После потери всех своих баз в Финляндии, Литве и Эстонии Балтийский флот оказался заперт в «маркизовой луже» — небольшом пространстве между Кронштадтом и Ленинградом. Основные острова Гогландского плеса с конца 1941 года находились в руках противника, что обеспечивало устойчивость задуманного противолодочного рубежа, призванного надежно преградить доступ советским подводным лодкам в Балтийское море. Понимая значение этих островов, командование Балтфлота предпринимало неоднократные попытки вернуть их. Так, 31 декабря 1941 года отряд морской пехоты в составе 170 человек под командованием полковника A.A. Баринова, выйдя с острова Лавансаари и совершив 43-километровый ночной переход по тонкому льду занял остров Большой Тютерс. На рассвете 2 января 1942 года отряд снова совершил ночной бросок и внезапным ударом овладел островом Гогланд. Однако в конце марта — начале апреля немецкие и финские отряды отбили их вновь, поскольку командование Ленфронта не нашло возможным своевременно выделить силы и средства для усиления гарнизонов. Новые запоздалые попытки советской стороны занять оба острова окончились неудачами, как скромно указывают историки отечественного флота, «из-за некоторых тактических ошибок» и тяжелых метеоусловий.
Таким образом, передовые позиции советских войск в заливе находились всего в нескольких милях к западу от Кронштадта на небольших островах Сескар и Лавансаари.
Балтийский флот не располагал ни одной базой, которая бы не простреливалась вражеской артиллерией. Выходы из Ленинграда и Кронштадта находились под ударами германских орудий и были стеснены минными постановками. Советские надводные корабли не имели никаких шансов выйти в открытое море, да и смысла в этом никакого не было. Поэтому их включили в состав обороны осажденного города, а значительная часть экипажей сошла на берег и влилась в ряды пехоты. Однако приказ Верховного Главнокомандующего об изгнании немецко-фашистских захватчиков с советской земли в 1942 году требовал от командования ВМФ внести свой вклад в «могучие удары». Народный комиссар Н.Г. Кузнецов, в свою очередь, издал директиву, в которой подчеркивалась необходимость активизировать наступательные действия на морских коммуникациях противника.
Военный совет Балтийского флота, выполняя указания наркома, представил свои соображения на летнюю кампанию:
«…Главной задачей флота на 1942 год является — нанести максимальный урон противнику на его коммуникациях и закупорить финские шхеры минами. Большая протяженность продольной коммуникации Финского залива и необходимость в связи с этим иметь промежуточную маневренную базу для действий наших легких сил и выхода подлодок ставят перед флотом первоочередную задачу — овладение о-в Гогланд и о-в Б. Тютерс».
Основная роль в планируемой операции отводилась подводным силам. Несмотря на большие потери, в составе Балтийского флота еще имелась 51 субмарина. Лодкам предстояло прорвать блокадные позиции в Финском заливе, вырваться на просторы Балтики и нарушить там вражеское судоходство. Предполагалось непрерывно в течение шести месяцев, вплоть до наступления ледостава, наносить удары по морским сообщениям на всем Балтийском море. Подлодки должны были действовать в три эшелона по 10–12 единиц в каждом.
План, разработанный штабом бригады подводных лодок под руководством капитана 1 ранга A.M. Стеценко, поначалу предусматривал оперативное обеспечение действий подлодок и даже взаимодействие их с авиацией. На ВВС флота возлагалась разведка системы дозорной службы и противолодочной обороны противника перед выходом лодок и нанесение ударов по неприятельским корабельным дозорам. План предполагал также наведение лодок авиацией на объекты атак. Но эти теоретические предложения так и остались на бумаге, поскольку к этому времени почти вся морская авиация задействовалась на сухопутных направлениях. Нереализованной осталась и идея создания специальной авиагруппы резерва Главного Командования из пяти бомбардировочных и минно-торпедных и пяти истребительных авиаполков, которая должна была наносить мощные удары по базам противника в Финском и Ботническом заливах, его надводным кораблям и конвоям, ослабляя тем самым его противолодочную оборону и обеспечивая условия для «работы» своих подводных сил.
В конечном счете балтийские подводники отправлялись в одиночное плавание, рассчитанное на максимальную автономность, до полного израсходования торпед. К 1 мая к выходу в море технически были готовы 10 подлодок. Их экипажи отрабатывали организацию службы, погружения и всплытия на вскрывшейся ото льда Неве между Литейным и Охтинским мостами.
