***
(М а р и я)
С трудом, пытками, но все же выкатилась в своем тарантасе на улицу.
«Прогулки на свежем воздухе»… Или глупая попытка сбежать от стен? Сбежать от себя. От мыслей. Авось так быстрее пройдет час-два. И то легче. Легче…
Намерзнусь – и сон быстрее возьмет. И так пройдет день.
…Неделя.
И если повезет, вся жизнь…
Хотя, была бы моя воля, я бы всегда спала. День-ночь. Сутки сутками.
Но, увы, теперь даже сон редко меня радует. Почти всегда кошмары. Обрывки. Ужасы. Калейдоскоп вспышек воспоминаний и фантастических приключений.
Лишь пару раз за последнюю неделю тихий, мирный… без сновидений.
Идеальный вариант - полное забытье… Полное.
Как всегда покатилась по аллее, в самый край территории больницы, к забору, а там поворот за здание - и в углу, где уже не дует, как раз под яблоней я дремлю, мерзну, по пару часов каждый день. Укромное местечко. Спряталась ото всех, от чужих взглядов, от людей, но они… передо мной, как на ладони. Легко рассмотреть всех: гуляющих у входа пациентов, снующих бессмысленно туда-сюда, а также тех, которые приходят их проведать, и, конечно же, медсестры, медбратья с врачами в «курилке», на собственном примере отстаивающие здоровый образ жизни.
Мимо проплывающая жизнь.
Целый мир… возле,
но меня там… нет.
И снова я орденоносец одиночества.
Прошло уже два месяца, как я здесь. Как мой мир остановился. Пропали, исчезли из него все декорации. Я одна… в пустом зале. Ни зрителя, ни актера. Один лишь режиссер с плохим сценарием. Никто не хочет играть в мою пьесу. Никто.
Обрывки чужих разговоров, чужих жизней, чужих судеб…
Вот и вся забава. Вот и вся музыка в этом, глухом, пустом амфитеатре.
|
|
***
Я узнала ее. Недалеко от меня, в «курилке», собралось несколько медсестер, а с ними и девица, пациентка, судя по больничному халату, выглядывающему из-под куртки. Та самая Виктория, с которой я постоянно воевала еще в школе. Она была на год меня старше, и даже не припомню сейчас, из-за чего развязалась та наша «война», неприязнь, ненависть… Но постоянные состязания, стычки, ссоры, уколы и палки в колеса. Моя гордыня, упрямство, ох как вы тогда ярко разжигались, как взрывались, порождая гневное возмездие.
Увидела. Конечно, конечно, узнала ты меня. Обернулись и медсестры в мою сторону. Захихикали.
Что же, смейся. Смейся над моим горем. Победила? Победила ты?
Мечтай.
Не ты победила.
Я сама сдалась…
И снова короткие, косые взгляды, глупый хохот.
- Какой ужас.
- Да она такой дурой была…
Насильно натянула я маску равнодушия. Отвернулась.
Эй, стоп, Мария! Не сдавайся. Не сдавайся хоть в этом!
Резкий разворот головы – и гневный, презрительный, стремительный взгляд на… врагов?
Заметили, пристыдились, резко, как от кипятка, отпрянули взором, отвернулись.
Смех стих.
С*КИ. Смешно? СМЕЙТЕСЬ. Чужая боль – всегда смешно. Неправда ли? Или смех попытка скрыть страх, страх перед тем, что такое может случиться и с вами? Что же, тогда смейтесь, уроды, СМЕЙТЕСЬ!
- Мария, у тебя куртка расстегнута. Хочешь заболеть?
Обернулась. Увидав милую улыбку девчушки, чуть не подавилась своей злостью.
- Привет, Лили, - едва слышно, шепотом. Пряча от стыда глаза.
- Привет.
- Можешь увезти меня отсюда?
