Ирочка притворилась, что спит. А может, и правда спала. Коля с сожалением посмотрел на круглую птичью голову подруги, пестрые перышки на макушке, перевел глаза на будильник…
– Ирка! – позвал снова. – Спишь?
Еще Джером Клапка Джером заметил, что ничто нас так не раздражает, как вид спящего человека, когда мы уже проснулись.
– Ирка! – завопил Коля, окончательно сдергивая с нее одеяло. – Подъем!
Ирочка даже не пошевелилась. Лежала спиной к нему, подогнув коленки, как кузнечик. В короткой маечке. Коля увидел цепочку острых позвонков, тощенькие бедра, хлипкую шейку и только вздохнул. Ирка была трогательна и беззащитна, как эльф. Коля, лишенный всякой романтики, подумал, что Ирка у него все‑таки ничего… «Когда спит зубами к стенке» – пришло в голову детское присловье. Необычно растроганный, он рассматривал спящую Ирочку, испытывая раскаяние – накануне вечером он обозвал ее идиоткой. Она поставила на огонь чайник и повисла на телефоне, а чайник распаялся, заполнил дымом всю квартиру и едва не учинил пожар.
Частный дом номер семнадцать «А» по улице Космонавтов был не домом, а целыми хоромами, вписавшимися в глухой «карман» между многоэтажками. Удобно, подумал Коля. Почти центр города, а смотрится как деревня.
Город застраивался бешеными темпами, дома росли как на дрожжах. Цены зашкаливали, несмотря на прогнозы ведущих экономистов, что вот‑вот начнется спад. Предприимчивые люди скупали землю, добивались разрешения на строительство, продавали квартиры на нулевом цикле – и вперед с песнями. Иногда они исчезали вместе с деньгами пайщиков, что вызывало шум в прессе на день‑другой. Напрасно рыдали обманутые, обивая пороги начальства и создавая комитеты спасения. Жулики как сквозь землю проваливались, чтобы вынырнуть вскоре в другом месте.
Любое мало‑мальски свободное пространство – дворы, обширные когда‑то, пустыри, игровые площадки, любая дыра, – все использовалось под застройки, несмотря на возмущенные вопли и письма жителей района. Сносились старые дома, мощно перли из земли новые.
Хоромы с дурацкими башенками под номером семнадцать, обнесенные высоким железобетонным забором, смотрелись диковато в окружении нависающих со всех сторон хрущоб.
Дежурный у ворот козырнул капитану. Вокруг уже стояла кучка зевак – есть порода людей, нутром чующих «событие». Немолодые тетки в основном, кое‑кто с помойными ведрами. Завидев капитана, они заколыхались, обмениваясь впечатлениями.
Кузнецов приветствовал подчиненного взмахом руки.
– Кофе хочешь? – спросил он. – Вон термос.
Коля уже пил кофе. Но тем не менее налил себе еще и оглянулся в поисках пакета с едой, который, несомненно, положила заботливая супруга Кузнецова.
– Жена в доме отдыха, – предупредил начальник. – Только кофе.
Обстановка гостиной поражала пышностью. Было много позолоты и хрусталя, зеркал и картин в старинных резных рамах. На картинах – пышные женщины, натюрморты с фруктами и убитой птицей, невиданные цветы. Серебряные фигурки в угловой стеклянной горке мягко сияли в свете гигантской люстры. Непрошеным гостем, бедным родственником смотрелось старинное потемневшее от времени бюро благородной формы, со множеством ящичков и деликатной латунной отделкой. В масть этому бюро – круглый столик на трех львиных лапах в углу и два изящных, обитых темно‑красной гобеленовой тканью кресла.
Комната производила странное впечатление: смешение бесценной, даже на Колин, не особенно искушенный, взгляд, мебели и современного «блескучего» китча, правда, безумно дорогого. И картины! Коля мог бы поклясться, что точно такие он видел на базаре, только без рам. И кричаще‑яркий ковер на полу – черный с красными розами. Пышные, наглухо задернутые портьеры. Затхлый воздух.
