На подступах к древнему городу

 

Днем 24 мая 1942 года Ковпак с Рудневым и Базымой, изучив собранные разведчиками данные о дислокации вра­жеских войск на подступах к Путивлю, приняли решение прямо с марша развернуть в боевые порядки все отряды соединения и одновременным внезапным ударом атаковать вражеские гарнизоны, расположенные в Спадщине, Яцине, Стрельниках, Ротовке, Вязенке, Берюхе, в Старой и Новой Шарповках.

Наш Кролевецкий отряд совместно с одной группой Пу­тивльского отряда должен был перед рассветом 25-го мая внезапным ударом уничтожить или разгромить гарнизон фашистов в Старой Шарповке. Шел дождь. Усталые и про­мокшие после тридцатикилометрового марша, мы вечером вошли в село Литвиновичи. Партизаны валились с ног. Сделав короткую остановку для ужина и отдыха, двинулись дальше. С ходу форсировали речку Клевень и вышли к хлипкому мостику через речку Звань, сразу же за которой темнел Спадщанский лес, прикрывающий подступы к Ста­рой Шарповке. Встретившие нас разведчики доложили, что мостик через речку в самой его середине разобран и на его восстановление потребуется не менее сорока минут.

Кудрявский, которому было поручено командовать сводной группой, наносящей удар по Старой Шарповке, принял решение немедленно приступить к восстановлению моста. Командир группы путивлян Степан Кириленко, что­бы не терять времени, с разрешения Кудрявского повел свою группу в обход, надеясь найти в темноте знакомый ему брод через речку. Едва начались работы, как что-то ослепительно вспыхнуло и раздался сильнейший взрыв. Па какое-то мгновение я ослеп и стоял, не понимая, что прои­зошло. Кто-то тронул меня за ноги. Нагнувшись, нащупал человека и рывком поднял его на ноги. Это был Григорий Семенович Иванько.

— Автомат у меня из рук вырвало, и я его не могу найти, — сказал он.

Я понял, что от взрыва Григорий Семенович контужен: автомат, который он искал, висел у него на шее. Не успел еще разобраться с Иванько, как совсем рядом услышал душераздирающий крик и стоны. Я ринулся на крик и тут же по шею провалился в воду, все еще не понимая, что же произошло. Вытащив кого-то на берег, снова бросился в воду. Нащупал еще одно изуродованное тело и тоже вы­тащил на сушу. Воздух разрезали пулеметные очереди. Это гитлеровцы открыли огонь с другого берега. Внезап­ности, на которую мы возлагали большие надежды, не по­лучилось. Мы залегли. Кудрявскому доложили, что мостик готов. Он подал команду переправляться. Пулеметчики ударили из ручников по огневым точкам врага. Мы рину­лись к переправе. Одним из первых на том берегу оказал­ся младший политрук Михаил Мустафин. В темноте он подполз к одному из вражеских пулеметов, двумя грана­тами уничтожил его расчет и, захватив пулемет, повернул его в сторону огневых точек врага. Светящиеся трассы пуль показали нам, что вражеский пулемет в наших руках.

В это время справа, из глубины леса, по заслону врага ударила группа отважного командира Степана Федорови­ча Кириленко, местного жителя — бывшего председателя колхоза в селе Воргол.

Воспользовавшись этим, я поднял свою группу в атаку, и буквально в течение пятнадцати минут мы полностью лик­видировали вражеский заслон, выставленный на подступах к Старой Шарповке.

Лука Кизя, который задержался у мостика, догнал ме­ня и сообщил, что взорвалось несколько мин, тяжело ра­нены минометчик Яков Карнаухов и его подручный Ташиулат Хайдаров, которых я вытащил из залитой водой во­ронки. Узбеку Аманыле Кадырову пуля попала в живот. Вале Подоляко землей сильно забило глаза, и он ничего не видит. Всех раненых пришлось оставить на попечение Оли Максименко и других наших девушек.

Я сказал Луке, что не вижу Гриши Резника, который еще недавно был рядом со мной. Потом подошел Кудряв­ский, он потерял ракетницу и не мог дать сигнал Ковпаку.

— У Онопченко тоже есть ракетница, но его самого не могут найти, — сказал Кудрявский.

— Куда же он мог деться? Ведь мы стояли рядом во время взрыва. Там же были Гриша Резник и Оля Макси­менко,— сказал я.

— Однако медлить нельзя, нужно с ходу брать Старую Шарповку, пока фашисты не успели еще как следует очу­хаться. Ковпак по стрельбе поймет, что мы уже воюем,— сказал начальник штаба майор Мазуренко.

Развернувшись в цепь, наш отряд вышел на опушку. Рассветало. До Старой Шарповки осталось менее кило­метра. Расставив под прикрытием леса боевые группы и огневые точки, майор Мазуренко доложил Кудрявскому о готовности отряда к штурму вражеского гарнизона.