Коммуникации на Балтийском море имели для Третьего рейха огромное стратегическое значение. Они обеспечивали использование ресурсов Прибалтики, поставки до 80 % железной руды, а также промышленных изделий из Швеции, лесоматериалов и целлюлозы из Финляндии, переброску войск и вооружения на советско-германский фронт. Практиковались провоз стратегического сырья, закупленного Швецией в США и других странах и переотправка его в Германию. Транспортные суда противника ходили по Балтике свободно, без охранения.
Немцы и финны заблаговременно осуществили меры с целью устранения подводной угрозы их судоходству. Уже в апреле на островах и побережье они установили артиллерийские батареи, посты наблюдения, радиопеленгаторные и гидроакустические станции; чтобы усложнить навигационную обстановку, снимали ограждающие знаки, разрушали маяки и другие береговые ориентиры. В первой декаде мая, едва Финский залив освободился ото льдов, приступили к созданию двух рубежей ПЛО, основу которых составляли минные поля, в районе которых патрулировали катера-«охотники» и другие малые корабли. С воздуха водное пространство контролировали самолеты-разведчики. На отдельных мелководных участках были выставлены стальные противолодочные сети. Первый рубеж перегородил Финский залив на рубеже Гогланд, Нарвский залив. Плотность заграждений достигала здесь 170 мин на квадратную милю. Второй рубеж проходил от полуострова Ханко на финской стороне до острова Нарген возле берегов Эстонии. В течение 1942 года немцы и финны выставили более 12 тысяч мин разных типов, включая донные и антенные, и минных защитников. Вместе с заграждениями 1941 года количество мин в Финском заливе превысило 21 тысячу. В прилегающих к заграждениям районах было развернуто свыше 100 различных кораблей и катеров. Эти силы и средства вкупе с минными позициями образовывали единый противолодочный рубеж глубиною свыше 150 миль, по оценке Трибуца, «равный десяти дуврским барражам» времен Первой мировой войны. Одновременно, стремясь помешать развертыванию сил Балтийского флота и окончательно его заблокировать, немецкая авиация производила постановку донных неконтактных мин в островном районе, на рейдах и фарватерах Кронштадта.
Тем не менее в течение июня — ноября командование Балтфлота направило на прорыв 35 подводных лодок. Выход каждой из них требовал больших затрат времени и сил. На переходе из Ленинграда в Кронштадт и далее до Лавансаари, который совершался в надводном положении, их огнем и дымовыми завесами прикрывали надводные корабли и катера. Авиация и артиллерия подавляли батареи противника на южном берегу. На острове Лавансаари лодки производили полную зарядку аккумуляторных батарей и получали последние разведывательные данные. Там им постоянно угрожала авиация, поэтому все светлое время суток они лежали на грунте и к пирсам подходили только ночью. К западу от Лавансаари начинался самый тяжелый этап протяженностью около 200 миль, который лодки должны были преодолевать самостоятельно, без охранения и прикрытия, на предельно возможных глубинах, но не менее чем 10–15 метров от дна, чтобы избежать подрыва на донных минах. Форсировав гогландскую противолодочную позицию, субмарины вынуждены были всплывать для зарядки аккумуляторов. Это был еще один «смертельный трюк»: в условиях «белых» ночей семь часов находиться в надводном положении, грохоча дизелями на весь Финский залив, безошибочно выводя на цель вражеских «охотников». Затем следовало преодолеть еще одну позицию и занять назначенный район.
Из-за неприятельских минных постановок с воздуха, острой нехватки тральщиков и организационных трудностей развертывание первого эшелона задержалось почти на месяц. 25 мая в море вышла М-97, которой была поручена разведка ПЛО противника на Западном Гогландском плесе. Фактически лодка до заданного района не дошла, никаких разведданных не добыла, за 12 суток плавания командир «малютки» капитан-лейтенант Н.В. Дьяков не сумел обнаружить ни противника, ни его оборонительных средств.
Первый эшелон начал развертывание 3 июня и закончил его 4 июля. Из 11 лодок, запланированных к выходу, отправились в море 9, достигли назначенных позиций 7 (Щ-304, Щ-320, «Лембит», Щ-303, Щ-317, Щ-406). Подводная лодка Щ-405 И.В. Грачева, следовавшая на Лавансаари без сопровождения, 13 июня загадочно затонула на переходе, предположительно в результате аварии; М-95 Л.П. Федорова взорвалась на минах в районе Восточного Гогландского плеса два дня спустя.