На желтом кожаном диване, низком, мягком – на таких нежатся одалиски в гаремах, – среди пестрых разнокалиберных подушечек лежал мертвый человек. Толстый, лысый, в распахнутом черном атласном халате мужчина лет шестидесяти. Правая рука его, в перстнях, с покрытыми лаком ногтями, вцепилась в ворот халата, словно он, задыхаясь, пытался сорвать с себя одежду. Левую руку, падая, он подмял под себя. Черная полоса на шее, отдутловатое посиневшее лицо, перекошенный рот не оставляли никаких сомнений, что человек был задушен.
– Леонид Семенович Глузд, владелец сети продуктовых магазинов, – сказал Кузнецов.
Черная бутылка вина на журнальном столике, два бокала и открытая коробка шоколадных конфет довершали картину.
Судмедэксперт Лисица – седенький, маленький, напоминающий статью подростка, пребывал, как всегда, в самом приятном расположении духа. Он пил слабый кофе из собственного термоса – берег сердце, но зато компенсировал недополученное удовольствие неимоверным количеством сахара. Его кофе напоминал сироп.
Тут же крутился фотограф Ашот Акопян, Ашотик, сверкал вспышками. В поисках ракурса он проделывал акробатические номера. Ашотик был не просто фотограф, художник. Две возбужденные тетки‑понятые жались к стене. Коля невольно оглянулся в поисках помойных ведер.
– Примерно в двенадцать. Возможно, несколько позже, – ответил Лисица на вопросительный взгляд капитана. – Точнее скажу после вскрытия. Удавлен шарфом или толстым шнуром. Орудие убийства не найдено.
– Он живет один? – спросил Коля, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Жена за границей, – ответил Кузнецов. – Сейчас привезут домоправительницу, тогда и поговорим. Но уже сейчас могу сказать, что унесены две картины – вон, видишь, пустые рамы, у окна и над бюро. Всего две из двух десятков. Исчезли также фигурки из серванта… судя по пятнам, где нет пыли. Семь штук. Семь из двадцати. Сейф открыт, там документы, бутылка виски, шкатулка для ювелирных изделий – пустая. Что там было еще, расскажет жена, когда вернется. Ее уже вызвали. Думаю, что имелось. Убийца прихватил ювелирные изделия, хотя мне почему‑то кажется, что мы имеем дело со специалистом по антиквариату – уж очень целенаправленно он грабил. А ювелирные изделия прихватил за компанию.
– Награбленное уместилось в маленьком чемоданчике, вроде «дипломата», – заметил капитан. – А картины – в тубе. Удобно. Сигнализация не сработала, значит, этот, – он кивнул в сторону трупа, – впустил гостей сам. Гостью, – поправился он. – Женщину. Если бы мужика – пили бы коньяк.
Домоправительница – крупная старуха – ринулась в комнату, стаскивая на ходу плащ. Увидев лежащего на диване хозяина, она ахнула, зажав рукой рот.
Напившись валерьянки, напричитавшись, Валентина Федоровна – так ее звали – довольно связно и обстоятельно рассказала о пропавших вещах.
– Собаки пропали, – деловито перечисляла она. – Чистого серебра, старинные. И золотой дьявол на камнях. Голый, прости господи, сидит на камне, такой страшный, аж сердце заходится. И две картинки, одна ничего, вроде как деревенская – зима, снег и пегая корова смотрит из сарая, грустная такая, и слеза в глазу. Вроде как ребенок рисовал. Другая тоже маленькая, старинная, вся темная. Желтые розы в вазе. А в сейфе у Леонида Семеныча были женины цацки и папка с монетами…
* * *
– Тенденция, однако, – заметил Федор Алексеев, выслушав отчет капитана Астахова о новом убийстве и ограблении. Друзья снова сидели в «Тутси». – Похоже, заезжие гастролеры? У нас вроде тихо было до сих пор. Что именно взяли?
– Заезжие? – задумался капитан. – А черт их знает, может, и заезжие. Взяли, как и в прошлый раз, антиквариат, картины – одна с коровой, другая с желтыми розами, из сейфа – коллекцию монет и ювелирные изделия.
