В пути он пользовался двумя комплектами снаряжения для шатра – основным и запасным – перевозимым на вьючном животном. Таким образом, Тимур всегда располагал эмирскими покоями – участком земли, устланном коврами, и широким пологом над головой, укрывающим от жаркого солнца. Вокруг его шатра разбивали палатки кулчи, двенадцать тысяч воинов эмирской гвардии.
Командиры в гвардию набирались из числа бахатуров, сильных и смелых мужчин. Это были закаленные в битвах и испытаниях воины, их ратный труд щедро вознаграждался.
– Солдат‑ветеран, – говорил как‑то Тимур, – не должен ущемляться ни в чинах, ни в жалованье. Потому что эти люди, жертвующие благополучной жизнью ради чести погибнуть в бою, достойны всяческих наград.
Он последовательно придерживался этой точки зрения. Так же как раньше он вел письменный учет имен тысячи, которой командовал, теперь по его распоряжению записывали поименно личный состав целой армии и даже сыновей воинов. Его секретари регистрировали каждый случай боевого отличия воина.
За личную храбрость простой воин повышался до десятника, десятник до юзбаши, сотника. Храбрецам выдавали знаки отличия. Иногда это были пояс или куртка с вышивкой и воротником, иногда конь и меч. Полковые командиры награждались штандартом и барабаном, а военачальники высокого ранга, полководцы – штандартом тюмена, штандартом с изображением льва и барабаном. Таким военачальникам разрешалось брать с собой табун в сотню коней.
В случае победы эти военачальники получали весомое материальное вознаграждение – им передавались в феодальное владение города со сбором налогов в свою пользу, а в отдельных случаях и провинции. Повышение по службе проводилось только исходя из способностей кандидата, хотя полководцы были выходцами из знатных семей. Старый Джаку Барлас был одним из немногих военачальников, которым удалось выжить и уйти с почетом в отставку. Он получил в награду титул «полководца полководцев» и город Балх в управление.
Тимур не любил людей, искавших оправдания своим неудачам, впадавших в панику в чрезвычайных ситуациях или отступавших без попыток добиться успеха атакой. Он не выносил глупости, не раз повторяя: «Умный враг менее опасен, чем глупый друг».
Один летописец процитировал характеристику, которую дал Тимуру некий араб:
«Ростом повелитель был высок. Имел крупную голову, высокий лоб. Отличался как незаурядной физической силой, так и храбростью. Обладал сильным характером. Цвет кожи – белый, живая мимика лица. Крепкого сложения, с широкими плечами, сильными пальцами и жилистыми руками. Эмир носил длинную бороду. Хромал на правую ногу и говорил низким голосом.
В пожилом возрасте он был так же крепок духом, силен телом и храбр, как прежде. Это была непоколебимая скала. Эмир не терпел лжи и пустых жестов. Он предпочитал слышать правду, как бы она горька ни была. Неудача не обескураживала Тимура, а богатство не приводило его в восторг.
Девизом, выгравированным на его печати, были слова на персидском языке: „Сила – в правде“. В разговоре он больше отмалчивался, никогда не говорил об убийствах, грабежах или насилии над женщинами. Любил смелых воинов».
Тимур очень рано поседел. Иные говорили о его смуглой коже, но для араба она выглядела светлой. Интересно, что эта характеристика дана Ибн Арабшахом, ненавидевшим эмира, которого Тимур увел в плен.
Немного имен в списках Тимура удостаивается столь поразительного почета, как имя некоего тюркского богатыря – Ак Бога – Белого Паладина, видимо отличавшегося великолепным сложением и силой. Он носил стальной щит и имел тяжелый лук длиной пять футов. Будучи десятником, но владельцем всего одного коня, он примечателен также способностью выпить полный рог кобыльего молока, смешанного со спиртом.
Рассказывают, что во время второго похода в Персию Ак Бога расположился один, без товарищей, в деревушке у дороги – точнее, в чайхане. Поскольку богатырь находился в чужой стране во враждебном окружении, он оставил коня у входа в чайхану, не снимая с него седла. После того как Ак Бога уютно устроился за столом, распустив пояс, к нему примчался один из командиров с сообщением о том, что пятьдесят персидских всадников спешиваются у деревенского водоема.
– Отлично, – отозвался богатырь. – Собирай своих людей, и мы поведем их в атаку на персов.
