Он развернул коня, надеясь, что у него хватит времени проскочить через конюшню Кабреро. Но нет, этот шанс был слишком ничтожен!
Стена была по меньшей мере девяти футов высотой. Слегка ослабив поводья и приподнявшись в седле, Уэлдон дотронулся до нее. Стена была толстая и крепкая, в фут толщиной, сложенная из тяжелых камней. И все‑таки верхний камень шевельнулся под его рукой.
Парень с трудом удерживал его. Камень со скрипом выпал из своего гнезда и свалился на песок с глухим стуком. Уэлдон схватился за другой камень, пониже. Тот тоже покачнулся. Тогда он рванул так, что жеребец под ним переступил с ноги на ногу. Но в результате камень вылетел из кладки, посыпались куски раствора и вся стена расшаталась.
Кто бы ни воздвиг ее, он явно поскупился на цемент! Уэлдон с силой взялся за нее, и она осыпалась, обрушив целую груду камней. Гнедой нервно пританцовывал, так как в него попали каменные осколки. Но внезапно все кончилось. Книзу стена расширялась на добрых два фута, становясь монолитом, который Уэлдону было не одолеть. Он понял: это и есть настоящая стена, а наверху была лишь хилая пристройка.
Теперь перед ним оказалась преграда высотой более пяти футов. Сможет ли гнедой ее преодолеть?
Уэлдон повернул коня, отвел его на приличное расстояние и застыл в седле. За спиной он отчетливо расслышал приглушенный возглас и ругательство, как если бы кто‑то споткнулся на бегу. Затем твердой рукой послал гнедого вперед.
Первое же движение коня убедило всадника, что он прирожденный прыгун. Жеребец передвигался короткими, пружинящими скачками, как удирает кролик, преследуемый собаками. Именно так гнедой подскакал к преграде.
В конце концов, подумал Уэлдон, всегда существует разрыв между желанием и возможностью. Вот стена в пять футов высотой; перед ней рыхлый песок, да вдобавок усеянный камнями. Неизвестно, что на той стороне. Там может быть канава, яма, все, что угодно.
|
|
Но в груди гнедого билось отважное сердце. В этот решительный момент молодой человек понял, почему застонал Кабреро, когда был выбран именно этот конь. Без колебаний он рванулся к стене. Уэлдон пришпорил его, посылая вперед. Оттолкнувшись, гнедой взмыл в воздух, прижав уши. Они взлетели высоко, но все же недостаточно высоко. Где‑то посреди прыжка Уэлдон увидел, что впереди чернеет какой‑то сад. Хорошо, если повезет и удачно приземлишься!
Но как жеребцу подобрать свои задние ноги? Даже не взглянув на коня, Уэлдон почувствовал, что гнедой собрался, поджал ноги к самому брюху. Они перелетели через стену, лишь слегка задев ее копытами, и приземлились почти беззвучно.
Сзади, в проулке, раздавались звуки шагов и крики разъяренных, сбитых с толку преследователей.
Пока что молодой американец был в безопасности. Однако теперь высокие стены окружали его с трех сторон, а впереди темнело какое‑то строение. Повернувшись в седле, Уэлдон посмотрел на препятствие, которое они взяли вместе с гнедым, ухмыльнулся и покачал головой. Запросто могли свернуть себе шеи!
Поворачиваясь в седле, парень заметил, как что‑то блеснуло сбоку, в стене. Возможно, дверная ручка!
Он направил туда гнедого и наклонился. Действительно, какая‑то дверь! Но, повернув ручку, понял, что она заперта.
В этот момент распахнулись ставни и мужской голос громко крикнул:
|
|
– Кто там?
Это был решительный, звонкий голос человека действия, и, глянув вверх, через плечо, Уэлдон при свете звезд увидел отблеск ствола.
В его памяти всплыла старая пословица: «кто скачет, тот и падает». Всадник, берущий барьер, должен быть готов рухнуть на всем скаку. Правда, этот городишко, решил Уэлдон, улыбнувшись своей обычной улыбкой, не так уж велик, чтоб об него споткнуться!
