Бой за Промаховку и Большую Березку

 

24 апреля 1942 года фашисты силами пехотного полка и кавалерийского эскадрона, общей численностью до пяти­сот человек, при поддержке пушек и минометов, решили прорвать партизанскую оборону в районе сел Промаховка, Большая Березка, Голубовка и Дубровка. Штаб нашего Кролевецкого отряда и группа Валентина Подоляко нахо­дились в Голубовке. Моя группа в это время стояла заста­вой в Промаховке.

Утром над нами появился фашистский «лапоть», как мы называли немецкий самолет «хейнкель». Он сбросил бомбы на Промаховку и Большую Березку. Никто из пар­тизан и местных жителей не пострадал. Затем после ар­тиллерийской и минометной подготовки и под прикрытием сильного пулеметного и минометного огня фашисты начали наступление со стороны хутора Лукашенков на Промаховку и Большую Березку. Мы, как всегда, встретили врага дружным прицельным огнем с минимальных дистанций. Противник залег на не просохшую еще землю, а мы не да­вали гитлеровцам и головы поднять. Но другая крупная вражеская группировка обошла нас с востока и при под­держке артиллерии ударила по Большой Березке. Еще од­на группировка врага, выбив партизанскую заставу из Дубровки, обходила нас с запада.

К нам в Промаховку приехал Кудрявский. Оценив об­становку, он приказал немедленно отвести группу в Голубовку, чтобы избежать ее окружения.

Оставив на своем участке несколько человек под руко­водством Петра Степановича Дорошенко для прикрытия нашего отхода, мы без потерь отошли в Голубовку. Нам хорошо было видно, как один за другим загорались дома в Большой Березке. Население Голубовки всполошилось. Из дворов выгоняли скот, улицы запрудили повозки и бегущие жители, которые спешили перейти мост через речку Знобовку и уйти в Брянский лес. На мосту создалась пробка, кричали женщины, плакали дети, ржали лошади. Верхом на коне на мосту появился Ковпак в сопровождении Базымы. Узнав о нашем отступлении от Промаховки, Дед подскакал к Кудрявскому и, не слезая с коня, закричал:

— Два дурня — Кочемазов с Карпенко оставили Боль­шую Березку на растерзание фашистам, а ты оказался третьим: оставил Промаховку. Чуешь, что там фашисты творят? Разве мы можем допустить такое зверство?

Кудрявский пытался оправдаться, доказывая, что нас окружали. Ковпак, не дослушав объяснений Кудрявского, резко сказал:

— Разворачивай свой отряд, подымай людей в атаку и выбивай фашистов из Большой Березки. Действуй быстро и решительно. Вас слева поддержат конотопцы и группа Карпенко, а из хутора Троицкий по врагу ударит пушка и батальонный миномет.

Мы с Валентином были рядом с Кудрявским. Здесь же находились комиссар Онопченко и начальник штаба Мазуренко. Другие партизаны, столпившиеся поблизости, так­же слышали приказ Ковпака. Его авторитет был настоль­ко велик, что, не ожидая дополнительной команды, все мы повернулись лицом к врагу и устремились вперед. Пуле­метные расчеты выкатывали свое оружие на удобные для прикрытия наступающих позиции. Онопченко крикнул: «Коммунисты, вперед!» — и первым ринулся в атаку. Мы с Валентином бежали вслед за комиссаром, увлекая за собой свои группы. Эта атака позволила группе Дорошенко, ос­тавленной в Промаховке для прикрытия нашего отхода, поднять своих людей в атаку, вырваться из окружения а помочь нам на правом фланге. Сам Петр Степанович был ранен в ногу, но лежа в канаве, продолжал отстреливать­ся. Мы с Кизей подбежали к нему, перетянули ногу брюч­ным ремнем, чтобы остановить хлеставшую из раны кровь, и оставили его на попечение Оли Максименко. Когда мы были уже у самой окраины села, фашисты открыли силь­нейший пулеметный и автоматный огонь. Пришлось залечь и подтянуть поближе наши станковые и ручные пулеметы. Слева от нас по фашистам ударили конотопцы и группа Карпенко, ударили по врагу пушка и миномет. С криком «ура!» мы снова бросились в атаку. Фашисты не выдер­жали и в панике начали удирать из Большой Березки в сторону хутора Лукашенкова. Партизаны догоняли их и расстреливали, а иногда, чтобы не расходовать патроны, угощали прикладами.