Командир сказал, возражая, что персов слишком много и что Ак Бога следует лучше позаботиться о том, как уйти невредимым. Но Белого Паладина это вовсе не беспокоило.
– Если не напасть на них, – недоумевал он, – то как нам удастся завладеть их конями и седлами? Клянусь аллахом, ты потерял разум. Эти персы просто шакалы. Они разбегутся, как только увидят волка, подобного мне. Иди и приведи сюда своих людей!
Пока Ак Бога завершал свою трапезу, жители деревни обсуждали ситуацию. Они боялись всадников, но и вооруженный великан внушал им страх. В конце концов несколько селян приехали к чайхане на своих низкорослых лошадях. Ак Бога затянул свой боевой пояс, надел шлем, завязал кожаные тесемки под подбородком и натянул на руку щит.
– Когда я издам боевой клич, – инструктировал он своих рекрутов, – скачите как дьяволы, не смахивая даже пыль с лица.
Затем он поскакал впереди группы селян по направлению к мечети и водоему у дороги. Увидев персов, купающих лошадей, Ак Бога взмахнул плетью и прокричал:
– Ур‑ра!
Но перспектива подвергнуться ударам обнаженных клинков не обрадовала селян. Они развернулись и помчались назад тем же путем, каким прискакали. Тюркский же воин, распалившись окончательно, не собирался поворачивать в том же направлении. Он атаковал противника один.
То ли персы приняли богатыря за всадника, оторвавшегося от авангарда противника, то ли боевой клич Ак Бога вызвал панику в их рядах, но они в спешке оседлали коней и помчались наутек. Ак Бога преследовал их, подгоняя коня. Всадники рассеялись и скрылись из виду на своих более быстрых, как утверждает летопись, конях. Ак Бога тщетно призывал их остановиться и сразиться с ним. В конце концов он был вынужден повернуть назад с ощущением победы, но отсутствием трофеев.
– Персы – шакалы, – сказал богатырь селянам, – но вы – зайцы.
В это время армия Тимура совершала форсированным маршем поход на юг Персии. Наследиики Музаффаридов, оставленные правителями разных городов, снова развязали междоусобную войну. В результате шах Мансур овладел Исфаганом и Ширазом. Он был как раз тем правителем, который не захотел подчиниться Тимуру, а теперь решил подчинить себе своих родственников. Мансур пленил и ослепил каленым железом несчастного принца Зайна аль‑Абедина.
Перед подавлением мятежа Тимур сделал остановку, чтобы уничтожить горное гнездо заядлых убийц, черпавших смелость в курении гашиша, кинжалов которых опасались многие правители Передней Азии[13]. У эмира было не больше трех тюменов – одним командовал Шахрух, другими – старшие внуки – сыновья Ханзаде.
При приближении армии Тимура Мансур оставил половину своих войск под командованием одного из помощников в Белой крепости, святилище Ирана, считавшемся неприступным со времени легендарного богатыря Рустама. Здесь также содержался в заточении ослепленный Зайн аль‑Абедин. Именно в это место направился Тимур.
Белая крепость фактически представляла собой вершину труднодоступной горы. Летопись дает ясное представление о ней:
«Персы чувствовали себя в этом месте в полной безопасности, потому что оно находилось на вершине скалы, подняться на которую можно было по узкой тропе. Абсолютно ровная вершина, длиной и шириной в одну лигу. На ней имелись горные потоки и ключи, фруктовые сады и возделываемая земля, разного рода животные и птицы.
Местные правители построили в крепости много дворцов для отдыха и развлечений, поскольку у них не было оснований опасаться здесь пожаров и наводнений и, еще меньше, подрывных работ, таранов и баллист со стороны осаждающих. Ни один шах не пытался осаждать это место, поскольку оно находилось на большой высоте, а также из‑за невозможности использовать здесь тараны. Скальная порода не позволяла вести здесь землеройные работы. Крепость считалась неприступной. Тропа была проведена к вершине горы таким образом, что три воина могли противостоять на ней тысяче.
Не довольствуясь естественной неприступностью крепости, персы создали на изгибах тропы укрепления из больших каменных глыб, скрепленных известковым раствором. Так как возделываемые земли давали достаточные урожаи, а также имелись скот и птица, защитники крепости были застрахованы от голода. Только смерть имела над ними власть».