Каждая из прорвавшихся в Балтику лодок находилась в море от пяти до семи недель. При действиях на коммуникациях в качестве основного применялся позиционный метод. Все семь командиров доложили о победах. За два месяца советские подводники, израсходовав 47 торпед, и, как правило, не наблюдая результатов атак, записали на свой счет около 20 потопленных и поврежденных судов противника. В ряде случаев одиночные транспорты обстреливались артиллерийским огнем. Наибольшего успеха добилась первой преодолевшая противолодочные рубежи Щ-317 под командованием капитан-лейтенанта Н.К. Мохова. Она потопила 4 транспорта, в их числе один шведский, но 12 июля, уже на пути домой, погибла на минном заграждении; 4 судна уничтожила С-7 капитана 3 ранга СП. Лисина, удостоенного за этот поход звания Героя Советского Союза.
Появление советских субмарин возле берегов Швеции, где германские суда ходили, словно в мирное время, без эскорта и с включенными ходовыми огнями, стало неожиданностью для немцев и финнов. Считая блокаду достаточно действенной, торпедирование первых судов они классифицировали как подрыв на минах и, вместо поиска и преследования подлодок, производили траление «опасных районов». Разобраться в обстановке помогло Совинформбюро, 11 июля раззвонившее на весь мир о триумфальных успехах балтийских подводников. Противник предпринял срочные меры по усилению сил ПЛО, ввел систему конвоев, перенес маршруты их движения в шведские территориальные воды и мелководные районы, увеличил плотность минных заграждений, усилил дозорную службу. Условия для действий подводных лодок начали резко ухудшаться.
Северо-восточнее Гогланда находится небольшой остров Соммерс, в противолодочной позиции противника исполнявший роль выносного поста наблюдения за движением советских кораблей и подводных лодок на Восточном плесе. На острове находился финский гарнизон из 92 человек при 12 орудиях калибром до 75 мм, двух минометах и 12 пулеметах. Командование КБФ приняло решение овладеть этим островом. Как абсолютное большинство наших морских и воздушных десантных операций первого периода войны, эта была продумана настолько чудно, что не могла не провалиться.
Высадка началась 8 июля. Ей предшествовал воздушный налет, который не причинил финнам сколько-нибудь серьезного ущерба, в силу отсутствия разведывательных данных об их обороне. Из 120 сброшенных бомб 37 упали в воду, остальные легли за пределами опорных пунктов противника. Из 256 советских десантников на остров сумели попасть 164 человека, еще 77 бойцов утонули или были убиты в момент высадки, 15 человек остались на борту катера. Огневая поддержка десанта была столь же неэффективна, как и воздушная, по тем же причинам — отсутствие разведданных, связи, корректировки огня. В ходе ожесточенного боя морская пехота сумела захватить один из четырех опорных пунктов.
Финны вскоре после начала высадки направили на помощь своему гарнизону 2 канонерские лодки, 5 сторожевых катеров и авиацию. В 11 часов утра они доставили на Сом-мерс подкрепление — 109 бойцов. После этого на финской стороне оказалось как огневое, так и численное превосходство. Днем советское командование тоже подбросило подкрепление из 57 бойцов и командиров. Около 17 часов три торпедных катера подошли к восточному берегу острова и начали высадку. При этом 13 человек утонули вместе с единственной радиостанцией. С берега были сняты 23 раненых, но связь с десантом установить не удалось.
К вечеру в район прибыли 2 финских минных заградителя, а также немецкие корабли — 2 тральщика, плавучая батарея и плавбаза. С советской стороны им противостояли канонерская лодка, сторожевик, 2 базовых тральщика, торпедные катера и катера-«охотники».
К утру 9 июля все было кончено. 149 десантников сдались в плен, около 150 погибли. Балтийский флот потерял торпедные катера ТКА-22, 31, 71, 83, 113, 121 и малый «охотник» МО-306; серьезные повреждения получили канонерка «Кама» и один тральщик. На затонувших и поврежденных кораблях погибли еще до 100 моряков. Потери финнов составили 21 человек убитыми, 63 ранеными. Несмотря на доклады советских моряков и авиаторов о потоплении и нанесении тяжелых повреждений десяти кораблям и катерам противника, в действительности ни финны, ни немцы не потеряли ни одного плавсредства. Чтобы устранить угрозу новых высадок десантов на Соммерс, финны вскоре поставили восточнее и южнее его минные заграждения «Онтаярви» и «Норппе».
Лишь с возращением подводных лодок первого эшелона 9 августа началось развертывание десяти лодок второго эшелона, которым пришлось действовать в более сложных и опасных условиях. Три из них получили повреждения перед форсированием Гогландской позиции и вернулись в базу. Вместо них были высланы две другие.
