***
Оливер выходит из своего кабинета с мобильником в руках и уже набирает номер Адли, но тут же сбрасывает вызов, увидев напротив себя сидящего на скамейке Алистера Атлера с картонным стаканчиком кофе в руках. Им уже доводилось встречаться, когда умер Нэми, и Адли о Клоре расспрашивал тоже он. Следователь, припав на больную ногу, встаёт и протягивает ладонь для приветствия.
— Здравствуйте, — Оливер поспешно убирает мобильник в карман пальто и отвечает на жест Алистера. — Меня не предупредили о вашем визите.
— Я попросил не беспокоить вас, доктор. Ждал, пока освободитесь.
— Вы по поводу семьи Мерцев? Что-нибудь выяснили?
— Я смотрю, вы на обед собрались. Не возражаете, если я с вами увяжусь? А то кофе тут у вас, я вам доложу, паршивый.
Растерянный Оливер, конечно же, не возражает. До ближайшего заведения общепита они добираются на машине следователя, по пути обсуждают инцидент с Клорой. Алистер просит профессионального мнения психиатра по этому поводу, и Стингрей делится и без того известной всем информацией насчёт того, что в этом возрасте эмоциональный фон особенно нестабилен.
Когда они пьют кофе в ожидании заказанных блюд, Атлер больше не увиливает и переходит к теме, которая действительно интересует его в данный момент.
— Хочу поговорить с вами о Кирпе Мицце. Помните такого?
Оливер насторожился и немного сконфузился:
— Такое нелегко забыть.
— Он ведь тоже был психиатром. Что вы можете сказать о нём?
— Почему вы спрашиваете? Я думал, инцидент уже давно исчерпан.
— Этот человек теперь фигурирует в другом деле.
— Он же мёртв. Какой в этом может быть смысл? К тому же я уже не один раз отвечал на заданный вами вопрос вашим коллегам.
— И тем не менее. Хотелось бы услышать из первых, так сказать, уст. Не упрямьтесь, доктор. А я оплачу ваш обед, — непринуждённо улыбается Алистер, а Оливер удручённо вздыхает, не испытывая никакого желания возвращаться в тот день.
— Через два года он мог уйти на пенсию, в нашей клинике проработал двенадцать лет, считался хорошим специалистом, все относились к нему с уважением. Семьи у него не было, родных, кажется, тоже. Все погибли во время войны. Он принимал в ней участие…
— Всё это я знаю. Расскажите лучше, каким он был в общении, чем увлекался, как предпочитал проводить свободное время?
— Мы были не настолько хорошо знакомы. Мне нечего вам сказать. Его поведение не менялось за последние дни перед тем, как он принял смертельную дозу из массы препаратов. Он не выглядел чем-то расстроенным, или подавленным. И… — Оливер запинается и отводит взгляд.
— Что «и»? Смелее, доктор, говорите всё, что придёт в голову, любое самое безумное предположение. Каждое слово может иметь значение.
— Всё выглядело так, будто он решил покончить с собой внезапно и очень торопился это сделать. Он буквально напичкал себя таблетками - снотворным, ноотропными средствами, обезболивающими, бета-блокаторами, антидепрессантами… В его возрасте для летального исхода хватило бы и четверти того, что он умудрился проглотить, и Кирп, как медик с многолетним стажем, мог бы это рассчитать. Не знаю, как долго он просидел в запертой кабинке, но, когда я его нашёл - вокруг было много рвоты, организм пытался бороться с отравлением. Некоторые таблетки остались не проглочены: им просто не хватило места; он ел их горстями, пока сердце не остановилось.
— Ваш заказ! — щебечет молоденькая официантка, переставляя с подноса на столик перед Стингреем и Атлером тарелки с телячьей отбивной и картофельным гарниром.
— Спасибо, милая. Ну, что ж, доктор, приятного аппетита! — любезно желает Алистер своему компаньону и, не мешкая, приступает к трапезе, а вот у Оливера аппетит совсем пропал.
***
Вернувшись в полицейский участок, Алистер отыскивает личное дело Мицца и встречает точно такую же многозначительную пометку, как и у Мерца. «Переведён в И.Ц.Э.П.Я.». Он поступил туда годом раньше полковника и гораздо раньше ушёл, но не на пенсионное обеспечение, так как был значительно моложе, а в психиатрическую больницу. Те пробелы, которые зияли в обеих биографиях, хотелось сравнить с вырванными из книги страницами. Атлер выписывает в карманный блокнот даты, но зацепиться, по большому счёту, не за что. Алистер извлекает из заднего кармана брюк сложенную вчетверо фотографию, расправляет её и кладёт на стол перед собой. Прежде всего теперь ему необходимо установить личности оставшихся троих мужчин и узнать, живы ли они.
