Ноэль посмотрел на отца, который в это время поднял глаза и печально смотрел на него.
– Все нормально, пап?
Отец посмотрел вниз, ничего не сказав.
– Конечно нормально.
– Пап?..
Терри сделал шаг по направлению к Ноэлю:
– Не волнуйся за него.
– Терри. – Ноэль почувствовал себя смертельно уставшим. – Чего тебе надо?
– Что‑то происходит, Ноэль. И ты расскажешь мне, что именно.
Ноэль инстинктивно стал отходить назад, но Терри продолжал наступать, пока не прижал его к стене. Терри оказался почти на дюйм ниже ростом, но это не делало его менее опасным, отнюдь.
– Чес мертв, – сказал Ноэль, его голос звучал тихо и сдавленно.
– Я не верю тебе. – От Терри воняло. Шея его была покрыта пятнами.
– Это правда. Была драка.
– Ну, брось, Ноэль. Я не дурак.
У Терри на лбу красовался огромный багровый кровоподтек с нагноением в центре, похожим на прорвавшийся нарыв. Глаза Ноэля оказались как раз на этом уровне. Бишоп подумал: бедный малый, кому достался этакий смачный удар.
– Так ты хочешь, чтобы я все рассказал, или нет?
– Что ж, валяй. Давай послушаем.
Так Ноэль начал рассказывать, поначалу смущаясь, но через некоторое время ему стало казаться, что это говорит кто‑то другой, а он просто слушает голос, рассказывающий историю о Чесе, как тот захотел обокрасть старого знакомого по имени Паттерсон, как он пришел к Пайку, а потом сменил тактику и обворовал его. Это была история о двадцати пяти тысячах фунтов, о Германе‑Хермане и Терри Надженте в том числе, и она закончилась тем, что Чес был убит.
Когда все было рассказано, Терри принялся спокойно обдумывать что‑то, а Ноэль увидел, что отец весь сжался на диване. Старик плакал. Он‑то ему поверил.
|
|
Чес всегда был его любимчиком.
– Нет. Я не верю этому, – наконец сказал Терри.
– Что ты имеешь в виду? Чему ты не веришь? – спросил Ноэль. – Почему нет?
– Ты прячешь его, – резко ответил Терри. – Ты покрываешь его.
– Я сказал тебе всю правду. Что еще я могу сделать?
– Ты можешь перестать врать.
– О, ради бога, Терри…
Терри ударил его. Пощечина. Его короткая толстая лапа неслась на него всей пятерней. Он быстро заехал Ноэлю сбоку, удар пришелся по щеке и по уху. Ухо немедленно запылало и наполнилось острым пронизывающим звоном.
Ноэлю поплохело. А в голове была одна‑единственная мысль: как долго Пайк собирается сидеть в туалете?
– Огромное спасибо, что разрешили мне принять ванну, – сказал Пайк.
– Не за что. – Сара Уэллер протянула ему пару толстых зеленых полотенец.
– Вы, наверное, уже собрались спать.
– Не берите в голову.
– Я чувствую себя так, словно неделю торчу в этой чертовой машине. Все время туда‑сюда по дрянной трассе М‑4. – Пайк потер шею.
Сара улыбнулась ему.
– У меня море горячей воды, так что можете налить столько, сколько пожелаете. Я люблю принимать ванну так, чтобы вода буквально выплескивалась. Конечно, это существенно испортило мне потолок на кухне.
– Кирсти в порядке?
– Уснула. Спит без задних ног.
– А ваш мальчик?… Дэррен?
– Его из пушки не разбудишь. Спит как бревно.
– Я буду рад с ним как‑нибудь познакомиться.
– Идите же, – Сара улыбнулась. – Идите и примите свою ванну.