- Без проблем, - улыбнулась и, как по команде, тут же схватилась за ручки кресла. – Чего хоть вечно прячешься сюда в угол?
|
|
- А чего на виду торчать? Памятник, что ли…
- Подожди, - нервно схватила я ее за руку, тут же осекая, останавливая ход.
- Что?
Не могла оторваться взглядом. Мой Луи-Батист. Короткие шаги от автостоянки к дверям. В руках сжатая детская игрушка и цветы.
- Ох, заметила нашего Красавчика?
Словно гвоздем в черепушку:
- Чего?
- Матуа. Ах, какая он прелесть... Согласна?
- Ты его знаешь?
- А кто его теперь не знает?.. Все наши девочки сходят по нему с ума. Такой лапочка, душка, настоящая пуся, - пробила словами у меня мозгу болезненный ритм. Немного дернула коляску и продолжила путь, ведь мой «ужас» уже давно затерялся с виду. – Помнишь, нашу затею на Рождество? С детьми и чтением им сказок?
- Да.
- Так вот в тот вечер Мелисента на этого Красавца наткнулась. Да все со своими помутнениями насчет «волшебства в Рождество». Бедный, воспитанный, он не смог, видать, найти достойные оправдания, не смог этой навязчивой наглой курице отказать. Или просто столь добрый… не знаю. В общем, так наш Матуа и познакомился с Мигелем. Мальчиком, из 207 палаты, в онкоотделении. И теперь почти каждый день к нему приезжает. Подарки, цветы, сказки на ночь... Все в шоке. Приятном шоке.
- Так может, он его родственник?
- Нет-нет. Они не были знакомыми. Мать ребенка сначала даже скандал устроила, шокирована, сбита с толку, обескуражена такими поступками, такому вниманию чужого человека к больному ребенку, тем более, что осталось-то всего… ничего, лишний раз расстраивать, делать больно маленькому… - затихла. Нервно сглотнула. Глубокий вдох и вновь продолжила: - А потом, видя, что это хоть как-то отвлекает, успокаивает мальчика, приняла как есть.
|
|
- А отец?
- У Мигеля нет отца.
- Откуда хоть ты все это знаешь?
- Ух, девочки были так поражены всем этим. Такой красивый, статный, богатый, и такой заботливый… к чужому ребенку…
- Может, и не такой чужой…
- Да нет же, говорю! Девки все пронюхали. Наш Луи неженат, и детей нет. И с этой женщиной не был знаком! Представляешь? Джес и его адрес пробила. Сумасшедший дом! Вот так вот. Теперь у нас новая болезнь завелась. Матуанизм называется. Гиппократ в шоке.
Матуанизм. О да… видимо, воздушно-капельным передается.
Почти каждый день, а ко мне так и ни разу не зашел. Хотя видел. Узнал…
Глава 16. Привет
***
Колеса устало брюзжали по холодному кафелю. Поворот, разворот, попытки перескочить финишную прямую лифта.
Шаг за шагом… чужой шаг за чужим шагом. Оборот колеса за оборотом, мои обороты…
Я до последнего вздоха, до последнего движения, дрожащей рукой толкая дверь, верила, надеялась, что увижу его там…
Но нет.
Не пришел.
Ни сейчас,
… ни через час,
ни на следующий день.
Чего я жду? На что надеюсь?
Идиотка. Глупая, недалекая идиотка. Которая сейчас знает, что делает, трезво рассуждает, искренне понимает безысходность своего положения, но в следующий момент снова срывается в пляс романтика, снова сердце колотится быстрее, чем обычно, жадно погоняя кровь, толкая набегами к мозгу, взбудораживая его, наполняя образами и мечтами сознание…
К чему? Зачем?
Ведь все равно… пусто.
Ничего не изменить.
И снова колесами брюзжу по холодному кафелю. Разворот, поворот, пытки в лифте… на выходе. И снова гнетущее одиночество под яблоней.
Одна. Изгой. Добровольный или вынужденный?
