Он покраснел, а я, наконец, вышла на поляну и остановилась, пытаясь сориентироваться.
– Ты как думаешь, где этот их лагерь для военнопленных?
Дженкс направление лучше компаса чувствует, он показал.
– Побежим, пока близко не подберемся?
Я кивнула. Дженксу в Маршалловском амулете от холода явно было жарко, а я и вовсе его сняла. Но без амулета я была слишком вялая, и только надеялась, что не вмажусь куда‑нибудь, пока не разогреюсь. Судя по словам Джакса и старой карте в местном музее, нам надо было преодолеть добрый кусок острова.
Дженкс переобул кроссовки, завязал их потуже, сделал глубокий вдох и пустился ровной трусцой – не слишком быстро, чтобы не переутомляться и чтобы обходить препятствия, а не налетать на них. Джакс сказал, что большинство обитаемых домов стоят по берегам внутренних озер, туда мы и направились. Я вспоминала, как плыл Маршалл, и надеялась, что с ним все хорошо.
Как обычно, Дженкс бежал первым, перепрыгивая упавшие стволы и огибая валуны размером с малолитражку – подарочек от последнего ледника. Вид сзади был у него очень даже, и я подумала, не пригласить ли его на пару пробежек в зоопарке, пока он не стал опять маленьким. Мне бы на пользу пошло, если б меня с ним увидели. Вокруг было тихо, утреннюю тишину нарушали только птицы и зверюшки. Любопытная сойка с криком летела за нами, пока не потеряла интерес; над головами прожужжал самолет, ветер раскачивал макушки деревьев. Пахло весной и казалось, будто мы провалились сквозь какую‑то дыру во времени туда, где воздух ясен, солнце яркое и бегают олени.
Остров бог знает сколько времени находился в частной собственности, здесь в неприкосновенности сохранились естественные луга и мелколиственные леса умеренного пояса. Официально он считался сейчас частным охотничьим заказником, по образцу более северного Айл‑Роял, но вместо настоящих волков, загоняющих лосей, здесь вервольфы гонялись за белохвостыми оленями.
Осторожно расспрашивая, мы с Дженксом выяснили, что местный люд не слишком высокого мнения что о постоянных жителях острова, что о временных посетителях, круглый год проезжающих через город и никогда не останавливающихся перекусить или заправиться бензином. А один мужик сказал Дженксу, что на остров каждый год завозят новых оленей, потому что олени могут переплыть на материк и то и дело сбегают – отчего мне стало совсем уж приятно.
Если верить карте и скудным рассказам Джакса, по краю острова шло что‑то вроде дороги. Когда мы ее отыскали, я уже тяжело дышала, но бежала еще легко, и Дженкс забрал круто вправо, как только дорога осталась позади. Он тоже снизил темп, и все же мы почти наступили на оленью тушу.
Дженкс резко затормозил, я врезалась в него и замахала руками, чтобы не свалиться прямо на выпотрошенного оленя с запрокинутой головой и мутными глазами.
– Черт! – ругнулся Дженкс, пятясь и бледнея. – Это олень, да?
Я кивнула, замерев на месте и тяжело дыша. Странно, но запаха почти не было – наверное, холодно слишком. Но страшно было, что его выпотрошили и съели внутренности – а остальное оставили, будто про запас.
– Пошли отсюда, – сказала я, думая, что пусть даже на собственном острове, но вервольфы оказывают своему виду дурную услугу. Помнить и чтить наследие предков – дело одно, а так переходить границы – совсем другое.
Мы шагнули в сторону, и тут за нашими спинами раздалось низкое рычание, от которого я чуть разрыв сердца не получила. Черт. С другой стороны донеслось тявканье. Дважды черт. Плеснул адреналин, сердце закололо, а рука сама нащупала рукоятку пистолета. Дженкс развернулся и встал спина спиной ко мне. Блин. Ну почему у меня никогда не бывает гладко?
Где они? – прошептала я недоуменно. Поляна казалась пустой.
