VIII. ГИДАЦИЙ И ЗАВОЕВАНИЕ ИСПАНИИ 11 глава

еще до случая с мальчиком-ругом, группа варваров, направлявшихся в Италию, специально свернула с пути для того, чтобы увидеть святого и получить его благословение (VI. 6). В этой группе был и Одоакр, тогда еще juvenis, согласно Эвгиппию (гл. VII). Однако в кратком описании, предшествующем в книге Эвгиппия каждой главе, Одоакр назван не juvenis, a adolescentulus. Согласно Исидору Севильскому, adolescentia — это период жизни от пятнадцати до двадцати восьми лет¹⁰. Следователь­но, Одоакру было не больше двадцати восьми лет, когда он посещал Се­верина. Мы знаем, что он родился в 433 году и что ему было шестьдесят, когда он был убит Теодерихом Остроготом в 493 году". Это означает, что посещение Одоакром Северина можно датировать приблизительно 461 го­дом. Вряд ли Одоакру в это время могло быть намного меньше двадцати восьми лет, так как к моменту встречи с Одоакром святой уже был широ­ко известен в Норике, хотя, как мы предполагаем, он приехал в Астурис только в 454 году. Одоакр не мог быть и намного старше, так как в этом случае употребление Эвгиппием слова adolescentia становится бессмыс­ленным. Таким образом, исцеление мальчика-руга, приведшее к тому, что к Северину стал приходить «весь народ ругов», произошло после 461 года, то есть после того, когда, по нашему предположению, Северина посетил Одоакр. Есть и еще одно указание на дату этих событий. Оно содержится в главе XVII. 4, из которой мы узнаем о нападении готов на Тибурнию, столицу провинции Норик Средиземноморский. По-видимому, все соглас­ны с тем, что остроготы ушли из Паннонии примерно в 472 году и после этого находились далеко от Тибурнии¹². Следовательно, события, описан­ные в этой главе, произошли до этого времени. Если мы это принимаем, то и все, о чем рассказывается в главах VIII—XVII, произошло до 472 года, так как ни у кого не вызывает сомнений, что Эвгиппий повествует о собы­тиях в хронологическом порядке.

Очень жаль, что в главе XX автор выражается не вполне ясно. Он го­ворит, что когда государство перестало платить солдатам, то погранич­ные гарнизоны и сама приграничная зона перестали существовать. Но он не говорит, когда именно, по его мнению, деньги перестали поступать. Ничто не указывает на то, что он имеет в виду 476 год и падение Ромула Августула¹³. Вполне возможно, что сам автор, писавший в 511 году, точно не знал, когда перестала существовать приграничная зона или когда сол­даты в последний раз получили жалованье. Этот процесс, конечно, про­исходил постепенно, и о нем не писали авторы исторических сочинений и хроник. Тот факт, что два небольших и недоукомплектованных воинских подразделения еще существовали в этой провинции (в Фавианисе и Бата-висе) в то время, когда туда приехал Северин, еще не говорит о том, что солдаты вовремя получали свое жалованье.

Далее в книге не содержится никаких дат вплоть до главы XXXII, ко­торая, видимо, относится к периоду после 476 года, так как Одоакр здесь уже назван «королем» {rex). Ему понадобилось около пятнадцати лет для

Часть третья. НОРИК

VII. Конец Норика

того, чтобы завоевать доверие солдат, служивших в Италии, и стать их командующим.

Таким образом, я делаю вывод о том, что Северин появился в Астури-се в 453-454 годах, что он встретился с Одоакром около 461 года, что события, описанные в главах VIII-XVII, происходили до 472 года, а собы­тия, описанные в главе XXXII, происходили позднее 476 года. Если мы соглашаемся с этой датировкой, в особенности с датой приезда Северина в Астурис (453-454 гг.), то все великие теории Лоттера о том, что Северин сделал государственную карьеру и был консулом в 461 году, рассыпаются в прах. Все здание, выстроенное Лоттером, — это карточный домик, и стоит вынуть одну карту, как рушится вся конструкция.

