– Когда это было? Как давно?
– Пару месяцев назад.
– Чес что, весь город пытается втянуть в свои махинации? – спросил Пайк.
– Боюсь, что так.
Лифт остановился, и они вышли. На этаже была одна‑единственная дверь – дверь Паттерсона. И Паттерсон собственной персоной ждал их у входа.
Он выглядел точно так же, как десять лет назад: худой, опрятный и хитрый, Он подмигнул Дэннису и пожал ему руку.
– Пайк! Как давно не виделись!
– Неужели.
– Ты, как всегда, сама любезность. – И он пригласил их войти.
Они прошли через небольшой холл с встроенными стенными шкафами и оказались в гостиной.
Первым, что увидел Пайк, был вид из окна на реку. А потом он заметил Марти.
Что ни говори, она стала еще красивее. Красота зрелой женщины. Раньше в ней было что‑то от ребенка, что‑то неуклюжее, как в любой девушке‑подростке. Теперь она повзрослела и научилась соответствовать образу великосветской дамы. Марти по‑прежнему оставалась миниатюрной, «кукольной» женщиной, но носила высокую прическу в том изысканно‑ненатуральном стиле, который требовал постоянного внимания парикмахера. Ее кожа была гладкой, с легким загаром. Безупречный сдержанный макияж и дизайнерская одежда, сшитая на заказ: элегантный черный шелковый топ с золотой брошью, короткая черная юбка и колготки в сеточку. Они издали легкое шуршание, когда Марти встала с софы.
– Привет, Ноэль. Привет, Дэннис. – Она улыбнулась им, словно безупречная послушная жена на светском рауте, когда муж принимает важных клиентов.
– Привет, Марти.
Марти из Тоттнема. Девушка, за которую было столько драк.
– Что‑нибудь выпьете? – спросил Паттерсон, кладя руку на плечо Марти.
– Есть виски? – спросил Ноэль, устраиваясь в офисном кресле, очень неудобном на вид.
– Конечно. А ты, Пайк?
– Мне только стакан воды.
– Воды?
– Я за рулем, – ответил Пайк с непроницаемым лицом.
– У меня была минералка в холодильнике, – усмехнулся Паттерсон и вышел из комнаты.
Дэннис огляделся. Обстановка не вписывалась в сверхсовременный шикарный интерьер. Комната выглядела аляповатой и перегруженной: сплошной антиквариат, мебель под старину, ковер в викторианском стиле и книжные шкафы со стеклянными дверьми, заполненные умело подобранными книгами в кожаных переплетах. Все вместе создавало какой‑то нежилой вид, напоминало демонстрационный зал. Повсюду стояли со вкусом составленные букеты из искусственных цветов и маленькие статуэтки на отдельных столиках. С низкого потолка свисала замысловатая стеклянная люстра.
– Как тебе нравится наше маленькое гнездышко? – спросила Марти и села на софу, поджав под себя длинные ноги.
– Очень мило, – ответил Пайк. – Очень шикарно. Прямо из журнала «Дом и сад».
– Да, правда, у нас нет сада.
Голос Марти тоже изменился, потерял свой былой шарм, этот сиплый акцент северного Лондона. Он теперь стал совершенно обычным, «среднеанглийским» ничего не говорящим о его обладательнице.
– Ты знаешь, что Майкл Кейн[24]купил здесь квартиру?
– Что ты говоришь!
– Честно говоря, я его никогда не видела. Здесь сейчас живет много знаменитостей, много богатых людей.
– Могу себе представить.
– Прекрасный вид, – сказал Ноэль. – Как прекрасна ночная река!
– Очаровательно, правда?
Тут вошел Паттерсон, неся поднос с напитками. На нем были стильные светло‑голубые джинсы, словно только что из магазина, и тонкий шерстяной пуловер на голое тело.
Пайк почувствовал, что весь вспотел: здесь очень хорошо топили.
– Виски для тебя, Ноэль, – сказал Паттерсон, раздавая напитки, – и минералка для тебя, Пайк.