Пайк вошел в ванную комнату. Ванна набиралась, и комната была наполнена паром. Это оказалась очень симпатичная ванная, чистая и заполненная вещицами женщины и ее маленького сына. Здесь стояли всякие баночки и тюбики, аэрозоли и губки, висело фланелевое белье, нашлись водные часы, флакончик пены для ванны в форме Барта Симпсона, шампунь, кондиционер, масло для ванны… Пайк вспомнил свою ванную. Одно полотенце, мочалка, шампунь и бритвенные принадлежности – вот и все. Он никогда не умел жить с шиком, а последние десять лет вообще вел практически монашеский образ жизни. Пайк опять задумался: когда же он наконец перестанет казнить себя.
|
|
Он разделся и аккуратно сложил свою одежду на туалетном сиденье. Потом попробовал температуру воды, она была в точности такой, как он любил: терпимо горячая. Выключив кран, Пайк осторожно залез в воду, медленно устраивая свое тело в испускающей пар воде. Его заледеневшие ноги поначалу обожгло, и они начали гореть, но Дэннис знал, что вскоре испытает настоящее блаженство.
Сара налила в ванну какую‑то пену или соль положила, и теперь от воды шел приятный хвойный запах с легкой ноткой сладости.
Господи, как хорошо! Действительно, на этом длинном пути под названием «жизнь» стоит жить ради таких маленьких радостей. Он лежал и слушал, как капает вода, глаза его были закрыты. Ему хотелось спать, и Пайк проваливался в полубессознательное состояние, позволяя странным мыслям медленно кружиться в голове и гоня прочь все плохое, связанное с Чесом, Паттерсоном, ручкой в ухе Германа. Он думал, какими старыми показались ему его родители. Казалось, время ускорилось для них. В течение многих лет они не менялись, словно он не видел их всего несколько месяцев. А теперь – будто на них наслали какие‑то ужасные чары. Пайк вспомнил детство и Гарри. Гарри мучил его, бил при любом удобном случае. Пока, где‑то к пятнадцати, Пайк неожиданно не подрос и, когда Гарри вернулся домой из школы, не избил его.
|
|
Он спрашивал себя, знают ли его старики, что Гарри гомосексуалист, легавый‑гомик, позорище. Может, и знали, но не желали в это поверить.
Он вспомнил, как ушел из школы, сдав экзамены. Как его родители отчаянно хотели, чтобы он учился дальше и сдал экзамены для поступления в колледж… Но его уже тошнило от того, что его обзывали зубрилой и паинькой, тошнило от школы… Именно тогда он увлекся футболом, а двумя годами позже, когда он познакомился с братьями Бишоп, его было не узнать: жестокий подросток, который никому не позволит увидеть, что у него внутри…
Пайк аж подпрыгнул, когда открылась дверь. Он инстинктивно сел в воде и прикрылся руками.
Вошла Сара и выгнула бровь.
– Ты что, стесняешься?
Пайк не знал, что ответить.
– Не обращай на меня внимания, – сказала она. – Я мою Дэррена каждый вечер, и все это уже видела.
– Я не Дэррен, – сказал Пайк.
– Да, я знаю. – Сара засмеялась. – Просто, когда у тебя будут свои дети, ты перестанешь обращать внимание. Смотри, я принесла тебе выпить. – Она протянула ему большой бокал отличного виски. – Виски пойдет?
– Отлично.
– Я люблю выпить в ванной. – Она поставила бокал на край. – Все в порядке?
– Да. Спасибо.
– Тогда оставлю тебя одного. – Сара вышла.
Пайк понял, что покраснел. Он надеялся, что Сара решит, будто румянец вызван горячим паром.
Черт побери.
Что все это значит? Почему эта женщина так себя ведет?
Он слишком долго был оторван от жизни и уже не понимал простых вещей. Все, что он знал досконально, это фильмы. Он полжизни провел, смотря фильмы. Если бы это было кино, что бы означала эта сцена? Ответ напрашивался один, ведь в фильмах все четко и понятно. Там нет места бессмысленным сценам. Ты всегда знаешь, что имеется в виду. Мужчина встречает женщину, они влюбляются друг в друга, занимаются любовью, возникают какие‑нибудь сложности, они расстаются и преодолевают эти сложности.
Конец всегда счастливый.