Приставив дуло револьвера к замку в калитке, он выстрелил. Калитка с легкостью распахнулась. Молодой человек пригнулся в седле, и гнедой вынес его за пределы сада. Перед ними открылась равнина, где неподалеку тускло мерцала серебром река Рио‑Негро. Уэлдон прорвался через этот городишко словно через крепостную стену!
Пока он размышлял обо всем этом, сзади коротко и хрипло прогремел выстрел. Пуля ударила в ту стену, которую он только что преодолел. Но беглеца было уже не достать.
На другом берегу Рио‑Негро сверкали огни и виднелись остроконечные крыши домов. Это был маленький городок Джунипер на американской территории. Уэлдон решил, что должен добраться до него. Там он будет в относительной безопасности.
Отпустив поводья, парень предоставил гнедому полную свободу, но тот не собирался брать на себя ответственность, как там, на тропе. Ободранные ноги, прыжок в темноту и скачка через темный сад, очевидно, убедили жеребца, что этот человек подходит для роли его хозяина. Подчиняясь узде, он легким, ровным галопом спустился к воде. Сзади не было слышно ни звука. Похоже, Мигель Кабреро мудро рассудил, что к поражению следует отнестись философски. По крайней мере, на время умыл руки.
|
|
Поэтому Уэлдон спокойно посидел у реки, испытывая острое наслаждение от жизни и тех новых ощущений, которые она дает. Вода была гладкой как стекло, только где‑то на середине реки что‑то бурлило и кипело. Нельзя было даже себе представить, что незадолго перед этим та же вода бешено ревела, вырываясь из черной теснины каньона, словно сами дьяволы направляли ее!
В той стороне, где остался Сан‑Тринидад, было темно. Только при въезде на мост мелькали лучи света. Таможенники освещали мост, должно быть предупреждая контрабандистов, что здесь им не пройти. Однако на американском берегу лучи света рассеивались, оставляя зыбкие желтые пятна на черной воде. А в спокойных заводях отражались звезды. Уэлдон мог бы просидеть здесь в седле полночи, но, в конце концов, Кабреро не был таким уж безвредным и мирным, как все вокруг.
Всадник и конь спустились к самому широкому и, следовательно, самому мелкому месту. Гнедой осторожно вошел в реку, понурив голову и принюхиваясь, словно справляясь у воды о скрытых подводных глубинах. И вдруг неожиданно плюхнулся в воду, погрузив Уэлдона по грудь. Проплыл несколько ярдов, затем снова нащупал дно. Мокрые, продрогшие, они шлепали по воде, но в конце концов добрались до берега и спокойно поскакали в город. Уэлдон нашел гостиницу, передал грязную, промокшую лошадь конюху, которого отыскал с другой стороны здания, и постоял немного, наблюдая за тем, как кормят гнедого. За какой‑нибудь час‑другой всадник и конь стали близкими друзьями. Жеребец нежно обнюхивал своего нового хозяина, а тот поглаживал его гибкую, сильную шею.
Обратившись к пареньку, который помогал конюху, Уэлдон спросил:
– Ты стреляешь белок, сынок?
– Иногда. А что?
– Где твой дробовик?
– Вон, возле двери.
– Предположим, сегодня вечером ты посидишь с дробовиком у этой кормушки.
Мальчик молча смотрел на молодого человека.
Тогда тот откровенно его спросил:
– Ты знаешь Мигеля Кабреро?
– Конечно.
– Что‑нибудь хорошее можешь сказать о нем?
– Нет.
– Я заплатил Кабреро полторы тысячи за гнедого, но, думаю, ему захочется вернуть этого коня.
Он вложил десять долларов в руку мальчишки. Паренек с такой силой стиснул бумажку, что та хрустнула, будто косточка.
– Один доллар? – спросил он с надеждой.
– Десять, сынок, – пояснил Уэлдон.
– Ладно, – бросил мальчишка сквозь зубы, – посторожу. Идите и спите спокойно!
Молодой человек последовал его совету. Гостиница ему не понравилась, да и ее владелец не отличался ни опрятностью, ни учтивостью. Он был без пиджака, в одной рубашке, которая не блистала чистотой. Показывая новому постояльцу комнату, хозяин дымил окурком вонючей черной сигары.
– А получше ничего нет? – поинтересовался Уэлдон.
– Для меня годится. А для вас разве нет?