Речь Паттерсона тоже изменилась. В ней еще чувствовался шотландский акцент, но если раньше Паттерсон умышленно подчеркивал его и употреблял малоизвестные эдинбургские сленговые словечки, чтобы смутить людей, то теперь тяготел к обратному.
– А мы как раз восхищались видом из окна, – сказал Ноэль.
– Просто с ног сшибает, правда? – Паттерсон сказал это автоматически, даже не посмотрев в окно. Он протянул Марти бокал красного вина и уселся рядом с ней.
Один Пайк продолжая стоять, Он решил, что лучше будет сесть и тоже выбрал офисное кресло. Как Пайк и предполагал, оно оказалось неудобным. Он подумал о своем кожаном кресле, большом телевизоре, полках с видеокассетами и тяжело вздохнул, потирая слезившиеся от сухого воздуха глаза.
– Здорово! – сказал Паттерсон. – Как в старые добрые времена.
– Ну, не совсем, – ответил Пайк, окидывая взглядом комнату.
– Обстановка поменялась, это верно. Но ведь мы, ребята, остались теми же? – Паттерсон положил руку на ногу Марти и улыбнулся Пайку. – Нас осталось немного: Мик умер от передозировки в Майами, Колин разбился на мотоцикле, Крисси упился до смерти. Где теперь вчерашние хулиганы?
– Живут в порту Челси и любуются видом из окна, – ответил Ноэль. – А ты неплохо устроился.
– Я оказался в нужном месте в нужное время, Ноэль. Я видел, куда ветер дует: компьютеры, микропроцессоры. Я вложил в это деньги, поняв, что будущее за микротехнологиями.
– Чем ты конкретно занимаешься? – спросил Ноэль.
– «Я. П. Электроникс». У меня несколько магазинов, где я продаю дешевое компьютерное «железо». Когда‑то люди думали, что компьютеры не для них, эти огромные штуки с катушками магнитной ленты и мигающими лампочками, словно из кинофильмов о Джеймсе Бонде. Машины за миллионы долларов, сделанные «Ай Би Эм». А потом, когда в семидесятых все с ума сходили от футбола, группка американских хиппи всерьез занялась компьютерами, никто даже не заметил. Никто не заметил, что они изменили этот чертов мир.
– А я готов сходить на футбол в любое время, – сказал Ноэль.
– Забудь об этом. Забудь футбол, забудь рок‑н‑ролл. Когда начнут писать историю этого века и посмотрят, кто действительно изменил судьбы людей, то это будут не Джимми Хендрикс или Мик Джаггер, не Клинт Иствуд или большой Арни, не Ганди, не Мартин Лютер Кинг и Пеле; этими именами, высеченными на камне, будут Синпи Накийама, Билл Гейтс, Стив Возняк[25]и ребята из «Макинтош»…
– Ничего о них не слышал, – ответил Ноэль.
– Это потому, что ты еще живешь в каменном веке, Ноэль. Сейчас все хотят иметь компьютеры, а я тот, кто их продает. «Ай Би Эм» сдает позиции, а я – на гребне волны.
Паттерсон подмигнул им и налил себе вина.
– Плюс ко всему я еще занялся программным обеспечением и компьютерными играми. Скажу вам, что «Соник Хеджхог»[26]круче, чем Элвис, а «Супербратья Марио» – новые «Битлз».
– Насколько я знаю, их всего двое, – сказал Ноэль.
– Кого?
– Братьев Марио двое, а Битлов было четверо.
– Я говорю образно.
– Все равно не годится. Тебе следовало сказать, ну, я не знаю, братья Эверли или Райчес.
– Хорошо.
– Ну, может, «Сэм энд Дэйв».[27]
– Хорошо, хорошо, Ноэль. Я уловил твою мысль. Итак, что я могу для вас сделать? Уверен, что вы пришли поговорить не о супербратьях Марио.
– Нам нужна твоя помощь, – сказал Пайк.
– Чем могу, помогу, ребята. Рад служить.
– Нам нужен один человек.
– Давайте же, начинайте. – Паттерсон отпил глоток вина и поставил бокал на маленький кофейный столик.