Эвгиппий сообщает нам день смерти Северина — 8 января. Мы с не­терпением ждем, когда он назовет нам год, однако он молчит. Год его не интересует. Для него самое главное — установить день поминовения свя­того. Год для него не имеет значения, ведь Эвгиппий пишет житие свято­го, а не историческое исследование. Нам еще повезло, что мы встречаем в тексте хотя бы несколько точных дат.

2. Падение имперской власти в V веке

Во всей книге нет ни одного упоминания о губернаторе (praeses) Но-рика Прибрежного или о ком-либо из его подчиненных, не упоминается и военный наместник (dux) Паннонии I и Норика Прибрежного (обе про­винции находились под началом одного военного коменданта). Хотя наш автор подробно рассказывает о Коммагенисе, Фавианисе и Лауриакуме¹⁴ во время войны, он ни разу не упоминает о том, что каждый из этих горо­дов находился под защитой целой флотилии военных судов, а между тем мы знаем, что, согласно Notitia Dignitatum, в начале века в каждом из них такая флотилия была. В самом начале книги Эвгиппий рассказывает о том, как варвары захватили маленький городок Астурис. По его словам, население города состояло из «священников и граждан» (I. 2) или «горо­жан», oppidanei (I. 5). Все они были гражданскими людьми. Автор не­двусмысленно дает нам понять, что в городах не было никаких военных гарнизонов. Но, согласно Notitia, там находилось пехотное подразделе­ние под командованием трибуна. Жителям Норика Прибрежного, конеч­но, было на что жаловаться во времена Северина, но, судя по всему, нало­гами они не были обременены, во всяком случае, Северину они об этом ничего не говорили. В то же время жители всех других провинций Импе­рии были задавлены непосильными налогами.

Объясняется это просто: в течение всего периода деятельности Севе­рина в провинции Норик Прибрежный не существовало имперской граж­данской администрации, а военная власть Империи ограничивалась дву­мя небольшими подразделениями. К моменту появления там Северина

около 454 года римская власть уже не действовала в этой части пригра­ничной области¹⁵. И это утверждение не трудно доказать.

По сути дела, доказательство можно найти уже в первой главе книги. По словам автора, в городе Коммагенис жила группа варваров, barbarorum intrinsecus consistntium, I. 4; barbari intrinsecus habitantes, II. 1. Они жили там по условиям договора, foedus inierant, 1.4. То есть в техническом смыс­ле являлись foederati, «федератами», но федератами особого типа. Мы зна­ем только один аналогичный случай в истории Западной Европы (с. 108)"'.

Эти федераты не были расселены в сельской местности в отличие от тех, которых Констанций и Аэций расселили в Галлии в 418 и в 440-443 годах соответственно. В нашем случае варвары были размещены в городе Коммагенис, подобно тому как римских солдат расквартировыва­ли в городах¹⁷. Но было и другое, более существенное различие между варварами из Коммагениса и везеготами из Аквитании II или бургундами из Савойи. Варвары из Коммагениса заключили договор не с императо­ром и не с его представителем, а с Rotnani, I. 4. Немного позже в книге мы снова встречаем слово Romani, и на этот раз автор описывает их как habitatores oppidi (II. 1), граждане Коммагениса. Иначе говоря, варвары заключили договор не с имперскими властями, а с жителями одного из городов¹⁸. Значение этого события трудно переоценить. В прежние време­на жители города, по своей воле открывшие границу и допустившие вар­варов на землю Империи, считались бы изменниками родины. Подобное невозможно было даже представить¹⁹. В V веке центральное правитель­ство могло расселять варваров (если они уже прорвались в провинцию и их невозможно было оттуда изгнать) на территории целой провинции или на обширной, хотя и не до конца определенной, территории Савойи (Са-баудии), но оно бы никогда не позволило варварам поселиться ни в одном городе. Основная цель подобных поселений состояла в том, чтобы обес­печить правительство достаточной военной силой. Но кучка воинов-вар­варов, которых можно было поселить в небольшом городке, таком как Коммагенис, не представляла большой военной ценности для Империи в целом. По крайней мере мы не знаем ни одного случая, когда римские власти разрешили бы федератам поселиться в одном, и только в одном городе. В этом не было бы никакого смысла.