Едва мы появились в открытом поле, как попали под сильнейший пулеметный и минометный огонь. Фашисты, на наше счастье, поторопились. Расстояние было большое, и мы, чтобы избежать потерь, отвели свои группы обрат­но на опушку леса.

Фашисты решили атаковать. Подпустив их поближе, мы ударили по их цепям. Фашисты залегли, отвечая ог­нем. Видя, что лобовой атакой нас не возьмешь, против­ник начал обходить нас с флангов. Группа численностью до батальона вклинилась между нашим отрядом и груп­пой Кириленко. Пули уже свистели со всех сторон. Сроч­но пришлось организовывать круговую оборону.

Цепи врага, атакующие нас со стороны Старой Шарповки, проведя огневую подготовку, снова поднялись в атаку. Уже кое-где пошли в ход гранаты. В это время ко мне подполз Кудрявский и сказал:

— Попробуй прорваться через цепи врага, свяжись с группой Кириленко, пусть ударят по гадам с тыла. За­тем как можно быстрей нужно добраться до штаба Ков­пака и попросить помощи.

Раздумывать было некогда. Я положил в карманы гранаты-лимонки, а две взял в руки. Автомат повесил на правое плечо. Приготовившись к броску через цепи врага, я попросил пулеметчиков прочесать длинными очередями весь кустарник в направлении моего прорыва. Затем дал условный сигнал «прекратить огонь» и тут же ринулся вперед, бросая на бегу гранаты туда, где мелькали фигу­ры фашистов. С последней гранатой в руке я бросился бежать. Вражеские цепи остались позади, но вдруг из-за куста выскочили три фашиста. Увидев на мне немецкую шинель, они на какой-то момент растерялись. Я же вос­пользовался замешательством и длинной автоматной оче­редью уложил их. Не знаю, убил или ранил, но сам ушел невредимым.

Я не знал, где искать группу Кириленко, и уже беспо­коился, что не найду ее. Помог случай, чуть не стоивший мне жизни. Партизан из группы Кириленко принял меня за фашиста и выстрелил из винтовки. На мое счастье, пу­ля прошла где-то рядом, а на его «Руки вверх!» я ответил крепким русским словцом. Разобрались. Оказалось, он был ранен в руку и, спрятавшись в кустах, делал себе пе­ревязку.

Я попросил его как можно быстрей догнать группу и рассказать Кириленко о нашем положении. Сам же побе­жал туда, где, по моим расчетам, можно было перепра­виться через речку Звань и по болоту добраться до штаба Ковпака. К речке вышел без препятствий. Повесив авто­мат на шею, я, не раздумывая, влез в воду и поплыл. Хотя и не широка была речка, но автомат, граната и намокшая одежда тянули ко дну. С трудом добрался до другого бе­рега. Выйдя на открытое болото, осмотрелся и увидел кры­ши Старой Шарповки и ветряную мельницу, до которой было около километра.

«На мельнице может быть наблюдательный пункт фа­шистов», — мелькнула мысль, и тут же у моих ног про­свистела пуля. Я свалился в низкорослую осоку и пополз. Пули шлепались одна за другой где-то рядом.

«Расстояние приличное, но если у фашиста есть опти­ческий прицел, то он может в меня попасть», — подумал я, отползая дальше.

Стрельба прекратилась, я вскочил на ноги, но пули снова засвистели рядом. Так, то ползком, то перебежками, проваливаясь в болото, я, наконец, удалился от мельницы на безопасное расстояние.

Мокрый и вконец измученный, выбрался из болота между селами Литвиновичи и Воргол. Казалось, что даль­ше не способен сделать ни шагу, но непрерывная стрель­ба, доносившаяся с того места, где я оставил свой отряд, заставляла идти. Я понимал, что друзьям сейчас совсем туго и они ожидают помощи. Наконец добрался до штаба.

Ковпак немедленно отдал распоряжение помочь наше­му отряду артиллерийским залпом, а мне приказал пере­дать Кудрявскому, чтобы тот принял все меры к быстрей­шему разгрому гарнизона в Старой Шарповке.

Немного отдышавшись, я двинулся в обратный путь. Через час, на этот раз без приключений, добрался до от­ряда, который теперь уже вел бой на окраине села.

Подоспевшая на помощь группа Кириленко, а также залпы наших орудий позволили Кролевецкому отряду прорвать кольцо окружения и войти в село.

Вражеские солдаты в панике удирали из села, а те, что засели в домах, все еще сопротивлялись. Кто-то пред­ложил поджечь дома, превращенные фашистами в огне­вые точки. Пока готовили запалы, я решил попробовать проникнуть в один из домов. Дверь со двора в сенцы была не заперта, за ней никого не оказалось. Я дернул дверь в хату. Она открылась настежь, но выстрелов не последова­ло. Однако не успел я переступить порог, как увидал ле­тящую гранату. Не знаю, как это удалось мне, но я пой­мал гранату, отбросил ее, упал и ногой захлопнул дверь. В тот же момент в хате раздался взрыв...

