Она хмурится: ‑Я знаю. Прости.
Филиппа рассказывает мне про обезболивание, показывает пакетики и пузырьки. Она говорит мягко, ее слова накатываются точно волны, и я ничего не запоминаю. Такое ощущение, что все стремится к нулю и вся моя жизнь была лишь предвестием этой минуты. Я родилась и росла лишь затем, чтобы узнать эти подробности и получить из рук этой женщины лекарство. ‑Тесса, у тебя есть вопросы?
Я перебираю в уме все, о чем бы нужно спросить. Но в голове замешательство и пустота, словно Филиппа пришла на вокзал, чтобы проводить меня, и мы обе ждем не дождемся, когда же придет поезд, чтобы не поддерживать неловкую беседу.
Пора.
Стоит яркое апрельское утро. Без меня жизнь пойдет своим чередом. У меня нет выхода. Меня пожирает рак. Он изрешетил мое тело. И ничего нельзя сделать. ‑Я пойду вниз поговорить с твои отцом, ‑предупреждает Филиппа, ‑и постараюсь в ближайшее время тебя навестить. ‑Незачем. ‑Я знаю, но все равно приду.
Толстая, добрая Филиппа, которая помогает всем умирающим от Лондона до южного побережья. Она наклоняется и обнимает меня. Она теплая, потная и пахнет лавандой.
После ее ухода мне снится, будто я вхожу в гостиную и вижу, что там собралась вся семья. Папа издает какие‑то странные звуки, которых я никогда раньше не слышала. ‑Почему ты плачешь? ‑спрашиваю я. ‑Что случилось?
Мама с Кэлом сидят рядышком на диване. Кэл в костюме с галстуком, словно маленький бильярдист.
Тут меня осеняет: я умерла. ‑Я здесь, прямо тут! ‑кричу я, но они меня не слышат.
Однажды я видела фильм о том, что умершие не уходят в мир иной, но безмолвно живут среди нас. Мне хочется рассказать об этом родителям. Я пытаюсь сбросить со стола карандаш, но моя рука проходит сквозь него. И сквозь диван. Я выхожу сквозь стену и снова возвращаюсь в комнату. Я перебираю пальцами у папы в голове, и он ежится, недоумевая, почему по спине пробежал холодок.
Тут я просыпаюсь.
Папа сидит на стуле у кровати. Он берет меня за руку: ‑Как ты себя чувствуешь?
Я задумываюсь, прислушиваясь к себе. ‑Ничего не болит. ‑Вот и хорошо. ‑Немного устала.
Он кивает: ‑Хочешь есть?
Я бы и рада. Для него. Мне хочется попросить риса с креветками, пудинг из патоки, но это будет вранье. ‑Что я могу для тебя сделать? Чего тебе хочется?
Увидеть ребенка Зои. Закончить школу. Стать взрослой. Путешествовать по миру. ‑Чашку чаю.
Папа улыбается: ‑А еще? Может, печенья? ‑Бумагу и ручку.
Он помогает мне сесть. Подтыкает под спину подушку, включает лампочку у кровати и достает с полки блокнот и ручку. Потом идет на кухню поставить чайник.
Пункт одиннадцать. Чашка чаю.
Пункт двенадцать…
Памятка для папы Я не хочу лежать в морге. Оставь меня дома до похорон. Если мне станет одиноко, пусть со мной кто‑нибудь посидит. Обещаю вас не пугать.
Я хочу, чтобы меня похоронили в платье с бабочками, сиреневом лифчике и трусиках и черных сапожках на молнии (все это по‑прежнему лежит в чемодане, который я собрала для поездки на Силицию.) И наденьте на меня браслет, подаренный Адамом.
Никакого макияжа. На покойниках он смотрится глупо.
Я НЕ ХОЧУ, чтобы меня кремировали. Кремация отравляет воздух диоксинами, соляной и фтористоводородной кислотой, двуокисью серы и углекислым газом. А еще в крематориях дурацкие страшные шторки.
Я хочу натуральный ивовый гроб и похороны в лесу. Сотрудники Центра естественной смерти помогли мне выбрать местечко неподалеку от нашего дома, они же помогут вам с похоронами.
