— Мама была… необычной.
— Давайте называть вещи своими именами.
— Соседи считали её сумасшедшей. Я даже боялась её. Она была не здорова, выбегала в подъезд среди ночи и кричала всякую чушь, могла зациклиться на одной фразе и повторять её снова и снова. А могла по несколько дней без движений молча лежать на кровать с открытыми глазами. Бывало, что бредила наяву. Ну, знаете, бродила, как лунатик, и бубнила себе что-то под нос. Иногда она и нормально себя вела. Я сейчас всего и не вспомню. Дома всегда был беспорядок и нечего есть, я неделями жила у соседок, если пускали. Потом меня забрали в приют. Мама навещала меня, но не очень часто, а затем вообще перестала приходить, и мне через какое-то время рассказали, что она пропала. Сюда я вернулась только в восемнадцать. Квартира была в ужасном состоянии, мама жила, как на помойке, исписала стены какими-то каракулями, цифрами...
— Что насчёт родственников? Знали ли вы кого-то из них?
— Нет. Мама и сама росла сиротой. Она не рассказывала мне о своих родителях, о моём отце – тоже. Кажется, замужем она не была… А, знаете, она ведь предсказала войну! Хотя, в общем-то, много кто догадывался, что к тому всё и идёт, сами помните, наверное, какая тогда была ситуация в мире. Но мама за три года до этого назвала мне точную дату! Верите?! — женщина судорожно усмехается и складывает немного подрагивающие руки на столе. — Между приступами помешательства у неё бывали моменты прояснения... Помню, мама сидела у окна, а потом вдруг как вскочит! Понеслась на девятый этаж, стала ломиться в дверь. А там алкаш жил, уснул с сигаретой, уже и ковёр тлеть начал, всё бы сгорело! Вот как она узнала, а? Уж если его соседи дым не унюхали, то как бы мама с нашего четвёртого этажа смогла?
— Много подобных случаев было? С предвидением.
— Да кто же знает. Она ведь если что и предвидела, то не всегда могла нужные слова подобрать. Будто чувствовала беду, а что за беда, где она – не поймёшь. Мне велели не слушать её. Я и не слушала, а то бы люди решили, что и я… того. Болезнь может передаваться по наследству. Я и сейчас боюсь, как бы чего не проявилось. Иной раз взбредёт в голову какая-нибудь ерунда, аж жутко становится, так я сразу её гоню.
— А что вам взбредает? Расскажите?
— Да ерунда всякая, чушь. Только голоса чужие померещатся – я сразу молитву читаю, и всё проходит. Так случается, когда ложусь спать, и не понятно, то ли сон уже, то ли ещё нет. Но причудиться-то кому угодно может, а мне всё равно страшно всегда, что я тоже с ума сойду.
— А не доводилось ли вам слышать о месте, которое называется «Цепь»?
Женщина задумывается, и видно, что всерьёз пытается припомнить.
— Нет. А что это?
— Это только догадки, причём сугубо мои, и я бы не советовал вам распространяться на эту тему, но, возможно, существует организация, которая занимается изучением таких людей, как ваша мама.
— Сумасшедших? — непонимающе уточняет женщина.
— Отнюдь. Спасибо, что уделили мне время. Я с вами ещё свяжусь.
Когда Алистер вышел на улицу и взглянул на наручные часы, то решил, что ещё есть время для встречи с братом Мерца. Он дозвонился до него с первой попытки и договорился о визите через сорок минут.
Вопреки полученной на войне травме, Алистер по сей день водит личный автомобиль. Иногда боль в ноге усиливалась, и тогда приходилось прибегать к услугам такси или общественного транспорта, но сегодня самочувствие было не критично. В пути он вновь углубился в раздумья о том, что далеко не всё можно объяснить с помощью одной только общепринятой логики, которая учитывает наличие лишь семи основных человеческих чувств – зрения, слуха, обоняния, осязания, вкуса, равновесия и мышечной памяти. И у него имелись причины для уверенности в существовании нечто большего. Точнее, одна причина по имени Нэми Майн.
Алистер познакомился с ним пять лет назад. Нэми задержали в уличной драке с человеком, который отрицал, что когда-либо прежде видел Майна в лицо. А Нэми, в свою очередь, убеждал, что наверняка знает о распространении детской порнографии группой людей и тот, на кого он напал, имеет к этому отношение. Нэми дал показания против него и подробно рассказал, где в его доме хранятся записи. Обвинение было беспочвенным, но достаточно серьёзным для того, чтобы Алистеру всё же удалось получить разрешение на обыск. И Нэми оказался прав. Таким образом благодаря ему разоблачили довольно крупное сообщество, все причастные понесли наказание.