5.
Всё последующее время Клаэс, следуя рекомендации загадочного гостя, представившегося Эгоном, посвятил изучению тетрадей. Он сидел на полу в центре комнаты, обложившись листочками для сносок и блокнотами для переписывания переведённого при помощи словаря текста. Он уделял внимание каждой фразе, стараясь на этот раз вникнуть основательно. Когда мозги начинали совсем уж пухнуть от изобилия новых знаний, которые, казалось, безвозвратно вытеснили все прошлые из-за нехватки места, Клаэс принуждал себя оторваться на некоторое время. Обшарив все ящики на кухне и холодильник, он обнаружил буквально вросший во льды морозильной камеры раскрытый пакетик пельменей, отварил их и умудрился растянуть смехотворную порцию на двое суток, поделившись при этом с крысами. Желудок молчал и еды не требовал, но чисто интуитивно Клаэс чувствовал, что хотя бы иногда всё же нужно что-нибудь в него закидывать, дабы случайно не скончаться с голодухи. После очередного перерыва на перекус поджаренными на сковородке пельменями, он вернулся в комнату, утомлённо оглядел разбросанную по полу макулатуру, развернулся и ушёл мыться. Пришлось потратить время и на разборку тряпья, наваленного в ванной, чтобы освободить её. Половину он погрузил в стиральную машину, половину – распихал по тазам.
Отмокал Клаэс долго, но без сопутствующего расслабления. Он выпал из реальности, перестав воспринимать себя в пространстве, как материальный, реально существующий объект так надолго, что не заметил, как горячая вода стала практически ледяной. Теперь, думая о тетрадях, Клаэс отчётливо понимал, что записи – это своеобразный эстафетный дневник. Он несёт в себе информацию о разнообразных рецептах настоек, мазей и отваров, среди которых он узнал и те, которыми пользовалась бабушка. Несмотря на все приложенные усилия, он расшифровал лишь треть от общего объёма. С тем, что было написано на латыни, проблем не возникало, но вот другие языки разобрать никак не получалось, задачу значительно усложняло использование простонародных выражений. С причудливыми загогулинами, которые изначально казались выдуманными, Клаэс тоже смог совладать. Какое-то слово показалось ему очень знакомым, и Майн додумался подставить к нему зеркало с конца, тем самым отобразив задом наперёд. Так криптографические письмена оказались обычной латынью, этот метод использовался ещё с Эпохи Возрождения для соблюдения секретности и был известен как «зеркальный почерк». Кроме рецептов были и пошаговые инструкции проведения обрядов различной направленности: любовных преворотов, заговоров на здоровье и долгую жизнь, был описан даже способ лишения другого человека его памяти. Жертвоприношений, чешуи русалки и волос с гривы единорога они для воплощения не требовали, в основном – описания поясняли, как себя вести при этом, о чём думать и к каким последствиям готовиться. Например, он всё же дословно перевёл то единственное послание, которое оставил Нэми. Оно содержало руководство по приручению разнообразных представителей фауны, причём выбрать можно было любого на своё усмотрение, но внутренняя предрасположенность помогла бы определиться. Прежде, чем получить возможность взаимодействовать с каким-либо животным, нужно окружить себя его представителями, чтобы они постоянно были рядом, привыкли к тебе и сами бы тянулись к твоему обществу. Одного из них ты должен воспитать с момента его появления на свет, полюбить его, привязаться, а затем, дождавшись момента наступления естественной смерти питомца, оставить себе какую-нибудь его часть - мех, или кость, и всё время иметь этот памятный амулет при себе. Материя усиливает связь между объектами, это заставило Клаэса вспомнить о верёвке, которую Нэми сплёл из своих волос. Брат винил себя, что не уследил за Клаэсом, вследствие чего он оказался изувечен, и с того момента решил больше никогда не упускать младшего из «поля своего зрения», отслеживая каждый его шаг. Касательно животного мира существует и бонусный метод, который позволяет в любой необходимый момент увидеть любое место, где находится любой сородич, его глазами, то есть трансляция с конкретной локации будет выбираться самостоятельно. Помимо этого, можно приноровиться манипулировать животными, как марионетками, направлять их, задавая нужное направление. Но взамен придётся отдать свой глаз. Собственноручно удалить его и скормить тем, кого выбрал. При этом стоит учитывать уровень своих возможностей. Если силы в тебе недостаточно, то животные не сочтут тебя достойным, чтобы подчиниться, их ещё нужно убедить в своём превосходстве. По максимуму развив навык манипуляции, можно полностью лишать животных их воли. В основе дистанционного управления животными лежит одна лишь безграничная сила мысли, а пожертвовать глазом необходимо, прежде всего, для подтверждения серьёзности своих намерений. Это как бы финальная, закрепляющая общую конструкцию деталь. Разумеется, на это способен далеко не каждый человек, способности передаются сугубо по наследству.