Мы с Валентином вслед за Онопченко и Кизей первыми ворвались в объятое пламенем село. Навстречу нам из горящих домов выскакивали окровавленные, в горящей одежде, чудом уцелевшие женщины и дети. За одним из домов засела группа гитлеровских офицеров, встретившая нас сильным автоматным огнем. Пришлось укрыться за постройками и плетнями. Выбрав наиболее скрытые под­ходы к этой группе, мы по команде Онопченко, на ходу стреляя, кинулись на нее.

Подбежав к дому, за которым укрылись фашисты, я столкнулся с выскочившим из-за угла гитлеровским офице­ром. Он с ходу ткнул мне в грудь дуло своего автомата: «Все...» — мелькнула мысль, и в этот же миг я всадил ему в живот кинжал трофейной винтовки. Он скорчился и по­валился на бок. Из-за дома выскочили еще пять гитлеров­цев, но оказавшийся рядом со мной Лука Кизя выстрелом из пистолета уложил одного, а пулеметчик Морозов длин­ной очередью из ручника уложил остальных. Однако ос­тавшиеся за домом офицеры продолжали сопротивление, и нам пришлось их добивать. Когда бой кончился, ко мне подошли Лука Кизя и Валентин.

— Каким же чудом ты жив остался? — спросил Лука.

— Я и сам не могу понять. Мне и сейчас видится, как фашист на спусковой крючок вот этой штучки нажимает,— ответил я, показывая друзьям «шмайсер», который я за­брал у гитлеровца.

На досуге я разобрал трофейный автомат и обнаружил, что пружина в патронной обойме была кривой и слабой, поэтому предназначенные для меня последние пять патро­нов застряли.

К нам подбежали две девушки и парнишка. Они по­просили:

— Примите нас в партизаны! Мы хотим мстить фашис­там за убитых и сожженных наших родителей!

Это были Юля Устенко, ее брат Женя и Мария Гонча­рова.

Подошедшие к нам Кудрявский и Онопченко долго убеждали ребят, что у нас не школа и не детский сад, что мы не имеем права зачислять в отряд несовершеннолетних.

— У нас не осталось ни родных, ни родственников, ни жилья. Неужели вы не поможете нам? На кого же нам те­перь надеяться, если не на вас — партизан? Советская-то власть когда теперь придет сюда? — со слезами, но твердо и настойчиво говорила Юля Устенко.

Все они были приняты в отряд. Винтовки для них, ко­нечно, длинноваты и тяжеловаты. Пришлось добывать у врага карабины.

Наступила темнота, но село освещали пожары. Комис­сар Онопченко приказал построить партизан. Он говорил о зверствах фашистов. Партизаны, склонив головы, молча, со слезами на глазах слушали комиссара. В эту ночь мы по­вторили клятву не выпускать из рук оружия, пока не ото­мстим фашистам за поруганную родную землю, за Боль­шую Березку, пока не добьем фашистского зверя.

Всю ночь мы хоронили жителей сожженной деревни. Лишь под утро мы с Валентином и Лукой, примостившись возле одной из догоревших хат, уснули, прижавшись друг к другу.

Более двухсот жителей — стариков, женщин и детей уничтожили тогда гитлеровцы в Большой Березке. Мы со­жалели, что кое-кому из этих зверей все же удалось удрать.

Позже Ковпаку стало известно, что в докладах своему высшему командованию фашисты представили всех унич­тоженных мирных жителей как партизан.

 

В Пигаревке

 

На исходе апреля соединение Ковпака закончило пере­становку обоза на колесные повозки, которых в то время в отрядах и санчасти было около двухсот. Нам было ясно, что фашисты, стараясь прикрыть все выходы из Брянского леса, готовятся к новой операции по уничтожению парти­зан в этом районе. Разведчики ежедневно приносили Ков­паку сведения о переброске гитлеровских войск к южной опушке Брянского леса. Мы понимали, что скоро в поход, но когда и где будем выходить из леса на оперативный про­стор, никто не знал. Все мы полагались в этом на ум и смекалку Деда.

