24 апреля 1942 года фашисты силами пехотного полка и кавалерийского эскадрона, общей численностью до пятисот человек, при поддержке пушек и минометов, решили прорвать партизанскую оборону в районе сел Промаховка, Большая Березка, Голубовка и Дубровка. Штаб нашего Кролевецкого отряда и группа Валентина Подоляко находились в Голубовке. Моя группа в это время стояла заставой в Промаховке.
Утром над нами появился фашистский «лапоть», как мы называли немецкий самолет «хейнкель». Он сбросил бомбы на Промаховку и Большую Березку. Никто из партизан и местных жителей не пострадал. Затем после артиллерийской и минометной подготовки и под прикрытием сильного пулеметного и минометного огня фашисты начали наступление со стороны хутора Лукашенков на Промаховку и Большую Березку. Мы, как всегда, встретили врага дружным прицельным огнем с минимальных дистанций. Противник залег на не просохшую еще землю, а мы не давали гитлеровцам и головы поднять. Но другая крупная вражеская группировка обошла нас с востока и при поддержке артиллерии ударила по Большой Березке. Еще одна группировка врага, выбив партизанскую заставу из Дубровки, обходила нас с запада.
К нам в Промаховку приехал Кудрявский. Оценив обстановку, он приказал немедленно отвести группу в Голубовку, чтобы избежать ее окружения.
Оставив на своем участке несколько человек под руководством Петра Степановича Дорошенко для прикрытия нашего отхода, мы без потерь отошли в Голубовку. Нам хорошо было видно, как один за другим загорались дома в Большой Березке. Население Голубовки всполошилось. Из дворов выгоняли скот, улицы запрудили повозки и бегущие жители, которые спешили перейти мост через речку Знобовку и уйти в Брянский лес. На мосту создалась пробка, кричали женщины, плакали дети, ржали лошади. Верхом на коне на мосту появился Ковпак в сопровождении Базымы. Узнав о нашем отступлении от Промаховки, Дед подскакал к Кудрявскому и, не слезая с коня, закричал:
— Два дурня — Кочемазов с Карпенко оставили Большую Березку на растерзание фашистам, а ты оказался третьим: оставил Промаховку. Чуешь, что там фашисты творят? Разве мы можем допустить такое зверство?
Кудрявский пытался оправдаться, доказывая, что нас окружали. Ковпак, не дослушав объяснений Кудрявского, резко сказал:
— Разворачивай свой отряд, подымай людей в атаку и выбивай фашистов из Большой Березки. Действуй быстро и решительно. Вас слева поддержат конотопцы и группа Карпенко, а из хутора Троицкий по врагу ударит пушка и батальонный миномет.
Мы с Валентином были рядом с Кудрявским. Здесь же находились комиссар Онопченко и начальник штаба Мазуренко. Другие партизаны, столпившиеся поблизости, также слышали приказ Ковпака. Его авторитет был настолько велик, что, не ожидая дополнительной команды, все мы повернулись лицом к врагу и устремились вперед. Пулеметные расчеты выкатывали свое оружие на удобные для прикрытия наступающих позиции. Онопченко крикнул: «Коммунисты, вперед!» — и первым ринулся в атаку. Мы с Валентином бежали вслед за комиссаром, увлекая за собой свои группы. Эта атака позволила группе Дорошенко, оставленной в Промаховке для прикрытия нашего отхода, поднять своих людей в атаку, вырваться из окружения а помочь нам на правом фланге. Сам Петр Степанович был ранен в ногу, но лежа в канаве, продолжал отстреливаться. Мы с Кизей подбежали к нему, перетянули ногу брючным ремнем, чтобы остановить хлеставшую из раны кровь, и оставили его на попечение Оли Максименко. Когда мы были уже у самой окраины села, фашисты открыли сильнейший пулеметный и автоматный огонь. Пришлось залечь и подтянуть поближе наши станковые и ручные пулеметы. Слева от нас по фашистам ударили конотопцы и группа Карпенко, ударили по врагу пушка и миномет. С криком «ура!» мы снова бросились в атаку. Фашисты не выдержали и в панике начали удирать из Большой Березки в сторону хутора Лукашенкова. Партизаны догоняли их и расстреливали, а иногда, чтобы не расходовать патроны, угощали прикладами.