Что ж, иногда жизнь весьма напоминает кино, иногда нет. Если бы они были в Голливуде, то ванна была бы больше, они оба залезли бы в нее, а пена полностью закрыла бы их. Уж совсем не как эта пена, которая почти вся исчезла. В реальной жизни пена никогда полностью тебя не покрывает.
Он сделал глоток виски и почувствовал, как оно обожгло его. Пайк улыбнулся. Они оба любили виски. Они оба любили выпить, лежа в ванной…
Ноэль сидел рядом с отцом на софе, обнимая его рукой. Терри и второй, Бэзил, сидели напротив. Бэзил. Ноэлю было его почти жаль. Длинный, худой, неуклюжий. Большие руки, костлявый лоб и запавшие щеки. Он был одет в модные серые брюки и узорчатый нейлоновый джемпер.
Отец был в ужасном состоянии: его колотило, хотя в комнате было тепло. Он начал стонать и хныкать.
– Дайте ему выпить, ладно? – попросил Ноэль.
– Мужчина должен избегать крепких напитков.
Черт, Ноэль захотел ударить его. Только разок. Один удар – это все, что ему надо, и тогда он может умереть счастливым.
– Как долго ты будешь нас тут держать, Терри? Это уже скучно.
– А никакой спешки нет, – сказал Терри. – Мы можем подождать. Я не устал. Мне много сна не требуется. Два часа за ночь, самое большее – три. Людям не нужно спать так много, как кажется. Они просто ленивы. Ты должен понять…
Ноэль его больше не слушал, он устал, как собака, но был слишком напуган, чтобы уснуть.
Когда Пайк собирается вернуться?
Терри уже трижды ударил его, и Ноэль был сыт этим по горло. Часть головы горела до сих пор. Глаз слегка затек, а щека была ужасно чувствительна к прикосновениям. В ухе по‑прежнему звенело.
Было бессмысленно говорить что‑нибудь Терри. Он попытался соврать. Сказал, что Чес жив, что он знает, где он, и может отвезти его туда утром, но Терри продолжал его бить.
Терри в это время продолжал разглагольствовать:
– В целом, люди слабы. Когда‑то британцы были сильными, крепкими ребятами. Мы повелевали миром. Но наши гены растворились в умниках, эмигрантах, студентах. Мы – раса воинов, борцы, а не художники или книжники. Мы – раса мясников и строителей, солдатов, моряков, рабочих. Но мы стали мягкотелыми, нас совратили большие деньги, легкая жизнь, телевидение, эмиграция, выпивка, наркотики и социальные работники. Люди больше не следят за своим телом. А тело должно быть в форме. Скоро грядет апокалипсис, и мы должны быть к нему готовы. Посмотри…
Терри встал и подошел к двери.
– Посмотри. – Он ударил кулаком по тонкому дереву и пробил его насквозь. – Я могу так сделать и с тобой.
Держу пари, что можешь, подумал Ноэль.
Терри отошел от двери и склонился над Ноэлем, показывая теперь на ужасную опухоль на лбу.
– Посмотри на это, – добавил он. – Могу и тебя так.
Ноэль смотрел на кровоподтек, прямо на дыру в центре.
– У тебя там что‑то внутри, – сказал он Терри.
– Что? – Терри нахмурился.
– У тебя там что‑то внутри. Внутри нарыва.
– А? – Терри выпрямился. – Что это?
В комнате было грязное зеркало – в трюмо шестидесятых годов, из пластмассы с хромированной отделкой. Чес и Ноэль как‑то подарили его родителям на Рождество. Терри подошел к зеркалу и заглянул в него.
– Ты прав. А что это? – Он аккуратно дотронулся до опухоли. – Смолбоун, подойди сюда.
Бэзил стремительно подбежал к нему.
– Что там, Терри? – Он стал пристально разглядывать нарыв. – Это похоже на… Серовато‑белый кусочек, вроде щепки.
– Это его зуб, – сказал Терри.
– Что?
– Это зуб немца.
– О. – Бэзил выглядел расстроенным.
– Вытащи его.
– Терри?