Старая Шарповка была полностью очищена от врага, Нашему отряду достались большие трофеи, в том числе оружие, боеприпасы, обоз с фуражом и продовольствием. Мы насчитали около сотни убитых фашистов, а всего на подступах к Путивлю враг потерял более трехсот семиде­сяти человек.

В соединении Ковпака самые большие потери понес наш Кролевецкий отряд.

Изуродованное тело комиссара Карпа Игнатьевича Онопченко мы нашли после боя в реке Звань. Гришу Рез­ника взрывной волной отбросило на другой берег реки. Умерли от ран Яков Карнаухов и учитель из Узбекистана Ташпулат Хайдаров. От тяжелого пулевого ранения в жи­вот скончался друг и земляк Хайдарова Аманыля Кады­ров. В рукопашной схватке был убит юный партизан Сопач. От разрывной пули погиб отважный партизан Муста­фин. Так, на украинской земле в одном бою сложили свои головы три украинца, два узбека, один русский и один татарин.

Мы похоронили их с воинскими почестями на опушке Спадшанского леса, неподалеку от Старой Шарповки.

Серьезно был ранен и мой друг Валентин Подоляко.

 

В древнем городе

 

Утомленные десятидневным форсированным маршем из Брянских лесов под Путивль, а также бессонной пре­дыдущей ночью и напряженным боем под Старой Шарповкой, партизаны буквально валились с ног.

Нашему отряду было приказано расположиться в Ста­рой Шарповке, и моя группа встала заставой на западной окраине села.

Расставив пулеметные точки, дозорные и охранные по­сты, я устроился в одной из хат, улегся на печку и заснул мертвым сном. Проснулся от крика:

— Товарищ командир, проснитесь! Мадьяры к нам на­грянули!

— Где мадьяры?

— Здесь, возле дома. Больше десятка, — ответил ко­мандир отделения Сергей Солдатов.

— А куда дозорные и пулеметчики смотрели? Почему подпустили сюда?

— Так они же в плен пришли сдаваться, — ответил Сол­датов.

Меня одолевал сон, и я безо всякого юмора проворчал:

— Нашли время в плен сдаваться. Скажи, чтобы завт­ра приходили, — а сам уже засыпал.

Однако через некоторое время часовой снова разбудил меня и доложил, что венгры сложили у хаты оружие, ото­шли к опушке леса и там разожгли костер.

— Идите к ним и разъясните культурненько, что костры разжигать у нас запрещено. Пусть погасят, — сказал я.

— Как же я им объясню, да еще «культурненько», если

они по-русски ни бум-бум, — ответил мне часовой Коля Будник.

На рассвете мы отправили венгров в штаб Кудрявского, который, в свою очередь, перепроводил их в штаб со­единения. Все они изъявили желание воевать вместе с нами против фашистов.

В этот же день к вечеру я получил от Кудрявского рас­поряжение оставить половину своей группы в заставе, а с другой половиной, верхом на лошадях, продвигаться к Путивлю в распоряжение начальника штаба соединения Григория Яковлевича Базымы.

— Фашисты с перепугу удрали из Путивля, и в город уже вошли несколько групп Путивльского отряда, — ска­зал Кудрявский.

В Путивль мы прибыли перед заходом солнца. Об этом городе я знал только, что он воспет в «Слове о полку Игореве», что именно на его стене ждала Ярославна сво­его князя.

Базыма уже организовал в бывшем здании райкома партии партизанский штаб. Нам он поручил заняться по­грузкой захваченного у гитлеровцев продовольствия на подводы, мобилизованные вместе с ездовыми в ближай­шем селе.

Мы работали всю ночь. На двадцать пять подвод по­грузили более сорока центнеров сливочного масла в боч­ках, двадцать четыре тысячи яиц, уложенных в ящики со стружкой, мешки с солью, мукой и махоркой, а также кое- что из трофейного оружия и боеприпасов.

К утру обоз был полностью сформирован и вытянулся вдоль улицы, где размещался партизанский штаб. Теперь нам предстояло сопровождать обоз в Спадщанский лес. Командиром был назначен Миша Федоренко — начальник конной разведки соединения. Он хорошо знал Спадщан­ский лес и проходившие по нему дороги. К тому времени мы стали друзьями и радовались, что будем вместе.

Когда получали от Базымы последние указания перед отправкой, в штабе появились Ковпак и Руднев. Дед за­держал мою руку в своей и с ласковой усмешкой сказали,.

— Ты что же это, Алекса, в партизанах бюрократизм разводишь? — И, обращаясь к Рудневу, добавил: — К нему на заставу мадьярские солдаты пришли в плен сда­ваться, а у него оказался час неприемный. Приему в плен у него, вишь, нема в этот час, як в департаменте яком. Так и не принял. Сказал, чтобы утром приходили.

— Так они же ночью приперлись. Мы с ног валимся от усталости, а они задумали в плен сдаваться, — оправды­вался я, а сам думал: «Кто-то уже капнул Деду».