В августе была предпринята попытка поддержать прорыв подводников силовой акцией. Предполагался выход отряда надводных сил к островам Гогланд и Большой Тю-терс для подавления сил ПЛО противника. Однако выход сторожевика «Буря» и тральщика «Фугас» в сопровождении сторожевых и торпедных катеров закончился гибелью обоих кораблей в ночь на 24 августа и отказом от этой попытки.
Район действий лодок второго эшелона (Л-3, М-96, С-13, «Лембит», М-97, Щ-407, Щ-309, Щ-31(Т, С-9) охватывал широкий фронт от Ботнического залива до острова Борнхольм. Семеро из восьми командиров, прорвавшихся в Балтийское море, доложили об успехах. Особенно отличились Л-3 капитана 3 ранга П.Д. Грищенко, «уничтожившая» 6 транспортов и «вражеский миноносец новой постройки» (Героя, как можно было ожидать, он не получил, а был снят с мостика по доносу своего комиссара), подводная лодка «Лембит» капитан-лейтенанта А.М. Матиясе-вича, «потопившая» торпедами 3 судна, и С-13 капитан-лейтенанта П.П. Маланченко, «отправившая на дно» Ботнического залива 3 транспорта. В общей сложности результаты действий второго эшелона оценили в 14 уничтоженных «фашистских транспортов». Израсходовано 49 торпед. В список потерь добавилась М-97, пропавшая без вести в начале сентября.
Противник, стремясь перекрыть всю толщу воды, предпринял дополнительную постановку антенных и неконтактных мин. В сентябре финны установили сетевое заграждение в Северном Гогландском проходе и в районе Калбодагрунд. Этот факт прошел мимо внимания флотской разведки, и штаб флота по-прежнему рекомендовал командирам использовать Северный проход для прорыва. В Финском заливе и Аландском море занимали позиции финские субмарины. В светлое время суток они лежали на грунте и вели гидроакустическое наблюдение, а ночью галсировали в надводном положении. В Ботническом заливе действовала поисково-ударная группа ПЛО.
Военный совет КБФ принял решение начать выход подводных лодок третьего эшелона, не ожидая возвращения последних лодок второго эшелона. Во избежание международных осложнений приказом наркома ВМФ им теперь запрещалось атаковать корабли под шведским флагом и любые суда в шведских территориальных водах.
Первая группа лодок третьего эшелона (5 единиц) начала выход из баз 15–23 сентября, вторая (4 единицы) — 1—10 октября и, наконец, третья (7 единиц) — 17 октября — 4 ноября. Причем Л-3, Щ-303, Щ-320, Щ-406, М-96, С-9, С-13 и С-7 прорывались через противолодочную оборону противника по второму разу.
Подводным лодкам третьего эшелона «удалось уничтожить» около 15–17 транспортов и несколько небольших боевых кораблей. С победой возвратились в базу С-13, совершившая под командованием капитана 3 ранга В.А. Тураева самый продолжительный боевой поход в годы войны (58 суток) и потопившая 3 транспортных судна, Д-2 капитана 3 ранга Р.В. Линденберга, отправившая на дно транспорт и повредившая железнодорожный паром «Дойчланд» (причем одновременно этот паром числится «повредившимся» на минах, выставленных подводным заградителем Л-3), Щ-406 капитана 3 ранга Осипова, уничтожившая 3 судна, С-9 капитан-лейтенанта А.И. Мыльникова, потопившая транспорт и повредившая танкер.
На этот раз за успех пришлось дорого заплатить: половина лодок погибла. Пропали без вести при форсировании противолодочных рубежей Щ-320, Щ-302, Щ-304, Щ-306. Были потоплены финскими субмаринами и сторожевыми катерами Щ-311, Щ-308, Щ-305 и Краснознаменная С-7. Командир последней, Герой Советского Союза СП. Лисин, и три его матроса попали в плен. Балтийский флот лишился опытных экипажей, неоднократно форсировавших Финский залив. Погибли командиры И.М. Вишневский, Я.П. Афанасьев, Д.М. Сазонов, Н.И. Смоляр, А.С. Пудя-ков, Л.Н. Костылев, В.Д. Нечкин.
Сергей Прокофьевич Лисин прошел через финские, германские и, как полагалось «изменнику Родины», советские тюрьмы. Золотую Звезду ему вернули только в 1958 году.