– Всего‑навсего через две недели после того парня, хозяина казино, которого повесили. Там тоже антиквариат и картины. И тоже наркотик в вине. Один и тот же исполнитель? – спросил Федор.
– А хрен его знает, – ответил Коля.
– Я думаю, преступление совершили разные лица, – подал голос Савелий, и друзья, как по команде, повернулись к нему.
– Да что ты! – обрадовался Коля. – Ну? Не томи, Савелий. Излагай.
– У каждого преступника… это самое, свой почерк, – принялся объяснять Зотов. – А тут разный почерк… Того, первого, повесили, а этого…
– Точно, почерк разный. Молодец, Савелий, разбираешься. Кстати, о хозяине казино. Один из моих… людей, часовой мастер, старый антикварщик…
– Неужели Одноглазый? – перебил его Федор. – Жив еще?
– Оперативная информация, – строго ответил капитан. – Разглашению не подлежит.
– Да ладно, я и так знаю, – ответил Федор. – Редкая сволочь.
– Может, и редкая, зато полезная, – заметил капитан. – В таком бизнесе только сволочь и выживет. Можешь не перебивать?
– Могу, – пообещал Федор. – Давай!
– Одногла… мой человек, одним словом, шепнул, что ему принесли платиновый медальон с изумрудной птицей, похоже, из вещей, украденных у хозяина казино Краснухина. Принес мужчина. Ювелир незаметно достал список, стал сравнивать, развлекая его разговорами. Однако тот заподозрил что‑то, вырвал медальон у него из рук и ушел.
– Разумеется, раньше он этого мужчину никогда не видел, – скептически заметил Федор. – Одноглазый соврет – недорого возьмет.
– Зачем? – спросил Савелий.
– Чтобы выказать рвение. А капитан Астахов в ответ закроет глаза на всякие мелкие нарушения… информатора. Например, спекуляцию драгметаллами. И поможет при случае. По принципу – ты мне, я тебе. Или рука руку моет. Слышал, Савелий?
– Да нет, не врет он, – сказал Астахов. – Мы с ним в эти игры не играем. Он меня знает.
– Допустим. И что? Таинственный человек с медальоном был, разумеется, в зеленом пальто и резиновых сапогах, лысый, без руки. Тут источник для достоверности будет путаться в показаниях – не то без правой, не то без левой.
– Зачем? – изумился Зотов.
– Откуда я знаю? – Федор пожал плечами. – Значит, нужно… зачем‑то.
– Савелий, не слушай Федьку, это вредно для здоровья, – заметил капитан. – Это был мужчина лет сорока, ничем не примечательный. Немногословный. За все время пребывания в лавке он произнес всего два‑три слова. Протянул медальон и буркнул что‑то вроде: «Интересуетесь?» Источник запомнил шрам на правой руке около большого пальца.
– Какие кадры! – вскричал Федор. – Какова наблюдательность! Одноглазому давно пора присваивать очередное звание. Он у вас кто? Все еще старший ефрейтор? Несолидно. Надо бы повысить.
– Повысим, – ответил капитан хладнокровно. – Не волнуйся.
– А фоторобот? – вспомнил Савелий. – Фоторобот будете делать?
– А надо? – спросил Астахов.
– Ну, во всех детективах… составляют фоторобот, – пробормотал Зотов.
– Ну, раз во всех детективах, тогда, может, и сделаем.
– Странно, – заметил Федор. – Серьезный грабитель‑убийца идет к скупщику краденого и предлагает ему «грязное» ювелирное изделие, будто ему не хватает на жизнь. Туфта полная!
– А может, ему срочно понадобились деньги? – предположил Зотов.
– Преступник, разбирающийся в антиквариате, не пойдет к дешевому барыге, Савелий. Не тот уровень.
– Да знаю! – сказал с досадой Николай. – Но вещь‑то краденая. Где‑то он ее взял!
– Пахнет жареным, – сказал Федор. – Я бы попрессовал Одноглазого. Врет он. На нем пробы негде ставить. Грабитель и убийца, поиздержавшись, запросто приходит к первому попавшемуся ювелиру и сует ему краденую вещь? Так?
