной политики (произвольное изменение границ, депортации и т.п.), наконец, культурного характера (частичная этническая денационализация, угрожающая самому существованию этнической общности, вина за которую экстраполируется на общность соседствующую).
По данным исследований, для молодежи крупных российских городов ведущими оказываются экономические мотивы неприязни, для молодежи бывших союзных республик—в большей мере социально-исторические, правовые и культурные мотивы. Сопутствующим фактором, способствующим переходу неприязни в стадию конфликта, может стать отсутствие опережающей национальной политики в этноконтактной среде как на региональном, так и центральном уровне, неблагоприятное соотношение доли титульной национальности и национальных меньшинств, когда статус национального меньшинства не соответствует реальной его численности в том или ином регионе (например, грузинов в Абхазии, русских в Латвии или татар в Башкирии).
Стадия неприязни приводит к увеличению сторонников «активных действий» в решении национальных проблем: так, по данным упомянутого выше исследования, каждый третий студент Москвы и Ленинграда осенью 1989 г. допускал такого рода действия, к этому же мнению склонялись также 32% студентов бурятской национальности, 42% студентов осетинской национальности, каждый четвертый представитель Дагестана. Характерно, в свете последующего развития событий на Украине, что ровно половина опрошенных в этой республике студентов была сторонниками «активных действий».
Конфликт, сопровождаемый насильственными действиями, обычно уже выходит за пределы собственно межэтнических отношений, ибо люди оказываются в него втянутыми не только по национальной принадлежности, но и по политическим пристрастиям, включенности в те или иные «группы влияния», просто по местожительству в зоне конфликта. Характерным участником межэтнических конфликтов на территории бывшего СССР стал наемник, воюющий за материальное вознаграждение, и доброволец, поддерживающий одну из сторон конфликта по идейным мотивам. В их числе преобладают, как правило, молодые мужчины в возрасте до 30 лет с внутренне противоречивым этническим самосознанием.
Безусловно, вероятность развития межнациональных отношений в сторону конфликта зависит от направленности массового этнического сознания, т. е. самосознания этнической общности в целом. Опосредованная мотивация чаще всего ситуативна и преходяща, в то время как именно этническое самосознание обладает достаточно устойчивым и структурированным содержанием.
Этническая самоидентификация. Важнейшим индикатором этнического самосознания, в частности молодежи, является этническая самоидентификация, включающая представление об этноконсо лидирующих и этнодифференцирующих признаках, «образ» национального характера, выражающаяся в системе автостереотипов (образ «мы») и гетеростереотипов (образ «они»).
Главным фактором этнической самоидентификации на эмпирическом уровне является набор тех признаков, которые воспринимаются этнофорами как главные при определении национальности человека.
Данные исследований показывают, что этническая самоидентификация достаточно вариабельна и обусловлена следующими факторами:5
1. Местом проживания—на своей этнической территории или иноэтнической среде: (если в первом случае больший вес придается происхождению (национальность родителей), то в случае этнодисперсного расселения яснее осознается этнокультурная общность.
2. Возрастом (молодежь в большей мере ориентирована на выбор национальности «по желанию самого человека» и меньше на происхождение).
3. Уровнем образования (с ростом образования возрастает ориентация на выбор национальности «по желанию», а не определение ее по происхождению). Характерно также, что если лица с низким уровнем образования обращают внимание на явные, очевидные черты этнического сходства и различия (язык, внешность), то более образованные респонденты выделяют неявные, но существенные черты (характер и особенности поведения).
Судя по данным исследования петербургских старшеклассников (1993 г.) младшим возрастным группам свойственна умеренная этническая самоидентификация: почти половина (44,6%) респондентов вообще не обращают внимания на национальность людей, 41,9%—только в том случае, если «они» им «чем-то несимпатичны», вместе с тем 67,3% молодых людей гордятся своей национальной принадлежностью (все опрошенные—русские) и только каждый четвертый (25,9%) хотел бы родиться «не в России, а в какой-нибудь западной стране».