– Герман, – сказал Пайк. – Не знаю его полного имени.
– Герман Мюллер? – Паттерсон выгнул бровь.
– Герман‑Херман, – сказал Ноэль.
Паттерсон развел руками.
– Не могу, ребята. Извините.
Глава девятая
Пайк смотрел на Паттерсона, сидящего на своей кожаной софе в дорогой одежде и с фальшивой улыбкой на лице, и вспоминал старые времена в «Альме». Тогда Паттерсон рассказывал какую‑нибудь небылицу или делал неоправданные заявления и ждал, что все ему поверят. Знал, что большинство из них, кретинов, поверят. Но он никогда не смотрел Пайку в глаза, как не смотрел и сейчас. Сейчас его взгляд был устремлен на Ноэля.
А Пайк на него смотрел.
– Приятно видеть, как ты рад нам помочь, – произнес он.
– Все не так просто, Пайк, – сказал Паттерсон покровительственным тоном.
– Проще некуда. Ты даешь нам адрес, и мы уходим. Что может быть проще?
– Этот адрес не для всеобщего пользования.
– Мы всего лишь хотим поговорить с Германом.
– Я должен защищать своих работников, Пайк. Герман – деликатнейший цветок, к тому же очень нервный. И я просто не могу позволить всем и каждому соваться к нему. Я должен обращаться с ним очень мягко, бережно.
– Так вот почему ты позволил ему сесть в тюрьму на два года.
– Он пробыл там только восемнадцать месяцев.
– О! Ну тогда все в порядке.
– Он все понял. Бизнес есть бизнес. Кроме того, именно поэтому я сейчас оберегаю его, чтобы подобного не повторилось. Он, словно ребенок, нуждается в постоянном контроле.
– Какой ты добрый, Паттерсон!
– Я ему все компенсировал. Сейчас он хорошо устроен, живет на широкую ногу вдали от сумасшедшей толпы. У него есть все, что нужно. – Паттерсон сделал еще один глоток вина.
– И это достойная цена за то, что он спас тебя от решетки?
– Ему там понравилось, Пайк.
– Не сомневаюсь.
– Он полностью обновил их компьютерную систему, – Паттерсон рассмеялся. – А зачем он вам нужен? – спросил он как можно небрежнее.
– Не столько он, сколько Чес. Мы думаем, они сейчас вместе.
– Да, думаю они знают друг друга. Но сомневаюсь, что Чес с ним. Ты потерял своего братика, Ноэль?
Ноэль пожал плечами.
– Он в самоволке.
– Супербратья Бишоп: Ноэль и Чес. Вечные затейники, – Паттерсон усмехнулся. – Знаете, что Чес приходил сюда?
– Знаем.
– Я вам вот что обещаю, – сказал Паттерсон. – Я загляну к Герману и спрошу, был ли у него Чес. Большего обещать не могу. Если что‑нибудь выясню, то позвоню вам. Вы должны понимать, что нам лучше больше не видеться. Как видите, я полностью изменил свою жизнь. Я теперь законопослушный бизнесмен, столп общества. Большое имя.
– Ян – не очень большое имя, – сказал Пайк, крутя лед в стакане.
– Это точно, – добавил Ноэль. – Зато придурочное.
– Браво, очень смешно. Но это мое последнее слово. Герман закрыт для посещений. Это только мой человек. А теперь, ребята, не хочу показаться грубым, но чем меньше у нас с вами дел, тем лучше. Я бы предпочел, чтобы вы сюда не приходили. Только подумайте, я потеряю больше, чем вы, все, если кое‑что всплывет на поверхность.
Паттерсон подмигнул Ноэлю.
– Вы понимаете, о чем я.
– Нам всем есть, что терять, – ответил Пайк. – Так что мы в одной лодке.
– Послушайте, у меня серьезный бизнес. Я выстроил большое функционирующее предприятие просто из ничего. У меня есть определенные заделы на будущее. Понимаете? И я не хочу, чтобы прошлое мне помешало. А теперь дайте мне ваш телефон, и я посмотрю, что можно сделать.