– Может, и так. Возможно, гастролер без связей. А за Одноглазым присмотрим, – отреагировал капитан на удивление спокойно, но спокойствие это напоминало штиль перед бурей. – Мне и самому, как вы понимаете… А больше ничего. Никаких зацепок. Жена Краснухина обвиняет секретаря, какие‑то тайные делишки у него были с покойным. Тот показал, что по просьбе покойного нанял частного детектива, который предоставил компромат на жену – у нее был любовник, а она якобы узнала об этом и приняла меры. Боялась развода. Вернее, не она узнала, а любовник – бывший сотрудник охранного агентства, ныне безработный. На пятнадцать лет моложе дамы. Типичный альфонс. Но на убийцу не тянет, тем более не разбирается в антиквариате. Она рыдает на допросах, а морда радостная: наследница. Альфонс тоже настроен оптимистично, даже не скрывает. Мыльная опера, тошнит уже. Ненавидят друг друга, но живут вместе, не разводятся. Пока не доходит до убийства.
– Как печально, – заметил Савелий.
– Да уж…
– Не там копаете, – вдруг произнес Федор. – Не там.
Тут капитан не выдержал и взорвался.
– Федька, тебя что, из бурсы вышибли? – резко спросил он. – Сколько можно из меня кишки тянуть? Ты думаешь, я не знаю цену Одно… этому фраеру?
– Пока не вышибли. Ладно, Коля, – примирительно сказал Федор, – это я так, не обращай внимания. Завидую, наверное.
– Возвращайся, делов‑то!
– А что… может, и вернусь, – произнес Алексеев задумчиво.
– А вдруг это убийца приходил? – наконец сообразил Савелий. – К ювелиру?
– Конечно, убийца! – ответил ему Федор. – Теперь Коля сделает фоторобот, как ты и советовал, и он, считай, у нас в кармане. Но! Несмотря на разный почерк, как ты опять‑таки заметил, я склонен думать, что здесь действовал один и тот же персонаж. Почерк, может, и разный, а схема одна. Суди сам, Савелий. Отсутствие следов взлома – раз. Присутствие женщины – два. Некий химический препарат, который вырубает жертву, – три. Взяты самые ценные вещи – золото, камни и антиквариат – четыре. Никаких свидетелей – пять. И главное – убийство. Не всякий грабитель идет на убийство!
– Если это один и тот же преступник, то, значит, и женщина одна и та же, – рассудительно заметил Савелий.
– Резонно, – отозвался Федор. – Хотя необязательно. Правда, Коля?
– Вы меня уже достали, – с горечью сказал капитан. – Везде одна и та же лажа. Я зачем сюда прихожу? Расслабиться. А мне тут баки забивают… Кто будет? – он взялся за графин с водкой.
– Мне немного, – предупредил Зотов.
– Ежу понятно, – ответил капитан, разливая спиртное. – Только продукт переводить. За что пьем?
– Савелий? За что пьем? – спросил Федор. – Ты у нас самый… оптимистичный. Давай тост!
– Чтобы все было хорошо… – поколебавшись, предложил Савелий.
– Отлично сказано! – воскликнул Алексеев. – Чтобы все было хорошо!
Друзья чокнулись. Огорченный капитан Астахов принял водку одним глотком. Федор растянул на три. Савелий Зотов, стараясь не дышать, страшно сморщившись, пил мелкими глотками…
Глава 11
Омут
– Доброе утро, – поздоровался Вениамин Сырников, появляясь на пороге кабинета Илларии. – Занята?
– Ну? – спросила она, отрываясь от бумаг.
– Спасибо, хорошо, – ответил адвокат язвительно. – А ты как?
– Вениамин, не морочь мне голову! – нетерпеливо воскликнула Иллария. – Нашел?