Рэйч? – позвал Дженкс. – Может, у меня с глазомером проблемы, но это, похоже, настоящий волк.
Я посмотрела в ту же сторону, что он, но ничего не увидела, пока зверь не шагнул. А тогда страх удвоился. С вервольфом можно договориться, припугнуть расследованием ОВ, официальным иском, прессой, – но что сказать волку, на чью добычу ты чуть не наступил? И какого фига они держат здесь настоящих волков? Господи, лучше не знать.
Давай на дерево, – велела я Дженксу, неотрывно глядя в желтые глазищи. Пистолет уже был в руке, а рука вытянута и напряжена.
Они слишком тонкие, – прошептал он. – И спину тебе надо прикрывать.
У меня живот свело. Еще трое волков вышли из подлеска, сходясь и рыча друг на друга. Нам ясно давали понять, чтобы мы убирались, только идти нам было некуда.
– Как ты с рогаткой твоей управляешься? – громко спросила я, надеясь, что звук голосов их отпугнет. Ага, как же.
Прожужжала резинка, и ближний к нам волк тявкнул и замолк – шарик ударил в его приятеля по стае.
– Не разбиваются о шерсть, – сказал Дженкс. – Может, когда ближе подойдут…
Я облизала губы, плотнее сжала рукоятку. Блин, как не хотелось тратить сонное зелье на волков! Но разделить судьбу оленя тоже не хотелось. Эти волки не боялись людей. А вывод, который из этого следовал, мне совсем не нравился. Они охотились вместе с вервольфами.
Пульс у меня пустился вскачь, когда ближайший волк побежал ко мне. Мгновенно всплыло воспоминание о Карин, прижавшей меня к полу и чуть не задушившей. О Господи, эти волки челюсти не разожмут. А я не могу поставить защитный круг.
– Стреляй, Рэйч! – крикнул Дженкс. – С моей стороны еще трое идут!
Адреналин вскипел, забрасывая меня в нереальную высоту боевого спокойствия. Я выдохнула и нажала на спусковой крючок, целясь в нос. Ближайший волк взвизгнул и упал на месте. Остальные наступали по‑прежнему. Я задыхалась, продолжая стрелять и молясь, чтобы хватило задержанного воздуха,
Стой! – крикнул издалека мужской голос. Я повернулась на треск кустов.
Рэйчел! – закричал Дженкс, падая.
В меня врезалась черная тень. Я завопила и рухнула, едва успев сгруппироваться; прошлогодние листья оцарапали мне щеку, мускусный запах вервольфа ударил в нос. Память о зубах Карин на шее меня парализовала.
– Они живы! – крикнула я, закрывая лицо. – Черт, не трогай меня, они живы!
Здесь не соревнование за место альфы, на нас просто напали посреди леса, можно трусить, сколько захочу.
– Рэнди, стоять! – крикнул мужской голос.
У меня есть пистолет. Есть пистолет. Эта мысль пробилась сквозь мой страх: я могу вырубить сукина сына, если придется, но может, свалить его – не лучший вариант. Раз уж нас обнаружили, лучше с ними договориться.
Поваливший меня вервольф схватил меня пастью за плечо, и я чуть не сорвалась.
– Сдаюсь! – крикнула я, зная, что это может запустить другую цепочку реакций. Пальцы по‑прежнему сжимали пистолет, и если ничего не изменится очень быстро, я этого гада завалю.
– Слезь с нее, – тихо и спокойно сказал Дженкс. – Ну! У меня перед глазами была только вервольфья шерсть – длинная, шелковистая, коричневая. От него исходила сырая, теплая волна мускуса. Меня затрясло от избытка адреналина, когда он зарычал, не выпуская моей руки из пасти. Я различила быстрые шаги трех пар ног – нас окружили.
– Кто это? – расслышала я шепот.
– Будет игрушкой для щенков, если не бросит сейчас же свою рогатку, – донеслось в ответ.
Я сделала вдох, мечтая, что дрожь прекратится.