Сперва Атлер счёл осведомлённость Майна чересчур подозрительной, даже попытался найти доказательства его соучастия, но тщетно. Нэми же упрямо твердил, что просто знал этого человека и тот сам ему спьяну проболтался. После того инцидента Майн частенько фигурировал в различного рода делах как свидетель. С его помощью полиция раскрыла приличное количество преступлений. Нэми просто заявлялся в участок и говорил: «Это сделал он», а когда ему задавали вопросы о том, откуда он это знает, Майн отвечал: «Я видел», «Я подсмотрел», «Меня не заметили, но я там был». И каждый раз до него невозможно было докопаться. Он будто бы шнырял по всему городу и шпионил за всеми и каждым, оставаясь при этом невидимкой. Случалось, он предупреждал органы охраны правопорядка о только готовящихся злодеяниях, аргументируя тем, что «подслушал», «проверьте», и ни разу не ошибался, предоставляя полиции точный план того, каким именно образом они могут удостовериться в его словах, где найти улики и так далее.
Иногда Нэми и сам буянил. Заваливался в участок пьянущим, едва стоящим на ногах, скандалил и нёс совсем уж странные вещи, за что и попадал на сутки или больше в вытрезвительный изолятор.
Частота его визитов в полицию не имела закономерности. Он мог заявляться раз в месяц или пропадал на полгода, но Алистер не выпускал его из поля зрения с того самого момента, когда впервые увидел.
Однажды Атлер вёл дело о серийном убийстве молодых девушек по всей территории республики Ньюэйдж. Почерк маньяка был весьма характерен, по нему его и узнавали: всем своим жертвам он выкалывал глаза и уродовал половые органы острым предметом. Работал он исключительно чисто, не оставляя никаких зацепок, которые могли бы помочь раскрыть его. Алистер тогда поймал себя на мысли, что даже ждёт появления Нэми. Но тот не шёл. И Атлер решил наведаться к нему сам.
Когда Алистер постучал в дверь, то её открыли буквально в следующее же мгновение, будто хозяин ждал гостя в строго согласованное время и уже стоял в прихожей наготове.
Никогда в своей жизни Алистер Атлер не допускал вероятности существования чего-то сверхъестественного, но в тот день, оказавшись один на один с Нэми и посмотрев ему в глаза, следователь разуверился во всех своих имеющихся познаниях устройства бытия. Он спросил: «Ты знаешь, почему я пришёл к тебе?». Майн ответил: «Знаю», — и шире открыл дверь, тем самым приглашая гостя войти. Оказавшись внутри, Алистер почему-то вовсе не удивился наличию всех тех таинственных оберегов и почти ручных крыс. Его разум затуманился, сделавшись заторможенным, будто во сне. Нэми вёл себя очень спокойно и естественно. Следователь, повинуясь призрачному наставлению, сел в кресло, а хозяин разместился напротив на своём незастеленном скрипучем диване и какое-то время молча взирал на гостя. Атлер не моргал. Потому что не мог. Он чувствовал всю смехотворность своего положения, ведь обратился за помощью к якобы-экстрасенсу, и вдруг осмелился поинтересоваться, как Нэми работает, нужны ли ему фотографии с места преступления, имена убитых девушек или что-то ещё. В ответ Нэми попросил «заткнуться», и Алистер больше голоса не подавал.
Атлер не мог точно определить даже на тот момент, как долго просидел в оцепенении – час или больше – а теперь так и вообще не знает, был ли тот визит в принципе. Майн больше не сказал ему не слова. Следователь сам решил, когда пришла пора подняться и покинуть квартиру. Он вернулся в свой дом, поужинал, лёг спать; всё происходило на автопилоте, голова была пуста. Сейчас то состояние, в котором пребывал Алистер во время и после посещения Нэми, вызывало у него ассоциации с наркотическим опьянением седативными отупляющими веществами.
А утром следующего дня Атлер проснулся с внезапным осознанием того, что ему известна личность убийцы. Ему ясно представилась картина совершения расправы над жертвами, он увидел лицо маньяка глазами девушек. Следователь лично составил на компьютерной программе его фоторобот и объявил в розыск. На удивление коллег он отвечал, что вёл наблюдение за местами преступлений и этот человек был замечен вблизи каждого из них, а убийцы, как принято считать, склонны возвращаться к алтарям своих триумфов. В скором времени его задержали и доказали вину.
С тех пор Алистер ещё не единожды обращался к Нэми Майну, а тот никогда не отказывал. Вслух Нэми ничего ему не говорил, необходимая информация поступала к следователю иначе. Этого он никаким образом объяснить не мог, но не очень-то по сей причине тревожился. Напротив, Атлер был горд, что ему выпала честь служить своеобразным посредником чего-то величественного и непостижимого.