В те дни по каким-то делам я был в штабе соединения и решил заглянуть в комнату, где размещался Ковпак. У двери натолкнулся на сидящего на скамье комиссара Руднева. Он читал различные по форме и исписанные раз­ными почерками листки бумаги. Это были донесения на­ших разведчиков. Ответив на мое приветствие, он сказал:

— Если ты, Алексей, к командиру, то придется подо­ждать. Он очень занят, и я никого к нему не пускаю. Са­дись, покури, и о делах покалякаем.

Семен Васильевич рассказал, что вместе с Ковпаком и работниками штаба они долго и подробно изучали обста­новку, боевой состав и вооружение вражеских гарнизонов, прикрывающих выход из Брянского леса в южном направ­лении, с целью выполнения одной весьма важной боевой операции.

— Я очень хорошо знаю нашего командира, — сказал Руднев. — Он на командно-штабном совещании вначале внимательно всех выслушает, расспросит, иногда с подко­вырочкой, чтобы понятней и конкретней докладывали, а затем любит уединиться, чтобы все до мелочей продумать, всесторонне оценить обстановку и принять правильное ре­шение, так сказать, вынашивает идею, и мы стараемся не мешать. Вот и сейчас...

Я тихо подошел к двери и заглянул в узенькую щель. Ковпак ходил из угла в угол, заложив руки за спину, и со­средоточенно думал.

Не менее получаса мы разговаривали с Семеном Ва­сильевичем. Вдруг дверь резко отворилась, и перед нами предстал сам командир. Сунув мне правую руку со скрю­ченным безымянным пальцем, он сказал:

— Сэмэн, заходь! Я щось придумал.

— Дед созрел, — шепнул мне Руднев и пошел вслед за Ковпаком.

Возвращаясь в расположение своего отряда, я продол­жал думать о Ковпаке. К тому времени я видел его в про­стых и в сложных ситуациях и, казалось, по его настрое­нию мог раздагать степень сложности обстановки. Однако Дед был настолько хитер, что иной раз разгадать его на­строение было почти невозможно. Порой партизаны весе­лятся, поют, гармонь играет, а Дед вдруг становится суро­вым, угрюмым и задумчивым. Однажды я спросил его, по­чему он мрачен, когда всем весело.

— У Чапаева тоже песни спивалы, а беляков проворо­нили, когда они штаб дивизии окружили. Затишье всегда бывает перед бурей, и бдительность в спокойной обстанов­ке нужна не меньше, чем в сложной, — ответил он.

Дед прекрасно понимал, что он всегда на глазах у пар­тизан, и умело этим пользовался. «Что-то командир наш хмурый и о чем-то думает. Видимо, обстановочка пахнет порохом», — разносилось по отрядам. И люди соображали, что ушки нужно держать на макушке и смотреть в оба. В конечном счете Дед добивался того, что партизаны бди­тельно несли службу в дозорах, на постах, заставах, в раз­ведке и при выполнении боевых операций. Но бывало и так: в сложнейшей обстановке, когда многим уже каза­лось, что нет выхода из создавшегося положения, Дед делался благодушным, шутил, улыбался, спокойно усажи­вался обедать или ужинать, укладывался отдыхать, а то и баньку принимал или забрасывал удочку в речку. По отрядам разносилось: «Дед в баньку пошел, значит, ничего страшного нет». Люди успокаивались, снова веря в успех. Словом, умело использовал любые возможности воздейст­вовать на партизан, лишь бы это поднимало настроение и в конечном счете способствовало победе в данном бою.

В ночь на 28 апреля Ковпак начал операцию по раз­грому вражеских гарнизонов в райцентре Середино-Буда и в крупных селах Пигаревке и Чернатском. Как я потом уз­нал, в этой операции под общим руководством Ковпака, кроме нас, участвовало крупное партизанское соединение! А. Н. Сабурова, Севский, Хомутовский, Ямпольский, Эсманский отряды и группа военнослужащих под командова­нием Гудзенко. Нашему Кролевецкому отряду было при­казано находиться в резерве при штабе Ковпака.