– Если этот чертов волк сейчас же меня не отпустит, я его заколдую! – крикнула я, очень надеясь, что голос у меня не дрожит.
Вервольф зарычал, и мне только и оставалось завизжать: «Я серьезно!», – когда он сильнее сжал зубы.
– Рэнди, да уберись ты от нее, кому сказали! – крикнул первый голос. – Она правду говорит, они не мертвы, только отключились. Брось ее.
Хватка на плече еще чуть усилилась и исчезла. Зажав плечо рукой, я села и оглядела поляну, стараясь не трястись. Поляну запрудили волки и вервольфы – последние, кроме одного, в человечьей ипостаси.
Дженкса окружили трое в коричневом камуфляже и с чем‑то вроде винтовок. Не знаю, что это было за оружие, но достаточно мошное на вид, чтобы понаделать в нас дырок. Дженкс так и не опустил руку с рогаткой, нацеленной на четвертого вервольфа, стоящего чуть в стороне от всех. Он‑то как раз оружия в руках не держал, но ясно было, что он главный, потому что на бейсболке у него сияла металлическая эмблема, а не нашивка, как у прочих. И постарше он был. В кобуре на поясе у него висел пистолет, а лицо разрисовано коричневым гримом. С‑супер, я попалась гребаным «выживальщикам». Просто счастье, блин.
Тот вервольф, что прыгнул на меня, обнюхивал трех спящих волков. Где‑то невдалеке завыл еще волк, я вздрогнула и села прямей.
– Могу я встать?
Вервольф с эмблемой на кепке фыркнул.
– Вот не знаю, мэм. Можете?
Очень, очень остроумно.
Приняв его ответ за разрешение, я с мрачным видом встала и отряхнула с себя листву и сучки. Он говорил слегка в нос, будто вырос на Юге.
– Оружие сюда давайте, – сказал он, следя за каждым моим движением. – А еще сумку и все амулеты.
Целых три секунды я колебалась, потом высыпала шарики на землю и все раздавила, и только потом бросила ему пистолет. Он поймал его с небрежной легкостью, весело улыбнувшись. Взгляд задержался на моей шее с явными следами зубов вервольфа, а я состроила злобную рожу. Бог ты мой, может, мне надо было водолазку надеть для штурма вражеской крепости?
– Ведьма? – спросил он.
Я кивнула, бросая ему сумку и оба амулета. Лучше б я их Маршаллу отдала, все равно пользы никакой.
– Я пришла из‑за Ника, – сказала я, дрожа теперь от холода. – Что вы за него хотите?
Окружившие нас вервольфы очевидно расслабились. Дженкс дернулся, когда один потянулся к его рогатке, а я ничего не сделала, когда они повалили его на землю и отобрали и рогатку, и поясную сумку – будто школьные гопники у пацана после уроков. Стискивая зубы при звуках ударов, я смотрела не на них, а на вожака, пытаясь понять, с кем мы имеем дело. Он не альфа, решила я, пока его щенки укрощали Дженкса. Но судя по чисто выбритой роже и по осанке, занимает в стае достаточно высокое положение.
В солдатских ботинках на толстой подошве он был моего роста, что для вервольфа очень неплохо; хорошо сложен и подтянут, узкоплеч, с фигурой бегуна. Изящный, никак не массивный. Лет тридцати пяти – сорока: пострижен он был слишком коротко, чтобы понять, седой он или просто блондин.
Дженкс с омерзением стряхнул с себя трех вервольфов и встал – угрюмый побежденный пикси. На лбу кровавая ссадина, и руки тоже разбиты в кровь. Он посерел, когда увидел кровь, потерял всю волю к сопротивлению и послушно встал за мной, когда нам сказали идти к дороге.