Ранговая последовательность выбора этноконсолидирующих черт в опросе (1994 г.) студентов русской национальности такова: общность национальной психологии (54,2%), культурные традиции (45,3%), общая история (40,5%), язык (27,6%). Четвертое ранговое место языка обусловлено не столько образовательным уровнем респондентов, сколько их национальной принадложностью: по-русски на территории бывшего СССР говорят и многие представители других народов, а не только этнические носители этого языка. Первые три ранговых места по этно-дифференцирующим признакам распределились несколько по-иному: культурные традиции, язык, общая психология.
Характерно, что как этноконсолидирующий, так и этнодиф-ференцирующий признак—«внешность»получил наименьшее число выборов, хотя именно внешность выполняет не только осведомительную, но и регулятивную функцию, выступая в качестве основания этнической неприязни (идеологизация антропологических признаков). Признак внешности акцентуируется, судя по данным исследования старшеклассников, как вторичная характеристика («Обращаю внимание на национальность окружающих только тогда, когда они мне чем-то несимпатичны»).
Содержание и направленность этнической самоидентификации обусловлены и национальной принадлежностью этнофора. Так, если для русских студентов национальность отца и матери имеет примерно равное значение при определении национальности (соответственно 44,5% и 34,5%), то для контрольной группы студентов-узбеков, обучающихся в петербургских вузах, определяющим признаком явилась национальность отца (соответственно 78,0% и 20%). Большее значение в качестве этноконсолидирующей черты придается узбеками народным обрядам, обычаям (60,0%; ср.русскими—42,2%), в качестве этнодифференцирующей—религии (38,1%; ср.русскими— 18,2%). Бесспорно, эти данные показывают, насколько ранговая последовательность выбора черт в пределах этнической самоидентификации обусловлена особенностями национальной культуры, традиционностью стереотипов.
Косвенным признаком этнической самоидентификации людей, в том числе и молодых, выступает культурно-историческая память, т. е. восприятие на уровне ценностных установок событий национальной истории.
Именно в ходе исторического развития этноса осуществляется этнокультурная трансмиссия, которая сохраняет этничность на протяжении многих поколений. Значимость исторической памяти для этнической самоидентификации не в полной мере осознается молодыми людьми (так, в опросе петербургских студентов 1994 г. она заняла как этноконсолидирующий признак лишь четвертое ранговое место).
Основные тенденции атноисторического сознания молодежи. В процессе нескольких репрезентативных исследований молодежной выборки (1989, 1991, 1994 гг.) нами выяснялись эмоционально окрашенные ценностные представления об истории положительного и отрицательного характера (формулировка открытого вопроса: «Назовите, пожалуйста, события в истории Вашего народа, которые лично у Вас вызывают чувство гордости и чувство стыда»).
Лонгитюдиональный характер измерения исторических ценностных представлений российской молодежи позволяет выявить основные тенденции, присущие этноисторическому сознанию молодых людей.
По динамике:
а) обнаружено постепенное вытеснение советской истории из актуализированной исторической памяти в пользу дореволюционной. Если в опросах 1989 и 1991 гг. события советской истории относительно дореволюционной могут быть представлены в пропорции 4: 1, то в опросе 1994 г. уже в пропорции 3: 2;
б) смещаются акценты в эмоциональной интерпретации событий как «вызывающих чувство гордости», так и «вызывающих чувство стыда». В частности, положительная оценка Октябрьской революции относительно отрицательной в опросе 1989 г. выражена в пропорции 3: 2, в опросе 1991 г.—1: 4, в опросе 1994 г.—1: 3. Советская история сегодня вызывает меньшее отторжение (за исключением периода сталинских репрессий), чем три года назад. В негативном ряду исторических событий «период застоя», «правление коммунистов», «брежневщина» и т.п. (1991 г.) сменяется «распадом СССР», «межнациональными конфликтами», «расстрелом Белого дома» и т.п., что обусловлено общей сменой акцентов в массовом сознании россиян;
в) актуализированная историческая память приобретает более военизированный характер, чаще упоминаются события, связанные с победоносными войнами и присоединением к России новых территорий. Так, в частности, в опросе 1994 г. третьим по частоте упоминания положительных исторических событий становится «победа в Отечественной войне 1812 г») (в опросе 1991 г. 15-е ранговое место), «взятие Иваном Грозным Казани», «взятие Петром Риги», «оборона Севастополя в Крымской войне», которые в предыдущих опросах вообще не фигурировали.