Тимур начал штурм крепости, как только его войска достигли подножия горы. Он разбил свой лагерь на вершине соседнего хребта. Затем тюркские воины стали взбираться по склону горы к тому месту, где начинались голые скалы. Они спешились и рассеялись как муравьи среди обломков скальных пород, атакуя нижние укрепления на изгибах тропы.
Эмир мог наблюдать сверху, как крохотные шлемы подбираются кверху туда, где сверкают на солнце стрелы и куда поднимаются клубы теплых испарений из чрева долины. Рядом с ним гремели барабаны. Время от времени доносились крики его воинов, старавшихся удержаться на своих позициях под градом стрел и камней, обрушиваемых на них защитниками крепости.
К полуночи никаких результатов достигнуто не было. Другой тропы наверх не нашли. Командиры мрачнели, когда подсчитывали число трупов, которые приходилось уносить с плацдарма под башнями крепости. Тюркские воины провели ночь на своих позициях, точнее, на карнизах под скалой и на ее поверхности. С восходом солнца командиры снова повели их на штурм крепости. Воины работали киркомотыгами до тех пор, пока не срывались на дно долины. А барабаны Тимура снова звали на штурм.
Затем воины, подобравшиеся к башням крепости, услышали громоподобный крик над головами:
– Наш государь победит! Иранским собакам отрежут яйца!
На вершине утеса в двух сотнях футов над ними, вне досягаемости стрел со стороны тропы стоял Ак Бога. Он пробрался по карнизу к месту, на которое не обратили внимания ни персы, ни тюркские воины, и, казалось, к нему нельзя было подобраться.
Однако Ак Бога, закинув щит и лук за спину, стоя здесь, оповестил об этом всех, кто мог слышать.
Подперев перед собой щит камнями, он стал так метко стрелять из лука, что персы не рисковали приближаться. Заметив, что Ак Бога занял выгодную позицию, Шахрух, осаждавший с воинами укрепленную тропу, приказал немедленно атаковать крепостные башни, чтобы сковать тем самым силы защитников. В это время тюркские воины спешили на помощь Ак Бога. Они обнаружили вершину безлюдной. Персы бежали, их преследовал Ак Бога с мечом в руке. Когда тюркские воины появились на краю вершины, у подножия башни были подняты штандарты Шахруха, а в долине загрохотали барабаны, предвещая близкий конец штурма.
Персы покинули башни, чтобы взобраться на вершину, но воины Тимура, взобравшиеся на нее первыми, перехватили их с тыла. Они ловили персов и сбрасывали с вершины одного за другим. Участь персов разделил и помощник шаха Мансура. Его бездыханный труп лежал внизу на скале. Белая крепость пала.
Когда сражение закончилось, послали за Ак Бога и привели его к Тимуру. Эмир подарил ему большую денежную сумму серебром, отрезы парчи и шелка, шатры и хорошеньких рабынь, табун лошадей, мулов и верблюдов. Богатырь покидал государя ошарашенным. Он в изумлении покачивал головой, когда видел за собой вереницу подарков. Когда богатыря останавливали и поздравляли товарищи, он рассеянно произносил:
– Аллах свидетель, вчера у меня был только один конь. Неужели теперь все это мое?
Ак Бога повысили в звании до командира арьергарда тюмена Мухаммада Султана. Отныне он выглядел верхом на коне весьма представительно и всегда обращал лицо к тому месту, где находился Тимур. Отходя ко сну, он заботился о том, чтобы лечь ногами в сторону шатра эмира. Ак Бога завещал, чтобы его в случае смерти положили ногами в направлении дворца его господина.
Когда Тимур продолжил поход против мятежных Музаффаридов, ему доложили, что шах Мансур бежал в горы. Поставив командовать двумя тюменами своих внуков Мухаммада Султана и Пира Мухаммада, эмир с основными силами численностью в тридцать тысяч человек поспешил в Шираз. Как обычно, при нем находился Шахрух. Неожиданно они натолкнулись на кавалерию персов численностью в три‑четыре тысячи всадников, расположившихся в садах близ одной из деревень. Хорошо вооруженные персидские всадники были одеты в кожаные доспехи с металлическими пластинами, их коней укрывали золотистые шелковые попоны.
Оказывается, у деревни остановился шах Мансур, направлявшийся в Шираз вместе со своими всадниками. Он расспрашивал жителей деревни о том, что думают о нем ширазцы.