Мы с Валентином вслед за Онопченко и Кизей первыми ворвались в объятое пламенем село. Навстречу нам из горящих домов выскакивали окровавленные, в горящей одежде, чудом уцелевшие женщины и дети. За одним из домов засела группа гитлеровских офицеров, встретившая нас сильным автоматным огнем. Пришлось укрыться за постройками и плетнями. Выбрав наиболее скрытые подходы к этой группе, мы по команде Онопченко, на ходу стреляя, кинулись на нее.
Подбежав к дому, за которым укрылись фашисты, я столкнулся с выскочившим из-за угла гитлеровским офицером. Он с ходу ткнул мне в грудь дуло своего автомата: «Все...» — мелькнула мысль, и в этот же миг я всадил ему в живот кинжал трофейной винтовки. Он скорчился и повалился на бок. Из-за дома выскочили еще пять гитлеровцев, но оказавшийся рядом со мной Лука Кизя выстрелом из пистолета уложил одного, а пулеметчик Морозов длинной очередью из ручника уложил остальных. Однако оставшиеся за домом офицеры продолжали сопротивление, и нам пришлось их добивать. Когда бой кончился, ко мне подошли Лука Кизя и Валентин.
— Каким же чудом ты жив остался? — спросил Лука.
— Я и сам не могу понять. Мне и сейчас видится, как фашист на спусковой крючок вот этой штучки нажимает,— ответил я, показывая друзьям «шмайсер», который я забрал у гитлеровца.
На досуге я разобрал трофейный автомат и обнаружил, что пружина в патронной обойме была кривой и слабой, поэтому предназначенные для меня последние пять патронов застряли.
К нам подбежали две девушки и парнишка. Они попросили:
— Примите нас в партизаны! Мы хотим мстить фашистам за убитых и сожженных наших родителей!
Это были Юля Устенко, ее брат Женя и Мария Гончарова.
Подошедшие к нам Кудрявский и Онопченко долго убеждали ребят, что у нас не школа и не детский сад, что мы не имеем права зачислять в отряд несовершеннолетних.
— У нас не осталось ни родных, ни родственников, ни жилья. Неужели вы не поможете нам? На кого же нам теперь надеяться, если не на вас — партизан? Советская-то власть когда теперь придет сюда? — со слезами, но твердо и настойчиво говорила Юля Устенко.
Все они были приняты в отряд. Винтовки для них, конечно, длинноваты и тяжеловаты. Пришлось добывать у врага карабины.
Наступила темнота, но село освещали пожары. Комиссар Онопченко приказал построить партизан. Он говорил о зверствах фашистов. Партизаны, склонив головы, молча, со слезами на глазах слушали комиссара. В эту ночь мы повторили клятву не выпускать из рук оружия, пока не отомстим фашистам за поруганную родную землю, за Большую Березку, пока не добьем фашистского зверя.
Всю ночь мы хоронили жителей сожженной деревни. Лишь под утро мы с Валентином и Лукой, примостившись возле одной из догоревших хат, уснули, прижавшись друг к другу.
Более двухсот жителей — стариков, женщин и детей уничтожили тогда гитлеровцы в Большой Березке. Мы сожалели, что кое-кому из этих зверей все же удалось удрать.
Позже Ковпаку стало известно, что в докладах своему высшему командованию фашисты представили всех уничтоженных мирных жителей как партизан.
В Пигаревке
На исходе апреля соединение Ковпака закончило перестановку обоза на колесные повозки, которых в то время в отрядах и санчасти было около двухсот. Нам было ясно, что фашисты, стараясь прикрыть все выходы из Брянского леса, готовятся к новой операции по уничтожению партизан в этом районе. Разведчики ежедневно приносили Ковпаку сведения о переброске гитлеровских войск к южной опушке Брянского леса. Мы понимали, что скоро в поход, но когда и где будем выходить из леса на оперативный простор, никто не знал. Все мы полагались в этом на ум и смекалку Деда.