– Вытащи его оттуда.
– Чем? Я думаю, тебе нужно к доктору, на самом деле.
– Какой доктор? Мне не нужен доктор. Это ни к чему. Просто вытащи его оттуда.
– Я не хочу мучить тебя, Терри.
Терри презрительно фыркнул и взял с грязного исцарапанного кофейного столика коробок спичек. Он вытащил одну спичку и протянул Бэзилу.
– Давай.
– Я не знаю…
– Делай.
Терри сел, и Бэзил принялся осторожно вынимать зуб из опухоли. Терри за все это время ни разу не шелохнулся, только его живой глаз пару раз дернулся, да еще покрепче сжалась челюсть. Бэзил постепенно становился все уверенней и стал энергичнее извлекать зуб, делая попутно комментарии о своих успехах:
– Он застрял… Здорово застрял, нет, не выходит, да, вот черт… Держу. Так… Пошел…
Наконец с большим количеством гноя зуб выскочил и запрыгал по поверхности стола. Бэзил взял его и стал внимательно рассматривать.
– Да. И правда, зуб. По крайней мере, кусок зуба. Это когда ты его ударил. – Бэзил рассмеялся. – Охренеть, ты, видно, очень сильно его хряснул, да, Терри? Охренеть.
Терри не смеялся. Он взял зуб у Бэзила, посмотрел на него, поднял к носу, а затем выбросил.
О Господи, подумал Ноэль. О Господи, о Господи… это они. Это они там побывали, это они запихнули Герману ручку в ухо. Эта парочка могла серьезно испортить их шансы найти Паттерсона и все уладить.
Стоит взглянуть правде в глаза. Эти двое могут всерьез разобраться с ним и его отцом, который, обхватив себя руками и согнувшись почти вдвое, бормотал сейчас что‑то, подозрительно напоминающее «Отче наш», снова и снова. Когда он успел стать верующим?
Смесь гноя и крови тоненькой струйкой медленно текла из опухоли Терри. Он вытирал ее тыльной стороной ладони, оставляя разводы на лбу.
– Ладно, – сказал он. – Теперь, когда это маленькое представление закончилось, мы можем вернуться к нашим делам. Ноэль, ты готов говорить разумные вещи?
– Что ты хочешь, чтоб я сказал, Терри? Он мертв. Вот и все, что у меня есть. Я рассказал тебе все, что мог.
– Я хочу знать… Я хочу знать… Все. Точно.
– Хорошо. Чес тайно работал над британской космической программой. Сейчас он в открытом космосе. Вскоре он станет первым представителем Лондона на Марсе.
Когда Терри ударил его, Ноэль сильно пожалел, что не держал язык за зубами. Он вспомнил сцепу из «Смертельного оружия»,[43]где Дэнни Гловера захватили преступники. Их главарь, такой яркий блондин, сказал что‑то вроде:
– Чего ты ждешь? Что придет герой и освободит тебя? Что ж, героев больше не осталось.
В этот миг Мэл Гибсон врывается с мертвым китайцем на спине и устраивает вокруг славный мордобой.
К несчастью, Ноэль был вынужден признать, что насчет реальной жизни злодей был прав: героев больше нет.
Пайк его кинул. Он должен был ворваться на танке и спасти его, но этого не произойдет, так ведь? Потому что Пайк никогда не был крутым. Он даже не был «парнем, что надо». Он – просто милый мальчик из Питерборо с отлично сданными экзаменами. Он всего лишь зануда из средней школы, который обманом занял лучшие места на стадионе. Он заставил их поверить, что он крутой, одиночка, мужчина без прошлого, яростный вояка. Но все оказалось лажей. Он их обманул. Это была игра. А когда дошло до дела, Пайк оказался слабаком. Его корни дали о себе знать.
Нет. Пайк разочаровал его.
И Пайк его не спасет.
Он остался один со своим убитым горем отцом и этими двумя козлами.
Пошли все. Что за идиотский конец.