Все эти факты говорят о том, что если жители одного города заключили подобный договор и допустили в приграничную область группу варваров, то, очевидно, римская администрация в этой провинции уже прекратила существование. Подобное соглашение было бы невозможно, если бы про­винцией Норик Прибрежный все еще управлял губернатор. Губернатор не­медленно подверг бы жестокому наказанию жителей города, которые бы решились допустить варваров в провинцию и заключать с ними соглаше­ния по собственной инициативе. Ясно, что к этому времени ни губернатора провинции, ни его чиновников уже не существовало. Норик Прибрежный уже не находился под властью императора. Отныне каждый город мог —

Часть третья. ЫОРИК

VII. Конец Норика

или должен был — сам заботиться о себе, подобно тому как британские города должны были сами заботиться о себе и до и после 410 года.

Мы не знаем, кто были эти федераты. На другом берегу реки, напротив Коммагениса, жил народ, называвшийся руги²⁰. Вероятно, федератов при­гласили поселиться в городе в первую очередь для того, чтобы защитить Коммагенис от ругов и от банд ругов-грабителей, но кто были сами феде­раты, мы не знаем. Единственное, что можно предположить, — это то, что они не были ругами.

Несмотря на присутствие в городе федератов, горожане не чувствовали себя в безопасности в то время, когда там появился Северин (I. 4). Почему? Кто был тот враг, который приводил их в ужас? Ответ ясен. Горожане боя­лись своих собственных федератов, то есть варваров, которых они сами же поселили в своем городе. Читая книгу, мы не видим никакого другого вра­га, которого они могли бы так опасаться. Очевидно, отношения между го­рожанами и теми, кого они наняли для своей защиты, к тому времени ухуд­шились и теперь были крайне напряженными. Но затем случилось счастливое (с точки зрения горожан) событие: однажды ночью произошло землетрясение. Варвары перепугались, бросились вон из города и разбежа­лись кто куда, думая, что на них напали «враждебные соседи», vicinonim hostium obsidione, II. 2. Эту фразу часто неверно истолковывали. Здесь име­ются в виду их соседи-римляне, горожане, жившие бок о бок с ними²¹. В темноте и неразберихе варвары начали убивать друг друга (И. 2).

Этот инцидент дает нам представление о том, какая обстановка царила в городе. Горожане допустили в город федератов с тем, чтобы они их защищали, однако затем присутствие федератов стало угрожать их без­опасности. Федераты со своей стороны также опасались неожиданного нападения горожан, их нанявших. Очевидно, атмосфера в городе была накалена. Любая мелочь могла ее взорвать. Землетрясение стало тем со­бытием, которое окончательно нарушило хрупкое равновесие.

Есть удивительное сходство между этой ситуацией и тем периодом бри­танской истории, когда римской администрации уже давно не было на ост­рове. Согласно Гильдасу, некий «гордый тиран» вскоре после 446 года (в это время консулом в третий раз был Аэций) пригласил в свою часть Британии воинов-саксов и поселил их там в качестве «федератов». Уже очень скоро его отношения с ними стали еще более напряженными, чем отношения жителей Коммагениса со «своими» федератами. К несчастью для гордого тирана, землетрясения в этой части света редки и ни одного землетрясения, которое могло бы его избавить от трудностей, не случилось²².

Таким образом, из первой главы «Жизни» можно сделать вывод, что еще до того, как Северин начал свою деятельность в Норике Прибреж­ном, имперская власть там уже перестала существовать. Она исчезла пол­ностью. От римских гарнизонов также ничего или почти ничего не оста­лось, раз жители города вынуждены были пригласить в город варваров для своей защиты от врагов и их решение осталось безнаказанным. Когда