Ну что ж, пора встретиться с боссом.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Пока нас трясло по лесной дороге, ветер высушил пот и превратил мои кудри в спутанные лохмы. Нас с Дженксом посадили в открытый кузов «Хаммера», – вау, открытая машина! – вервольф со значком на кепке и еще трое его подчиненных уселись напротив с оружием напоказ. Очень некстати, потому что был бы там кто‑то один, можно было б его уложить и выпрыгнуть – ну, если не бояться выстрелов из кабины. Но у Дженкса по голове текла кровь, он весь трясся, прижимая к ране чистый бинт, который ему дали оборотни. Рана не показалась мне сперва опасной, но сейчас у него вид был такой, словно он в пять минут загнется. Надо выяснить, что с ним на самом деле, прежде чем пускаться в авантюры.
Вервольф в волчьей шкуре сидел в кабине рядом с водителем, щурясь от ветра и высунув язык. Забавно было б смотреть, если б не ружья.
– А что они так быстро едут? – вполголоса спросила я у Дженкса. – Здесь же олени ходят.
Главный оборотень глянул мне в глаза, У него самого глаза были карие, красиво смотрелись в трепещущем свете негустого леса, а выражением напоминали глаза Дэвидова босса – сутствующие и ко всему внимательные одновременно.
– Днем они не часто ходят, мэм, – сказал он; я кивнула.
Особенно убитые и выпотрошенные, – кисло подумала я. Впрочем, тема не больно меня занимала, на главный вопрос я получила ответ – он не запрещал нам с Дженксом говорить. Я не понимала пока, гости мы или пленники, хотя если учесть стволы…
Мистер Главный поправил кепи и постучал водителя по плечу, показывая на рацию.
– Эй, – сказал он в протянутый ему микрофон, – ответьте кто‑нибудь.
Пару секунд спустя сквозь треск неразборчиво донеслось:
– Что там?
Оборотень поджал и без того тонкие губы.
Троих из стаи Ареты усыпили зельем на месте субботней охоты. Гоните туда цистерну и поживее. Сделайте полный осмотр, прежде чем их разбудить.
Но у нас раствора нет, – заныл кто‑то на той стороне. – Никто не сказал мне, что мы в этом месяце будем осмотр делать.
А мы и не собирались, – ответил «главный» с заметным раздражением если не в голосе – говорил он медленно и спокойно, – то на лице. – Но их усыпили, а поскольку Арета щенная, обследуйте ее ультразвуком. И поосторожней там, звери разозлены и могут вести себя неадекватно.
– Ультразвук? – возмутился тот. – Да кто это говорит?
– Это Бретт говорит, – врастяжечку сказал «главный», еще дальше сдвигая на затылок кепи и щурясь на солнце. Машина наехала на кочку, я схватилась за стойку кузова. – А я кого слушаю, а?
Ответом стали одни помехи, и я прыснула, радуясь, что не у меня одной неприятности.
– Так что, – спросила я, когда Бретт вернул микрофон водителю и сел на место, – вы «выживальщики» или исследователи волков?
– И то, и другое.
Он посматривал то на меня, то на Дженкса. Пикси опустил голову к коленям, и так старался не отрывать руку от раны, что ничего вокруг не замечал.
Я вытащила изо рта опять туда попавшую прядь и подумала, что хорошо бы на мне было побольше надето. В черном трико я выглядела настоящей воровкой, а народ вокруг к своим денежкам явно относился с любовью. Все здесь были одеты в мешковатую форму, и у каждого, насколько я успела заметить, на сгибе уха имелась татуировка – кельтский узел. На кепках тоже он красовался. Хм.
У большинства стай существуют обязательные для всех членов татуировки, но чаще их ставят в более традиционных местах. Вервольфы татуировки любят – не сравнить с вампирами, которые шарахаются от игл, даже если найдется салон, где их примут. Боль – она вроде как часть ритуала, а при том, что вампы способны боль превратить в удовольствие, мало кто из тату‑мастеров соглашался работать с вампирами, все равно живыми или мертвыми. Но вервольфы могли себе не отказывать в этом невинном развлечении, да и настоящему мастеру время от времени надеваемая меховая шуба не помеха. Но я рада была, что Дэвид не поднимал вопроса об отличительной татуировке нашей стаи.