Адвокат, выдерживая паузу, уселся в кресло, положил на стол перед собой папку, раскрыл. Поднял глаза на Илларию и неторопливо сказал:
– Нашел. Кирилл Александрович Пушкарев. Предприниматель. Владелец фирмы по импорту пищевых продуктов, а также вин из Греции и Португалии. В бизнесе три года. Дела идут неплохо. До этого занимался продажей электроники, медицинского оборудования, медицинским страхованием. На людях господин Пушкарев почти не бывает, на тусовках не светится, о личной жизни подозреваемого ничего не известно. Домашний адрес, к сожалению, достать не удалось. Равно как и домашний телефон.
– Твой новый знакомый не любит, чтобы его беспокоили, – заключил свой доклад Вениамин. – Ходят слухи, что он собирается не то начать ресторанный бизнес, не то купить пару уже существующих ресторанов. Все, пожалуй. Я думаю, он делает ставку на тебя, – добавил он. – Ты у нас в городе фигура публичная, со связями. Трудно сказать, кто кому нужнее.
– И что чует твой длинный нос? – спросила Иллария.
– Ничего. Фирмочка захудаленькая, малоизвестная. Но деньги у него есть. Если он предлагает помощь, то почему бы и нет? Только имей в виду, говорить с ним буду я.
– Конечно, ты, – успокоила его Иллария. – За что я тебе деньги плачу?
– И никакой самодеятельности, – добавил Сырников.
– Никакой, – согласилась Иллария.
– Он не звонил?
– Нет. Мы договорились, что позвоню я.
– Давай, – разрешил адвокат. – Но имей в виду…
– Вениамин! – вскричала Иллария нетерпеливо. – Сколько можно?
– Я тебя слишком хорошо знаю, – ответил он.
Иллария даже себе не призналась бы, что странный человек заинтересовал ее. Похож на мальчишку, рыжий, конопатый, в затрапезных джинсах и свитере. Он даже не счел нужным переодеться перед встречей. Что это? Стиль? Бравада? Желание заинтересовать?
Иллария любила тряпки и знала в них толк. Взгляды встречных мужчин и женщин на улице действовали на нее как допинг. Хладнокровная, жесткая, сильная, с характером скорее мужским, чем женским, Иллария упивалась этими взглядами как записная кокетка. Если бы на нее вдруг перестали обращать внимание, она бы расстроилась. У каждого из нас есть свои маленькие слабости. Иллария любила рассматривать себя в зеркале. Взгляды прохожих были для нее тем же зеркалом.
Небрежная одежда Пушкарева сначала покоробила ее, но чем больше она думала об этом человеке, тем отчетливее понимала, что костюм его гармонировал с манерой держаться, гибкой мальчишеской фигурой, рыжими, давно не стриженными волосами. Но… вместе с тем в нем чувствовался некий стержень – таких, как он, невозможно принудить или заставить делать то, чего они делать не желают. Они будут зубоскалить, прыгать мячиком и гнуть свою линию.
Иллария испытывала странное нетерпение – ей хотелось снова увидеть Кирилла. Он вызывал у нее любопытство. Последний раз мужчина занимал ее мысли подобным образом много лет назад, в институте, когда она была еще гадким утенком…
Она достала из прозрачной пластиковой подставки визитку Кирилла. Помедлив, сняла трубку и стала набирать номер.
– Привет, – он отозвался сразу, словно ждал звонка. – Как жизнь?
– Добрый день, Кирилл, – сказала Иллария сухо. – Я предлагаю обсудить наше возможное партнерство.
– Дайте подумать, – ответил он нахально. Наступило молчание.
Иллария могла бы поклясться, что Кирилл улыбается. Она тоже молчала.
– Сегодня, – сказал он наконец. – Я приглашаю вас в «Английский клуб» на ужин. Вечернее платье не обязательно. Смените кроссовки на туфли, и все. Да, и, пожалуйста, не обедайте. Мне нравятся женщины с хорошим аппетитом.
Клоун! Иллария невольно улыбнулась, представив себя в кроссовках, жадно поедающую фирменные блюда самого крутого ресторана в городе. Ей пришло в голову, что для поддержания имиджа чудака Кирилл должен был пригласить ее совсем в другое место, в «Макдоналдс», например. «Английский клуб» и владелец «Райской птички» сочетались как пресловутые корова и седло.