Естественно, «морские волки» никак не могли в геройстве уступить «сапогам». О том, каким образом достигался неуклонный рост боевого счета и потопленного тоннажа балтийских подводников, сам Грищенко, будучи уже в отставке, поведал петербургскому автору Олегу Стрижаку: «Самым темным и путаным делом был счет побед. Победа нуждалась в «подтверждении». В идеале, то бишь по инструкции, надлежало делать так. Командир проводит атаку, поражает цель. Затем приглашает к перископу двух надежных, проверенных свидетелей. Те смотрят в оптику на тонущую цель, оценивают ее класс, водоизмещение и подтверждают, что цель затонула. О чем, за тремя подписями, пишется акт. И такие акты исправно писались всю войну и представлялись начальству, хотя последняя кошка на береговом камбузе знала, что это все — вранье.
Хорошо, если попадется лодке одинокая беззащитная лайба. Можно всплыть и, покуривая, глядеть с мостика, как она тонет. Но серьезные цели идут под охраной конвоев. Удалось командиру выйти на курс атаки незамеченным — его счастье. Но торпеда пошли — лодка себя обнаружила. Перископ вниз! Крутой дифферент на нос, и, отваливаясь, поглубже и подальше. Корабли охранения сейчас вцепятся в тебя гидролокаторами, перепашут глубину сериями бомб. И единственное «подтверждение» — слышали взрыв. Или два. Куда попала торпеда — в транспорт? В корабль охранения? В скалу? Это на лодке никому не известно. А если попали в транспорт — утонул он или нет? А если утопили транспорт — велик ли он был? Один командир знает. Командир его видел в перископ несколько секунд, сквозь дождь, туман или в ночной мгле. И командир по возвращении рапортует: утопил сухогруз, двадцать тысяч тонн. Матиясевич Алексей Михайлович, знаменитый подводник (до войны — капитан торгового флота), спорил с командирами лодок: «Нет сейчас на Балтике таких больших судов! Ну, четыре, ну, пять тысяч тонн. А ты загнул — двадцать!»
Командиры лодок на него обижались. Сам Матиясевич писал в своих донесениях честно: транспорт, примерно две тысячи тонн. За это на Матиясевича обижалось начальство. Начальство получало ордена за подчиненных, и ему нужны были «весомые» победы…
С презрением и насмешкой Грищенко и Матиясевич говорили о Травкине. Травкин имел на своем счету одиннадцать побед, носил Золотую Звезду. Оказалось, что победа у него всего одна, незначительное судно. Остальное — плод продуманной дезинформации. Травкин имел «надежных» свидетелей, фельдшера и комиссара. Они глядели в перископ, подписывали акт. Только атака была ложной. Стреляли в берег либо в чистое море. Экипаж догадывался, но помалкивал. Война дело такое, вякнешь лишнее — и закопают тебя в штрафроте, в Синявинских болотах».
Система работала и устраивала всех. Да и ладно: экипаж неделями сидел в «трубе», которая в любой момент могла стать и часто становилась общей могилой, каждая минута похода была связана со смертельным риском, — простим военморам их «шалости». Другое дело, что после войны из этой «липы» выросла развесистая «Летопись морской славы», под сенью которой похоронили настоящую историю советского флота.
Наступление зимы и приближение ледостава заставили к началу декабря прекратить действия подводных лодок на неприятельских морских коммуникациях и возвратить их в базы. С июня по ноябрь 1942 года советские подводники, потеряв 12 экипажей, уничтожили на Балтике, по официальным данным, около 60 вражеских судов общим тоннажем до 150 тысяч тонн. По сведениям противника, подводные лодки КБФ за полгода потопили и повредили не более 10–15 транспортных судов, включая несколько шведских, торпедированных в территориальных водах нейтральной Швеции. Правда, в сентябре у германского командования возникали трудности с организацией конвойной службы ввиду нехватки кораблей охранения, вследствие чего в немецких и финских портах скопилось много транспортов, ожидавших очереди.
Глава 11
ОПЕРАЦИЯ «ИСКРА»
(12–25 января 1943 года)
Осенью 1942 года внимание всего мира было приковано к одной точке советско-германского фронта — Сталинграду. Город давно превратился в груды развалин, армия В.И. Чуйкова, истекавшая кровью, расчлененная на три части, удерживала лишь узкую полоску берега Волги. Обе стороны непрерывно наращивали силы, и Сталинград держался, превращаясь во «всепожирающий фокус», в котором сгорали батальоны, полки и дивизии вермахта. Гитлер снимал их с других участков фронта и бросал в гремевшее на юге сражение. С начала октября из группы армий «Север» начался отток самых боеспособных соединений. В район Сталинграда перебазировался 8-й авиакорпус, уехал за маршальским жезлом и вскоре тоже оказался под Сталинградом фельдмаршал Манштейн.