Ноэль дал ему одну из своих визиток, и Паттерсон, не глядя, убрал ее в карман.
Пайк встал.
– Если Чес совершит какую‑нибудь глупость, если он с Германом, это все может тебе дорогого стоить.
– Вот почему я собираюсь разобраться во всем самостоятельно, а не доверить это дело двум дуболомам вроде вас. Герман – очень ценный сотрудник, и я не хочу, чтобы вы были рядом с ним. Или рядом со мной.
– Взаимно.
– А теперь, до свидания, мальчики. Всего хорошего.
– Ян, – вмешалась Марти, которая слушала весь разговор с выражением откровенной скуки на лице. – Мы не виделись десять лет. Давайте выпьем и поболтаем о чем‑нибудь другом.
– Все в порядке, Марти, – сказал Пайк. – Мы уходим.
Она пожала плечами.
– Что ж, тогда я провожу вас до двери.
Она встала с софы и подошла к ним. Потом провела в маленькую прихожую. Ноэль вышел из квартиры и направился к лифту. Марти остановила Дэнниса, взяв его за руку.
– Как ты, Дэннис?
– Неплохо.
– Выглядишь постаревшим.
– Просто седой.
– У тебя всегда были хорошие волосы. – Она взъерошила их руками. – Думаю, тебе даже идет седина.
– Спасибо.
– Хотя не уверена насчет очков. Тебе стоит носить контактные линзы, как я.
– А я‑то все удивлялся, почему у тебя глаза стали зеленые.
Ноэль, который держал лифт для Пайка, закричал, чтобы тот пошевеливался. Пайк уже собрался идти, но Марти вновь остановила его.
– Не беспокойся из‑за Яна. Хорошо, что мы снова увиделись. Я ведь никого из наших не встречала. Сказать по правде, здесь ужасно скучно. – Она быстро поцеловала его и улыбнулась. – Позвони мне. Днем его нет дома.
– Брось ты это, Марти.
– Я серьезно. Вспомним старые времена.
Пайк почувствовал запах вина, исходящий от Марти. Она стояла близко, и в ее глазах было такое выражение, словно она готова на все, и ничего ее не остановит. Он вспомнил, какой она была на вкус, когда выпьет: сочная и сладкая.
Он стряхнул ее руку и вышел в коридор.
– Как знаешь. – Марти опять пожала плечами.
Пайк был на пути к лифту, когда она прокричала вслед:
– Теперь я вспомнила, почему бросила тебя. Ты стал занудой!
Пайк вошел в лифт, и двери закрылись.
– Она опять доставала тебя? – спросил Ноэль.
Пайк ничего не ответил.
– Она всегда знала, как зацепить тебя. Ты был для нее молокососом. Мы все были в курсе, что она спала с Паттерсоном еще до того, как бросила тебя.
– Я знал об этом, – сказал Пайк.
– Так почему ты не избил ее?
– Что бы это изменило?
– Ну, знаешь ли, у мужчины должна быть гордость.
– Мы все спали с кем попало, – ответил Пайк. – И никто особой верностью не отличался.
– Да. Но для баб все по‑другому. Они должны вести себя прилично. А мужик есть мужик.
– Мне до смерти надоело изображать «настоящего мужика», Ноэль.
– Вот слушаю я тебя: у тебя какие‑то извращенные представления обо всем после твоих фильмов. Ты словно один из воскресших книжных червей, что годами не вылазит из университета и получает наконец степени по латыни, или химии, или чему‑нибудь еще, а кончает «экспертом» на телешоу. Ты не просто стал мягкотелым – ты стух, Пайки.
– Заткнись, Ноэль.
Лифт остановился, и они вышли в холл. Охранник кивнул им на прощанье и, когда они выходили на морозный декабрьский воздух, пожелал всего хорошего.
Им стало особенно холодно после излишне жаркого отопления в апартаментах Паттерсона. Пайк начал отбивать чечетку ногами, чтобы согреться.
– Что теперь? – спросил Ноэль, застегивая куртку. – Осядем дома и будем ждать, когда позвонит Паттерсон?