«Что и требовалось доказать, – сказала себе Иллария. – Весь антураж – потрепанные джинсы, растянутый свитер – не что иное, как хорошо продуманный стиль. Вот только зачем? Ладно, поживем – увидим…»
Она испытывала непривычное волнение, предвкушая встречу с Рыжим Лисом, как она окрестила нового знакомца. Перебрала мысленно свой гардероб, прикидывая, что надеть. У нее даже мелькнула мысль прийти в джинсах и кроссовках – вот тебе! Но она эту мысль задавила в зародыше.
«Что надеть» действительно вырастало в проблему. Отправляясь ужинать с любым другим мужчиной, Иллария не задавалась бы подобными вопросами. Но не с Кириллом, который был способен на… все. Он может запросто появиться в «Английском клубе» в спортивном костюме. Хотя нет, не выйдет – там строго насчет одежды. В спортивном костюме его и на порог не пустят.
По долгом раздумии Иллария остановилась на маленьком черном платье и скромных лодочках на невысоком каблуке. Волосы небрежно заколола на затылке простой черной заколкой. Единственной «вольностью», которую она себе позволила, были любимые платиновые серьги с сапфирами и бриллиантами, очень скромные, и серебряная вечерняя сумочка на длинной цепочке.
Кирилл уже ожидал ее за столиком в черном смокинге, с бордовой бабочкой с блестящей металлической пуговкой. Он поднялся ей навстречу, улыбаясь до ушей. Смотрелся он отлично – гибкий, худощавый, по‑прежнему растрепанный, что ему шло, такая прическа превращала его в мальчишку. «И веснушки на месте», – подумала Иллария.
Он окинул ее оценивающим взглядом, и Иллария, к своему изумлению, почувствовала, как загорелись мочки ушей. Он смотрел на нее насмешливо‑ласково, растянув рот в улыбке, и она подумала, что у него красивые губы… чувственные…
Кирилл не говорил комплиментов, не целовал рук, не травил обычные мужские байки. Он не старался казаться, как делает большинство мужчин, желая произвести впечатление. Он был подкупающе искренним…
Поморщившись, он признался, что ему жмет ботинок, «привык к кроссовкам, знаете ли».
– А вы снимите, – коварно предложила Иллария.
– Уже, – ответил он. – Хорошо! – На физиономии его появилось выражение такого счастья, что она расхохоталась.
Она давно так не смеялась, как в тот вечер. Остроумный, живой, с подвижной мимикой, Кирилл рассказывал о своем бизнесе, компаньонах, соседях по даче, причем в лицах; поездках в Африку, Латинскую Америку, Эмираты, тамошних людях и нравах.
Иллария выпила вина, и ее охватило ощущение удивительной легкости. Она поминутно смеялась и, кажется, даже кокетничала. Смотрела на Кирилла долгим взглядом из‑под опущенных ресниц, облизывала губы, один раз даже невзначай накрыла ладонью его руку. Но все это словно дурачась, несерьезно, следуя настроению. Раз она даже пнула его под столом носком туфли, на что он немедленно ответил тем же – пихнул ее коленом, после чего оба так и покатились. Они напоминали расшалившихся ребят в школьной столовке.
Он привез Илларию домой, выпустил из машины (большого темно‑синего «Мерседеса»), проводил до подъезда, поблагодарил. И на этом все! Никаких поползновений напроситься на кофе или чай. Коснувшись ее щеки губами, он легко сбежал с крыльца. Мощная машина негромко зарычала, мигнула красными огоньками и исчезла, оставив Илларию в состоянии легкого обалдения. По законам жанра ему полагалось хотя бы попытаться… А уж ей решать. «Ах ты, Рыжий Лис! – рассмеялась она запоздало. – Хитер!»