Вздохнув, парень взял номер. У него чесались руки, но он отпустил хозяина с миром и стал укладываться.
Накануне Уэлдон спал до самого вечера. Сейчас было не очень поздно, но он готов был снова заснуть. Сон всегда верно служил ему. Он повернул ключ в замке и, скатав циновку, положил ее под дверь. Затем поставил стул сбоку, под окном, улегся, твердо решив не обращать внимания на затхлые запахи кухни, которыми пропиталась комната, и уснул.
Уэлдон спал как ребенок, крепко, без сновидений. Однажды чья‑то рука дернула дверь. Открыв глаза, Уэлдон схватился за револьвер. Но шум прекратился, и он снова погрузился в сон. Окончательно проснулся, когда солнце стояло уже высоко, посылая в комнату волны тепла и света. В дверь непрерывно стучали. Открыв ее, молодой человек увидел на пороге Роджера Каннингема.
Глава 8
ДВА ПРЕДЛОЖЕНИЯ
Они вместе поели в грязной столовой, и во время завтрака Уэлдон заметил шишку на голове своего нового знакомого.
– Что это у вас? – полюбопытствовал.
– Я слишком торопился поспеть за вами, – усмехнулся Каннингем. – И один из этих мексиканцев встал у меня на пути. – Затем небрежно переменил тему: – Великолепная была стычка! Это правда, что вы обратились к Кабреро?
– Правда. Кабреро указал мне выход.
Каннингем покрошил сильными пальцами черствый, заплесневевший хлеб.
– Так вы говорите, что разобрались с Кабреро?
– Он был вежлив со мной, – пояснил Уэлдон. – Вернул все, что его жульническая машинка отобрала у меня.
Откинувшись на спинку стула, Роджер удовлетворенно вздохнул:
– Как бы мне хотелось присутствовать при этом! А затем вы забрали одну из его лошадей?
– Вовсе нет! Я купил ее.
– Что?
– За полторы тысячи. Это справедливая цена, не так ли?
Каннингем затрясся от хохота. Наконец вытер глаза и успокоился:
– Я и раньше считал, что вы нам нужны. А теперь в этом убежден! Вы способны на все, Уэлдон!
– Вы руководите этой работой? – поинтересовался парень.
– Я? Никоим образом! Я занимаюсь общей организацией и постоянно сталкиваюсь с противником.
– Можно вас кое о чем спросить?
– Нет, пока вы к нам не присоединитесь.
– Все же я задам один вопрос. Кто эта прелестная крошка в длинном сером автомобиле?
– Она очаровательна, – вздохнул Роджер.
– Ваша?
– Ничья, – отозвался Каннингем, ничуть не обиженный грубоватой прямотой собеседника. – Она сама по себе. Она вам нравится?
– Конечно.
– Здесь нет никого, кто мог бы с ней сравниться, – заметил Каннингем.
– Она участвует в вашем представлении?
Мужчина задумчиво побарабанил пальцами по столу:
– Не могу вам сказать.
– Это могло бы сильно повлиять на меня.
Роджер пристально взглянул на молодого человека:
– Это ваше слабое место, что ли?
– Одно из них.
– Не знаю, что из этого выйдет, но позвольте мне вас предупредить. Франческа – настоящая злодейка. Остыньте, советую вам!
– Ненадежна?
– Опасна! В ее прекрасном теле нет сердца, как в этом деревянном столбе.
– Чепуха! – с улыбкой возразил Уэлдон. – У каждого есть слабое место.
– У нее врожденная любовь к опасности.
– Я и сам питаю пристрастие к жареному.
Каннингем серьезно покачал головой:
– Заметьте, вы пока чужой. Я мог бы вообще ничего не говорить. Но после вашего небольшого представления вчера вечером хочу предостеречь вас с самого начала. Лагарди действительно красавица, но лучше любоваться ею, как картиной на стене. Восхищайтесь ею сколько угодно, но сердцем не прикипайте! Вы знаете, существуют два типа людей. Те, кто сами идут на риск и гибнут, и те, кто посылают на смерть других. Первый тип, возможно, и безрассуден, но способен вызвать сочувствие. А второй – просто отвратителен. Вы знакомы с сочинениями Бальзака?
– Как‑то пробовал его читать.