В те дни по каким-то делам я был в штабе соединения и решил заглянуть в комнату, где размещался Ковпак. У двери натолкнулся на сидящего на скамье комиссара Руднева. Он читал различные по форме и исписанные разными почерками листки бумаги. Это были донесения наших разведчиков. Ответив на мое приветствие, он сказал:
— Если ты, Алексей, к командиру, то придется подождать. Он очень занят, и я никого к нему не пускаю. Садись, покури, и о делах покалякаем.
Семен Васильевич рассказал, что вместе с Ковпаком и работниками штаба они долго и подробно изучали обстановку, боевой состав и вооружение вражеских гарнизонов, прикрывающих выход из Брянского леса в южном направлении, с целью выполнения одной весьма важной боевой операции.
— Я очень хорошо знаю нашего командира, — сказал Руднев. — Он на командно-штабном совещании вначале внимательно всех выслушает, расспросит, иногда с подковырочкой, чтобы понятней и конкретней докладывали, а затем любит уединиться, чтобы все до мелочей продумать, всесторонне оценить обстановку и принять правильное решение, так сказать, вынашивает идею, и мы стараемся не мешать. Вот и сейчас...
Я тихо подошел к двери и заглянул в узенькую щель. Ковпак ходил из угла в угол, заложив руки за спину, и сосредоточенно думал.
Не менее получаса мы разговаривали с Семеном Васильевичем. Вдруг дверь резко отворилась, и перед нами предстал сам командир. Сунув мне правую руку со скрюченным безымянным пальцем, он сказал:
— Сэмэн, заходь! Я щось придумал.
— Дед созрел, — шепнул мне Руднев и пошел вслед за Ковпаком.
Возвращаясь в расположение своего отряда, я продолжал думать о Ковпаке. К тому времени я видел его в простых и в сложных ситуациях и, казалось, по его настроению мог раздагать степень сложности обстановки. Однако Дед был настолько хитер, что иной раз разгадать его настроение было почти невозможно. Порой партизаны веселятся, поют, гармонь играет, а Дед вдруг становится суровым, угрюмым и задумчивым. Однажды я спросил его, почему он мрачен, когда всем весело.
— У Чапаева тоже песни спивалы, а беляков проворонили, когда они штаб дивизии окружили. Затишье всегда бывает перед бурей, и бдительность в спокойной обстановке нужна не меньше, чем в сложной, — ответил он.
Дед прекрасно понимал, что он всегда на глазах у партизан, и умело этим пользовался. «Что-то командир наш хмурый и о чем-то думает. Видимо, обстановочка пахнет порохом», — разносилось по отрядам. И люди соображали, что ушки нужно держать на макушке и смотреть в оба. В конечном счете Дед добивался того, что партизаны бдительно несли службу в дозорах, на постах, заставах, в разведке и при выполнении боевых операций. Но бывало и так: в сложнейшей обстановке, когда многим уже казалось, что нет выхода из создавшегося положения, Дед делался благодушным, шутил, улыбался, спокойно усаживался обедать или ужинать, укладывался отдыхать, а то и баньку принимал или забрасывал удочку в речку. По отрядам разносилось: «Дед в баньку пошел, значит, ничего страшного нет». Люди успокаивались, снова веря в успех. Словом, умело использовал любые возможности воздействовать на партизан, лишь бы это поднимало настроение и в конечном счете способствовало победе в данном бою.
В ночь на 28 апреля Ковпак начал операцию по разгрому вражеских гарнизонов в райцентре Середино-Буда и в крупных селах Пигаревке и Чернатском. Как я потом узнал, в этой операции под общим руководством Ковпака, кроме нас, участвовало крупное партизанское соединение! А. Н. Сабурова, Севский, Хомутовский, Ямпольский, Эсманский отряды и группа военнослужащих под командованием Гудзенко. Нашему Кролевецкому отряду было приказано находиться в резерве при штабе Ковпака.