Лежа в постели, она перебирала мысленно детали ужина. Не без удовольствия, надо заметить. Со своей широкой улыбкой, насмешливым ласковым взглядом, Кирилл напоминал ей танцующего зверя из породы кошачьих – красиво, но… опасно! Его мальчишеская легкость была обманчива – так бывает обманчива ярко‑зеленая лужайка над топким болотом. Ступишь – и затянет в глубину. Но все это она вывела скорее интуитивно, в силу свойственной ей подозрительности, а не потому, что в поведении Кирилла Пушкарева было хоть что‑то, внушавшее ей опасения. Вел он себя безупречно – дружелюбно, открыто, искренне, не говорил пошлых комплиментов. Понял, что на нее это не подействует? И сила в нем чувствовалась, хотя ответить себе, как и в чем это проявляется, Иллария не сумела бы. В нем не было ничего из стандартного набора качеств купца‑предпринимателя – ни жадности, ни хитрости, ни желания выгадать. Хотя о деле они почти не говорили. Иллария упомянула своего юриста, который занимается всяким крючкотворством. Кирилл кивнул.
«В нем чувствуется хватка», – раздумывала Иллария. О таких говорят – мягко стелет. В бизнесе иначе не выживешь. На то и щука, чтобы карась не дремал. Иллария не считала себя ни карасем, ни кроликом, который полезет в пасть удаву. Они нужны друг другу – значит, на какое‑то время дорожки их пересекутся…
«У людей с такой внешностью обычно не бывает денег, – продолжала размышлять Иллария – Не должно быть денег. С такой внешностью деньги не делают… На что, интересно, он их тратит? Дорогая машина, дорогой костюм, платиновые запонки. Кажется, платиновые. Интересно, как выглядит его дом…»
Иллария ожидала, что он позвонит на другой день, но он не позвонил. Она была озадачена, потом рассердилась. Его поведение, оказывается, не стоит программировать. «Клоун», – повторяла в сердцах Иллария, с удивлением чувствуя, что ее задевает поведение этого необычного человека.
На третий день после исторического ужина в «Английском клубе» Кирилл вдруг появился вечером и сказал, что повезет ее на природу. Иллария была равнодушна к красотам пейзажа, предпочитая рестораны. Он смотрел на нее своими насмешливыми рыжими глазами, скалил крупные волчьи зубы. Веснушки стали еще ярче, нос облез от солнца. «В нем нет ни малейшего комплекса неполноценности», – поняла Иллария. Новый знакомый не распускал хвост, не хвастался, не надувал щеки, не токовал. «А может, он… может, его не интересуют женщины», – вдруг пришло ей в голову, и она взглянула на Кирилла испытующе. Он, ухмыляясь, смотрел на нее насмешливо‑восхищенно, и она, удивляясь и невольно смеясь, с облегчением подумала, что они чем‑то похожи. Оба сильны, не обременены излишне моралью, авантюрны. Способны блефовать и идти ва‑банк. Им хорошо вместе…
Он повез ее, недоумевающую, на реку. Вечерело. Пылал малиной закат. Тонкие, покрытые дымчатой зеленью деревья стояли в холодной воде, отражаясь в ней перевернуто и кривовато, как в живом зеркале. Невнятные звуки доносились из домов на пригорке – скрип калитки, гулкие голоса людей, лай собак. Звуки вязли и угасали в тишине, куполом накрывшей отражающую закат реку. Пахло рыбой, болотом, сырым песком. Что‑то щемяще‑пронзительное было разлито в природе, рождавшее невнятные сожаления… то ли о том, что было да прошло… то ли предчувствие того, что будет… легкую грусть и боль…
Они стояли на берегу, молча глядя на быстро меркнущее солнце. Кирилл вдруг притянул ее к себе и поцеловал. Губы у него были теплые, обветренная кожа пахла солнцем. Иллария ответила на поцелуй. Они стояли в наплывающих сумерках и целовались. Река светилась последними закатными сполохами…
Иллария вспомнила, как она целовалась с мальчиком из параллельного класса, гением‑очкариком, маленьким уродцем. Им было, наверное, лет по четырнадцать тогда, и точно так же гас закат, светилась река, и тянуло дымом далекого костра. Они сидели на перевернутой лодке…
Кирилл расстегнул пуговки на ее блузке, коснулся губами шеи… Осторожно высвободил грудь… поцеловал сосок… Иллария задохнулась. Ей казалось, что время повернуло вспять, ей снова четырнадцать, и она с тем мальчиком, и они целуются, умирая от неизведанного желания… она уворачивается от его жадных неумелых рук…
– Идем, – прошептал Кирилл, отрываясь от нее. – Пошли!