На мое счастье, в штабе появились разведчики и начали докладывать Ковпаку обстановку вокруг Путивля.

...Выведя двадцать пять подвод на дорогу к Спадщанскому лесу, мы увидели на горизонте три вражеских тан­ка. Они двигались нам навстречу со стороны Новой Шарповки. Наши ездовые, в основном старики и женщины, уви­дев танки, побросали подводы и стали разбегаться. Нам с Мишей и всем партизанам моей группы понадобилось много усилий, чтобы восстановить порядок.

Мы приказали гнать коней как можно быстрее, рассчи­тывая, что до поворота дороги в лес танки не успеют по­дойти на расстояние прицельного выстрела. Расчет ока­зался правильным. Танки открыли огонь по обозу, когда последние подводы уже втягивались в лес. Только один конь был ранен осколком снаряда, но и он продолжал тя­нуть телегу. Мы с Мишей ломали голову, размышляя, что делать, если танки пойдут за нами в лес. Однако они на скорости проскочили мимо, видимо, торопились в Путивль.

День был жаркий. Хотелось пить, но воды на пути по­ка не попадалось, хотя почва в лесу была сырая, и подво­ды часто увязали в грязи. Вместо воды жажду пришлось утолять сырыми яйцами. Целый день мы двигались по грязным лесным дорогам, пока не добрались до места, ку­да к вечеру должны были собраться все группы, занимав­шие Путивль.

На одной из лесных полян разгрузили подводы, побла­годарили ездовых и отпустили их домой, снабдив продук­тами на дорогу.

Еще до наступления темноты подошли группы из Пу­тивля. К вечеру приехали Руднев и Базыма. Из Старой Шарповки прибыл Кудрявский. Руднев сразу же попро­сил его временно, до приезда Сидора Артемьевича, взять на себя командование соединением.

—А где же Дед? — в одно слово спросили мы с Куд­рявским.

Руднев напомнил, что Ковпак — председатель Путивльского городского Совета и теперь занялся городским хо­зяйством, приказал раздать жителям часть захваченного у фашистов продовольствия.

—Я не могу себе простить, что не заметил, как он за­терялся в городе без прикрытия, да еще в день своего рож­дения,— сказал Семен Васильевич.

Когда в Путивль ворвались фашистские танки, Руднев и Базыма разослали группы разведчиков на поиски Ков­пака, однако разведчики не нашли его.

— И сын мой Радик тоже до сих пор не вернулся из Путивля, — с грустью сказал Руднев.

Этот наш разговор слышали находящиеся поблизости партизаны. Из уст в уста понеслось: «Ковпак пропал!», «Деда в Путивле фашисты накрыли!» Раздались уже тре­вожные голоса: «Чего думать-то! Нужно выручать коман­дира!», «Нужно окружить Путивль и не выпускать оттуда ми одного фашиста, пока командира не найдем».

Я и сам готов был немедленно скакать в Путивль, что­бы хоть чем-нибудь помочь любимому всеми Деду.

Не знаю, что было бы дальше, но в сумерках из-за кустов неторопливой походкой, с плеткой в руке и автома­том на плече вышел Ковпак. Он подошел к сложенным на поляне бочкам с маслом и ящикам с яйцами и начал их по-хозяйски пересчитывать.

— Смотрите, командир-то здесь! — вполголоса сказал я Рудневу и Кудрявскому.

В это время его увидели и другие партизаны.

— Ура! Командир с нами! — раздалось по лесу.

—Где же ты пропадал, Сидор Артемьевич? — подойдя к нему, спросил Руднев.

— Я не пропадал, а с населением города беседовал. Политработу проводил. Так что можешь записать выпол­нение еще одного политического мероприятия. Кстати, и свой день рождения там отметил.

Дед рассказал, как, увидев на улице немецкие танки, знакомыми закоулками выбрался из города и один шел до Спадщанского леса.

—Радика моего там не встречал? — спросил Руднев.— Его тоже до сих пор нет, и я уже волноваться начал, а Домникия Даниловна и тем более.

— Радик там тоже работу среди комсомольской моло­дежи проводил, чтобы активней действовали против фа­шистов в подполье и чтобы к нам приходили, кто желает. Этот парень не пропадет. Город он знает не хуже меня — вернется, — ответил Ковпак.

Однако Радик не появлялся. Всю ночь не смыкали глаз его родители.

Нашему отряду было приказано остаться заставой в Старой Шарповке для прикрытия подступов к Спадщанскому лесу, где остановились штаб Ковпака, Путивльскнн отряд, обоз соединения и санчасть. В санчасти мы встре­тились наконец с Валентином Подоляко. Ходить он мог, но видел пока еще плохо, — глаза были сильно воспалены.

На подступах к Старой Шарповке мы расположили ог­невые точки прикрытия и посты наблюдения, заминирова­ли дороги, ведущие в село.