Но вот Ковпак вызвал к себе Кудрявского и нас с Ва­лентином:

— Пора, ребята... Фашисты засели в кирпичной школе в центре села и изо всех окон ведут шквальный огонь. Наши хлопцы залегли... Задача: уничтожить фашистов, причем быстро, а то гитлеровцы успеют подбросить свежие силы. Мне уже доложили, что рота фашистов движется из Хутора Михайловского сюда — в Пигаревку. Гитлеровцы также готовятся к высадке здесь войск из железнодорожных эшелонов, направляющихся на фронт. Запомните, ребята, промедление смерти подобно, — закончил Ковпак.

Мы изо всех сил погоняли коней, тянущих повозки со станковыми и ручными пулеметами, с минометами. Сами же бежали следом, хлюпая по грязи. Мысль, что мы спешим на выручку своих товарищей, заставляла торопиться. Ближе к центру села остановились, выбрали наиболее скрытые подходы к школе и, уже осторожно маскируясь, ь. двинулись вперед.

Валентин вел группу справа от школы, перед ее фасадом залегли партизаны Путивльского отряда, а я обходил школу слева, на ходу соображая, где расположить свои пулеметы для подавления огневых точек врага.

Когда моя группа, приблизившись к школе, залегла пе­ред решающей атакой, все мы увидели, как один из пар­тизан Путивльского отряда не выдержал: поднялся в полный рост и с криком «ура!» пошел на врага, строча на ходу из автомата. Со всех сторон ему кричали: «Ложись!», но он продолжал идти. Из окон школы по нему ударили сразу несколько пулеметов. Пули прошивали его навылет, отрывая куски одежды, но парень продолжал идти и все еще стрелял. Казалось, что живого места на нем уже не осталось, а он все шел вперед. Даже у видавших виды и обстрелянных партизан мурашки пробегали по коже от этого зрелища. Можно представить, какое психическое воздействие произвело оно на врага. Мы успели воспользоваться этим. Юный партизан Женя Устенко незаметно пробрался к стенам школы и удачно забросил две гранаты в окна, откуда строчили вражеские пулеметы. В это же время по команде заместителя начальника штаба соеди­нения Василия Войцеховича по зданию школы ударила партизанская пушка, которую вовремя прислал Ковпак. Пулеметчики моей группы Иванов и Морозов сумели пода­вить несколько пулеметных точек, а отделение минометчи­ков Якова Карнаухова ударило по врагу из двух минометов. Наконец, мы ворвались в здание школы, и началась рукопашная схватка. Федя Мычко в темноте лоб в лоб встретился с двумя гитлеровскими офицерами. Пока они разбирались, свой это или чужой, Федя сориентировался, одного застрелил в упор, второй же поднял руки вверх. Фашисты в панике выпрыгивали из окон и выскакивали из дверей, бросали оружие и пытались удрать из Пигаревки. И мне, как многим другим партизанам, в этой схватке пришлось поработать врукопашную. Все обошлось благо­получно, но я сожалел, что вместо нашей винтовки со штыком в этот момент у меня был немецкий автомат. Эф­фект от него не тот.

Удирающих из Пигаревки фашистов провожал огнем Хомутовский отряд, а рота, спешившая на помощь пигаревскому гарнизону, была перехвачена и разгромлена из засады конными разведчиками под командованием Саши Ленкина.

Саша и его ребята прикрыли минеров Юхновца и Ва­сильева, умело осуществивших взрыв моста через реку Свага возле разъезда Решающий как раз в тот момент, когда на нем появился эшелон с гитлеровцами, направлен­ный на разгром соединения Ковпака.

Закончив полной победой бой в Пигаревке, все отряды и группы благополучно вернулись в Старую Гуту.

Триста шестьдесят вражеских солдат и офицеров было уничтожено под Пигаревкой, как говорится, с мечом при­шли, от меча и погибли. Партизанам Ковпака достались солидные трофеи: двадцать пулеметов, винтовки, караби­ны, автоматы, полмиллиона патронов, а кроме того, продо­вольственный склад, повозки, кони, более двухсот велоси­педов и другое имущество. Немало трофеев захватил и Хо­мутовский отряд. Но главным было то, что в этом бою впервые объединились для совместных действий несколь­ко мощных партизанских отрядов, в результате чего были разгромлены три вражеских гарнизона. Наш Дед мог по праву гордиться своей новой идеей.