Глава двадцать вторая
Огоньки на елке то вспыхивали, то гасли. Единственным источником света в гостиной было пламя искусственного камина; он работал на газу, но выглядел как настоящий. Если бы Сара не сказала, он решил бы, что в камине лежит настоящий уголь.
На каминной полке стояли праздничные открытки, по стенам были развешаны бумажные гирлянды, а с потолка свисала серебристая звезда. Пайк ощутил себя в одном из фильмов Спилберга, где люди встречали обалденное старомодное Рождество. Он сидел, закутавшись в длинный махровый халат. Сара уже, наверное, собиралась ложиться и накинула только мужское пальто, в котором была утром. Пайк не знал, что было под ним, возможно ничего.
Вдвоем они уже уговорили полбутылки виски, и Пайк чувствовал себя навеселе. Да, «навеселе» было верное слово, способное четко описать его состояние. Навеселе и как в детстве.
А Сара в это время рассказывала ему о себе: о муже, который ушел к своей старой подружке; о том, каково быть матерью‑одиночкой, пытаясь все время найти работу получше. Сейчас она была управляющим в небольшом местном супермаркете, но хотела получиться и как‑то изменить свою жизнь. Все вокруг было настоящим, домашним, обыкновенным и действовало на Пайка успокаивающе. Он задумался, сможет ли он, приехав в Канаду, найти себе такую женщину. Кого‑нибудь с покладистым характером, чтобы провести вместе остаток жизни.
Нет, в жизни все иначе: когда ты ничего не ищешь – оно рядом с тобой, только руку протяни, но стоит только задаться целью и начать поиск, и ты ничего не найдешь.
Тут он обозвал себя полным идиотом. Как он может мечтать о жизни с этой женщиной, с женщиной, с которой только познакомился?
Но она его волновала. Дразнили ее длинные ноги, исчезающие под пальто, возбуждала ее манера взъерошивать черные блестящие волосы.
– Как называется эта прическа? – спросил Дэннис.
– Тебе не нравится?
– Просто интересно.
– Наверное, «боб», с челкой… Ее еще называют а‑ля Луиза Брукс.
– Кто это такая?
– Кажется, актриса. Двадцатых годов.
– Ты немного похожа на китаянку.
– Вот спасибо.
– Да нет же, мне нравится. У тебя шикарные волосы.
Сара пожала плечами.
– Забавно, – заметил Пайк. – Женщины не умеют принимать комплименты, они всегда думают, что мы их обманываем. Но если мы действительно их обманываем, они принимают это как комплимент. Я не знаю, но мне кажется, что вы гораздо легче воспринимаете нападки.
– Льстец.
– Ну, послушай, я имею в виду, что женщины любят, когда их подкалывают. Они это принимают. Например, если бы я сказал, что ты толстая или некрасивая, ты приняла бы это за шутку, а на самом деле решила, что я нахожу тебя стройной и красивой. Ты будешь смеяться. Но если бы я сказал, что ты прекрасна, ты подумала бы, что я наглец, который будет приставать, и что я на самом деле так не думаю, а просто мне что‑то от тебя нужно.
– Так ты считаешь меня толстой и уродливой?
– Нет, я думаю, ты прекрасна.
Сара засмеялась.
– Теперь я не знаю, что ты обо мне думаешь.
– В том‑то и дело, понимаешь? Мужчины – это полная противоположность. Они любят, когда им говорят комплименты, и жадно их проглатывают.
– Ты выглядишь немолодо.
– Ты мне это уже говорила. Это из‑за волос.
– Неужели?
– Может, мне стоит носить шляпу, – предложил Пайк.
– Мужчины в шляпах подозрительны.
– Я знаю, о чем ты говоришь. Сейчас все ходят в бейсболках. Все косят под американцев.
– Обещай мне одну вещь, Пайк.
– Какую?
– Ты никогда не будешь носить бейсболку задом наперед.
– Это одно из моих десяти жизненных правил.
– А какие остальные?
– Никогда не носить красные ботинки. Никогда не ходить по магазинам пьяным… Не знаю, никогда не пристегиваться, если надеты подтяжки…
– Но это все антиправила, так? – заметила Сара.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Они касаются того, что не нужно делать. А есть правила о том, что нужно делать?