По содержанию:
а) государственно-политическая история актуализируется в этноисторической памяти молодежи значительно успешнее, чем духовная, связанная с развитием культуры, науки, просвещения. Так, 1-е ранговое место из событий дореволюционной истории во всех опросах заняли события, связанные с деятельностью Петра I и прежде всего его военные победы, причем в опросе 1994 г. конкретные исторические события дополняются эмоционально окрашенными суждениями типа: «Те события, где мы били наших врагов», «все победы русского оружия», «величие России»;
б) абсолютным фаворитом среди исторических событий, вызывающих чувство гордости, во всех опросах стала «победа в Великой Отечественной войне», а среди исторических событий, вызывающих чувство стыда,—«сталинские репрессии», «сталинщина».
Можно заключить, что этноисторическое сознание русской молодежи носит преимущественно этатический (державный) характер, причем от 1989 г. к 1994 г. эта тенденция усиливается, что косвенно подтверждают и данные опроса петербургских старшеклассников (1991 г.), которым было предложено назвать имена тех исторических деятелей, которые сыграли «наиболее значительную роль в истории нашего народа».
Вдвое чаще упоминаются советские государственные деятели (от Ленина до Ельцина), хотя большинство позитивных оценок получил Петр I (51%; ср.Ленин—17% положительных и 48% отрицательных). Актуализированные в памяти исторические деятели практически все принадлежат к рангу глав государства (Иван Грозный, Екатерина П, Александр II, Николай II, Хрущев, Андропов, Горбачев, Ельцин), полководцев (Суворов, Кутузов, Нахимов) или популярных в момент опроса народных депутатов. В то же время в списке из 74 имен не оказалось ни одного просветителя, ученого или религиозного деятеля и только три русских писателя—Пушкин, Гоголь, Достоевский, названных всего 5 респондентами, хотя выборка составила 480 человек.
Этатический характер этнической самоидентификации обнаруживается не только в этноисторических установках, но и в оценках текущих событий.
Так, в частности, среди петербургских старшеклассников (март 1993 г.) почти половина респондентов полагает, что русских правильно считали «старшим братом» других народов СССР (48,9%), не согласно с этим суждением вдвое меньшее число учащихся (24,5%). Две трети выборки (65,1%) уверены в том, что Россия должна оставаться великой державой, даже если это ухудшает ее отношения с Западом (не согласны— 15,8%). Этатические установки молодых людей косвенно обнаруживаются и в оценке такого суждения: «Русские должны заступиться за Югославию, ведь сербы такие же православные христиане, как и мы» (согласны—35,9%; не согласны—30%; затруднились в ответе—34,1%).
Согласно опросу 1994 г. более 60% опрошенных полагают, что Россия должна избрать особый путь, отличающийся от пути развития других стран.
Бесспорно, что именно этатическая (державная), а не этническая самоидентификация, по данным исследований, свойственна не только русской молодежи, но и представителям других социально-возрастных групп этого народа, что не может так или иначе не проявляться и в характере социализации подрастающего поколения. Учитывая существующие социально-политические реалии, этот факт требует детализированного исследования и интерпретации.
Национальный характер. Наряду с этнической саомиден-тификацией не меньшее значение в формировании этнического сознания имеет и национальный характер—некоторые общие черты психики, связанные с культурным единством членов этноса. Национальный характер неверно было бы низводить до набора некоторых общих психических или психологических свойств народа, значительно явственнее он проявляется в тех случаях, когда действуют не отдельные этнофоры, а группы взаимодействующих людей. Чтобы считаться типичными для того или иного этноса черты характера должны быть присущи значительной части его членов, конечно, не на уровне монопольного обладания, но в интенсивности и в оттенках их проявления.