– Аллах свидетель, – отвечали ему, – горожане говорят, что некие люди с большими щитами и колчанами, полными стрел, убегают от врагов, как козы от волков, бросив на поругание свои семьи.
Уязвленный сказанным, Мансур развернулся и повел своих людей в обратном направлении. В отчаянии он решил сразиться с Тимуром. Некоторые из его эскадронов пропали во время сражения, однако две тысячи всадников пробились сквозь ряды противника и заняли высоты в тылу тюркских войск. Не удовлетворившись этим, Мансур вновь атаковал Тимура.
После небольшой передышки эмир с окружением подвергся внезапному нападению. К нему пробивался Мансур. Тюркские командиры и военачальники, окружавшие Тимура, немедленно вступили в рукопашную схватку с персидскими всадниками.
Тимур протянул руку за копьем, которое всегда возил рядом его оруженосец, однако тот, испугавшись неожиданного нападения, бежал, прихватив с собой копье. Мансур оказался рядом с эмиром, прежде чем тот мог обнажить свой меч.
Персидский правитель дважды пытался зарубить тюркского завоевателя. Тимур пригнулся, и лезвие меча Мансура скользнуло по стальному шлему и предплечью, защищенному кольчугой, не причинив вреда. Тимур неподвижно сидел в седле, пока один из телохранителей не закрыл его голову щитом, а другой не поставил коня между эмиром и дерзким противником.
Наконец Мансур развернулся и поскакал назад. За ним бросились в погоню несколько воинов Шахруха. Через некоторое время Шахрух вернулся с отрубленной головой шаха, бросив ее перед конем Тимура.
На этом завершился мятеж Музаффаридов. Их судьба была решена. Тимур велел найти всех беглых представителей этой династии, заковать их в цепи и позже казнить.
Не тронули только ослепленных Зайна аль‑Абедина и Челеби. Их отправили в Самарканд, где им позволили жить в мире во дворцах на пожалованных землях. Искусных ремесленников и поэтов из Шираза и Исфагана тоже отправили в Самарканд к разросшемуся двору Тимура.
СУЛТАН АХМЕД ИЗ БАГДАДА
Против Тимура должен был неизбежно сформироваться враждебный союз. Слишком часто он приходил с востока из своих пустынь, проносился черным вихрем по городам, оставляя их разрушенными. Как и дуновение ветра, его нашествие невозможно было предвосхитить.
Зачастили от одного западного короля к другому. Вне Европы султан турок пока сохранял спокойствие, но султан Египта – повелитель Дамаска и Иерусалима – и султан Багдада обменялись взаимными обязательствами сообща противостоять Тимуру. И Кара Юсуф, туркменские племена которого Тимур отогнал на запад, стремился, как можно быстрее, присоединить свой штандарт к союзу двух султанов.
Багдад лежал на пути дальнейшего продвижения тюркских воинов. Город уже не был центром мусульманского мира, как в то время, когда Гарун Благословенный пировал там с Бармакидами. Ленивый и громоздкий Багдад расположился на берегах Тигра. На его улицах еще толпились паломники и богатые купцы. По словам сына Джубайра, на облике города запечатлелись следы и тени прошлых лет. Он походил на женщину, утратившую молодость, и, как старуха, с опаской гляделся в гладкую поверхность реки, в которой когда‑то отражалась его красота.
В Багдаде правил султан Ахмед Джалаир, его все еще называли Защитником Правоверных. В соборной мечети города встречались курейшиты в черных облачениях. Но подлинным властелином Багдада был мамелюк, султан Египта. Ахмед – подозрительный и жестокий. Он боялся потерять сокровища, хранившиеся в сундуках, и еще более опасался рабов, охранявших их. Со страхом в глазах он поглядывал на восток, когда оттуда приходила пыльная буря: не идут ли вместе с ней тюркские воины Тимура.
Он послал к хромцу‑завоевателю великого муфтия с такими подарками, какие только он и мог послать. Такие же подарки отослали партнеру султана в беде – Кара Юсуфу. Согласно одному преданию, Тимур отправил назад муфтия с вежливым ответом, согласно другому – назад была отослана голова шаха Мансура. Могло быть, конечно, и так и эдак. Эмир не нуждался в подарках Ахмеда, он хотел покорности султана и того, чтобы его имя поминалось в молитвах и чеканилось на монетах.