Вечером к нам в Старую Шарповку из Спадщанского леса прибыли на ночлег Ковпак, Руднев, Базыма со всем своим штабом и комендантским взводом. Они объяснили, что в лесу их крепко атаковали комары. Появились и подводы санчасти с ранеными, Дина Маевская, возглав­ляющая медицинскую службу соединения, пожаловалась:

— Мои хлопцы от ран много крови потеряли, а тут еще на них комары набросились. За ночь последнюю кровь вы­сосут.

Мы помогали медсестрам переносить тяжелораненых с подвод в хаты. Стелили им прямо на полу.

На рассвете 28 мая раздался крик: «Боевая тревога!» Схватив автомат, я выскочил на улицу. Со стороны Но­вой Шарповки доносились звуки пулеметной и артилле­рийской стрельбы. Я направился в хату Кудрявского за указаниями. Там уже были Ковпак, Руднев и Базыма. Ковпак приказал отвести санчасть и штаб с комендант­ским взводом в лес, а нашему отряду — занять оборону в селе.

— Если танки попытаются пробраться в лес, отсекать от них пехоту и в лес ее не пускать. Танки без пехоты в лесу нам не страшны. Мы с ними там расправимся. Мой КП будет в северо-западной части леса, у берега речки Звань. Информируйте меня почаще об обстановке, — ска­зал в заключение Ковпак.

В Новой Шарповке шел бой, и видно было, как в небо поднимаются клубы огня и дыма от горящих хат. Однако на нас никто не наступал, и мы продолжали готовиться к бою, улучшая позиции. Вскоре увидели, что от опушки леса к нашей заставе бежит человек.

—Не стрелять! Это, видимо, связной от наших,— крикнул я своим партизанам.

Когда человек был уже совсем близко, я услышал голос Марии Гончаровой:

—Да это же Радик Руднев!

— Точно, он! — подтвердил находившийся рядом со мной Лука Кизя. — Срочно нужно сообщить комиссару, что его сын жив и здоров.

Радик рассказал, что фашистские танки и пехота за­стали его в Путивле. Ему удалось выбраться на окраину города, где он залег в канаву дороги, ведущей от Путивля в сторону Спадщанского леса, и следил за передвижением танков и пехоты врага. Он понял, что фашисты готовятся с рассветом нанести удар по партизанам, и еще до наступ­ления рассвета пришел в Новую Шарповку и предупредил об этом командиров партизанских групп Бардашенко и Лыско. Они же, вместо того чтобы занять оборону и от­секать пехоту от танков, решили не принимать боя и уве­ли свои группы в глубь леса.

— Бери коня, скачи к Ковпаку и доложи ему обстанов­ку в Новой Шарповке, — сказал я Радику, объяснив, где находится КП Ковпака.

Как позже выяснилось, это донесение сыграло нема­ловажную роль. Ковпак с Рудневым срочно поскакали на­встречу отходящим в лес группам Бардашенко и Лыско, вернули их на опушку и организовали там оборону. Вра­жеских автоматчиков пришлось уже выбивать из леса. В этом бою снова был ранен комиссар Руднев. К счастью, ранение в руку оказалось легким.

Получив отпор в районе Новой Шарповки, танки и пе­хота врага двинулись на нас.

Держать оборону в селе против танков мы не могли из-за отсутствия противотанковых средств, а поэтому, вы­полняя приказ Ковпака, Кудрявский отвел отряд на опу­шку леса, где мы и приготовились к бою.

Вражеские танки, а за ними пехота, направились к ле­су. И вот, спасаясь от танков, бегут к нам пятеро парти­зан. Из-за танков гитлеровские автоматчики стреляют по нашим.

Минометчики взяли на прицел танк и выпустили не­сколько мин, а пулеметчики открыли огонь по наступающей фашистской пехоте.

Уже метров пятьдесят отделяло пятерку бегущих пар­тизан от нас, когда двое упали, скошенные вражескими пулями... Ко мне подбежал Кудрявский:

— Скачи быстрей к Ковпаку, доложи, что танки лезут в лес и удерживать нам их нечем. Если они войдут в лес, то штаб, санчасть и обоз соединения будут в опасности.

Когда я мчался на коне по лесной дороге, в районе

расположения санчасти, меня остановила Дина Маевская.

— Расскажи, что там происходит. Стрельба-то все бли­же. Мои раненые всполошились, похватали винтовки, рас­ползлись по кустам занимать круговую оборону, — сказа­ла она. — Спроси у командира, что нам делать.

На берегу речки Звань, вблизи КП, я увидел сидящего на травке Ковпака с удочкой.

«Что, Дед с ума, что ли, спятил? Фашисты рядом, а он рыбку удит», — подумал я. Оглядевшись, заметил в ку­стах Васю Войцеховича с картой в руках. За кустами бы­ли видны штабные повозки, а в стороне расположилась группа партизан из комендантского взвода, охранявшего штаб.