– У него в «Шагреневой коже» есть подобный персонаж.
Уэлдон посмотрел на высившуюся в отдалении гору Бычья Голова, массивную и грозную с виду.
– А какой у нее чудесный голос! – заметил он и предложил: – Давайте оставим это!
– Могу я обсудить с вами условия?
Парень колебался.
Во многих отношениях Каннингем ему нравился. Но он еще не принял решения, так как его голова работала медленно, а ему хотелось оценить разные стороны предложения, прежде чем его принять.
– Мне нужно время, – признался честно. – Возможно, мне захочется еще пару раз заехать в Сан‑Тринидад.
– Верхом на лошади Кабреро? – поддел его Каннингем.
– А почему бы и нет? – в тон ему отозвался Уэлдон.
Мужчина улыбнулся, но лоб его остался нахмуренным.
– Возможно, вы и поладите с Лагарди. Что бы там ни было, она бесстрашная девчонка, настоящая сорвиголова!
– Да, но я‑то не из таких, – запротестовал парень. – Только жизнь – не одни пирожки да пончики, но и уксус с горчицей тоже.
– Вы хотите все обдумать? – предположил Каннингем. – Доброе утро, доктор! – Он поздоровался с каким‑то сутулым мужчиной, медленно поднимающимся вверх по тропинке, потом снова повернулся к Уэлдону. – Я вам кое‑что сообщу для начала. Мы предлагаем вам тысячу в месяц. Это еще не окончательно. Возможно, сумеем заплатить и больше. Но самое меньшее – тысяча в месяц. Я уполномочен предложить вам это. А потом, я же знаю, на что вы способны. Очень скоро вы, вместе с нами, настрижете кучу зеленых!
– А может, нас настригут? – возразил молодой человек.
– У нас ножницы поострее, – улыбнулся Каннингем.
– Что ж, предложение заманчивое, – признался Уэлдон и тут же выбросил его из головы. – Все‑таки разрешите мне немного подумать. Здесь солнце печет слишком сильно, мешает переварить услышанное.
Мужчина кивнул. А немного позже, покончив с завтраком, удалился, пообещав, что заглянет вечерком, если сможет.
После завтрака Уэлдон вышел на веранду покурить и подремать. Мальчишка, помощник конюха, слонялся поблизости и ждал, когда его заметят.
– Хорошо спалось? – спросил его парень.
Мальчишка ухмыльнулся и сообщил:
– Они приходили, будьте уверены! Двое. Я снял с крючка фонарь, когда они вошли в стойло. Вы наверняка должны были слышать, как они удирали. Увидев дробовик, решили, что сейчас будут похороны.
Уэлдон дал пареньку еще десять долларов.
– Протри свои глазки, чтоб получше смотрели, – весело посоветовал он, и мальчик исчез.
Казалось, не было худшего места в мире, чем деревенская улочка, на которой сейчас находился Уэлдон. Через реку его взор притягивал Сан‑Тринидад, обещая всяческие удовольствия. В темных двориках и других укромных уголках скрывалась тайна. Но там была также и улочка с жалкими лачугами – из рифленого железа, парусины и других дешевых материалов. Их возводят американцы, осваивая новые земли. Затем, сталкиваясь с трудностями новой страны, преодолевают их. А потом быстро возникают настоящие города из кирпича и камня.
Именно так молодой человек представлял себе жалкую пограничную деревушку. Земля тут истощена. И нет никакой уверенности, что когда‑нибудь что‑нибудь родит. В нее ничего и не сажали. Потому что посадишь десять зерен – дай Бог, взойдет хоть одно. По всей границе вдоль реки путь усеян крошечными деревушками, которые, погибая, уходят в землю. Но каждая десятая деревушка превращалась в большой город.
Уэлдон размышлял об этих вещах со смутной гордостью за свою нацию, более чем когда‑либо сознавая, что сам‑то не приложил к этому руку. Он не был частью мощного, стремительного потока, а всего лишь пеной на его поверхности. Но не собирался грустить по этому поводу. Для него собственные мысли значили не больше чем картины, висевшие в галерее, но он вешал себя на стену рядом с другими картинами и спокойно рассматривал свои уродливые черты.
За его спиной замерли прихрамывающие шаги.