– Он не позвонит.
– Возможно, ты и прав. Так что теперь?
– Подумай хорошенько, Ноэль. Может, кто‑то еще может быть в курсе? Может, есть какое‑то место, где Чеса можно найти?
– Не знаю.
– Родные, друзья, любовницы?..
– Может быть, у отца. Чес иногда заезжает туда. Но вообще‑то, это дохлый номер.
– Где он живет?
– В Суиндоне.[28]
– Позвони ему.
– Который сейчас час?
Пайк взглянул на часы:
– Чуть больше половины восьмого. А что?
– Он сейчас мертвецки пьян.
– Но он же в состоянии ответить на телефонный звонок?
– Я не особо в этом уверен.
– О господи, храни меня от семейки Бишоп!
– Хорошо, хорошо. Я попытаюсь. У тебя есть десятипенсовые монетки?
Пайк порылся в кармане и выудил пару монет.
Немного побродив вокруг, они обнаружили в одном из новых зданий паб, оформленный в викторианском стиле и напичканный дорогими рождественскими украшениями. В баре был платный телефон. Ноэль набрал номер.
Пайк стоял и смотрел в окно, в пол‑уха слушая, как Ноэль то кричит, то выспрашивает что‑то по телефону.
Весь порт Челси был похож на пустую сцену, Пайк слышал рождественские гимны, льющиеся из динамиков в отдалении. Внезапно на него нахлынуло острое чувство одиночества. По какой‑то причине мысль о том, чтобы одному вернуться в свою пустую квартиру, привела его в отчаяние.
Один. Он был один с тех пор, как от него ушла Марти.
Отсюда ему была видна остроконечная крыша «Бельведера», заметно выше здания напротив. Пайк высчитал, где находится этаж Паттерсона. За незанавешенным окном, однако, никого не было видно. Возможно, они никогда не задергивали шторы.
Неужели это все, что от них осталось? Что осталось от команды «Альмы»? Ноэль, Чес, Пайк, и те двое наверху?
Он подумал, как бы все сложилось, если бы много лет назад в тот день двое ливерпульцев просто не зашли в их бар. После всего произошедшего можно было лишь предполагать. Они могли выбрать любой бар в этих местах. Могли бы пройти мимо их двери и вернуться обратно в Финсбэри‑парк, а потом назад в Ливерпуль. Но, увы. Они выбрали «Альму». И ничего тут не попишешь.
Глен Уильямс и Тони Грин. Теперь Пайк знал их имена, раньше – нет. Той ночью они были для них толстым ублюдком номер один и номер два, старше их, обоим где‑то по тридцать. Два маленьких ягненка, оказавшихся в львином логове.
Он и сейчас четко помнил их лица. Как странно, Пайк не мог так же четко вспомнить лица Мика, Колина и Крисси – ребят, которых знал уже лет шесть‑семь, – а этих ливерпульцев видел лишь один вечер.
– Порядок. – Ноэль подошел к нему, похлопывая руками и дуя на них.
– Ну?
– Чес был там.
– Когда?
– Прошлой ночью. Заехал, чтобы собрать какие‑то вещи.
– Куда он собирался?
– Отец не может вспомнить.
– Черт побери!
– Послушай, я потратил тридцать пенсов, чтобы выбить хоть это. Все равно что с марсианином говорить. Он бредил, нес какую‑то чушь. Его мозги совсем опухли.
– Он вспомнит еще что‑нибудь, когда протрезвеет?
– Он никогда не протрезвеет, этот старый хрыч.
Пайк уставился на него, но Ноэль продолжал, прежде чем Дэннис успел что‑либо сказать.
– Он в лучшем состоянии по утрам. Так что утром ему и позвоним, договорились?
– Ну уж нет. Мы поедем сейчас. Так будет быстрее.
– В Суиндон?
– До него, типа, часа два?
– Да, но…
– Тогда поехали. Ты помнишь, где мы оставили машину?
– Подожди минуту. Я не могу вот так сваливать с бухты‑барахты на всю ночь.