Я хочу, чтобы на моей могиле или около нее посадили местное дерево. Лучше дуб, но можно и каштан или даже иву. Я хочу деревянную табличку с моим именем. Пусть на могиле растут цветы и всякие сорняки.
Церемония должна быть простой. Скажи Зои, чтобы взяла с собой Лорен (если она уже родится). Пригласи Филиппу с мужем Энди (если он захочет прийти) и Джеймса из больницы (хотя, он может быть занят).
Я не хочу, чтобы те, кто не знал меня лично, что‑то обо мне говорили. Сотрудники Центра естественной смерти будут присутствовать на похоронах, но не должны ни во что вмешиваться. Пусть обо мне говорят люди, которых я люблю. Если расплачешься‑ничего страшного. Я хочу, чтобы ты сказал обо мне правду. Если угодно, скажи что я была настоящим чудовищем, заставляла всех плясать под свою дудку. Если вспомнишь что‑то хорошее ‑скажи и об этом! Но сперва запиши: на похоронах люди часто забывают, что собирались сказать.
Ни за что на свете не читайте то стихотворение Одена. Оно надоело всем до смерти (ха‑ха‑ха) и слишком унылое. Пусть кто‑нибудь прочтет двенадцатый сонет Шекспира.
Музыка‑ «Черный дрозд», «Биттлз». «Григорианский хорал» «Кьюр». «Живи так, словно уже умираешь» Тима МакГроу. «Все деревья в полях будут хлопотать с ладоши» Суфьяна Стивенса. На все может не хватить времени, но последнюю поставьте непременно. Зои помогла мне их выбрать, у нее они все есть в айподе (если нужно, позаимствуйте ее колонки).
После похорон сходите в паб пообедать. На моем банковском счету есть двести шестьдесят фунтов. Я хочу, чтобы вы их потратили. Нет, серьезно ‑обед за мой счет. И обязательно закажите десерт‑тягучий пудинг с тоффи, шоколадный торт, пломбир с сиропом, фруктами и орехами, что‑нибудь ужасно вредное. Если хочешь, напейся (только не напугай Кэла). Потратьте все деньги.
А потом, спустя какое‑то время, жди от меня вестей. Быть может, я напишу на запотевшем зеркале, когда ты будешь принимать душ, или стану шелестеть листвой яблони, когда ты выйдешь в сад. Или просто тебе приснюсь.
Навещай мою могилу, когда сможешь, но не вини себя, если это не всегда получается Или если вы переедете и до кладбища будет слишком долго добираться. Летом там очень красиво(посмотри на сайте). Приезжайте туда на пикник и посидите со мной.
Ладно. Это все.
Я тебя люблю.
Целую.
Тесса.
Тридцать восемь.
‑ Я буду единственным парнем в школе, у которого умерла сестра. ‑Классно. Тебе перестанут задавать домашнюю работу, и все девчонки в тебя влюбятся.
Кэл обдумывает мои слова. ‑А я все еще буду твоим братом? ‑Конечно. ‑Но ведь ты об этом не узнаешь. ‑Еще как узнаю! ‑Ты будешь повсюду мне являться? ‑А тебе этого хочется?
Кэл нервно улыбается: ‑Наверно, мне будет страшно. ‑Тогда не буду.
Кэлу не сидится на месте. Он мерит комнату шагами от кровати до шкафа. После больницы в наших отношениях что‑то изменилось. Нам уже не так легко шутить. ‑Кэл, если хочешь, выброси телек из окна. Мне так это очень помогло. ‑Не хочу. ‑Тогда покажи мне фокус.
Он убегает, чтобы взять все необходимое, и возвращается в своем особом черном пиджаке с потайными карманами. ‑Смотри внимательно.
Кэл связывает углами два носовых платка, прячет в кулаке, потом медленно разжимает палец за пальцем. Платки исчезли. ‑Как ты это сделал?
Он качает головой, постукивая по носу волшебной палочкой: ‑Фокусники никогда не раскрывают своих секретов. ‑Покажи еще раз.
Вместо этого Кэл тасует колоду и раскладывает карты: ‑Выбери одну, запомни, но мне не говори.