Но вот Ковпак вызвал к себе Кудрявского и нас с Валентином:
— Пора, ребята... Фашисты засели в кирпичной школе в центре села и изо всех окон ведут шквальный огонь. Наши хлопцы залегли... Задача: уничтожить фашистов, причем быстро, а то гитлеровцы успеют подбросить свежие силы. Мне уже доложили, что рота фашистов движется из Хутора Михайловского сюда — в Пигаревку. Гитлеровцы также готовятся к высадке здесь войск из железнодорожных эшелонов, направляющихся на фронт. Запомните, ребята, промедление смерти подобно, — закончил Ковпак.
Мы изо всех сил погоняли коней, тянущих повозки со станковыми и ручными пулеметами, с минометами. Сами же бежали следом, хлюпая по грязи. Мысль, что мы спешим на выручку своих товарищей, заставляла торопиться. Ближе к центру села остановились, выбрали наиболее скрытые подходы к школе и, уже осторожно маскируясь, ь. двинулись вперед.
Валентин вел группу справа от школы, перед ее фасадом залегли партизаны Путивльского отряда, а я обходил школу слева, на ходу соображая, где расположить свои пулеметы для подавления огневых точек врага.
Когда моя группа, приблизившись к школе, залегла перед решающей атакой, все мы увидели, как один из партизан Путивльского отряда не выдержал: поднялся в полный рост и с криком «ура!» пошел на врага, строча на ходу из автомата. Со всех сторон ему кричали: «Ложись!», но он продолжал идти. Из окон школы по нему ударили сразу несколько пулеметов. Пули прошивали его навылет, отрывая куски одежды, но парень продолжал идти и все еще стрелял. Казалось, что живого места на нем уже не осталось, а он все шел вперед. Даже у видавших виды и обстрелянных партизан мурашки пробегали по коже от этого зрелища. Можно представить, какое психическое воздействие произвело оно на врага. Мы успели воспользоваться этим. Юный партизан Женя Устенко незаметно пробрался к стенам школы и удачно забросил две гранаты в окна, откуда строчили вражеские пулеметы. В это же время по команде заместителя начальника штаба соединения Василия Войцеховича по зданию школы ударила партизанская пушка, которую вовремя прислал Ковпак. Пулеметчики моей группы Иванов и Морозов сумели подавить несколько пулеметных точек, а отделение минометчиков Якова Карнаухова ударило по врагу из двух минометов. Наконец, мы ворвались в здание школы, и началась рукопашная схватка. Федя Мычко в темноте лоб в лоб встретился с двумя гитлеровскими офицерами. Пока они разбирались, свой это или чужой, Федя сориентировался, одного застрелил в упор, второй же поднял руки вверх. Фашисты в панике выпрыгивали из окон и выскакивали из дверей, бросали оружие и пытались удрать из Пигаревки. И мне, как многим другим партизанам, в этой схватке пришлось поработать врукопашную. Все обошлось благополучно, но я сожалел, что вместо нашей винтовки со штыком в этот момент у меня был немецкий автомат. Эффект от него не тот.
Удирающих из Пигаревки фашистов провожал огнем Хомутовский отряд, а рота, спешившая на помощь пигаревскому гарнизону, была перехвачена и разгромлена из засады конными разведчиками под командованием Саши Ленкина.
Саша и его ребята прикрыли минеров Юхновца и Васильева, умело осуществивших взрыв моста через реку Свага возле разъезда Решающий как раз в тот момент, когда на нем появился эшелон с гитлеровцами, направленный на разгром соединения Ковпака.
Закончив полной победой бой в Пигаревке, все отряды и группы благополучно вернулись в Старую Гуту.
Триста шестьдесят вражеских солдат и офицеров было уничтожено под Пигаревкой, как говорится, с мечом пришли, от меча и погибли. Партизанам Ковпака достались солидные трофеи: двадцать пулеметов, винтовки, карабины, автоматы, полмиллиона патронов, а кроме того, продовольственный склад, повозки, кони, более двухсот велосипедов и другое имущество. Немало трофеев захватил и Хомутовский отряд. Но главным было то, что в этом бою впервые объединились для совместных действий несколько мощных партизанских отрядов, в результате чего были разгромлены три вражеских гарнизона. Наш Дед мог по праву гордиться своей новой идеей.