Соскочив с коня, я подбежал к Ковпаку и начал докла­дывать ему о положении дел в Старой Шарповке. Дед, слегка повернув ко мне голову, спокойно сказал:

— Да не тарахти ты, а то всю рыбу злякаешь!

Взяв себя в руки, я более спокойно доложил обстанов­ку, а также сообщил о беспокойстве Маевской за раненых. В этот момент задергался самодельный поплавок, и Дед ловко подсек небольшую рыбешку. Снимая ее с крючка, он рассказал:

— Передай Кудрявскому, чтобы он выполнял как сле­дует поставленную перед ним задачу и ни в коем случае не пускал вражескую пехоту в лес. Танки без пехоты сю­да не пойдут. Маевской скажи: что при хорошем улове рыбки ей в санчасть подброшу, пусть девчата ухой ране­ных покормят. А своим кролевчаиам скажи, чтобы пани­ке не поддавались. Пусть танки пропускают, а пехоту бьют как следует.

Невозмутимое спокойствие Деда как-то сразу прида­ло уверенности. Вероятно, Дед приготовил для фашистов какую-то ловушку, но держит пока ее в секрете.

Доскакав до санчасти, я окликнул Дину Маевскую, де­лавшую перевязку одному из раненых. Не слезая с коня, крикнул:

—Дина! Ковпак сейчас ловит рыбу и просил передать, что при хорошем улове пришлет рыбки на уху для ране­ных.

—Спасибо! С удовольствием поедим ушицы, — ответи­ла Дина.

— Если танки всех нас, как клопов, не передавят, — до­бавил кто-то из раненых.

— Если командир ловит рыбу, значит, уверен, что не

передавят. Я-то уж его знаю, — ответила Маевская.

Прискакав в расположение Кудрявского, я громко до­ложил об указании Ковпака. Отряд сразу приободрился. Заметно усилился наш огонь. Гитлеровская пехота, по­неся большие потери, стала отползать от опушки леса об­ратно в сторону Старой Шарповки, а за ней повернули и танки. Ковпак, как всегда, оказался прав. Танки без пехо­ты не рискнули войти в лес. К вечеру фашисты ушли в Пу­тивль.

В лесу стало тихо и спокойно. Заходящее солнце косы­ми лучами освещало живописную поляну, на которой я построил партизан своей группы для поверки. Лука Ки­зя сообщил мне, что из пятерки партизан, за которыми гнался танк, убиты Мария Гончарова и Виктор Клюнин. В строю не оказалось также Жени Устенко. Он перед рас­светом сменился с поста и ушел спать в хату. После этого никто из партизан его не видел. Нам было известно, что дом, в котором спал Женя, сгорел. Мы решили, что он по­гиб. На этой же солнечной поляне мы устроили траурный митинг, похоронили погибших товарищей и погрустили о пропавшем Жене.

Ночевали мы у опушки леса. Комары действительно донимали, и спасаться от них было нелегко.

С рассветом меня разбудил часовой Коля Будник и сказал, что на посту задержали человека, который назы­вает себя Женей Устенко, а на самом деле это не он. Только голос чем-то похож. Я велел привести этого чело­века и разбудил Кизю. Вскоре перед нами предстал па­рень в мокрой одежде, с опухшим темно-фиолетовым ли­цом, на котором еле просматривались две глазные щелки.

—Ты кто такой? — спросил я.

— Я — Женя Устенко. Коля Будник не узнал меня и вы почему-то не узнаете.

Голос был явно Женин, но я все же сомневался — он ли это — и спросил:

— А кто же тебя так здорово перекрасил, что из бело­го с конопушками лицо стало темно-фиолетовым?

—Какое у меня лицо, я не знаю, зеркала у меня нет, а что комаров я покормил крепко, это точно.

Затем Женя, а это был, конечно, он, рассказал, что про­снулся, когда хата была в огне. Выскочив в окно, лицом к лицу столкнулся с гитлеровцем. Выстрелом из карабина уложил его и побежал в сторону леса. Однако увидел за­легшие в траве цепи фашистов и повернул к реке. Гитлеровцы попытались догнать его. Женя подбежал к берегу, бросился в реку и укрылся в зарослях камыша. Несколь­ко гитлеровцев наугад открыли огонь по камышу. Женя стоял по горло в воде, не двигаясь, чтобы не выдать себя. Долго ходили вдоль берега фашисты, обстреливая шеле­стящий камыш. А тучи комаров облепили Женино лицо. Ему же даже шевельнуться нельзя было. Более двух ча­сов продолжалась эта пытка, пока гитлеровцы не ушли, решив, видимо, что убили партизана. Лишь с наступлени­ем темноты Женя выбрался из воды, но идти в лес не ре­шился, понимая, что в темноте часовые могут принять его за врага и уложить. О том, что Женя жив, мы немедленно известили Юлю. Она прибежала, бросилась обнимать бра­та и, прижавшись к его груди, долго еще плакала.