У Дженкса начиналась гипервентиляция; я взяла его за плечо:
Все не так страшно, Дженкс, – попыталась утешить его я, сама начиная беспокоиться, потому что свет стал ярче и машина замедлила ход, въезжая в симпатичный на вид кемпинг. Он стоял у озера и казался лабиринтом маленьких домиков и домов побольше, везде были проложены хорошо утрамбованные тропинки. – Я что‑нибудь сделаю, как только мы остановимся.
Правда? – спросил, косясь на меня. – Ты меня вылечишь?
Я готова была посмеяться над его страхом, пока не вспомнила, что у пикси поддерживать жизнь супруга – освященная предками обязанность жен, и ничья больше, а Маталины с нами нет.
– Маталина не рассердится, – сказала я, и засомневалась. – Ты как думаешь?
Восемнадцатилетнее лицо просветлело.
– Нет‑нет, я не имел в виду…
– О Господи, Дженкс, – сказала я, съезжая вперед – мы остановились. – Все нормально.
Во время нашего диалога у Бретта в глазах отражалась работа мысли. Он велел нам сидеть, пока все не выйдут. Последним выпрыгнул оборотень‑волк, а как только наши с Дженксом ноги шагнули на землю, Бретт велел нам идти к озеру. Встречные смотрели на нас с любопытством, но останавливались только одетые в обычную городскую или же в попугайски‑яркую одежду, казавшиеся такими же неуместными, как мы, среди обилия камуфляжа. К «выживальщикам» они явно отношения не имели, и мне стало интересно, что они здесь делают. Все вокруг ходили в людском обличье, что меня не удивило: на острове, похоже, обитали две или даже три стаи – большие стаи, – а когда стаи перемешаны, надо оставаться людьми, а то шерсть полетит клочьями.
Вообще, когда стаи вот так перемешаны – это нечто из ряда вон. Да это видно было – по слегка завуалированному презрению, которое выказывали вервольфы в камуфляже к уличным гопникам в попугайской одежонке, и по ответному воинственно‑наплевательскому настрою ярко одетой стаи.
В весенней прохладе перекликались синички‑гаички, сквозь бледную листву молодых деревьев пробивалось солнце. Место было красивое, только пахло здесь скверно. В буквальном смысле. И не от дыхания вервольфа, выступавшего сбоку от меня на четырех лапах.
Вслед за Дженксом я с тревогой глянула на озеро. На берегу из бревен был выложен круг, а в центре круга имелось старое кострище, и над запахом пепла явственно различался кислый привкус боли и страдания. Мне вдруг резко расхотелось туда идти.
Дженкс застыл на месте, раздувая ноздри – даже ногами уперся, демонстративно выпятив подбородок. Я вся напряглась, а вооруженные оборотни вскинули ружья. Вервольф‑волк зарычал, прижав уши и оскалив белые зубы.
– Тихо, тихо… – спокойно сказал Бретт, внимательно оценивая решимость Дженкса и сдавая назад. – К яме мы не идем. Мистер Винсент захочет на вас посмотреть. – Он кивнул водителю. – Отведи их в гостиную, выдай аптечку и возвращайся.
Я удивленно подняла брови, а оборотни в камуфляже и крутых кепочках принялись переглядываться, и ружья они держать стали не так уверенно.
Сэр?.. – промямлил водитель, явно не горя желанием выполнять приказ. Бретт прищурился.
Проблемы? – спросил он, так растягивая гласные, что их вдвое больше получалось. – Что, проводить ведьму и этого… – кто там этот тип? – выше твоих способностей?
Нельзя же их одних оставить в гостиной мистера Винсента… – с откровенной тревогой сказал водитель.
Мимо проехал джип с молочно‑белой цистерной и свернутым шлангом; Бретт улыбнулся, щурясь против солнца.
– Иди давай, – сказал он. – И не строй из себя вервольфа в другой раз, пока я не велю. Да и парень этот, – он кивнул на Дженкса, – рассудительный и спокойный. Джентльмен. Так что уверен, он никакой глупости не выкинет. – Тут дружеский тон исчез, оставив только стальную волю. – Саpiche? – спросил он Дженкса. Деревенский увалень пропал, как и не было его.