Я выбираю пиковую даму и прячу в колоду. Кэл снова раскладывает карты, на этот раз лицевой стороной вверх. Дамы нет. ‑Кэл, ты молодец.
Он плюхается на кровать: ‑Еще нет. Вот бы сделать что‑то большое и страшное. ‑Если хочешь, распили меня пополам.
Он ухмыляется и тут же заливается слезами, сперва молча, а потом навзрыд. Насколько я помню, плачет он второй раз в жизни. Значит, ему это действительно нужно. Мы оба делаем вид, будто с этим ничего нельзя поделать, как с кровотечением из носа, и его чувства тут не при чем. Я обнимаю Кэла и прижимаю к себе. Он всхлипывает у меня на плече; его слезы мочат мою пижаму. Мне хочется слизнуть их. Настоящие, живые слезы. ‑Кэл, я люблю тебя.
Это так просто. Я рада, что сказала ему об этом, хотя от моих слов Кэл разревелся в десять раз сильнее.
Пункт тринадцать: обнять братишку, когда за окном опускаются сумерки.
Адам залезает ко мне в кровать. Он натягивает одеяло до подбородка, будто замерз или боится, что на голову ему рухнет потолок. ‑Завтра твой папа купит раскладушку и поставит ее здесь для меня, ‑сообщает он. ‑Ты больше не будешь спать со мной в одной постели? ‑Вдруг тебе самой этого не захочется? Что, если тебе не захочется, чтобы к тебе прикасались? ‑А если захочется? ‑Тогда я тебя обниму.
Но он напуган. Я вижу по его глазам. ‑Ладно, я тебя отпускаю. ‑Тс‑с‑с. ‑Нет, правда. Ты свободен. ‑Я не хочу быть свободен. ‑Он наклоняется и целует меня. ‑Если я тебе понадоблюсь, разбуди меня.
Он быстро засыпает. Я лежу с открытыми глазами и слушаю, как по всему городу гасят свет. Шепчут «спокойной ночи». Сонно скрипят пружины матрасов.
Я нашариваю руку Адама и крепко стискиваю.
Я рада, что существуют ночные портье, медсестры и дальнобойщики. Меня утешает мысль, что в других странах, в других часовых поясах женщины полощут в руках белье, а дети ручейками стекаются к школе. Где‑то в мире в это мгновение какой‑нибудь мальчишка взбирается на гору под веселый звон колокольчика на шее у козленка. Я очень этому рада.
Тридцать девять.
Зои шьет. Я понятия не имела, что она умеет шить. На ее коленях разложена лимонно‑желтая распашонка. Зои вдевает нитку в иголку, оборачивает нитку вокруг смоченного слюной пальца и завязывает узелок. Кто ее этому научил? Я не свожу с нее глаз, а Зои шьет, словно всегда этим занималась. Собранные на затылке светлые волосы открывают нежный изгиб шеи. Зои сосредоточенно закусила нижнюю губу. ‑Живи, ‑прошу я. ‑Ты ведь будешь жить, правда?
Она быстро поднимает на меня глаза и слизывает с пальца яркую капельку крови. ‑Черт!‑выдыхает Зои. ‑Не знала, что ты проснулась.
Я хихикаю. ‑Ты цветешь. ‑Я жирная! ‑Она привстает на стуле и в доказательство выпячивает живот. ‑Я размером с медведя.
Как бы я хотела быть ребеночком в ее животе. Быть маленькой и здоровой.
Памятка для Зои.
Не рассказывай дочери, что планета гибнет. Показывай ей только прекрасное. Береги ее, заботься о ней, несмотря на то что твои родители не смогли позаботиться о тебе. И никогда не связывайся с парнем, который тебя не любит.
‑ Как ты думаешь, когда родится ребенок, ты будешь скучать по своей прежней жизни?
Зои бросает на меня серьезный взгляд: ‑Оделась бы ты, а? Вредно целый день сидеть в пижаме.
Я откидываюсь на подушки и оглядываю углы комнаты. В детстве мне всегда хотелось жить на потолке. Мне казалось, там чисто и пусто, как на румяной корке пирога. Теперь же потолок напоминает мне простыню. ‑Мне неловко, что я тебя подвела. Я не смогу сидеть с твоим ребенком. Ничего не смогу.