– Вы мистер Уэлдон? Позвольте представиться. Я – доктор Генри Уоттс. Можно присесть?
Это был тот самый сутулый мужчина, который поднимался вверх по тропе и с которым поздоровался Каннингем.
Он придвинул рядом стоявший стул и осторожно опустился на него, как бы опасаясь, что ноги его подведут. Затем что‑то пробормотал и вздохнул. Казалось, старик проделал какую‑то тяжелую работу, которая отняла у него все силы.
В руках он держал толстую, узловатую палку. Опираясь на нее, как будто изучал носки своих неуклюжих сапог, не предназначенных для верховой езды. Во всех отношениях доктор Генри Уоттс принадлежал к сословию пешеходов. Судя по всему, ему было не более пятидесяти, но вид у него был болезненный, поэтому и выглядел лет на десять старше. У доктора было длинное лицо со скудной бородкой, переходящей в тощие бакенбарды. На худой шее болтался воротничок с двумя продетыми в него шнурками. Воротничок сверкал ослепительной белизной. Манжеты, выглядывающие из рукавов пиджака, тоже были чистыми и белыми. Они резко контрастировали с набухшими голубыми венами на тыльных сторонах его ладоней.
Уэлдон, дремавший на солнышке, подметил все эти детали. И сразу же решил, что Генри Уоттс – джентльмен и человек образованный. Его слабо сидящая на шее голова, казалось, клонилась книзу под тяжестью обременявших ее мыслей.
– Я вижу, вы нужны Каннингему, – заметил доктор.
Молодой человек не ответил. Просто улыбнулся.
– И конечно, он прав, – продолжал доктор Генри Уоттс. – После вчерашних событий все проявят к вам интерес!
Улыбка Уэлдона оставалась непроницаемой, и Генри Уоттс поспешно заговорил мягким и низким голосом:
– Все уже наслышаны о ваших подвигах. Знаете, на том берегу много об этом болтают. Поэтому и до нас доносятся слухи. Эти два городка связаны друг с другом беспроволочным телеграфом. – Наклонив набок тяжелую голову, доктор улыбнулся не как человек, удачно состривший, а как старый, умудренный опытом мужчина. – И когда я услышал о ваших подвигах, мне пришло в голову, что, возможно, вы позволите мне серьезно потолковать с вами?
– Конечно, – как всегда вежливо, ответил Уэлдон.
– Я разговаривал с моей пациенткой, – сообщил Генри Уоттс. – Она согласилась со мной в том, что, возможно, вы и есть тот самый человек, который нам тоже нужен, хотя мы не можем предложить вам таких денег, как мистер Каннингем. Но опасностей у вас, сэр, будет в избытке и плюс к этому возможность совершить хорошее и доброе дело.
Глава 9
ЛЕДИ В БЕДЕ
Если бы уличный нищий вдруг превратился в блестящего императора, это не так удивило бы Уэлдона, как слова, произнесенные спокойным и печальным голосом старого доктора.
Он полюбопытствовал со своей обычной мягкостью:
– У вас и вашей дамы большие неприятности?
– У леди, моего друга, большие неприятности, и я беспокоюсь о ней. – Он с тоской смотрел на Уэлдона. Вид у доктора был такой, словно он напряженно искал слова для выражения своих мыслей, но они не шли ему на ум. Наконец произнес, глядя на молодого человека, вежливо и терпеливо ожидающего продолжения: – Довольно трудно говорить об этом с незнакомым человеком. Но я постараюсь объяснить вам, в чем дело. Тогда, если оно вас заинтересует, мы можем поехать туда, и вы примете решение!
Уэлдон колебался. Он был бы рад прийти на помощь хорошему джентльмену и его даме, кем бы она ни была, но его мозги были заняты совершенно другим. Иные мысли одолевали его. Они туманили ему голову, как тучи подчас закрывают солнце.
Существовал мистер Каннингем, хитрый, сильный и смелый. Он готов предложить ему работу, а вдобавок еще риск и превосходное жалованье. А как прекрасно Уэлдон мог бы потратить эти деньги, с каким удовольствием! Кроме того, существовала Франческа Лагарди – опасная, обольстительная и странная девушка. И хотя Каннингем не признал, что она входит в его команду, он был убежден, что это так. В противном случае Каннингем не стал бы так стараться с самого начала настраивать его против Франчески, еще до того, как он к ним присоединился.