Дженкс кивнул с видом серьезным и испуганным. Ну а мне дела не было до игр в доброго – злого полицейского, если только к озеру меня не поведут. Я с неподдельной благодарностью улыбнулась Бретту. Теперь, на ярком свету у парковочной площадки, видно было, что волосы у него серебрятся от возраста, а не на солнце выгорели, так что ему ближе к сорока, чем к тридцати. От ответной улыбки лицо Бретта пошло морщинками, а глаза улыбнулись хитро – он понимал, что я разыгрываю благодарную жертву, а на самом деле далеко не так беспомощна, как хочу казаться.
– Рэнди? – позвал он. Вервольф в волчьей шкуре дернул ухом. – Ты со мной.
Развернувшись на каблуке, он пошел к одному из самых больших домов, волк размером с пони трусил за ним. Водитель проводил их взглядом, губы его шевельнулись в неслышном ругательстве. Он со злостью выдернул из машины ружье и махнул нам на другую дорожку. Мы с Дженксом не стали ждать, пока нас толкнут в спины. Что, очередь злого копа?
Мы уходили от ямы, но лучше мне не становилось. Дорожка выложена была плоской плиткой, и наши с Дженксом кроссовки ступали по ним неслышно. Вервольфы шли за нами, шаркая бутсами. Дом, к которому мы направлялись, на вид построен был в семидесятых, приземистый такой, из розового кирпича, с высоко расположенными окошками, глядящими на озеро. Центральная часть дома была повыше; я подумала, что там сводчатый потолок – для нормального второго этажа высоты все же не хватало. Перед входом я замедлила шаг: массивная дверь из стали и дерева больше была похожа на подвальную.
– И что, вот так просто туда идти? – остановившись, спросила я.
Он хмыкнул, явно недовольный, что босс свалил на него неблагодарную задачу, – если мы убежим, достанется ему. Не говоря уж о том, что Бретт увел с собой единственного члена команды, способного поймать нас, если что.
Решив, что это «да», Дженкс протянул руку мимо меня и открыл дверь, измазав кровью ручку. Хороший след для тех, кто будет нас искать, если вервольфы забудут его вытереть – но никто даже не заметил, вроде бы. Мы прошли в дом.
– По коридору и налево, – сказал водитель, махнув в ту сторону прикладом.
Мне его настроение надоело; не моя вина, что Бретт на него обозлился. Подхватив Дженкса под локоть – ему опять поплохело, наверное, от вида собственной крови, – я пошла вдоль голых стен к яркому пятну в конце коридора. Это и была гостиная, и пока водитель вполголоса переругивался с охранником на входе, я ее хорошенько осмотрела. Полно вооруженного народу, но у этих рожи разрисованы не были, а из знаков отличия – только татуировки на ушах.
Низкий в коридоре потолок здесь становился выше, как я и заметила снаружи. По правую руку ряд окон выходил в огороженный внутренний двор, украшенный кустиками и вычурным фонтаном. Слева была наружная стена, обращенная к озеру, под высокими окнами сложены мостки. Все в этой мрачной комнате было подчинено одной задаче – обороне, и я отбросила идею насчет группы «выживальщиков». Я готова была на что угодно поспорить, что даже если нас оставят одних, то глаз с нас не спустят, так что не удивилась, когда Дженкс пробормотал:
Тут шесть камер. Все я не вижу, но слышу, что они гудят на разной частоте.
Да ну? – отозвалась я, глядя по сторонам и ничего не находя в затянутой плюшем гостиной. Видела я только два дивана, друг напротив друга, кофейный столик, два кресла у окон, и нечто, что я сочла скромненьким мультимедийным центром, пока не разглядела два огромных плоских телеэкрана, три спутниковых платы и компьютер, от которого Айви слюной бы изошла.