Зои отвечает: ‑На улице очень хорошо. Давай я попрошу твоего папу или Адама отнести тебя в сад?
На лужайке дерутся птицы. Голубое небо окаймляют рваные облака. Шезлонг теплый, будто часами стоял на солнце.
Зои читает журнал. Адам гладит мою ногу через носок. ‑Ты только послушай, ‑говорит Зои. ‑Эту чушь выбрали лучшей шуткой года.
Пункт четырнадцать, шутка. ‑Мужчина приходит к доктору и говорит: «У меня в заднице застряла клубника». «Прекрасно, ‑отвечает доктор, ‑у меня где‑то были взбитые сливки».
Я заливаюсь смехом. Я похожа на хохочущий скелет. Нас послушать‑Адама, Зои, меня ‑все равно что пытаться влезть в дом через окно. Не знаешь, какого ждать подвоха.
Зои кладет мне на руки младенца: ‑Ее зовут Лорен.
Она пухлая, липкая и пускает молочные слюнки. От нее приятно пахнет. Она сучит рукавами, хватая воздух. Крохотные пальчики с полумесяцами ноготков цапают меня за нос. ‑Привет,Лорен.
Я говорю ей, какая она большая и умная. Я болтаю всякие глупости, которые, как мне кажется, нравится слышать младенцам. Лорен смотрит на меня бездонными глазами и широко зевает. Я вижу ее розовый ротик. ‑Ты ей нравишься, ‑замечает Зои. ‑Она тебя узнает.
Я прижимаю Лорен Тессу Уокер к своему плечу и глажу по спинке. Слушаю ее сердечко. Оно бьется уверенно и точно. Девочка невероятно теплая.
Под яблоней танцуют тени. Сквозь листву сочится солнце. Где‑то далеко жужжит газонокосилка. Зои по‑прежнему читает журнал. Увидев, что я проснулась, она бросает его на траву. ‑Ты так долго спала, ‑говорит Зои. ‑Мне приснилось, что Лорен уже родилась. ‑Ну и как она, красивая? ‑Еще бы.
Адам поднимает на меня взгляд и улыбается: ‑Привет, ‑произносит он.
По дорожке идет папа. Он снимает нас на видеокамеру. ‑Не надо, ‑прошу я, ‑это ужасно.
Он уносит камеру в дом, возвращается с картонной коробкой, ставит ее у калитки и срезает увядшие листья. ‑Пап, посиди с нами.
Но ему не сидится. Он снова уходит в дом, приносит миску винограда, шоколадки и стаканы сока. ‑Хотите сэндвич?
Зои качает головой: ‑Спасибо, мне хватит шоколадок.
Мне нравится, как она морщит губы, посасывая конфеты.
Знаки, прогоняющие смерть.
Попросить лучшую подругу прочитать вслух самые интересные выдержки из журнала‑моду, сплетни. Предложить ей сесть поближе и потрогать ее необъятный живот. А когда она соберется домой, глубоко вздохнуть и признаться, что ты ее любишь. Потому что это правда. А когда она наклонится и прошепчет тебе то же в ответ, крепко ее обнять, потому что при обычных обстоятельствах вы бы никогда не сказали друг другу этих слов.
Когда братишка вернется из школы, попросить его посидеть с тобой и подробно рассказать, как прошел день: пусть опишет каждый урок, каждый разговор, даже то, что ел на обед, пока ему не надоест и он не попросится поиграть в парке с друзьями в футбол.
Попросить маму снять туфли и помассировать ей ступни, потому что на новой работе в книжном магазине ей приходится целый день проводить на ногах и быть вежливой с покупателями. Рассмеяться, когда она подарит твоему папе книгу, потому что у нее на них скидка и она может позволить себе быть щедрой.
Видеть, как папа целует ее в щеку. Как они улыбаются. И знать: что бы ни случилось, они навсегда останутся твоими родителями.