Зарубежные авторы определяют национальный характер как «модальную личность», «базовую личность», «социальную личность» или сужают понятие национального характера до системы установок и представлений у членов одной этнической общности, типа взаимодействия членов одной общности, выполнения ролевых функций, соблюдения правил и табу (культуран-тропологический подход).6 Все авторы сходятся на том, что национальный характер — самый «неуловимый» феномен этничности хотя никто не отрицает его существования.
Отечественная школа чаше всего рассматривает национальный характер как результат культурной социализации личности проявление специфики национальной культуры.7 Направленность национального характера обусловлена системой побуждений— совокупностью потребностей,интересов,установок и идеалов.
Культура как результат исторического развития народа сказывается на его психическом складе, и хотя народы в своем развитии меняются, как люди, при этом они сохраняют нечто особенное, что делает их не похожими на других.
Черты национального характера наиболее отчетливо проступают в лаконичной форме народных пословиц (англ. «Мой дом—моя крепость»: цыг. «У цыгана дом—три кола и посередине головня»; русск. «Гость в дом—Бог в дом»), в песнях, сказках, загадках и суевериях, именно в фольклоре качества народа предстают наиболее однозначно и в то же время гипертрофированно.
Несмотря на культурно-историческую обусловленность и изменчивость, определенные доминанты национального характера сохраняются у представителей различных народов даже в конце XX в. в условиях интернационализации образа жизни, массовой культуры, единой информационной системы.
Возможно ли изучение национального характера методами социологии и этнопсихологии? Измерим ли этот «неуловимый» феномен этничности?
Формой проявления национального характера служат этно-стереотипы, выступающие в качестве эмпирического индикатора характерологического своеобразия этнической общности.
Этнические стереотипы выполняют важную функцию, определяя поведение человека в различных социальных ситуациях. Составляя элемент этнокультурной социализации, они влияют на этнические симпатии— антипатии, национальные установки, обусловливающие межэтническое взаимодействие людей.
Этностереотипы формируются на основе избирательности— сопоставления своей этнической общности с другими («нас» с «не-нами»), хотя далеко не всегда это сравнение и сознается этнофором. Наряду с другими факторами этностереотипы обусловливают характер национальных отношений, способствуя формированию образов «хороших» и «плохих» народов (союзников—партнеров—соперников—врагов) и, таким образом, косвенно обеспечивают позитивный или негативный характер этнической комплиментарности. Этностереотипы формируются как в процессе непосредственного межнационального общения, так и в неорганизованных формах передачи информации (слухи, анекдоты, поговорки и т. п.), базируются на предубеждениях, уходящих корнями в исторические традиции (в частности, стереотип антисемитизма), передаются через художественную литературу и фольклор.
Вот как отражают, в частности, черты национального характера русские пословицы: автостереотипы («Русский терпелив до зачина», «Русак умен, да задним умом», «Русский любит авось, небось, да как-нибудь» и т. п.) и гетеростереотипы («Хохол глупее вороны, да хитрее черта», «Цыган что голоднее, то веселее», «Что русскому здорово, то немцу смерть» и т.п.).8 Хотя многие из них устарели и отражают одну лишь этноисто-рическую реальность, в той или иной степени они откладываются в коллективной памяти народа, ретранслируются в современных оценках.
Насколько этностереотипы можно рассматривать как действительно достоверные индикаторы национального характера?
В связи с этим неизбежно возникает ряд проблем, а именно:
корректности (противоречивость стереотипа об одной и той же этнической общности свидетельствует о том, что стереотип не столько зависит от реальных особенностей описываемого народа, сколько от чувства вражды или дружбы, которые испытывают к нему носитель стереотипа); пр о екции(этностереотип— своего рода прожективный тест, при котором люди перед лицом неструктурированной ситуации обнаруживают собственные психологические особенности); обратного влияния (положительный гетеростереотип может вызвать негативный автостереотип, если этнофор поставлена ситуацию сравнения);
гомоописания (автостереотипы, как правило, отличает более благоприятная оценка, чем гетеростереотипы).