 

В рейд по Сумщине

 

В ночь на шестнадцатое мая соединение Ковпака вы­шло из Брянских лесов и взяло курс в глубь Сумской об­ласти. Накануне Ковпак и Руднев лично проверяли готов­ность отрядов к длительному походу. Дед особенно приди­рался к обозу. Смотрел, чем загружена каждая из повозок, и почти наполовину урезал количество подвод. Лично про­верял упряжки и колеса.

Как ни сокращал Сидор Артемьевич обоз, но когда пар­тизанская колонна вышла из Брянского леса, в темноте не было видно ни ее начала, ни ее конца. С рассветом мы с Валентином на глаз прикинули, что колонна заняла два с лишним километра. Вот такую-то махину Ковпак без по­терь провел буквально под носом у гитлеровских карателей, поджидавших нас в селе Каменка. И здесь, конечно, не обошлось без Дедовой хитрости. Чтобы отвлечь внима­ние врага, он поручил хорошо вооруженной группе развед­чиков нанести по врагу отвлекающий удар со стороны рай­центра Хутор Михайловский. Группа учинила настоящий переполох во вражеском гарнизоне. Услышав стрельбу, гит­леровцы поспешили в Каменку, а наши разведчики, выпол­нив задачу, скрытно вышли из боя и направились догонять свою партизанскую колонну. Фашисты в Каменке приняли подошедшее подкрепление за партизан и открыли шкваль­ный огонь по своим. А тем временем наше соединение, про­бираясь но краю болота близ села, уходило на юг в Сум­скую область.

На марше наш Кролевецкий отряд был впереди. Моя группа прикрывала соединение справа, а группа Валенти­на— слева. Ежедневно у нас происходили стычки с заса­дами карателей и полиции. Конные разведчики заранее предупреждали об опасности. Как правило, нам удава­лось быстро расправиться с такими засадами и очистить от них путь соединению.

На подходах к селу Собычев, двигаясь вдоль опушки леса, мы услышали впереди короткие автоматные очереди. Стреляли явно наши разведчики. Хотя ответного огня не было слышно, мы ринулись в лес на выручку своим конни­кам. Вскоре я увидел, что по лесу широким развернутым фронтом на нас наступают гитлеровцы. В кустах и на по­лянах мелькали зеленые фашистские шинели.

— Вот фрицы дают! В конце мая шинели напялили! Сегодня запасемся амуницией, — крикнул бежавший рядом со мной Коля Будник.

Я дал команду группе залечь, подпустить фашистов по­ближе и вести только прицельный огонь. Каково же было мое удивление, когда гитлеровцы стали поднимать руки вверх, не прекращая движения в нашу сторону. Я дал команду не стрелять, но сам пока еще не мог понять, в чем же дело. «Ведь гитлеровцы никогда не сдаются в плен большими группами. Не провокация ли это? Может, хотят сблизиться и взять нас в рукопашном бою, пользуясь чис­ленным преимуществом?» — мелькали мысли. А зеленый строй с поднятыми вверх руками в это время медленно приближался.

— Бить их надо! — раздавались голоса партизан. Ви­димо, не одного меня охватило сомнение.

В этот момент с левого фланга по ним ударила подо­спевшая нам на помощь группа Валентина. Гитлеровцы залегли. Раздавались какие-то крики, которые из-за стрель­бы трудно было разобрать. Но вот в перерыве между пуле­метными и автоматными очередями я вдруг услышал рус­ский голос:

— Не стреляйте! Мы свои!

Стрельба утихла, и я увидел, как из-за куста высуну­лось подобие белого флага.

— Товарищ командир! Я сейчас разведаю! — крикнул мне наш разведчик Женя Устенко и с карабином на изго­товку двинулся к флагу. Многие из партизан не выдержали и тоже пошли к флагу. Тут-то все и выяснилось. Это ока­залась рота так называемого «добровольческого батальо­на», который фашисты сформировали из наших военноплен­ных. Они были одеты в новенькую гитлеровскую форму. Однако фашисты просчитались. Эти люди пошли «добро­вольно» в батальон с одним желанием: вырваться из лаге­рей и в первом же бою перейти на сторону Красной Ар­мии. Это и оказался их первый бой. Нам рассказали, что некоторые из пленных поверили фашистской пропаганде и думали, что их обязательно расстреляют, если они попадут в наши руки, и разбежались по лесу. Позже и эти пленные стали к нам приходить. (Шинели на них были именно по­тому, что они готовились к побегу.)