Из состава 18-й армии убыли 12-я танковая, 20-я моторизованная, 269, 93, 291, 58 и 225-я пехотные дивизии. Взамен Линдеман получил 69-ю пехотную, а также «условно пригодные» 1, 9 и 10-ю авиаполевую дивизии. Формирование авиаполевьгх дивизий, ввиду больших потерь в сухопутных войсках, началось по инициативе Геринга во второй половине сентября 1942 года. Первоначально они не имели полкового звена, а состояли из четырех батальонов и артиллерийского дивизиона, комплектовались личным составом наземных служб ВВС и зенитной артиллерии, не имевших навыков общевойскового боя, вооружение имели легкое, в том числе и русские трехлинейки. Таким образом, германская группировка под Ленинградом уменьшалась количественно и ухудшалась качественно.
К концу 1942 года основные силы Ленинградского фронта — 42-я и 55-я армии — оборонялись на рубеже Урицк, Пушкин, южнее Колпино, Пороги, имея против себя 215-ю пехотную, 250-ю испанскую, 5-ю горнострелковую, полицейскую дивизию СС и 2-ю пехотную бригаду СС. По оценке штаба фронта — около 49 тысяч солдат и офицеров. Тридцатикилометровую полосу вдоль правого берега Невы от Пороги до Ладоги с небольшим плацдармом в районе Московской Дубровки удерживала сформированная в октябре на базе Невской оперативной группы 67-я армия под командованием «опытного и очень подготовленного в военно-теоретическом отношении» генерал-лейтенанта М.П. Духанова. В ее состав первоначально входили 45-я гвардейская, 46-я и 86-я стрелковые дивизии, 11-я и 55-я стрелковые, 35-я лыжная бригады, 16-й укрепленный район, 86-й и 118-й отдельные танковые батальоны, восемь артиллерийских и минометных полков. При этом 55-я бригада обороняла с юга военно-автомобильную дорогу, проходившую по льду Ладожского озера. По противоположному берегу Невы окопалась 170-я дивизия противника и охранный батальон — до 11 тысяч человек. На Ораниенбаумском плацдарме, осажденная 10-й и 9-й авиаполевыми дивизиями Люфтваффе общей численностью до 10 тысяч, находилась Приморская оперативная группа генерал-майора А.Н. Астанина в составе 48, 42 и 168-й стрелковых дивизий, 48-й (бывшая 2-я бригада морской пехоты), 71-й (бывшая 5-я бригада) и 50-й (сформирована на базе 3-го полка морской пехоты) стрелковых бригад. На Карельском перешейке, на фронте протяженностью 75 км, прикрывая северные подступы к Ленинграду, в долговременных оборонительных сооружениях «прочно удерживали свои позиции» четыре дивизии 23-й армии генерал-майора А.И. Черепанова. Так же прочно стояли напротив 15, 10, 2 и 18-я дивизии финской оперативной группы, насчитывавшей около 30 тысяч человек.
Действия наземных войск обеспечивали три авиадивизии созданной в ноябре 13-й воздушной армии генерал-лейтенанта С.Д. Рыбальченко — 450 самолетов. Балтийский флот, базировавшийся в устье Невы и Кронштадте, прикрывал приморские фланги войск фронта и поддерживал их действия своей авиацией и огнем артиллерии. Противовоздушную оборону города осуществляла Ленинградская армия ПВО, «Дорогу жизни» и перевалочные базы на берегах Ладожского озера прикрывали части отдельного Ладожского района ПВО.
Таким образом, кольцо блокады, в котором находились тридцать дивизий, непосредственно удерживали семь немецких и четыре финские пехотные дивизии.
Волховский фронт в составе шести общевойсковых и одной воздушной армий — 29 стрелковых, 1 артиллерийская, 3 авиационных дивизии, 1 укрепрайон, 8 стрелковых, 3 лыжные, 7 танковых бригад, танковый полк прорыва,
7 отдельных танковых батальонов, 29 отдельных артиллерийских и минометных полков, 4 полка и 4 дивизиона реактивных установок и прочее, прочее — под неизменным командованием генерала Мерецкова действовал на неизменной с момента его создания позиции — в 300-километровой полосе от Ладоги до озера Ильмень. На правом крыле от Ладожского озера до Кировской железной дороги находились соединения 2-й ударной и 8-й армий.
8 14-й воздушной армии насчитывалось 400 самолетов. На этом же рубеже, чуть западнее, с севера на юг окопались девять дивизий противника — 227, 1, 223, 69, 132, 61, 11, 217,21-я.
Всем войскам Ленинградского и Волховского фронтов противостояла 18-я полевая армия генерала Линдемана, насчитывавшая 23 расчетные дивизии, в том числе 18 пехотных, 3 авиаполевые, 1 горнострелковую дивизии, бригаду СС и отдельные части двух охранных дивизий — ни одной танковой и ни одной моторизованной. Их, как и всю группу армий «Север», поддерживали 150–200 самолетов 1-го воздушного флота.