Между тем Ахмед предпринял меры для обеспечения своей безопасности. Он постоянно поддерживал связи с туркменскими союзниками и Дамаском; тщательно отбирал охранников и лошадей на случай бегства из города вместе с семьей и сокровищами. Он распорядился разместить на границе в 80 милях от города наблюдателей с почтовыми голубями, которые бы предупредили его о приближении войск Тимура.
Очевидно, агенты сообщили эмиру о приготовлениях Ахмеда. Во всяком случае, Тимур решил захватить Багдад. Сначала он послал тюмен кавалерии против туркмен, чтобы связать их силы. Затем эмир выступил с войском сам, создав впечатление, что собирается принять участие в войне против туркмен.
Вместо этого он свернул с основной дороги и двинулся форсированным маршем по горам. Ночью его воины шли по горным ущельям, освещая себе путь факелами. Тимур ехал в паланкине. Основные силы его войска остались позади. С ним были только отборные эскадроны с табуном запасных лошадей.
Наблюдатели Ахмеда в горных деревнях заметили продвижение тюркских воинов и немедленно отправили в Багдад почтовых голубей с донесением об этом. Прибыв в одну из деревень, Тимур созвал ее жителей и поинтересовался, не сообщили ли они о нем в Багдад. Те в испуге не стали отпираться, и Тимур велел отправить султану Ахмеду еще одно донесение:
– Сообщите, что всадниками, которых вы видели, были туркмены, спасавшиеся от тюркских войск.
Снова отправили почтовых голубей. Тимур выждал некоторое время, затем отобрал несколько сот всадников на лучших лошадях и помчался по равнине без передышки, покрывая расстояние в 81 милю до окрестностей Багдада.
Султан Ахмед стал готовиться к бегству, как только пришла первая весть о приближении войск Тимура. Он отослал имущество и свое окружение за реку и велел охране, сопровождавшей беглецов, поддерживать полную боевую готовность. Второе донесение показалось ему не очень убедительным. Ахмед задержался в городе, пока не выяснилось определенно, что приближается войско Тимура. Тогда султан перебрался через Тигр, уничтожив за собой мост из лодок.
Всадники Тимура прискакали к дворцам – когда‑то постоянным резиденциям халифов. Затем они помчались вслед за султаном Багдада к реке и стали переплывать ее верхом на лошадях.
Ахмед отправился в путь всего лишь несколько часов назад, тюркские воины помчались за ним в погоню к сирийской пустыне. Обнаружив прекрасную галеру под названием «Солнце», в которой султан пировал по ночам, путешествуя по реке, они отослали ее эмиру. Сутки и еще день воины Тимура скакали через высохшие болота, пока не выехали к берегу Евфрата в заросли камыша.
Здесь им пришлось искать лодки, на которых они перебрались на другой берег. Кони плыли рядом с ними. Очевидно, погоня обогатила преследователей. Они захватили брошенное личное имущество Ахмеда, упакованное для перевозки, большую часть его сокровищ, а также вьючных лошадей, оставшихся без присмотра. Они миновали несколько деревень и нигде не обнаружили запасных коней султана. Отряд преследователей постепенно таял, поскольку от него отставали рядовые тюркские всадники, в отличие от командиров не имевшие запасных лошадей. Наконец в отряде осталось сорок – пятьдесят человек – все командиры. Они обещали Тимуру догнать Ахмеда и поэтому продолжали погоню в глинистых пустошах.
Между тем султан отрядил своих охранников численностью в сотню или больше всадников, чтобы задержать погоню. С ними сразились тюркские воины. Используя свои смертоносные луки, они рассеяли султанский отряд и возобновили погоню.
Воины эмира были атакованы во второй раз. Они спешились и стали стрелять из луков, прикрываясь лошадьми до тех пор, пока снова не рассеяли нападавших. Затем следы беглецов потерялись. Томимые жаждой участники погони с лошадьми, выбившимися из сил, повернули назад и стали искать воду.
Ахмед добрался до Дамаска живым, но его гарем и сыновья попали в плен к тюркским воинам и были переправлены Тимуру. Багдад заплатил эмиру выкуп и признал его своим властелином. В городе остался тюркский наместник, а завоеватели удалились из него так же быстро, как и прибыли. Перед отбытием они вылили в реку все запасы вина Багдада. Тимур взял с собой в Самарканд местных астрологов и строителей.