– Почему?
– У меня есть определенные обязательства.
– Неужели? И какие?
– Ну… я… я оставил Кирсти одну дома.
– Черт, мы не берем с собой твою подружку, Ноэль.
– Это не подружка. Она моя дочь.
– Оба‑на!
Глава десятая
Пайк сидел в машине и ждал Ноэля. Тот сказал, что заскочит домой на минутку, но его не было уже минут десять. Пайк начал замерзать. Он какое‑то время не выключал машину, но, поняв, что Ноэль быстро не вернется, заглушил двигатель. Сначала он хотел подняться и посмотреть, чем этот лысый шельмец занят, но потом решил не двигаться с места.
Пайк покрутил головой и помассировал затылок: он весь закоченел от холода. Ноэль оставил пачку сигарет на приборной панели, и Пайк решил закурить. Какого черта терпеть, ведь это поможет ему согреться. Прикуривая, он случайно нажал на клаксон и вздрогнул от гудка. Пайк принялся разглядывать улицу сквозь грязное ветровое стекло. Шел дождь, и капли сверкали в свете уличных фонарей. Чуть ниже по улице двое пьяниц, шатаясь, тащились в бар.
Пайк больше никогда не ходил по барам. Это отсекло его от немалой части Лондона, потому что Лондон состоял из баров. Распивочные и кабаки были здесь повсюду. На каждой улице можно было натолкнуться на ярко освещенную, наполненную сигаретным чадом берлогу.
Что умеют делать в этой стране – так это пить. Вы пьете и пьете. Иногда напиваетесь, но чаще просто пьете, сохраняя трезвый рассудок, соблюдая определенный баланс алкоголя в крови. Раньше он все свое время проводил в барах, каждую ночь: пиво и сигареты, сигареты и пиво.
И центром всего этого, сердцем этого мира, их штаб‑квартирой, офисом была «Альма». Что за классное место! Там они начинали каждый вечер и, чаще всего, там и заканчивали. И хозяин бара был одним из них, свой парень. Они вместе напивались, вместе ходили на футбол. Разве не мечтает каждый, чтобы друг оказался хозяином кабака? Пайк помнил ту первую ночь, когда Крисси стал владельцем. Это был настоящий улет. Казалось, здесь собрался весь Лондон, а в центре – Крисси, как бы сплачивая их всех, уже еле стоящий на ногах от выпитого.
Помнил он также и последнюю ночь. Последнюю, перед затянувшимся на долгие месяцы похмельем. Ночь двух ливерпульцев, Глена Уильямса и Тони Грина.
Бравыми парнями назвать их было трудно. Они вошли в кабак уже изрядно пьяные и надутые от собственной важности. Они ничего из себя не представляли. Команда, заметив этих двоих, больше о них и не вспоминала. Два безобидных лоха, которые зашли на их территорию. И до тех пор пока они ведут себя нормально, зарываются… До тех пор…
Пиво и сигареты. В воздухе хоть топор вешай. Глаза сверкают, как латунная отделка интерьера. Ковер черный и липкий, а бар полон. Так было всегда в начале вечера. Все шумят, все довольны.
Ребята из команды наготове. Приняв еще немного на грудь, они встают одновременно, хотя ни слова не было сказано. Они просто знают – пора ехать. Крича и смеясь, они вываливаются на улицу. Там стоят «мерседес» Паттерсона и фургон Мика. Есть еще мотоцикл Колина. Колин вытянул короткую соломинку, поэтому он едет в фургоне с Миком. Ноэль и Чес залезают в «мерседес».
А Пайк? Пайк всегда делает, как хочет. Он садился на заднее сиденье «мерседеса», словно в такси. Паттерсон мог строить из себя кого угодно, но Пайк всегда садился сзади и ехал молча, глядя в окно.
Уже половина девятого, но все еще светло и тепло. Они едут с открытыми окнами, танцевальная музыка надрывает динамики. Они – пираты большой дороги, жуткие и бесстрашные, они поедут, куда захотят. И ничто не может погасить возбуждения от езды на огромной скорости, когда кровь бурлит от выпитого, а наркотики, которые принес Мик, начинают давать по мозгам.