– Например?
– Например, «лови момент».
– Это не про меня.
– Ой ли.
Пайк уставился на ковер.
– Ты ведь не очень счастливый человек, «мистер Пайк»? – через некоторое время спросила Сара.
– Никогда не задумывался.
– Ты полностью закрыт. Частная собственность, вход воспрещен. Нарушители будут преследоваться.
– У меня такие же проблемы, как и у всех. Но в основном я доволен жизнью.
– Ты – надутый старый индюк.
– Я не старый. Мне только тридцать четыре.
Сара встала и подошла к нему. Под пальто на ней ничего не было.
– Сними очки.
Пайк сделал, как она сказала.
– Подумать только, а ты красавчик, мистер Пайк.
– Правда?
– Голова у тебя седая, – добавила Сара, – а тело юное. Уж это я разглядела в ванной.
– Теперь о другом, – сказал Терри. – Где твоя дочка?
– Дома.
– Твой отец сказал нам, что ты путешествуешь вместе с ней.
– Так и было. Но сейчас она дома. Я оставил ее в Лондоне.
– Смолбоуну, к примеру, очень нравятся маленькие девочки.
– Терри! – возмутился Бэзил.
Терри ходил по комнате, брал разные предметы, рассматривал их и затем бросал.
– Здесь есть ее фотография?
– Не знаю, – устало ответил Ноэль.
– Это она? – Терри изучал фотографию, что стояла на хромированном трюмо.
– Не знаю.
Терри показал ему фотографию. На ней были Кирсти с мамой и папой. Она была сделана на четырехлетие девочки. На ней Кирсти выглядела еще уродливее, чем в жизни. Она была похожа на какого‑то дикого гоблина.
– Да, это она.
Терри протянул фотографию Смолбоуну.
– Как тебе?
Бэзил едва взглянул на нее. Он явно пребывал в смущении.
– Ну?
Бэзил что‑то невнятно пробормотал.
– Что?
– Это не мой тип, Терри.
– Не твой тип. Это ведь маленькая девочка, так?
– Оставь это, Терри… Пожалуйста.
Терри пожал плечами и бросил фотографию на стол. Стекло в рамочке треснуло.
Ноэль подумал, сможет ли он продержаться до утра.
– Умоляю, Терри, – сказал он. – Что я могу рассказать? Что я могу сделать?
– Мне должны денег, Ноэль.
– У меня нет денег.
– Если я поверю твоей версии, – продолжал Терри. – Значит, мои деньги у этого человека, Паттерсона.
– Твои деньги?
– Чес должен был достать их для меня. Что еще?
– Но эти деньги – не Чеса. Он украл их у Пайка.
– Это не моя проблема.
– Что ты говоришь, Терри?
– У тебя есть два варианта, Ноэль. Первое: ты говоришь мне, где Чес. Второе: ты говоришь мне, где деньги. Меня устроит любой вариант.
– Чес мертв, а деньги у Паттерсона.
– Где Паттерсон?
– Не знаю.
– Где Паттерсон?
Господи Иисусе, они вернулись к тому, с чего начали. И теперь все пошло сначала.
– Послушай, Терри. Чес уже выпал. Ты можешь забыть об этом?
– Я хочу получить деньги.
– Пайку это не понравится.
– Меня не волнует Пайк. Так, где Паттерсон?
– Да пошел ты.
– Нет необходимости так ругаться. Если ты не можешь выражать мысли, не переходя на сквернословие, то у тебя довольно бедный словарный запас. Посмотри на меня, я говорю, как наша королева. Я говорю на языке Чонсера[44]и Шекспира.
– Кого?
– Чонсера.
– Отлично. Если бы я тоже говорил на языке Чонсера, может, тогда ты бы понял, что я пытаюсь сказать.
– Я прекрасно понял, что ты мне говоришь. И я понимаю, что ты говоришь мне не все. Я уверен, ты знаешь, где деньги.