Северин начинал свое служение, трибун по имени Мамертин (позднее он станет епископом) еще командовал в Фавианисе какими-то солдатами, но они были так малочисленны и так плохо вооружены, что он не решился атаковать банду варваров, промышлявших грабежом в окрестностях го­рода. Несмотря на то что в городе располагался его отряд, разбойники, не раздумывая, уводили с собой людей, оказавшихся за пределами города, и скот. А когда солдаты Мамертина все же атаковали разбойников, они сде­лали это, отойдя всего на две мили от городских стен (IV. 1-4). Нигде в книге нет и намека на то, что поблизости были другие римские команди­ры, к которым Мамертин мог бы обратиться за помощью. Очевидно, ря­дом не было никого, и Мамертин мог рассчитывать только на себя. Инте­ресно, как сами горожане воспринимали эти события: когда в округе появились разбойники, горожане не стали ждать защиты от трибуна. Они не бросились к Мамертину и не стали умолять его атаковать разбойников. Еще меньше они рассчитывали на то, что смогут сами вооружиться и от­теснить разбойников. Вместо этого они в слезах пришли к Северину и стали жаловаться ему на свои несчастья, но (если подытожить подробный рассказ Эвгиппия) тот не смог предложить им ничего конструктивного (IV. 1). Они были совершенно беспомощны.

Некоторое время спустя Гизо, королева ругов, находясь в деревне по­близости от Фавианиса, приказала схватить нескольких свободных рим­ских граждан и перевезти их на северный берег Дуная. При этом автор не упоминает о каких-либо солдатах, находившихся в Фавианисе (под ко­мандованием Мамертина или кого-то другого), которые могли бы защи­тить этих несчастных людей (VIII. 2). Еще через некоторое время разбой­ники, называвшиеся скамары, стали бесчинствовать всего в двух милях от города, и опять-таки наш автор не упоминает о присутствии каких-либо римских войск (X. 1-2). Далее в своей книге Эвгиппий еще несколь­ко раз говорит о Фавианисе, но по-прежнему нигде не упоминает о нахо­дящихся там солдатах; наоборот, из главы XXXI. 1 мы узнаем, что население города платит дань ругам. Очевидно, что вскоре после победы над разбойниками Мамертин стал епископом, а его солдаты были распу­щены. С этих пор город остался без всякого военного прикрытия.

Солдаты, находившиеся в Батависе, продержались дольше. В гл. XX автор рассказывает о том, как некоторые из них были посланы в Италию с поручением привезти их «последнее жалованье», extremum stipendium. Почему это названо именно так? Как солдаты могли знать, что это будет их «последнее» жалованье? Они не могли предвидеть, что власти в Ита­лии решили им больше ничего не платить. Ведь эти люди были солдата­ми, а не ясновидцами. Только одно объяснение напрашивается само со­бой. Солдаты сами решили, что это будет их последним жалованьем. Получив его, они собирались покинуть военную службу и либо разойтись по домам, либо заняться другой работой. Во всяком случае, нет сомнения в том, что когда их посланцы по дороге в Рим или в Равенну попали в

Часть третья. НОРИК

руки варваров и были убиты, солдаты разбежались. Они понимали, что больше им платить не будут. Кроме того, даже если несколько castella все еще были заняты римлянами, это еще не означает, что римские гарнизоны были многочисленны. В гл. XL. 1 автор говорит, что практически ни один castellum не избежал нападения, а жителей тех castella, которые обрати­лись за помощью к Северину, Эвгиппий описывает как гражданских лю­дей: accolae, cives eiusdem loci, pars plebis, plebem (XI. 1-2). Это, без сомнения, верно и в отношении castella, расположенных в Норике Среди­земноморском, которые упоминаются в гл. XXV. 2. Население везде со­стояло из гражданских людей, а не из солдат.

Последний солдат Норика, о котором мы знаем, — это Авициан. Види­мо, это был рядовой, а не офицер, так как автор называет его просто miles. Этот человек появился после смерти Северин а в 482 году. Один из ругов по имени Фердерух заставил его выкрасть ценные предметы из алтаря церкви монастыря св. Северина (XLIV. 2). Он был одиночкой. У него не было ни одного товарища, которого можно было попросить о помощи. В этой части света он имел странную честь быть последним солдатом римской армии. Мы не знаем, сколько он оставался таковым и когда он последний раз получил свое солдатское жалованье. Но так как эпизод, в котором он так бесславно участвовал, относится к 492 году, то он, воз­можно, оставался одиноким солдатом на протяжении многих лет, превра­тившись почти что в престарелого и неприкаянного призрака²³.