Сначала они останавливаются, чтобы пополнить «фонды». Сегодня они работают в Ромфорде. На прошлой неделе был Саутенд, до того – Уотфорд,[29]еще раньше… Кого это волнует? Кто помнит? Давно это было.
Они припарковываются в переулке рядом с баром, где их никто не знает, и входят один за другим, по одному. Берут выпивку. Пайк стоит в отдалении один, ждет, когда наступит нужный момент, захлестнет энергия. Он смотрит на людей в баре: придурки, лохи, идиоты – простые обыватели. Тут же остальные – Паттерсон с ребятами. Пайк чувствует, что они тоже ждут. Ждут, когда Пайк начнет, ждут его ярости. Он немного встряхивается, все мышцы в напряжении. Он чувствует озноб, внутри все бурлит.
Наступает подходящий момент, и Пайк толкает Ноэля, завязывает драку. Вступает Чес, присоединяется Паттерсон. Они передвигаются по всему бару, переворачивают в драке столы. Но Пайк все еще медлит, сдерживает себя, выжидает…
И вот оно. Вступает один из местных. Он хватает Пайка за предплечье.
Бац!
Пайк вырывается, а парень валится на пол. Теперь абсолютная отдача, максимальный отрыв. Полный улет.
Они громят мебель, и, когда все обезумели, а хозяин смылся со своего места, маленький Мик прыгает за барную стойку и под прикрытием Колина опустошает кассу.
Колин подает знак. Пока Ноэль, Чес, Пайк и Паттерсон позволяют вытолкать себя с шумом за входную дверь, Мик и Колин тихонько сматываются через другую, прихватив наличные. Пайк наносит последний штрих, шмякнув дверью бара по какой‑нибудь тупой роже, и они запрыгивают в машины. А потом другой бар и повторное представление.
Промахов не бывает.
У них всегда был только один метод, один план – план «Н», «насилие», из целого алфавита вариантов, как можно раздобыть деньги.
Этой ночью два бара принесли им около пятисот фунтов, по восемьдесят фунтов на брата. На вечер хватит.
В половине десятого они заскочили в диско‑бар на Севен Систерс‑роуд проверить, насколько он может быть прибыльным. Народу там оказалось маловато. Колин затеял там драку просто ради смеха, ударил какого‑то голубого придурка в романтическом прикиде, и они свалили.
Потом они мчатся в кебаб‑закусочную. Там подают потрясающий острый соус. Обменявшись оскорблениями с турками, громко рыгая, они прихватили несколько баночек пива в дорогу и возвратились в «Альму» где‑то около одиннадцати, готовые к очередному длительному запою.
Сейчас бар переполнен. Этот кабак пользуется спросом у местных, потому что Крисси никогда не закрывается. Через шесть месяцев он окончательно потеряет свою лицензию, но этой ночью все работает. Здесь полно молодых парней: приятелей, знакомых и разных придурков. Есть и завсегдатаи – старые чудаки, которые лет пятьдесят тому назад, возможно, тоже были крутыми, похожими на них, но давно спились, и теперь пытаются строить из себя важных персон, в своих шляпах и жалких костюмах, с беззубыми ухмылками, дешевыми сигаретными трюками и горластыми мордастыми женами. Здесь еще ошиваются несколько юнцов, несовершеннолетних выпивох, старательно строя из себя взрослых, а потом блюющих в туалете, если успевают туда добраться. Здесь даже тусуются студенты, что самовольно заняли пустующее здание по соседству. Они всегда готовы поразвлечься.
И конечно, здесь девушки, так сказать, альтернативная команда, армия «Альмы», от четырнадцати до сорока: уложенные волосы, боевой макияж, украшения, короткие юбки, высокие каблуки и бесстыжие языки. Дэбби, Кэт, Луиза, Ширли, Линда… и, конечно, Марти.
Марти одета в очень‑очень короткое белое платьице. Она помогает Крисси за барной стойкой.