Среди методов исследования стереотипов можно выделить, как наиболее распространенные, следующие:
—открытые вопросы без ограничения («Что вы думаете о немцах, французах, русских» и т.п.?);
—открытые вопросы с ограничением («Назовите положительные или отрицательные черты немцев, французов, русских» и т.п.);
—закрытые вопросы, когда респондент оценивает некий выбор качеств, сформулированных исследователем («Оцените по 5-балльной шкале насколько перечисленных ниже качеств, присущих немцам, французам, русским» и т.п.);
- закрытые вопросы с использованием метода семантического дифференциала, где респондент оценивает парные сравнения (например, «инициативный—безынициативный» или «терпимый—нетерпимый»), по которым одновременно сопоставляют качества двух народов (своего и другого).9
В исследованиях молодежных этностереотипов нами использовались различные варианты выявления оценочных суждений.
При опросе учащейся молодежи Петербурга в 1994 г. в анкету был включен вопрос открытого характера: «Назовите качества, с Вашей точки зрения, наиболее распространенные среди русских». Респонденты русской национальности (автостереотип) перечислили 68 положительных и 37 отрицательных качеств (примерная пропорция—2: 1). В ряду положительных автостереотипов чаще других упоминались доброта, гостеприимность, дружелюбие, доверчивость, трудолюбие, общительность; в ряду отрицательных—лень, безалаберность, пьянство, нерешительность, раболепие (вариант холопство). Характерно, что отрицательный ряд включает более развернутые и эмоциональные окрашенные характеристики, чем положительный («вера в лучшее, даже если обманывают», «упование на доброго царя», «крепость задним умом», «впадение в крайности» и т.п.).
При опросе учащихся 1992 г. из перечисленных в закрытом вопросе 13 народов (критерии «симпатии—антипатии») наиболее «симпатичными» молодым людям оказались французы—69,9%, что обусловлено культурно-исторической традицией, американцы—65,2% (прежде всего за счет мифологизированного представления об американском образе жизни), украинцы—53,3% (наиболее родственный русскому народ) и немцы— 45,8% (последний факт свидетельствует о том, что историческая неприязнь, связанная с событиями Великой Отечественной войны, когда отношение к фашизму частично экстраполировалось на немцев, у молодежи полностью преодолена).
В 1993 г. этностереотипы выявлялись посредством сравнительной оценки «нас» с «не-нами», что дало возможность опосредованно обнаружить направленность межнациональных отношений. Как выяснилось, характер стереотипов впрямую обусловлен тем, с кем именно сравнивает себя молодой человек.
Иллюстрацией могут служить данные двух опросов петербургских студентов (квотная выборка): «Русские и американцы», «Русские и узбеки».
Так, при сравнении себя с американцами предпочтение было отдано последним, хотя, как уже говорилось, автостереотипы, как правило, благоприятнее гетеростереотипов—средний балл оценки американцев—5,58, русских—4,51 (использовалась 7-балльная шкала). Безусловно, новый «образ» Америки и ее народа сформирован средствами массовой информации, так как личный опыт общения с представителями этого народа имели лишь 17% опрошенных. Положительный гетеростереотип в какой-то мере «спровоцировал» отрицательный автостереотип, направленность которого, кроме того, обусловлена такими косвенными факторами, как условия жизни, материальная обеспеченность, уровень социальной аномии, кризис социализации.
Значительно больше выравнены взаимные (опрашивались русские и узбеки, а не одни только русские, как в первом случае) этностереотипы молодежи, находящейся в сходной социальной ситуации, хотя и различающиеся по национальным традициям и культуре (средний балл автостереотипов русских— 4,23, гетеростереотипа—4,01). По четырем качествам из десяти русские студенты петербургских вузов отдали предпочтение узбекам (патриотизм, трудолюбие, уважение к законам и чувство собственного достоинства), по мнению узбекских студентов, обучающихся в вузах города, русские свободолюбивее и общительнее.