Клаэс точно помнит, что у брата оба глаза были на месте, крысы и так его слушались, а вот у того мальчишки из школы Адли один – стеклянный, и информация достоверна. Да ещё и эти перья в волосах. У Клаэса больше не возникает вопросов насчёт того, почему Нэми написал конкретно об этом, а не о чём-то другом. Это очередная его подсказка, подтверждающая подозрения Клаэса касательно Ноэ. Он насылает ворон. Он всячески издевается и запугивает, вот только зачем ему это?
Майн закрывает глаза, задерживает дыхание и с головой погружается в воду. Он слышит ровный стук собственного сердца, отдающийся в барабанных перепонках. Воздух заканчивается. Всё ещё находясь под водой, Клаэс открывает глаза и видит стоящего над ванной Нэми. Брызги плещутся через край, когда Клаэс судорожно хватается за бортики и садится. Он пытается отдышаться, грудная клетка беспокойно вздымается. Кроме него самого в ванной никого другого, конечно же, нет. Клаэс мысленно обращается к брату, уверяя его в том, что он готов и больше не испугается, если тот снова придёт, теперь он будет ждать его и обещает быть внимателен ко всему, что увидит.
Остаток дня проходит за тетрадками. С наступлением темноты и по собственным внутренним ощущениям Клаэс предполагает, что время перевалило за полночь. Шторы в комнате он не раздвигал, но периодически слышал за окном карканье. Эгон сказал, что внутрь они без его приглашения не попадут, так что не стоило беспокоиться, пусть топчутся на карнизе сколько угодно. Совершенно новое чувство уверенности в защищённости придавало Клаэсу уверенности и в самом себе, потому уснул он спокойно. Майн видел бескрайнее пшеничное поле. Слабый ветерок колыхал колосья, их движения напоминали волны золотистого моря, и он брёл среди него. Клаэс снова маленький, он буквально утопает в пшенице. Мальчик бежит вперёд, чувствуя зной полуденного солнца на своей коже. Перед ним возникает невысокий силуэт совсем ещё юного брата, и Клаэс, счастливо улыбаясь, ускоряется. Нэми оборачивается. Он выглядит опечаленным и очень уставшим. Клаэс останавливается в полуметре, ему вдруг тоже становится грустно.
— Почему ты ушёл? Мне было страшно.
Нэми не отвечает, а лишь протягивает малышу свою руку, Клаэс незамедлительно хватается за неё и крепко сжимает в своей ладошке. Брат вновь отворачивается от него и неспешно ведёт за собой.
— Пора обедать? Мы идём к бабушке?
— Она давно умерла. И я тоже.
Клаэс тоже вспоминает об этом. Ясное, голубое небо неестественно быстро скрывается за мрачными тучами, пшеница стремительно иссыхает, склоняясь к земле и обращаясь в пыль. Теперь вокруг лишь серая пустыня. Преображается и сам Клаэс, он взрослеет, вытягивается, как и шагающий впереди Нэми. В его тёмных вьющихся растрёпанных волосах появляется седина. Он всё ещё держит брата за руку, Клаэс смотрит на их ладони, но вдруг его пальцы выскальзывают и вновь ухватиться за них уже не удаётся. Клаэс резко тормозит и растерянно оборачивается по сторонам. Нэми больше нет. Он привёл Клаэса к бабушкиному дому. В окнах темно, стёкла покрыты трещинами, прогнившие доски заунывно поскрипывают и внутрь заходить не хочется. Но Клаэс пересиливает себя, поднимается на крыльцо и открывает дверь, а за ней чужое, незнакомое жилище. Оно хорошо освещено, Клаэс поражается красоте и изысканности обстановки. Его встречает коренастый, широкоплечий и статный, но уже пожилой мужчина, без движений сидящий в кресле, будто связанный. Он взирает на Клаэса с ужасом.
— В чём дело, господин Мерц? – произносит Клаэс не своим голосом, но узнаёт его, потому что уже слышал его в своей квартире. – Неужели вы настолько напуганы, что язык проглотили? Ладно, я, конечно же, шучу.
Вдруг какие-либо эмоции стираются с лица мужчины, он перестаёт быть похожим на живого человека. Взгляд становится затуманен и бессознателен, но глаза при этом широко открыты и неотрывно следят за гостем.
— У вас очень красивый дом. Вам пришлось много трудиться, чтобы заработать на него, я-то уж точно знаю.