Когда на лужайке растянутся длинные тени, слушать, как соседка подрезает розы, мурлыча себе под нос какой‑то старый мотивчик. А ты лежишь со своим парнем под одеялом. Признаться, гордишься им, потому что он посадил все эти цветы и кусты, так что его мама теперь с удовольствием возится в саду.
Любоваться луной. Она висит совсем низко и окружена розовым ореолом. Твой парень рассказывает, что это оптический обман: луна кажется большой из‑за угла, под которым она повернута к земле.
Сравнить себя с луной.
А ночью, когда тебя отнесут наверх и окончится еще один день, не отпустить своего парня спать на раскладушке. Признаться, что тебе хочется, чтобы он тебя обнял, и не бояться, что ему этого не хочется, потому что если уж он обещал, значит, правда тебя любит, а остальное неважно. Обхватить его ноги своими. Слушать его тихое дыхание во сне.
Услышать звук, похожий на хлопанье крыльев коршуна, на свист медленно вращающихся лопастей ветряной мельницы, произнести: «Не сейчас. Не сейчас».
Дышать. Просто дышать. Это так легко. Вдох. Выдох.
Сорок.
Светает. Непроглядный мрак отступает. Во рту пересохло. От выпитых на ночь таблеток в горле песок. ‑Доброе утро, ‑произносит Адам.
У него эрекция, и он смущенно улыбается, словно извиняясь за это, потом раздергивает занавески и смотрит в окно. Там клубятся мутно‑розовые утренние облака. ‑Ты будешь жить без меня много лет, ‑говорю я. ‑Может, я приготовлю нам завтрак? ‑отвечает он.
Он приносит мне всякую всячину, будто дворецкий. Лимонное мороженое на палочке. Грелку. Нарезанные ломтики апельсина на блюдце. Еще одеяло. Кипятит в кастрюльке палочки корицы, потому что мне хочется, чтобы пахло Рождеством.
Почему это случилось так быстро? Неужели это правда?
Пожалуйста залезь в постель ляг на меня согрей своим теплом обними меня и пусть это кончится
‑ Мама ставит перголы, ‑рассказывает Адам.‑ Сначала ей хотелось выращивать травы, потом розы, теперь жимолость. Вернется твой папа и посидит с тобой, а мне надо будет пойти ей помочь. Ладно? ‑Конечно. ‑Ты не хочешь снова посидеть в саду? ‑Нет.
Нет сил пошевелиться. Солнце царапает мозг, и все болит.
Этот маньяк велит всем выстроиться в поле и говорит я выберу одного из вас одного‑единственного из всех вас кто должен умереть и все оглядываются думают едва ли это я здесь нас тысячи так что с точки зрение статистики это маловероятно а маньяк расхаживает вдоль шеренги оглядывает нас и дойдя до меня замедляет шаг улыбается потом указывает на меня пальцем и говорит это ты какой ужас что это я так и знала что это буду я почему бы и нет я так и знала.
Кэл врывается в дом: ‑Можно я пойду погулять?
Папа вздыхает: ‑Куда? ‑Просто погулять. ‑А поточнее нельзя? ‑Когда дойду, скажу, где это. ‑Так не пойдет. ‑А вот других отпускают гулять без всяких. ‑Меня не интересуют другие.
Кэл злобно топает к двери. В волосах у него листья, под ногтями грязь. У него есть силы, чтобы распахнуть дверь и захлопнуть за собой. ‑Сволочи! ‑вопит он, сбегая по лестнице.
Памятка для Кэла
Не умирай молодым. Не заболей менингитом, СПИДом и прочим. Береги здоровье. Не сражайся на войне, не вступай в секту, не становись религиозным фанатиком, не влюбляйся в недостойных. Не думай, будто должен быть хорошим, потому что остался единственным ребенком в семье. Если хочешь, будь плохим.
Я беру папу за руку. Его пальцы поцарапаны, будто их ободрало теркой. ‑Что ты делал?
Папа пожимает плечами: ‑Не знаю. Я даже не заметил.
Еще одна памятка для папы: довольствуйся Кэлом.
Я люблю тебя. Я тебя люблю. Я мысленно посылаю эти слова из своих пальцев в его, вверх по руке,прямо в сердце. Услышь меня. Я тебя люблю. Прости, что я тебя покидаю.