– Нет.
– Тогда, где Чес?
– Чес на небесах, боже мой, Чес уже встретился с Создателем. Теперь Чес‑покойник собирает там сраные маргаритки.
– Не богохульствуй, – сказал Терри и разбил о его голову тарелку с остатками рыбы и картошки.
Постель Сары была мягкой и пропитана ее запахом – смесью духов и чего‑то телесного. Простыни обожгли холодом голое тело.
Пайк смотрел, как Сара развязывает пояс, и пальто соскользнуло с ее плеч. Ее кожа казалась прозрачной в этом приглушенном свете. Белую округлую грудь венчали ярко‑розовые соски. Она радостно улыбнулась и скользнула к нему на кровать.
– Бррр, – фыркнула Сара. – Холодно. Согрей меня.
Изгибаясь, она обхватила его.
– Господи, ты тоже холодный.
– Извини.
– Холодная рыба. – Она рассмеялась. – Седой головастик.
Он поцеловал ее, ощутив вкус незнакомого человека. Ее руки прошлись вниз по его телу, и он отстранился.
– Сара. – В голосе Пайка чувствовалось напряжение, словно у подростка. – Ты не возражаешь… Нет, то есть, можно я просто обниму тебя? Мне так хочется к кому‑нибудь прижаться.
– Неужели?
– Да. К чему‑нибудь мягкому и теплому.
– Чему‑нибудь?
– Кому‑нибудь.
– Ну уж нет, мистер Пайк. – Сара приподнялась и, опершись на локти, серьезно посмотрела на него. – Я не занималась сексом больше двух лет. Так что не надо трепа про поцелуи и объятия. А теперь займись делом или убирайся.
– Сара…
Она улыбнулась.
– Выполняй свой долг, будь мужчиной, мистер Пайк.
Ноэль, должно быть, уснул, потому что теперь его будили. Бэзил Смолбоун тряс его, колотя головой о спинку дивана.
– Быстрее, – говорил Терри. – Вставай.
Ноэль с трудом пошевелил ногами и взглянул на часы: было только полтретьего ночи. Господи, Терри был прав, отморозки никогда не спят.
– Какого черта вы еще хотите? – спросил Ноэль.
– Я тут поразмыслил, – сказал Терри.
Здорово.
– Мы ни к чему не пришли. Ты все‑таки что‑то скрываешь от нас.
– Это не могло подождать до утра?
– Правда никогда не спит.
– О, ради бога…
– Пошли. Наверх.
– Зачем наверх?
– Поднимайся!
Ноэль встал. Шея затекла. Отец все еще спал, громко храпя и приоткрыв рот.
Терри вырвал из стены телефон, и Ноэль потащился за ним следом вверх по лестнице, почесываясь. Следом шел Бэзил.
Они все втроем вошли в ванную, и Терри закрыл дверь.
– Какая мерзость, – сказал Наджент.
Сама ванна была покрыта тонким слоем сероватой слизи. На полу была вода, что сочилась из разбитого унитаза. Здесь стоял запах сырости и плесени, но он был не столь ужасным, как запах из ведра под раковиной. Отец, очевидно, использовал его как временный туалет. Содержимое жутко воняло. Было похоже, что в нем произошла какая‑то злостная биологическая реакция, все было зеленое, и на поверхности росла плесень.
Вонь стояла и впрямь нечеловеческая.
– Для начала вынеси это, – сказал Терри Бэзилу. Бэзил разок взглянул на ведро и передал приказ Ноэлю.
Ноэль вытянул руку и оттащил ведро за дверь, отвернувшись, чтобы не почуять зловоние.
Когда он вернулся, Терри сидел на краю ванной.
– Я буду задавать тебе все те же вопросы, – сказал он. – До тех пор, пока не получу ответ. Где деньги?
– Я не знаю.
– Прекрасно. – Терри включил кран с горячей водой. – Раздевайся.