22 ноября (под Сталинградом 19 ноября началась операция «Уран» по разгрому группировки фельдмаршала Паулюса) Военный совет Ленинградского фронта доложил Ставке ВКГ свои соображения о боевых действиях на зимний период. В документе, в частности, говорилось:
«…Ленфронт должен приступить к подготовке совместно с Волховским фронтом наступательной операции с целью прорыва блокады и достижения тем самым решительного изменения оперативного положения фронта… Оценивая различные направления для нанесения удара, мы считаем наиболее выгодным организацию прорыва фронта противника на иглиссельбургском направлении с шириной фронта прорыва 10 км и для Волховского фронта соответственно на участке Липка — Мишкино с нанесением обоими фронтами удара на Синявино».
Эти предложения Сталин утвердил 2 декабря. Конкретные задачи войскам фронтов определялись директивой Ставки от 8 декабря 1942 года: «Совместными усилиями Волховского и Ленинградского фронтов разгромить группировку противника в районе Липка, Гайтолово, Московская Дубровка, Шлиссельбург, таким образом разбить осаду города Ленинграда, к исходу января 1943 года операцию закончить. Закрепившись прочной обороной на рубеже р. Мойка, пос. Михайловский, Тортолово, обеспечить коммуникации Ленинградского фронта…»
Говоров и Мерецков получили указания подготовить операцию с условным наименованием «Искра» к 1 января 1943 года. Координация действий обоих фронтов возлагалась на представителя Ставки маршала К.Е. Ворошилова.
Ничего оригинального созвездие стратегов не придумало, кроме как собрать еще больше войск и техники и нанести сокрушительный лобовой удар по кратчайшему расстоянию через шлиссельбургский выступ. Только на этот раз решили пробиваться еще ближе к ладожскому берегу. Преодолев примерно по шесть километров, войска двух фронтов должны были встретиться в районе железнодорожной ветки, которая шла через Рабочие поселки № 5 и № 1. Затем, повернув на юг, ударные группировки должны были выдвинуться на рубеж река Мойка, Тортолово, надежно обеспечив коммуникации Ленинградского фронта с юга. После десятидневного отдыха в первой половине февраля должна была последовать операция по разгрому противника в районе Мги и очищению Кировской железной дороги с выходом на линию Вороново, Сиголово, Войтолово, Воскресенское.
Естественно, условия местности не стали лучше, а немцы все свободное время, силы и умение вложили в совершенствование «приладожской крепости». Расположенные вдоль дорог рабочие поселки с каменными постройками были приспособлены к круговой обороне, все пространство вокруг них было превращено в сплошную укрепленную полосу с развитой сетью траншей, окопов, укрытий, блиндажей (имевших подземные ярусы), железобетонных стенок, деревоземляных заборов и валов, насыщенную огневыми средствами и плотно минированную. По сути, вся территория выступа превратилась в сплошной укрепленный район.
Эту «проблему» планировалось решить просто и незатейливо: рвать вражескую оборону должны были 22 стрелковые дивизии, 14 стрелковых и лыжных, 7 танковых бригад, насчитывавших более 300 тысяч бойцов и командиров, при поддержке 530 танков, 5300 орудий и минометов и 1000 самолетов 13-й и 14-й воздушных армий, ВВС Балт-флота и авиации дальнего действия. Группировка противника в шлиссельбургско-синявинском выступе состояла из четырех дивизий 26-го армейского корпуса и одного полка 5-й горнострелковой дивизии; по советским данным, 60 тысяч человек, около 700 орудий и минометов, до 50 танков и штурмовых орудий.
В процессе подготовки к операции советской стороной была применена оперативная «новинка»: впервые за 16 месяцев блокады, после четырех неудавшихся попыток прорыва, командующие Ленинградским и Волховским фронтами встретились, согласовали свои действия, установили линии разграничения и сигналы взаимного опознавания и даже договорились о том, что если войска одного из фронтов не сумеют дойти до намеченной для них линии, то войска другого «не приостанавливают движения, а продолжают двигаться навстречу вплоть до соединения».
Видя достойный пример начальства, стали дружить штабами авиаторы и артиллеристы. Первые распределили объекты и разработали «челночный» способ действий, заключавшийся в том, что самолеты 14-й воздушной армии, нанеся удар по целям, садились на аэродромы Ленинградского фронта, где заправлялись, принимали бомбовый груз и вылетали для повторного удара. Аналогично поступала авиация 13-й воздушной армии. Вторые обязались помогать огнем друг другу и выполнять заявки стрелковых войск независимо от фронтовой принадлежности. Впервые пункты управления воздушных армий расположились вблизи КП командующих армиями прорыва.