То, что граница уже не существовала, подтверждается и тем, что, по описанию Эвгиппия, между территорией ругов к северу от Дуная и преж­ней римской провинцией к югу от него шло оживленное движение. Как мы уже видели (с. 104), в самом начале своего служения св. Северин изле­чил от болезни приведенного к нему сына женщины из племени ругов. После исцеления мальчика «весь народ ругов» стало стекаться к Севери­ну, чтобы выразить ему свое почтение и попросить исцелить их болезни. Варвары из других племен также приходили к нему, и среди них Одоакр. Северин, не жалея сил, выкупал у варваров их римских пленников. Одно­му из тех, кто был выкуплен вместе с женой и детьми, он велел вернуться на северный берег Дуная и разыскать некоего человека на варварском рынке, in nundinis barbarorum (IX. 1. f.), то есть на рынке, открытом один раз в неделю, если слово nundinae употреблено в точном смысле. Очевид­но, не было ничего странного в том, что на варварском рынке мог по­явиться римлянин. Хотя торговать там римлянам, вероятно, не разреша­ли, так как жители Бойотро позднее просили Северина отправиться к королю Феве и получить разрешение для них торговать на этом рынке (XXII. 2). Было бы интересно узнать, (1) почему жители Бойотро так стре­мились торговать в сельской местности к северу от Дуная, (2) какие това­ры они предлагали на продажу, (3) что они надеялись импортировать в обмен на свои товары, (4) почему на территории прежней римской про­винции не было рынка, отвечавшего их требованиям. К сожалению, Эв-

VII. Конец Норика

гиппий не дает ответа ни на один из этих вопросов. Северин и сам в первые годы своего служения пересекал реку, правда, направляясь не к ругам, а к скамарам (X. 2)²⁴. В гл. XLII. 1 Эвгиппий рассказывает о том, как Фердерух, брат Февы, пришел на встречу с Северином в окрестностях Фавианиса. Он пришел ex more, то есть не в первый раз. Напрашивается вывод, что уже в первые годы пребывания там Северина на этом участке Дуная римской границы не существовало. Каждый, кто хотел, легко мог переправиться с северного берега на южный, хотя переправа с юга на север могла оказаться гораздо более трудным делом, и по сравнению с прежними временами это была печальная перемена. Много позже Севе­рин также бывал на северном берегу, но в глубь территории варваров он не удалялся (XXIII. 1). Среди тех, кто в первые годы деятельности Севе­рина путешествовал из северных территорий в южные, была королева ругов Гизо. Автор сообщает, что она посетила деревню в непосредствен­ной близости от Фавианиса (с. 109). Спустя некоторое время она опять побывала к югу от Дуная, чтобы поблагодарить Северина за то, что он вызволил ее сына из рук похитителей. Гораздо позже она и ее муж снова переправились через реку и в 482 году посетили Северина на его смерт­ном одре (XL. 1). (Трудно представить себе, чтобы в IV веке, при Вален-тиниане I какая-нибудь Гизо решилась переправиться через Дунай или через Рейн!) Таким образом, в течение всего периода деятельности Севе­рина в Норике границы Империи уже не существовало, и путники могли свободно переезжать с одного берега реки на другой. Любой мог по свое­му желанию въезжать в Империю и выезжать из нее. Как мы видели, им­перская администрация также исчезла, а от имперских войск остались только два небольших отряда, которым, вероятно, годами не платили. Из сочинений Прокопия мы знаем, что в ситуации, когда солдаты долго не получали жалованья, был высок процент дезертиров. Многие подразде­ления продолжали служить годами, но только из корысти. Они зарабаты­вали свое «довольствие» тем, что грабили римских жителей провинций, тех самых, которых призваны были защищать. Правда, о подобной прак­тике в Норике нам ничего не известно.

Наконец, последнее доказательство. Когда в 476 году патриций Орест был убит Одоакром и его сторонниками, один италийский священник бла­городного происхождения, Примений, тесно связанный с Орестом, бе­жал, опасаясь убийства. Он укрылся в Норике Прибрежном. С его сторо­ны было бы бессмысленно бежать из одного владения Одоакра в другое. Следовательно, Норик Прибрежный уже перестал к тому времени быть частью Римской империи²⁵.