Майн перестал ходить в полицию и впредь передавал всё напрямую Алистеру. Как-то раз следователь очень деликатно полюбопытствовал, в чём же заключается причина такого доверия. «В твоей готовности соблюдать секретность ради наших же общих интересов. Все почести достаются тебе, а я как будто и не при делах – это самое лучшее, что только может быть. Мне больше не нужно рисковать, привлекая к себе внимание». Это было самым длинным предложением, которое за всё время сотрудничества Нэми сказал следователю. Алистер действительно ни в коем случае не собирался придавать огласке их тайну. Всё равно никто и не поверил бы, а престарелого следователя ещё и за психа бы приняли.
Когда обнаружили тело Нэми Майна – Атлер все силы приложил к тому, чтобы не утратить над собой контроль и ничем не выдать поразивший его ужас. Следователь горевал вовсе не из-за того, что «халява» кончилась. Другом, в общем-то, Алистер Майна тоже назвать не мог. Он просто понимал, что не стало человека, спасшего сотни жизней, и от осознания того, скольким бы он ещё смог помочь, становилось невыносимо тягостно на душе. Заключение о самоубийстве следователь отрицал, он помнил о всех тех преступниках, которые несли наказание исключительно благодаря былым доносам Майна. Кто-то из них мог выйти на свободу, отыскать его и отомстить. Но все обстоятельства свидетельствовали об обратном.
Двоюродный брат Мерца был подавлен и, тем не менее, встретил следователя радушно, предложил закуски к чаю, был открыт и разговорчив, но, увы, делу ничем не помог. Ему всего двадцать семь, а это ровно на двадцать лет меньше возраста полковника Мерца. Во время войны он был совсем мальчишкой, о службе брата ровным счётом ничего не знает, о его семье отозвался крайне положительно, они регулярно собирались на праздники, хорошо общались, но только на бытовые темы. Клора любила нянчиться с его маленькой дочкой, и это всё. В общем, следователь лишь зря потратил время.
После ужина в ближайшем ресторанчике Атлер решил повторно посетить опечатанное жилище Мерцев, чтобы на этот раз оказаться там одному, без мешающихся, суетящихся вокруг криминалистов.
Частный двухэтажный дом был расположен в престижном спальном районе. На просторном заднем дворе разместились бассейн, беседка, зона для барбекю, декоративные фонтанчики, прекрасный сад и многочисленные клумбы. Внутри повсеместные признаки богатства и роскоши. Высокие военные чины ни в чём не знают нужды.
Супруги были найдены внизу, в гостевом холле, на полу остались их обведённые мелом силуэты. Кровь тоже никто ещё не оттирал. Жена лежала у лестницы, ведущей на второй этаж. Она стояла, когда в неё стреляли. Полковник в момент самоубийства сидел в кресле. Странно, что они решили сделать это именно здесь, а не в своей спальне, например, или за кухонным столом, взявшись за руки. Так было бы гораздо естественнее для пары, принявшей решение совместно покинуть мир живых. Алистер лишь сейчас об этом подумал, и у него сложилось впечатление, что произошло это спонтанно.
Он обходит весь первый этаж, затем поднимается на второй, заглядывает в каждую комнату, в каждый ящик, и задерживается в кабинете полковника. Атлер был здесь и во время первого посещения, но мог упустить что-то по невнимательности. Впрочем, и на этот раз среди имеющихся бумаг и документов ничего примечательного обнаружено не было. Оно и не удивительно, ведь если Цепь действительно существовала или существует по сей день, то вряд ли допустила бы или допустит наличие у бывшего сотрудника каких-либо доказательств своей деятельности.
Алистер долго рассматривает фотографии в рамках на стене. Их много, по меньшей мере – три десятка. Под каждой подписана дата. В основном это совместные полевые фотографии рот и отрядов, реже – парные с каким-то отдельным человеком. Алистер ищет временной отрезок, соответствующий тем годам, когда Мерц уже был «переведён в И.Ц.Э.П.Я.». И находит его. На снимке полковник сидит за торжественным столом вместе с пятью мужчинами. Все они в костюмах, а не в военной форме, держат в руках бокалы с шампанским и позируют фотографу. Среди них Алистер узнаёт врача местной психиатрической клиники, которая теперь зовётся Центром Психического Здоровья. История об этом человеке в своё время наделала много шума. Произошла она почти год назад и попала во все местные выпуски новостей. Врач наглотался таблеток в служебном туалете, его тело обнаружил коллега. Основным поводом для скандалов были возмущения людей, мол, «сами там в этой психушке все больные, а ещё других лечить берутся».