В рейд по Сумщине
В ночь на шестнадцатое мая соединение Ковпака вышло из Брянских лесов и взяло курс в глубь Сумской области. Накануне Ковпак и Руднев лично проверяли готовность отрядов к длительному походу. Дед особенно придирался к обозу. Смотрел, чем загружена каждая из повозок, и почти наполовину урезал количество подвод. Лично проверял упряжки и колеса.
Как ни сокращал Сидор Артемьевич обоз, но когда партизанская колонна вышла из Брянского леса, в темноте не было видно ни ее начала, ни ее конца. С рассветом мы с Валентином на глаз прикинули, что колонна заняла два с лишним километра. Вот такую-то махину Ковпак без потерь провел буквально под носом у гитлеровских карателей, поджидавших нас в селе Каменка. И здесь, конечно, не обошлось без Дедовой хитрости. Чтобы отвлечь внимание врага, он поручил хорошо вооруженной группе разведчиков нанести по врагу отвлекающий удар со стороны райцентра Хутор Михайловский. Группа учинила настоящий переполох во вражеском гарнизоне. Услышав стрельбу, гитлеровцы поспешили в Каменку, а наши разведчики, выполнив задачу, скрытно вышли из боя и направились догонять свою партизанскую колонну. Фашисты в Каменке приняли подошедшее подкрепление за партизан и открыли шквальный огонь по своим. А тем временем наше соединение, пробираясь но краю болота близ села, уходило на юг в Сумскую область.
На марше наш Кролевецкий отряд был впереди. Моя группа прикрывала соединение справа, а группа Валентина— слева. Ежедневно у нас происходили стычки с засадами карателей и полиции. Конные разведчики заранее предупреждали об опасности. Как правило, нам удавалось быстро расправиться с такими засадами и очистить от них путь соединению.
На подходах к селу Собычев, двигаясь вдоль опушки леса, мы услышали впереди короткие автоматные очереди. Стреляли явно наши разведчики. Хотя ответного огня не было слышно, мы ринулись в лес на выручку своим конникам. Вскоре я увидел, что по лесу широким развернутым фронтом на нас наступают гитлеровцы. В кустах и на полянах мелькали зеленые фашистские шинели.
— Вот фрицы дают! В конце мая шинели напялили! Сегодня запасемся амуницией, — крикнул бежавший рядом со мной Коля Будник.
Я дал команду группе залечь, подпустить фашистов поближе и вести только прицельный огонь. Каково же было мое удивление, когда гитлеровцы стали поднимать руки вверх, не прекращая движения в нашу сторону. Я дал команду не стрелять, но сам пока еще не мог понять, в чем же дело. «Ведь гитлеровцы никогда не сдаются в плен большими группами. Не провокация ли это? Может, хотят сблизиться и взять нас в рукопашном бою, пользуясь численным преимуществом?» — мелькали мысли. А зеленый строй с поднятыми вверх руками в это время медленно приближался.
— Бить их надо! — раздавались голоса партизан. Видимо, не одного меня охватило сомнение.
В этот момент с левого фланга по ним ударила подоспевшая нам на помощь группа Валентина. Гитлеровцы залегли. Раздавались какие-то крики, которые из-за стрельбы трудно было разобрать. Но вот в перерыве между пулеметными и автоматными очередями я вдруг услышал русский голос:
— Не стреляйте! Мы свои!
Стрельба утихла, и я увидел, как из-за куста высунулось подобие белого флага.
— Товарищ командир! Я сейчас разведаю! — крикнул мне наш разведчик Женя Устенко и с карабином на изготовку двинулся к флагу. Многие из партизан не выдержали и тоже пошли к флагу. Тут-то все и выяснилось. Это оказалась рота так называемого «добровольческого батальона», который фашисты сформировали из наших военнопленных. Они были одеты в новенькую гитлеровскую форму. Однако фашисты просчитались. Эти люди пошли «добровольно» в батальон с одним желанием: вырваться из лагерей и в первом же бою перейти на сторону Красной Армии. Это и оказался их первый бой. Нам рассказали, что некоторые из пленных поверили фашистской пропаганде и думали, что их обязательно расстреляют, если они попадут в наши руки, и разбежались по лесу. Позже и эти пленные стали к нам приходить. (Шинели на них были именно потому, что они готовились к побегу.)