Два или три дня мы спокойно прожили на опушке ле­са недалеко от штаба Ковпака, готовые к отражению но­вых вылазок фашистов. Однако гитлеровцы, понеся зна­чительные потери, в лес идти не решались, видимо, соби­рали новые силы для очередного наступления. Это было райское затишье. Партизаны наслаждались прелестью весны. Купались в речке, ловили рыбу и даже загорали.

 

Морозовка и Литвиновичи

 

Обстановка на фронтах, видимо, не позволяла гитле­ровскому командованию направить значительные силы на борьбу против Ковпака. Поэтому командование партизан­ского соединения решило воспользоваться затишьем и раз­вернуло активную боевую работу отрядов в Путивльском, Глуховском, Кролевецком, Конотопском и Шалыгинском районах. Нашему отряду было приказано занять Морозовку и контролировать такие большие села, как Литвиновичи, Камень, Мутин, Воргол и другие.

Когда наш отряд вышел из Спадщанского леса, Куд­рявский приказал мне с небольшой группой партизан раз­ведать, что делается в Морозовке, и, если обстановка бла­гоприятная, зайти к бывшему председателю местного кол­хоза Семену Ивановичу Неленю.

— Он ведь коммунист, а до сих пор сидит дома, когда у него под носом партизаны действуют. Попытайся про­щупать его настроение, узнай, как он думает вести себя дальше, — сказал Кудрявский.

Разведав обстановку в селе, я послал к Кудрявскому посыльного с донесением, а сам, надев пилотку задом на­перед, повязал на руку полицейскую повязку и с немец­ким автоматом в руках направился в дом Неленя.

Калитка и входная дверь оказались незапертыми, и я без стука вошел в хату. За столом, подперев руками го­лову, сидел пожилой мужчина.

— Мне нужен Семен Иванович Нелень, — сказал я.

— Он самый перед вами, — ответил мужчина, продол­жая сидеть.

— Вы коммунист?

Нелень заметно изменился в лице.

—Який вин коммунист. Вин старый и хворый чоловик, — затараторила пожилая женщина, вышедшая из кухни.

— Нам известно, что вы коммунист. Связь с партиза­нами поддерживаете? — спросил я.

— И знать их не знаю, и связи не поддерживаю.

— А если бы вас пригласили вступить в партизанский отряд, как бы вы к этому отнеслись?

—Куды ему в партизаны — хворому да старому,— опять вмешалась в разговор женщина. Сам же Нелень молчал. Он, видимо, почувствовал что-то неладное в моих вопросах. Не желая дальше терзать старика, я повернул пилотку звездочкой вперед и снял с руки полицейскую по­вязку. Семен Иванович удивленно сказал:

— Так кто же вы наконец? Полицай или партизан?

—Вот я и хочу вначале узнать: кто же вы?

Осмотрев меня с ног до головы, Семен Иванович ска­зал:

— Да, я коммунист и хочу сражаться за Советскую власть, только прихворнул малость, да и жена никак не отпускает.

— Партбилет у вас есть?

— Да, есть! Только я его спрятал от немцев и полиции. Я сейчас его принесу, — ответил он и направился к выхо­ду. Я пошел за ним. Семен Иванович взял лестницу, при­ставил ее к стене внутри скотного двора, поднялся по ней, засунул руку в соломенную крышу, извлек оттуда завер­нутый в газету партийный билет и передал его мне.

—Я командир партизанской группы, которая только что заняла Морозовку. Если желаете вступить в парти­занский отряд, одевайтесь и пойдемте со мной, — сказал я.

Услышав мои слова, жена снова заголосила...

Не обращайте на нее внимания, товарищ командир. Она всю жизнь голосит. Никак не поймет, что не могу же я сидеть в теплой хате у бабьей юбки и смотреть, как фа­шисты хозяйничают на нашей земле.

Вскоре Нелень уже беседовал с Кудрявским о поло­жении в районе и в Морозовке.

Семен Иванович оказался хорошим партизаном. Он знал все ходы и выходы в районе и сразу же включился в наши боевые дела.

Моя группа расположилась заставой на окраине Морозовки у кладбища, прикрывая дорогу, ведущую в село из Кролевца, откуда мы в любой момент могли ожидать на­падения врага. Половина группы всегда была занята на заставе, обеспечивая расчетами пулеметные и минометные огневые точки. С другой частью группы мы ежедневно днем или ночью уничтожали полицаев, сжигали фашист­ские комендатуры, взрывали мосты.

В Морозовке наш отряд значительно пополнился за счет жителей сел Кролевецкого района, в числе которых к нам пришли: Иван Игнатьевич Токарь — председатель горсовета Кролевца, Михаил Руденко — председатель кол­хоза села Мутин, Скиба и Собрат из села Камень, а также Женя Кудрявская — дочь командира отряда, Полина Бе­лоус и Оля Могила из села Камень, ставшие позже от­важными медицинскими сестрами, спасшими жизнь не одному десятку партизан.