Вот она, мечта. Рай земной. Их собственное королевство. Они не спеша входят в бар, словно вернувшиеся с войны герои. Как обычно, обмениваются с девушками скабрезностями. Дальше идут стандартные насмешки и сексуальные угрозы с обеих сторон. Потом идет рассказ, воспоминания о сегодняшних ночных похождениях, с шутками и враньем.
Но что это?
У барной стойки на стульях сидят… Как? Они все еще здесь, эти ливерпульцы, Уильямс и Грин. Еще пьянее, чем были. Они выпендриваются, размахивают деньгами и строят из себя крутых, покупая всем выпивку.
– Ну давай, друг… Давай, выпей еще…
– Что за ливерпульцы? – спрашивает Мик у Крисси, и тот ему рассказывает все, что услышал.
Услышать, что надо – в этом Крисси нет равных. Он выглядит мертвецки пьяным, при этом его мозг работает, а люди разбалтывают ему всякое, думая, что Крисси ничего потом не вспомнит. Но Крисси помнит все.
Кое‑что они узнали от Крисси, остальное выяснилось позже.
Оказалось, что Глена Уильямса и Тони Грина вытащили из Ливерпуля, чтобы помочь ограбить почтовое отделение в Лейтоне. Это было на прошлой неделе. Пайк что‑то об этом слышал или видел в газете. Их явно использовали как рабочую силу, а не как мозговой центр. Они получили несколько пустяковых царапин и теперь должны были бы в целости и сохранности возвратиться домой на север. Но, будучи полными идиотами, они остались развлекаться средь ярких огней большого города и тратить свои тяжко заработанные денежки. Сегодня ливерпульцы навестили сестру Уильямса, живущую неподалеку. А по дороге к стоянке микротакси, на котором они собирались вернуться в гостиницу в Финсбэри‑парк, им на глаза попалась «Альма». Как насчет немного выпить, а? Совсем немного, на дорожку…
Теперь уже близится закрытие, а они все еще здесь, опьяненные дружелюбной атмосферой лондонского бара. Опьяненные, поглупевшие и беспечные от количества выпитого.
Одиннадцать часов. Крисси запирает бар и занавешивает окна.
А ливерпульцы уверены, что они неплохо устроились, очень неплохо. В карманах достаточно денег, а бар, что никогда не закрывается, полон настоящих кокни – коренных лондонцев.
Кокни. Они называли кокни каждого, кто живет к югу от Ливерпуля.
– Выпей… Ну же, выпей с нами…
Пусть остаются, никаких проблем. Они могут оставаться, пока ведут себя прилично. А если нет – тогда другой разговор.
Все принимаются пить крепкие напитки, пошла серьезная выпивка. Теперь команда оседает здесь на всю ночь. Полпервого начинается приступ безудержного веселья. Крисси, уже мертвецки пьяный, вылезает из‑за барной стойки, выводит на ковре «ура» бензином из зажигалки и подносит огонь. Он кружится вокруг надписи в какой‑то сумасшедшей ритуальной пляске. Когда уже начинает казаться, что пламя разгорится и пойдет дальше, Крисси затаптывает его ногами, а «ура» остается темным выжженным узором на красном ковре с цветами.
Две уже немолодые женщины запевают непристойную песню. Один малолетний пьяница затевает драку с другим юнцом, и их обоих вышвыривают на тротуар приходить в себя. У Мика сносит крышу, и он начинает рассказывать всем о марксизме и загнивающем капитализме. Колин лупит по автомату с сигаретами, пытаясь выбить оттуда несколько монет, а Крисси его всячески подогревает.
Все бурлит. Еще одна пятничная ночь в «Альме». Красные лица окружающих расплываются и сияют глупыми усмешками.
Тут Чес начинает доставать Пайка:
– Посмотри на этих ублюдков.
– Каких именно ублюдков?
– Ну два жирных ливерпульских ублюдка: один и второй.
Пайк оглядывается по сторонам. Они все еще здесь, сидят на своих стульях и тискают Ширли и Луизу.
– Это лондонские девочки, – говорит Чес, – это наши девочки.