…Он овладел ею прямо в машине, на заднем сиденье… «Как дешевой шлюхой», – после подумала Иллария, оправляя юбку и застегивая пуговки на блузке неверными пальцами. Мысль эта позабавила ее – она не ожидала от себя… такой прыти.
…До города они ехали молча. Иллария исподтишка рассматривала его руки на руле, вспоминая, как он ласкал ее. В открытое окно туго бил холодный ночной ветер. Он привез ее к дому, вышел из машины, открыл дверцу. Проводил до подъезда, как и в прошлый раз, легко коснулся губами щеки, сказал:
– До завтра.
Она не ответила, чувствуя разочарование – по законам жанра он должен был подняться и… Ее бросило в жар. Она вскинула голову, снисходительно не то погладила, не то потрепала его по щеке пальцами, улыбнулась и ушла…
Дома она, не раздеваясь, прошла в ванную, встала перед большим зеркалом. Сияющие глаза и обветренные губы… Ох! Синяк на шее. Она расстегнула блузку – кровоподтеки на груди! Она потрогала их пальцем, подняла глаза на свое отражение – растрепанная, зацелованная, измятая неизвестная женщина ответила ей томным взглядом… «Кто это, – подумала Иллария. – Женщина, которая позволяет себе… вернее, мужчине, все… на заднем сиденье машины! Позор!»
Она рассмеялась, хотя ей было совсем не смешно – она была озадачена и, пожалуй, смущена. Впервые в жизни она подчинилась мужчине, а не наоборот. «Глупости, – сказала она себе, – никто никому не подчинялся. Мы оба этого хотели… Ну, еще, может, любопытство», – признала Иллария самокритично. Рыжий Лис заинтересовал ее. И еще она подумала: а ведь он совсем не в моем вкусе…
…Она уснула сразу – сон у нее был крепкий, ей никогда ничего не снилось. В эту ночь ей привиделось, что она идет куда‑то по заброшенной дороге; через трещины в асфальте пробивается трава. Трещины на глазах расползаются, открывая глубокие черные провалы. Она ускоряет шаг, почти бежит, перепры‑
гивая через провалы, земля дрожит у нее под ногами. Она не видит, куда движется, не смея отвести взгляд от разверзающейся с треском земли. Сверху слышен громоподобный смех – кого‑то там забавляют ее метания. Она мчится, чувствуя, как охватывает ее тоска смертная, зная, что не выбраться, не убежать…
Она проснулась среди ночи, бурно дыша, отбросила одеяло, прошлепала босиком в кухню. Жадно выпила чашку воды. Сон мигом испарился из ее головы, и через минуту она уже не могла вспомнить, что же ее так напугало…
На другой день Нюся встретила ее, улыбаясь во весь рот. Ее «доброе утро, Иллария Владимировна» было сладким, как ириска. Иллария инстинктивно дернула шеей – ей показалось, что секретарша увидела синяк. Ложная тревога. На ней была блузка со стоячим воротничком. Сухо кивнув Нюсе, она вошла в свой кабинет и… застыла на пороге. На письменном столе стояла большая плетеная корзина в деревенском стиле, нарочито грубо сработанная. Из нее торчали пиками головки полураспустившихся зеленовато‑белых роз. Роз было много, тридцать или пятьдесят. Плетеная корзина источала тонкий ивовый запах, розы сладко благоухали… Картинка заката мелькнула перед мысленным взором Илларии, и она вспыхнула. Подошла к столу, потрогала холодные влажные бутоны. Сунула руку глубже, увидев белый конверт. Уколовшись, отдернула ладонь, слизнула выступившую на пальце кровь. Смотрела со странным выражением на лице, чувствуя, как загораются щеки…