Глава двадцать третья
Сара спала. Пайк разглядывал ее нежную, слегка разрумянившуюся кожу в тусклом свете ночника. Ее челка слиплась на лбу от пота. С приоткрытым ртом и отброшенной назад рукой, Сара была похожа на ребенка. Пайк задумался над тем, как быстро можно влюбиться. Он уже успел составить туманные и прекрасные планы на будущее: он проведет всю оставшуюся жизнь с ней, помогая воспитывать Дэррена, с которым он пока даже не знаком, кладя подарки под елку на Рождество. Но он также знал, что ничего этого не будет. Он уедет в Канаду, вот и все дела… Уедет, как только вернет свои денежки.
Черт. Все возвращалось на круги своя. Эти ублюдки Бишопы испоганили ему жизнь. Только что он чувствовал себя почти счастливым, и это впервые за десять лет… Но, надо признать, если бы Чес не умыкнул его деньги, он бы никогда не встретился с Сарой и никогда бы…
Поначалу он очень волновался, волновался, что у него ничего не получится. Пайк переспал с кучей разных девиц, с тех пор как от него ушла Марти, но все они были шлюхами. Если бы он не был все время настолько пьян, что не понимал, что делает, у него вообще бы ничего не получалось. Вначале он чувствовал себя с Сарой ужасно неуклюжим, большим, неловким и очень смущался. Но она была совершенно другой: такой естественной и возбуждающей, она не беспокоилась, что он может о ней плохо подумать, и вскоре он забыл обо всем, что его тревожило. Пайк тоже расслабился, ведь в конце концов это было все равно что гнать велик. Только гораздо приятней.
Пайк встал с кровати и пошел в ванную выпить стакан воды. Дом сильно остыл. Ноги обжигал ледяной кафель. Дэннис выпил воды из стакана для щеток и умылся.
Ему нужно отделаться от Ноэля. Отсюда он хотел уехать один. Сейчас ускользнуть было легко, только придется вывести из строя машину Чеса, ту, что они подобрали в Бате, чтобы Ноэль не смог его преследовать. Можно насыпать ему сахара в бензобак.
Да. Именно так и нужно делать: продолжать двигаться к цели, но теперь это в одиночку. Ему больше никто не нужен. Ноэль ему уж точно не нужен, это дело между ними, Пайком и Паттерсоном.
Когда он вернулся в спальню, чтобы забрать одежду, он подумал о Кирсти и решил взглянуть на нее. Девочка крепко спала, ее некрасивое личико сморщилось во сне, и она похрапывала. Пайк вспомнил о компьютере в багажнике своей машины. Его нужно достать, прежде чем свалить. Ведь она действительно помогла им там, у Германа.
Дэррен спал рядом, в соседней кроватке, и Пайк взглянул на него. Это был совершенно обычный ребенок. Обычный провинциальный ребенок, каким когда‑то был и он. Он надеялся, что Дэррен таким и останется, а не встанет на дорожку, которую выбрал Пайк.
Вот дерьмо. О чем он только думает? Планирует свою жизнь с Сарой! Он ей не нужен. Ей не нужна жизнь, которую он может ей предложить. Это просто Рождество, все чувствуют себя немного сентиментально и одиноко, что‑то такое витает в воздухе. Только и всего. Он просто забавлялся в чулане с той, с которой не следовало, кого он больше никогда не увидит.
Дэннис добавил новое правило к своему списку: никогда не строить планов среди ночи.
Стараясь не смотреть на Ноэля Бишопа, Бэзил вылил очередной чайник с кипятком в ванную.
Бэзилу не нравилось глядеть на Ноэля. Ему всегда было неловко среди голых взрослых, будь то в бассейне или где‑то на пляже. У взрослых людей были ужасные тела: дряблые, толстые, плоть свисает с боков и трясется. Бэзил не любил смотреть даже на себя в голом виде. Это было все равно что смотреть на труп.
У Ноэля была очень бледная, сероватая кожа. К тому же он отъел большое, дрожащее пузо, из‑под которого торчали длинные, бледные, худощавые, безволосые ноги, как у девушки. Он весь дрожал, прикрывшись руками. И выглядел лет на десять старше.