Сложно ответить, кто прогнал кого: общество меня, или я - его…
Да и, по большому счету, неважно, уже НЕВАЖНО.
Все равно один результат – пустота.
- Мария, тебе на массаж пора.
- Лили, может, не сегодня? Да и зачем?.. Все равно… все равно не помогает.
- Нет. Ты поедешь…
Сложно опустить опущенные руки. Сложно верить в то, чего нет. И чего не будет больше никогда… Смириться. ОКОНЧАТЕЛЬНО смириться, а не просто на словах, в мыслях. СМИРИТЬСЯ и жить дальше.
***
- Ай!
- Что?
- Что-то кольнуло…
- Где?
- Вот, здесь, в икре…
- Кольнуло?
- Да, дернуло что ли. Не знаю. Остро так.
- А теперь?
- Нет.
- А так?
- Нет…
***
Отмерли ноги.
Отмирает и душа.
Умираю я.
Чувствительность… В камень превращается сердце. Уж лучше холодный бетон, иль кремний, чем… вечное кровотечение, без срока зияющие раны. Бессмертная боль. Меняю боль на холод и черствость. Меняю, да где найти того, кто бы обменял. Где? Почем? Цена какая?
Готова платить. И кошелек потрепанный уже в руках, да дьявол не спешит по душу. Никто не спешит. Никому не нужна. Никому. День за днем, час за часом. Даже себе я уже не нужная.
Продана.
Продана Пустоте и Безысходности. Продана НАВСЕГДА и БЕЗВОЗМЕЗДНО. Отдана бесплатно…
***
Мигель… Маленький, восьмилетний мальчик, последняя стадия рака легких.
Я смотрю на него сквозь небольшое узкое, клетчатое стекло в дверях палаты. Скрючившееся от боли маленькое, худенькое тело… В царстве детской сказки. Игрушки, много, всюду игрушки…. На полу, на тумбочке, в кровати… Цветы в вазах.
Да радости так и не чувствуется. Радости нет.
- Ты, ты, ты представляешь, - вдруг послышались тихие, рыдания Лили у меня за спиной. Я испуганно обернулась.
- Что?
- Представляешь…
- Не томи. ЧТО?
- Его мать, мать… МЕРТВА.
Запнулась, невольно дернулась я на месте.
Не поняла.
Бред.
Ошибка.
Ослышалась…
- ЧТО?
- Ее сегодня машина сбила насмерть. Сбила… Ну, - невольно повела плечом, - или сама прыгнула…
***
(Л у и)
- НЕТ! НЕТ! НЕТ!!! ОНА ТАК НЕ МОГЛА ПОСТУПИТЬ! Это я виноватый! Я! Она хотела отдать свое место в жизни для меня. ЗАЧЕМ! ЗАЧЕМ я только ей рассказал правду?! ЗАЧЕМ? Мама, мама, МАМОЧКА!!! ВЕРНИСЬ! Молю… Мамочка…
- Мигель, ты не виноватый…
- ЗАМОЛЧИ! ЗАМОЛЧИ! Я тебя НЕНАВИЖУ! Если бы не ты, Я БЫУЖЕ УМЕР! УМЕР, а она бы осталась живой!
- Мигель, не смей так говорить!
- Ты мне не указывай!
- Я все равно не отступлю от начатого.
- Я тебе не позволю!
- А смысл?
- Я не хочу больше жить! Без нее жить…
- Теперь ты ДОЛЖЕН ради нее жить. Она отдала тебе свое «место». Теперь ты обречен на жизнь, хочешь того или нет.
- Не хочу.
- Тебя больше не спрашивают.
- Я тебя ненавижу!
- Переживу…
Злобно хлопнув дверью, я направился к выходу.
Глупая женщина. ГЛУПАЯ!
Да как она посмела такое сотворить? Как?
Идиотка…
Идиотк…
- Да, еп-перный театр! – наткнулся на кого-то, едва не пойдя кубарем. – Черт, какого… Мария?
- Привет.