Утверждение, что во времена св. Северина граница Империи еще су­ществовала, не выдерживает критики. К сожалению, мы не можем точно или хотя бы приблизительно сказать, когда власть императоров перестала распространяться на Норик Прибрежный. Мы знаем об одном знамена­тельном событии, которое произошло в Норике в 430-431 годах: жители

Часть третья. НОРИК

VII. Конец Норика

провинции восставали, но были разгромлены, причем подавлением вос­стания руководил сам Аэций в течение, видимо, двух лет²⁶. В V веке в Западной империи жители провинций (мы не говорим о военных или даже о государственных служащих) нечасто поднимали восстания. Единствен­ную аналогию в этот исторический период можно найти в Арморике и Британии, где произошли восстания гражданского населения, имевшие, по словам историка Зосима, социальный характер и направленные на пол­ное отделение от Римской империи²⁷. Мы не знаем, верно ли это в отно­шении восстания в Норике и восстаний 430-431 годов. Мы также не зна­ем, как долго после этого Аэцию удавалось держать ситуацию в Норике под контролем. Когда Приск в 449 году посетил лагерь Аттилы Гунна, он встретил там некоего Промота, которого он называет «губернатором» (archon) Норика, но, к сожалению, не уточняет, был ли он губернатором Норика Прибрежного или Средиземноморского, хотя есть основания по­лагать, что имеется в виду Норик Средиземноморский²⁸. Если это дей­ствительно так, то, скорее всего, после восстания 430^431 годов Норик Прибрежный уже недолго оставался под контролем Римской империи. Вероятно, эти восстания были серьезными, раз для подавления их пона­добились две военные кампании под командованием самого Аэция.

3. Руги

Кто же были эти руги, занимающие столько места в «Житии Севери­на»?²⁹ Руги жили на противоположном берегу Дуная напротив Фавианиса (VIII. 2, XXXI. 1) и были одним из небольших германских народов, насе­лявших территории за северной границей Римской империи. Они были род­ственны готам³⁰, но при этом далеко не так сильны, как остроготы, которые в те годы, к которым относится начало «Жизни», и некоторое время после этого жили в Нижней Паннонии. Руги просили у этих остроготов разреше­ния пройти через Норик Средиземноморский в Италию, а когда готы такого разрешения не дали, Флаккифей, король ругов, решил, что готы собирают­ся их убить³¹. Руги — единственные из варваров, живших за северной гра­ницей, которые страдали от римских разбойников: римские грабители на­падали на них с южного берега Дуная (V. 3). Однажды какие-то разбойники, turba latrocinantium, похитили нескольких ругов³². Северин советовал коро­лю ругов Флаккифею не пересекать Дунай в погоне за похитителями: «Если ты это сделаешь, — говорил он, — тебя убьют». Похитители поджидали ругов в трех засадах. Совет святого означал: «Не переправляйся на южный берег» (руги жили на северном берегу). Разбойники жили на южном берегу, то есть это были римляне, которые грабили территории варваров и похища­ли их с тем, чтобы затем, возможно, перепродать на юг в качестве рабов.

По сравнению с другими варварскими племенами, населявшими эти места, руги были настолько слабы, что их просьбу о переселении в Италию

можно рассматривать как попытку бегства: они боялись оставаться на преж­нем месте, так как им угрожало подавление со стороны других, более ди­ких и более мощных варварских племен³³. Несомненно, в Италии они наде­ялись разжиться богатой добычей и получить землю для оседлой жизни, но главной их целью, возможно, была безопасность. Когда они все же добра­лись до Италии много лет спустя, им удалось даже посадить на трон своего соплеменника Эрариха, ставшего королем всех варваров (включая острого­тов), живших в то время в Италии. Этот Эрарих служил в готской армии и завоевал там высокое положение, однако не совсем ясно, почему готы при­мирились с его правлением. Именно руги в Италии провозгласили его в 541 году королем, и готы терпели Эрариха пять месяцев, после чего избавились от него³⁴. В своем рассказе об этом эпизоде Прокопий приводит интерес­ную подробность: согласно обычаям их племени, мужчины-руги не могли жениться на женщинах из других племен³⁵. Больше мы ничего не знаем об их внутренних делах, кроме того, что их короли с трудом заставляли своих подданных выполнять свою волю³⁶.