Вслед за Дженксом я спустилась по невысоким ступенькам, прошла к дивану – тому, что подальше, – и ядовито вякнула: «С аптечкой там поторопитесь», – когда водитель велел всем выметаться.
Он демонстративно подбросил на руке ружье, я ехидно осклабилась.
– Ага, – сказала я, шлепаясь на диван и раскидывая руки по спинке. – Пристрели наглую девицу прямо в гостиной босса и залей кровью весь ковер. Знаешь, как трудно кровь с ковра вывести? Давай, будь хорошим щеночком и принеси, что тебе сказано.
Дженкс нервно заерзал, а водитель густо покраснел и стиснул зубы.
Сама себя в угол загоняешь, – сказал он, опуская ружье. – А когда загонишь, я тебя там встречу.
Попытайся. – Я глядела в потолок, демонстрируя ему покрытую синяками шею, хоть кишки у меня сводило. У вервольфов чем выше твой ранг – тем лучше с тобой обращаются, а мне хотелось, чтобы со мной обращались хорошо. Так что я собиралась вести себя как первосортная сука – в разных смыслах слова.
Я не услышала, как он ушел, но перестала наконец задерживать дыхание, когда расслабился Дженкс.
– Ушел? – шепотом спросила я. Он скорчил сердитую гримасу.
– Тинкины штаны, Рейч, – возмутился он, садясь в позе Роденовского мыслителя на край дивана рядом со мной. – Даже ты могла б вести себя поумнее.
Я опустила голову в нормальное положение и посмотрела на пикси. Здесь, в доме, от меня ощутимо воняло озерной водой, а когда я попыталась пригладить так и не высохшие волосы, пальцы в них только запутались. Я подумала, не стукнуть ли Дженкса под локоть – тот, что упирался в колено, – но не стала, потому что кровь у него все еще текла. Вместо этого я села прямо и потянулась к бинту.
– Не надо, – поспешно сказал он, отдергиваясь. Поджав губы, я огляделась в поисках камер.
Где, черт бы вас подрал, ваша аптечка?! – заорала я. – Тащите аптечку, или я разозлюсь!
Рэйч, – сказал Дженкс. – В яму я не хочу. Пахнет оттуда жутко.
Я попыталась улыбнуться в ответ на его тревогу.
– Да я и пытаюсь держаться от нее подальше. Вот если мы будем вести себя как жертвы, с нами и обойдутся, как с раненной антилопой; «Планету зверей» смотришь?
Тут в единственную в комнате дверь вошла девочка‑подросток, и мы оба подняли головы. Одета она была в джинсы и свитер, а в руке держала коробку, которую молча поставила на стол передо мной и Дженксом. Не поднимая глаз, она попятилась шага на три, и только потом повернулась.
– Спасибо, – сказала я вдогонку.
Не останавливаясь, она удивленно глянула через плечо.
– Пожалуйста, – ответила она и споткнулась о первую ступеньку. Уши у нее покраснели; я решила, что ей не больше тринадцати. В обычной вервольфьей стае живется неплохо, если ты наверху, и кошмарно – если внизу. Мне стало интересно, где место этой девчонки.
Я открыла аптечку и нашла там обычный набор – минус все режущее и острое. Дженкс фыркнул:
– А с чего ты с ней так по‑хорошему?
– С того, что она по‑хорошему со мной. – Я отыскала подходящего размера пластырь и антисептические салфетки, сдвинула подальше аптечку, освобождая место на столе, и села на него. – Ну, а ты по‑хорошему будешь, или мне надо гавкнуть?
Он глубоко вздохнул, удивив меня внезапным переходом к серьезности, даже тревоге.
Ладно, – сказал он, медленно отнимая бинт. Уставившись на кровь на бинте, он задышал часто‑часто. Я чуть не улыбнулась, увидев, что рана у него – почти царапина. Может, она и была бы опасной для существа в четыре дюйма ростом, у которого крови с наперсток, но для него теперешнего это было ничто. Впрочем, она все еше кровоточила, так что я распечатала пакет с салфетками.