Женя Кудрявская и Полина Белоус, как и другие пар­тизаны нашего отряда, прошли с соединением Ковпака от Путивля до Карпат, а Полина позже с дивизией имени С. А. Ковпака под командованием П. П. Вершигоры уча­ствовала в польском боевом рейде за Сан и Вислу. После войны Женя Кудрявская с израненным в боях отцом и с матерью поселилась в Ялте. Полина Афанасьевна вместе с мужем — нашим боевым партизанским пулеметчиком Ни­колаем Ивановым возвратилась в свое родное село Камень, где работала медицинской сестрой.

Вернулись после войны в свои родные места на Сумщину Токарь, Руденко, Нелень, Скиба, Собрат, Сивопляс, Солдатов, семья Лавренцов и другие.

Не дожила до светлых дней Победы Оля Могила...

Осталась в памяти ночь на седьмое июня 1942 года, ко­гда нашему и Конотопскому отрядам, под общим руко­водством Кудрявского, была поставлена задача уничто­жить в селе Мутин сводный отряд полиции и взорвать но­вый деревянный мост через реку Сейм. Этот мост соеди­нял Путивль, Кролевец и Конотоп. При отступлении наши войска уничтожили старый мост. Гитлеровцы же согнали в Мутин население окрестных сел, и к началу июня 1942 года мост был отстроен заново.

Глубокой ночью Конотопский отряд, окружив и вне­запно атаковав расположившийся в селе сводный отряд полиции, погнал его к мосту, в конце которого с обеих сто­рон дороги поджидали в засаде наши с Валентином боевые группы. Здесь-то мы и встретили дружным огнем удира­ющих из села полицаев.

Очистив село от полиции, мы сразу же приступили к уничтожению моста. Хотели взорвать его, но это оказа­лось непросто. Трофейные взрыватели по большей части не срабатывали, взрывчатка только откалывала щепки, мост же стоял. Тогда решили сжечь его. В селе отыскали несколько бочек с мазутом и отработанным моторным мас­лом, уложили на мост охапки соломы и подожгли их. К утру от моста остались лишь торчащие из воды обго­ревшие деревянные опоры.

Утром наша группа отправилась в село Мутин, где на­ходился откормочный пункт свиней и мельница. Предстоя­ло вывезти для нужд отряда свинину и мешки с мукой, приготовленные гитлеровцами для отправки на фронг. Вместе с нами в этой продовольственной операции участ­вовало отделение Гриши Крусевича из группы Валентина Подоляко. Прибыв в село, мы выставили на его окраинах пулеметные расчеты и отправились к откормочному пункту.

Повозки были почти заполнены, когда на одной из ок­раин села застрочил пулемет. «Стреляет Николай Ива­нов!»— сообразил я и, вскочив на коня, поскакал по ули­це, ведущей к нашей заставе. Навстречу мчалась немец­кая легковая машина. Я свернул в ближайший проулок, спрыгнул с коня и укрылся за углом дома.

Как только машина приблизилась, я ударил по ней из автомата. Машина завиляла, но все же продолжала мчаться на большой скорости. Я побежал следом, стреляя на бегу. С противоположной стороны по машине ударил ручной пулемет: стрелял парень из отделения Крусевича. Пришлось мне залечь, чтобы не попасть под пули своих. Машина остановилась. Из нее выскочили пятеро гитле­ровцев. Перепрыгивая через плетни, они спешили прочь из села. Крусевич с ребятами пустился за ними следом.

Я подошел к машине: на заднем сиденье лежали дна убитых гитлеровских офицера. Лобовое стекло и кузов ма­шины были пробиты пулями, но мотор работал. Я сел за руль, попробовал педали, попытался переключить скоро­сти. Вроде бы получилось. Я уже ехал по селу, когда на­встречу вышел Гриша Крусевич и доложил, что удалось убить еще троих фашистов, остальные двое скрылись в кустарнике. Продолжать погоню он не решился, пони­мая, что в любую минуту его отделение может оказаться необходимым в селе. И действительно, стрельба началась на другой нашей заставе. За домами послышался шум грузовика.

— Всем замаскироваться за заборами и приготовиться к бою! — крикнул я находящимся поблизости партизанам Крусевича.

Убедившись, что мой приказ выполнен, я поспешил к повороту на улицу, по которой ехал грузовик, чтобы из-за угла дома взглянуть, чем он загружен. Едва добежал до поворота, как из-за него показался нос большой машины. Вскинув автомат, я дал очередь.

Скрипнули тормоза, машина остановилась. С обеих сторон кабины поднялись руки. Пассажиры явно сдава­лись.

В машине оказались три чеха в гражданской одежде. Они объяснили, что фашисты мобилизовали их на обеспе­чение войск боеприпасами и продовольствием. Только они не хотят подчиняться.

Я сказал, что мы им верим, но обязаны обыскать их и проверить документы. Оружия, кроме финских ножей, у чехов не оказалось. У каждого было по чемоданчику с лич­ными вещами и туалетными принадле