Мы отобрали у «добровольцев» оружие и под конвоем отправили к командованию соединения, которое позже рас­пределило их по отрядам.

В этот же день при подходе к селу Собычев нас встре­тил огнем отряд полиции, с которым мы быстро расправи­лись и взяли несколько человек в плен. К Ковпаку поска­кал связной с донесением, что село полностью очищено от полицаев и готово для размещения в нем на ночь отрядов соединения.

В центре села, прямо на улице, Кудрявский собрал командный состав своего отряда и поставил перед нами задачу: уничтожить мост на шоссейной дороге возле Собычева, а также прикрыть взрыв двух железнодорожных мостов на участке Ямполь — Маков — Глухов.

В это время к нам подкатил велосипедист и спросил:

—Кто из вас начальник местной полиции?

—Я, а в чем дело? — сказал Кудрявский.

—Пан начальник! На ваше село надвигаются большие силы партизан Ковпака, они уже близко. Нужно бы по ним ударить.

— Я что-то тебя не понял, пан полицай? Нужно ударить или нужно удирать? — с ехидцей переспросил Кудряв­ский.

— Вначале ударить, пока они находятся в походной колонне, а потом уж и удирать.

— Ох и умный же ты, подлюга, но твой пан начальник местной полиции оказался все-таки умней тебя и давно насалил пятки. Расстрелять его! — завершил разговор Кудрявский, обращаясь ко мне.

Сообразив, к кому попал, полицай упал перед Кудрявским на колени и, рыдая, начал просить пощады. Я ото­брал у него винтовку и велосипед, и в этот момент, запы­хавшись, подбежали Мария Гончарова и Юля Устенко.

—Поручите нам расстрелять этого гада. Мы его знаем. Он вместе с фашистами расстреливал и сжигал женщин, детей и стариков в нашей Большой Березке.

—Как, политрук, разрешим? — спросил я рядом стоя­щего Кизю.

—Добре, девчата. Кончайте с этим извергом, — сказал Лука.

Лязгнули затворы карабинов. Девушки приказали по­лицаю отойти в сторонку.

—За уничтожение детей, женщин и стариков —смерть предателю! — прогремели два выстрела...

Шоссейный мост возле Собычева мы взорвали, как только по нему прошло партизанское соединение, а ночью наши с Валентином группы прикрывали работу минеров по взрыву двух железнодорожных мостов на участке Ям­поль— Глухов. Обе операции прошли успешно, без потерь с нашей стороны.

В здании собычевской комендатуры мы нашли брошен­ные гитлеровцами документы — донесения полиции, свод­ки и приказы гитлеровского командования. Во многих до­кументах упоминались «банды Ковпака», приводились дан­ные об ущербе, причиненном фашистским войскам, поли­ции и комендатурам. Тут были и предписания полицейским отрядам об охране железнодорожных мостов и воинских эшелонов от «банд Ковпака»...

В лесу Марица поступила радиограмма из Москвы, и мы узнали, что нашему командиру Сидору Артемьевичу Ковпаку присвоено звание Героя Советского Союза. С ра­достью и гордостью восприняли партизаны это сообщение. Для Деда эта весть была большой неожиданностью. Он считал, что Москве не до нас, и, когда комиссар Руднев со­общил ему содержание радиограммы, не смог скрыть сво­его волнения.

— Не забыл о нас Верховный, — сказал он.

В связи с этим событием в отрядах состоялись митинги, на которых мы обязались приумножить боевую славу на­шего соединения.

Руднев был награжден орденом «Знак Почета», чему все мы удивлялись. Особенно был расстроен Дед.

— Сэмэн! Мне дюже хочется связаться по радио с Мо­сквой и спросить: «За яки таки заслуги боевого комиссара-партизана нагрождають цивильным орденом, а не бое­вым?» — сказал он.

— Это очень важный орден. Что же касается боевых наград, то впереди у нас еще много боев. Будем хорошо фашистов бить — и боевые ордена заработаем, — ответил Руднев.

Мы с Валентином от души поздравили командира и ко­миссара с высокими правительственными наградами. Это были первые награды нашего соединения.