Султан, будучи склонным к поэзии, написал печальные строки, посвященные своим несчастьям:
Говорят, ты охромел в бою,
Я же доказал, что не хром, во время своего бегства.
Грозная буря пронеслась, оставив султана Ахмеда почти без имущества и без чести. Правитель Египта предоставил ему в Каире убежище, снабдив изгнанника новым гаремом и рабами. В Каир прибыли гонцы от эмира.
– Во времена походов Чингисхана, – говорили гонцы, – предки нашего повелителя сражались с вашими предками. Затем они заключили между собой мир. После этого весь Иран стал жертвой беззакония и междоусобной войны. Наш повелитель восстановил мир в Иране, который граничит с вашими владениями. Поэтому эмир прислал к вам послов, чтобы сообщить: купцы могут приезжать к нам и уезжать и не будет никаких конфликтов. Хвала единственному государю – эмиру эмиров.
Повелителю Египта доставило большое удовольствие казнить послов. Захватив Багдад, Тимур подошел слишком близко к государствам, расположенным к западу от города. Мамелюки всполошились. В это время они неожиданно получили грозного союзника.
Армия Тимура стала угрожать Малой Азии, вызвав гнев против эмира султана турков Баязита. Теперь союз сложился, и, казалось, дорога на запад Тимуру заказана. С туркменами и сирийскими арабами на флангах султаны стали распространять свое влияние на восток вплоть до Евфрата и Каспийского моря, встречая незначительное сопротивление[14].
Мамелюки Египта совершили поход к Тигру, сопровождая возвратившегося в Багдад беглого султана Ахмеда, на этот раз в качестве наместника Египта. Когда мамелюки ушли из Багдада, а турки из Мосула – обе стороны были удовлетворены своими достижениями, – Ахмеда оставили на произвол судьбы. Он послал в Самарканд своих секретных агентов, повелев им собрать сведения о намерениях Тимура. Те вернулись с необычной информацией.
– Мы говорим о том, что видели. Самарканд не таков, каким был прежде, – сообщили они. – Теперь там, где привязывали верблюдов, выросли лазурные дворцы с двориками, выстланными мраморными плитами. Мы видели тюркского государя на строительстве дворца. Он был недоволен ходом строительства и велел разобрать постройку. После этого в течение двадцати дней он каждый день приезжал на место строительства дворца и наблюдал за работами. Аллах свидетель тому, о чем мы говорим, – в течение этих двадцати дней дворец построили полностью до последнего камня в арке и кирпичной кладке купола. Высота арки составляла двадцать четыре копья, ширина – шеренгу из пятидесяти человек.
– Что еще вы узнали? – спросил султан.
– Он беседует с имамами суннитского и алавитского толка и говорит им…
– Его слова меня не интересуют. Что он собирается делать?
– Именем Аллаха и сподвижников пророка просим ваше величество поверить нам. Эмир отправился в поход к Инду.
Хотя наместник Багдада понимал, что Тимур находится более чем за тысячу миль от города, он не мог успокоиться. Ахмед не мог забыть сумасшедшую гонку с преследованием через пустыню, которую он пережил не так давно. Он стал с подозрением относиться к своим визирям, немало их султан казнил лично. Ахмед переселился в почти заброшенный дворец для женщин и окружил себя стражей из черкесов и негров.
Из‑за резной мраморной решетки, скрывавшей жен Ахмеда, он следил с балкона за толпами народа, переходившими по мосту из лодок через реку. За Тигром находилась его тайная конюшня на восемь коней, охранявшаяся несколькими его доверенными людьми. Затем он заявил, что никого не будет принимать во дворце. Ни одному из рабов не разрешалось посещать покои султана. Часами Ахмед перемещался от одного окна к другому, не доверяя тем, кто наблюдал за обстановкой вокруг дворца.
Страх настолько овладел султаном, что он велел приносить ему еду на одном подносе и оставлять его перед входом в свои покои. Когда слуга, сделав это, удалялся, Ахмед открывал дверь и втаскивал поднос внутрь покоев.
По ночам султан тренировался в спасении самого себя. Он выходил из дворца, закутавшись в накидку, перебирался через реку и шел к тому месту, где его ожидали кони. Однажды, когда Ахмед прятался таким образом, ему доставили объемистый свиток бумаги с текстом на прекрасном персидском языке. Это был панегирик бессмертного Хафиза, которого султан много лет назад приглашал посетить Багдад:
Ахмед, сын султана Кавуса,
Султан и сын султана,
Любитель веселых праздничных дней,
Счастливый случай, возможно, подарит тебе
Трон Хосрова и славу Чингисхана.