Сиди ровно, – попросила я, и убрала руку, когда он задергался. – Блин, Дженкс. Ровно сядь. Не так уж и больно, это просто царапина, а на тебя глядя, можно подумать, что тебя ножом пырнули и без швов не обойтись.
Он оторвал взгляд от кровавого бинта и глянул на меня. В проникающем из внутреннего двора свете глаза его стали невероятно зелеными.
– Не в том дело, – сказал он, напоминая мне, что за нами следят. – За мной никто никогда не ухаживал, кроме Маталины. Только мать.
Я положила руки на колени, припоминая, что где‑то слышала, будто пикси заключают брак на всю жизнь. Струйка крови потекла по его лбу к глазу, и я потянулась ее стереть.
– Скучаешь по Маталине? – тихо спросила я. Дженкс кивнул и стал глядеть на салфетку, которой я промакивала его лоб, аккуратно отводя в сторону золотистые кудри. Волосы у него были сухие, будто солома.
– Я с ней никогда так надолго не разлучался, – сказал он. – Десять лет, а больше чем на день мы не расставались.
Мне не удалось сдержать зависть. Ая – вот она, ухаживаю за восемнадцатилеткой, который готовится к смерти и скучает по жене.
– Везет тебе, Дженкс, – тихо сказала я. – Я бы от восторга прыгала, если б хоть год провела с одним и тем же парнем.
– Это гормоны, – заметил он, и я обиженно отшатнулась.
Кажется, здесь спирт был, – пробормотала я, открывая аптечку.
У меня с Маталиной, я хотел сказать, – продолжил он; у него уши слегка покраснели. – Мне очень жаль, что ты к любви идешь таким трудным путем. С Маталиной я все сразу знал.
С кислой рожей я выудила еще одну салфетку и осторожно промокнула его ссадину, убирая мелкие обрывки листвы.
– Правда? Ну, колдунам не так везет.
Окровавленную салфетку я бросила на стол, и Дженкс сразу обмяк, глаза затуманились.
– Помню, когда я в первый раз ее увидел… – сказал он, и я поощрительно промычала: «М‑мм», потому что он, наконец, перестал дергаться. – Я тогда только‑только из дома ушел. Я деревенский парнишка, знаешь?
– Правда?
Пластырь оказался слишком большим, и я поискала что‑то более подходящее. Заметив в аптечке влажные салфетки, я дала их Дженксу, чтобы вытер руки.
– Лето выдалось дождливое и холодное, – сказал он, откладывая в сторону старый бинт и распечатывая пачку салфеток, словно подарок небес. Он аккуратненько развернул салфетку. – В саду дела стали плохи. Надо было начинать самому добывать пропитание или отбирать еду у собственных сестер и братьев. И я ушел. Проголосовал грузовику с овощами и оказался на продуктовом рынке в Цинциннати. Меня поначалу колотили за вторжение на чужие улицы. Я тогда ни хрена не знал.
Надо же, – сказала я, думая, что пластырь с изображением Барби Дженкс может счесть оскорблением, и отыскивая другой, с Хи‑Меном. Господи, для кого эту аптечку собирали? Для нянечек в детском саду?
Мне просто повезло, что когда я заснул под колокольчиком, нашла меня Маталина, а не ее братья. Повезло, что она меня сначала разбудила, а потом уже попыталась убить. И совсем повезло, что она разрешила мне остаться на ночь, нарушив главное правило семьи.
Я посмотрела ему в лицо, и мне стало легче при виде любви в его глазах. Ужасно странно было видеть такую откровенную, такую громадную любовь на таком юном лице.
Он слегка улыбнулся.
– Я улетел до рассвета, но когда прослышал, что в Иден‑Парк строят новые дома, я отправился посмотреть планы. Там оказалось полно зеленых участков, и я попросил Маталину мне помочь, и мы дождались попутки вместе. Когда ты один – ты нищий, а двое могут владеть всем миром, Рейч.
Мне почудилось, что он пытается сказать мне больше, чем значат просто слова, но я не хотела слушать.