У ругов была еще одна отличительная черта, кроме того, что на них нападали с юга. В это время они были единственным из германских пле­мен, живших к северу от границы Римской империи, которые были христи­анами. При обстоятельствах, о которых мы ничего не знаем, они были об­ращены в христианство арианского толка³⁷. Людвиг Шмидт предполагает (и, возможно, он прав), что они приняли христианство сразу после осво­бождения из-под власти гуннов³⁸. Но кто их обратил в христианство? Са­мый простой ответ состоит в том, что это были остроготы, так как именно готские, а не римские священники распространяли Евангелие среди гер­манских племен. Кроме того, римские священники в эти годы вряд ли ста­ли бы распространять арианство. Если обращение ругов произошло благо­даря готам, то это было их единственное достижение такого рода за границами Империи. Впрочем, мы очень мало знаем о зарождении христи­анства на среднем Дунае³⁹. Складывается впечатление, что разбойники-вар­вары, praedones barbari, о которых говорится в главах IV. 1—4, были христи­анами, так как Северин использует христианские аргументы, убеждая их отказаться от разбоя. Похоже, что он обращается к ним как к христианам. Короли ругов отличались той веротерпимостью, которая вообще была характерна для монархов-ариан, и сохраняли на редкость дружественные отношения с Северином, хотя тот был бескомпромиссным католиком. Ко­роль-католик в подобной ситуации совсем по-другому относился бы к свя­тому-еретику⁴⁰. Однако Северин, согласно Эвгиппию, не сделал ни одной попытки обратить их в католичество, несмотря на все свое огромное влия­ние. (Ему не пришлось заниматься миссионерской деятельностью среди коренного населения Норика, так как, несмотря на то что в одном месте «Житии» (гл. XI) упоминаются языческие обряды, местное население, ви­димо, было уже христианским к тому моменту, когда Северин впервые при­был в провинцию.) Один из ругов, посетивших его, был приближенным

Часть третья. НОРИК

VII. Конец Норика

короля Фелефея. Святой вылечил его сына, но не воспользовался этой воз­можностью, чтобы обратить знатного руга в свою веру (XXXIII). В разгово­ре с королем Флаккифеем Северин искренне говорит о различии в религии, которое их разделяет: «...si nos una Catholicafides annecteret...»(V. 2); но он ничего сделал для того, чтобы изменить положение вещей. Король много раз обращался за помощью к Северину. В первые годы своего царствова­ния Флаккифей советовался с Северином, прося его разрешить конфликт с остроготами в Паннонии (V. 1), а также помочь в переговорах с римскими разбойниками, похитившими его людей (V. 3: особенно обратите внимание на гл. XLIII. 2). Сын и преемник Флаккифея Фелефей (также известный как Фева) с самого начала пошел по стопам отца (VIII. 1). Даже королева Гизо, твердая сторонница арианства, просила Северина о помощи в спасении сына, когда он был взят в заложники (VIII. 4). Иногда призывы о помощи исходили и с римской стороны. Святой посылал своих представителей к королеве Гизо, прося ее освободить римлян, которых она захватила в раб­ство, но королева отказалась выполнить просьбу (VIII. 2). Жители Бойотро просили Северина договориться с Февой о том, чтобы римлянам разреши­ли торговать на варварском рынке к северу от Дуная. В этом случае святой отказал им на том основании, что Бойотро скоро будет разрушен (XXII. 2). Когда Фева собирался силой выселить жителей нескольких приграничных городков из их домов и перевезти в другие жилища, святой встретился с королем и достиг с ним некоего компромисса (XXXI. 2). Находясь на смер­тном одре, Северин призвал (commonuit) Феву и Гизо к себе и твердо их наставлял (XL. 2): он просил их не угнетать невинных. Позже он о том же просил и Фердеруха (XLII. 1). Ни в том, ни в другом случае ничего не было сказано об их обращении в католичество⁴¹.