Через год, когда Ахмед стал чувствовать себя безопаснее, тишину его уединения разорвал грохот большого барабана войны.
Часть третья
ЗАЩИЩЕННЫЙ
Целое десятилетие беспрерывные войны не давали покоя жителям Самарканда. Но за это время благодаря неуемной энергии Тимура сделано было очень много.
Он принял Самарканд, построенный из высушенной солнцем глины, кирпичей и дерева, а сделал из него азиатский Рим. Он украшал город всем, что ему нравилось в чужих землях, заселил его привезенными из походов пленниками, а также учеными и философами. Каждая победа отмечалась постройкой памятного здания. Ученым предоставлялись академии и библиотеки, ремесленникам – мастерские и торговые ряды на базарах. В городе появилась обсерватория для астрономов, а также зверинцы для диковинных зверей и птиц.
Город стал воплощением мечты Тимура. Военные цели похода не ослабляли в нем интереса ко всему, что могло украсить Самарканд. Белый мрамор Тебриза, лазоревые плиты Герата, филигранно выполненные изделия из серебра в Багдаде, чистый жадеит Хотена – все это теперь переместилось сюда. Никто не знал, чем еще обогатится город, потому что никому, кроме Тимура, не позволялось создавать новый Самарканд. Он любил его так, как старик любит молодицу. В данный же отрезок времени эмир предпринял поход в Индию ради обогащения Самарканда. Стоит оценить результаты, которых он достиг за десять лет.
Именно в этот период времени, в один из дней начала весны 1399 года Тимур еще не добрался до Индии. Он поддерживал связь с Самаркандом с помощью гонцов, посылаемых по дороге через Хайберский перевал и Кабул. Гонцы, въезжавшие в город с юга по дороге из Шахрисабза, скакали верхом по равнине, где в рощах деревьев компактно расположились шатры и юрты. Их обитатели представляли собой новую волну переселенцев в Самарканд: здесь были пленные, бродяги, искатели счастья, увлеченные новой утопией, – столпотворение языков и религий. Среди переселенцев находились христиане, евреи, несториане, арабы, малакиты, сунниты и алавиты. Некоторые глядели на мир усталыми, потухшими глазами, взоры других горели возбуждением и ожиданием.
В этом месте выстроились также частоколы стоек, к которым торговцы лошадьми и верблюдами привязывали животных. Вооруженная стража располагалась прямо на рассеянной ветром соломенной сечке. На одной стороне дороги у колодца стояла небольшая каменная церковь христиан‑несториан с плоской крышей и без побелки. По другую сторону от жилищ этих переселенцев располагались поместья знати.
Сквозь светло‑зеленые завитки вязов блестела белизна дворцовой стены. За милю от Самарканда гонцы оказывались в окрестностях города. Здесь они могли прочесть гигантскую надпись на голубом фасаде академии – «Нет бога, кроме Аллаха».
Дорога продолжается между двумя рядами тополей. Слева от нее речки и мосты, а также россыпь садовых участков. Все это примыкает к дворцовому комплексу «Дильшад» – «Восторг сердца». Там еще работали каменотесы. В стороне среди сикоморов и цветущих фруктовых деревьев протянулась стена длиной в пятьсот шагов, которая огораживала с одной стороны площадь комплекса. Другие ее стороны тоже огораживались такими стенами, и в каждой из них имелись стрельчатые своды ворот, подпиравшиеся скульптурами каменных львов.
Внутри площади комплекса работали своими инструментами садовники из Персии, а рабы освобождали ее от строительного мусора. За мраморной колоннадой возвышались стены центрального дворца высотой в три этажа. В проектировании дворца соперничали несколько знаменитых архитекторов.
Мастера расписывали стены входного зала. Каждый мастер трудился над своим участком стены. Рисунки бородатого китайца сдержанных тонов ложились на стену рядом с цветастым орнаментом придворного художника из Шираза. На другой стене работает индус, который, возможно, не очень сведущ в живописи, но хорошо знает, как наложить на цемент позолоту или подсеребрить его. Над головами мастеров потолок усеян мозаикой из цветов. Стены залы сверкают алмазным блеском – они похожи на сияющий чистотой белый фарфор.