Мы отобрали у «добровольцев» оружие и под конвоем отправили к командованию соединения, которое позже распределило их по отрядам.
В этот же день при подходе к селу Собычев нас встретил огнем отряд полиции, с которым мы быстро расправились и взяли несколько человек в плен. К Ковпаку поскакал связной с донесением, что село полностью очищено от полицаев и готово для размещения в нем на ночь отрядов соединения.
В центре села, прямо на улице, Кудрявский собрал командный состав своего отряда и поставил перед нами задачу: уничтожить мост на шоссейной дороге возле Собычева, а также прикрыть взрыв двух железнодорожных мостов на участке Ямполь — Маков — Глухов.
В это время к нам подкатил велосипедист и спросил:
—Кто из вас начальник местной полиции?
—Я, а в чем дело? — сказал Кудрявский.
—Пан начальник! На ваше село надвигаются большие силы партизан Ковпака, они уже близко. Нужно бы по ним ударить.
— Я что-то тебя не понял, пан полицай? Нужно ударить или нужно удирать? — с ехидцей переспросил Кудрявский.
— Вначале ударить, пока они находятся в походной колонне, а потом уж и удирать.
— Ох и умный же ты, подлюга, но твой пан начальник местной полиции оказался все-таки умней тебя и давно насалил пятки. Расстрелять его! — завершил разговор Кудрявский, обращаясь ко мне.
Сообразив, к кому попал, полицай упал перед Кудрявским на колени и, рыдая, начал просить пощады. Я отобрал у него винтовку и велосипед, и в этот момент, запыхавшись, подбежали Мария Гончарова и Юля Устенко.
—Поручите нам расстрелять этого гада. Мы его знаем. Он вместе с фашистами расстреливал и сжигал женщин, детей и стариков в нашей Большой Березке.
—Как, политрук, разрешим? — спросил я рядом стоящего Кизю.
—Добре, девчата. Кончайте с этим извергом, — сказал Лука.
Лязгнули затворы карабинов. Девушки приказали полицаю отойти в сторонку.
—За уничтожение детей, женщин и стариков —смерть предателю! — прогремели два выстрела...
Шоссейный мост возле Собычева мы взорвали, как только по нему прошло партизанское соединение, а ночью наши с Валентином группы прикрывали работу минеров по взрыву двух железнодорожных мостов на участке Ямполь— Глухов. Обе операции прошли успешно, без потерь с нашей стороны.
В здании собычевской комендатуры мы нашли брошенные гитлеровцами документы — донесения полиции, сводки и приказы гитлеровского командования. Во многих документах упоминались «банды Ковпака», приводились данные об ущербе, причиненном фашистским войскам, полиции и комендатурам. Тут были и предписания полицейским отрядам об охране железнодорожных мостов и воинских эшелонов от «банд Ковпака»...
В лесу Марица поступила радиограмма из Москвы, и мы узнали, что нашему командиру Сидору Артемьевичу Ковпаку присвоено звание Героя Советского Союза. С радостью и гордостью восприняли партизаны это сообщение. Для Деда эта весть была большой неожиданностью. Он считал, что Москве не до нас, и, когда комиссар Руднев сообщил ему содержание радиограммы, не смог скрыть своего волнения.
— Не забыл о нас Верховный, — сказал он.
В связи с этим событием в отрядах состоялись митинги, на которых мы обязались приумножить боевую славу нашего соединения.
Руднев был награжден орденом «Знак Почета», чему все мы удивлялись. Особенно был расстроен Дед.
— Сэмэн! Мне дюже хочется связаться по радио с Москвой и спросить: «За яки таки заслуги боевого комиссара-партизана нагрождають цивильным орденом, а не боевым?» — сказал он.
— Это очень важный орден. Что же касается боевых наград, то впереди у нас еще много боев. Будем хорошо фашистов бить — и боевые ордена заработаем, — ответил Руднев.
Мы с Валентином от души поздравили командира и комиссара с высокими правительственными наградами. Это были первые награды нашего соединения.