Необычным было еще и то, что на подготовку был выделен почти месяц, в ходе которого предстояло накопить, силы и средства, произвести их скрытную перегруппировку и сосредоточение, «научить войска прорывать сильно укрепленные позиции на лесисто-болотистой местности, сколотить подразделения, отработать вопросы взаимодействия пехоты с авиацией, танками и артиллерией».
Для проведения учебных занятий и тренировок в тылу были оборудованы учебные поля и специальные городки. Ленинградцы на Токсовском полигоне создали полосу обороны, схожую с той, которую предстояло прорывать. Здесь проводились полковые учения с боевыми стрельбами, пехоту тренировали следовать за огневым валом на расстоянии 100 метров. На участках Невы в городской черте отрабатывались способы преодоления поврежденных участков льда, штурма обрывистого, обледеневшего, укрепленного дзотами берега. Аналогичную подготовку проходили войска и на Волховском фронте, где сформировали 83 штурмовых отряда, включив в них саперов, автоматчиков, пулеметчиков, огнеметчиков, пушки и танки сопровождения. Особое внимание уделялось отработке приемов штурма деревоземляных заборов, торфяных, снежных и ледяных валов. Сложнее было с вопросами взаимодействия родов войск, они были более-менее согласованы только на начальный период боя.
Наиболее трудоемкой работой стала подготовка исходных районов для ударных группировок фронтов. Требовалось увеличить число траншей и ходов сообщения, укрытий для личного состава, отрыть и оборудовать огневые позиции для артиллерии, минометов, танков, устроить склады боеприпасов. Общий объем земляных работ на каждом фронте исчислялся сотнями тысяч кубических метров. Все работы выполнялись вручную, в темное время суток, без нарушения обычного режима поведения войск, занимавших оборону, с соблюдением мер маскировки. Одновременно устраивались дороги и колонные пути, гати и лежневки через болота, которыми изобиловали исходные районы, разминировались минные поля, готовились проходы в заграждениях.
Севернее Новгорода волховчане имитировали бурную деятельность, обозначая ложное сосредоточение большой массы войск и техники, регулярно проводили разведку боем.
На Ленфронте требовалось изготовить также средства для преодоления высокого берега Невы и участков поврежденного ледового покрова. Для этой цели заготовили сотни щитов из досок, штурмовые лестницы, багры, веревки с крючками и «кошки». После рассмотрения ряда вариантов (в том числе создания канала во льду Невы с последующим наведением понтонного моста или армирования льда путем вмораживания в него тросов) была решена проблема переправы через Неву танков и тяжелой артиллерии — по деревянным «рельсам», уложенным на шпалы.
С 15 по 18 декабря генерал Говоров провел военную игру по теме: «Прорыв общевойсковой армией подготовленной обороны противника с форсированием реки в зимних условиях». В основу игры была положена «реальная обстановка» в полосе предстоящего наступления, насколько ее представляли в советских штабах, в основном по данным аэрофотосъемки.
В действительности и на этот раз о немецкой обороне информацию имели довольно скудную. Возможно, для командующих фронтами было вполне достаточно взгляда на вражеские позиции с высоты птичьего полета — Мерецков, например, с гордостью сообщает, что аэрофотосъемка «дала богатый материал», — но на уровне пулеметной амбразуры вид открывается несколько иной, и поиск вражеских дзотов с помощью самолетов — пустая трата горючего. Между тем этим и ограничились. «Командиры частей и соединений не заботились о том, чтобы до начала наступления были полностью вскрыты характер обороны противника, ее сильные и слабые места, выявлены группировки, боевой состав и боеспособность противника, — пишет исследователь операции «Искра» полковник В.М. Яр-хунов. — Часто командиры в основу своих решений брали данные аэрофотосъемок, не уточняя их средствами наземной разведки. Это приводило, особенно в условиях лесистой местности, к поверхностному и неполному изучению противника. В результате командиры подразделений и частей лишали себя возможности принять соответствующее обстановке решение. Недостатки в ведении разведки приводили к тому, что войска постоянно наталкивались на всякого рода неожиданности». К концу декабря подготовка к операции была в основном закончена. Однако из-за внезапно наступившей оттепели ледяной покров на Неве оказался недостаточно прочным, а болота — труднопроходимыми. Поэтому 27 декабря командующие фронтами обратились в Ставку с п