Однако Уэлдон не мог и не выслушать доктора. Тот говорил с такой страстью и надеждой, что прервать его было бы равносильно тому, как отказать в подаянии голодному ребенку.
Поэтому он ответил просто:
– Я совсем не против того, чтобы выслушать вас. Буду только рад, доктор Уоттс.
– Спасибо, – откликнулся старый джентльмен. – Постараюсь быть кратким, но предельно ясным, как только смогу. – Сцепив свои большие, слабые руки, он слегка наклонил голову, обдумывая, с чего начать. Наконец заговорил: – У меня есть пациентка. Она живет вон там, в лесу, на склоне Лас‑Алтаса. Представляете себе? Если посмотрите между тех двух труб, а потом чуть поднимете глаза, то увидите резко выделяющийся желтый просвет на склоне горы. Это каньон. А теперь взгляните немного пониже и направо, видите склон, покрытый лесом? Деревья там взбираются вверх, буквально налегая друг на друга. Тень ложится на тень. Это и есть то самое место. Мрачное место. Там скрываются призраки, которые несут с собой Бог знает что – смертельную опасность, быть может, даже смерть – для самой чистой и прекрасной женщины на свете.
Сначала Уэлдон оставался непоколебим. Но, по мере того, как старый доктор говорил, простирая слабую руку и щуря тусклые глаза, настроение его менялось. Вникая в жизнь среди сосен, полную печали, Уэлдон чувствовал себя все более и более отдаляющимся от Каннингема и его соблазнительного предложения. Даже дивный образ Лагарди, как Каннингем предпочитал называть Франческу, несколько потускнел, а изумительный, низкий голос красотки, постоянно звучавший в его памяти, стал меньше тревожить.
Он помалкивал, слегка наклонившись на стуле вперед, упершись локтями в колени.
– Ее зовут Элен О'Маллок, – продолжил доктор. – Она живет там, в доме, который построил ее отец, генерал О'Маллок. Вы, возможно, слышали это имя.
– Нет, не слышал, – признался Уэлдон.
– Когда я впервые появился на Западе, все знали о нем, – сообщил доктор. – Мне кажется странным, что люди так быстро обо всем забывают. Генерал О'Маллок был одним из основателей этой страны. Одним из тех сильных мужчин, которые приходят первыми, а уж за ними приползают другие, вроде меня. Сильные мужчины сражались за эту восхитительную страну, а мы пришли на все готовое наслаждаться тишиной и чистым, животворным воздухом! – Он покачал головой, удивляясь этим вещам.
А Уэлдон ощутил, как в его душе приоткрылась еще одна «дверца» для сочувствия доброму доктору. Перед ним был больной человек, – должно быть, немалый груз болезней тащил на своих сутулых плечах.
– Я не хочу отвлекать вас историями об этом генерале, – сказал между тем Генри Уоттс. – Он был хороший и великий человек. Хотя не знаю, можно ли назвать его хорошим… – Он помолчал. – Генерал был сильным человеком и хорошим, с точки зрения общего результата. Но, подобно многим сильным людям, не всегда держал себя в руках. Вспыхивал как порох и превращался в разъяренного зверя, смертельно опасного для окружающих. У него было много врагов, многие завидовали ему. И все его боялись, за исключением дочери!
Произнеся эти слова, Генри Уоттс сделал паузу. Казалось, то, о чем он говорил, вызвало в его памяти такие яркие и живые образы, что ему пришлось подождать, пока они несколько поблекнут, чтобы иметь возможность и дальше связно излагать факты. Но спустя пару минут возобновил рассказ:
– Генерал О'Маллок сражался с индейцами, водил дилижансы, занимаясь доставкой срочной почты и ценных грузов, и делал много чего другого. Он не боялся ничего – ни людей, ни призраков. Когда его юность осталась позади, обратил свой взор к более мирным занятиям. Хотя и на закате жизни встреча с опасностью была для него самой яркой доблестью, как и для Гарри Хотспера! [3]Тем не менее он находил время и для других вещей. Покупал скот, и стадо его росло. Занимался старательством. Там, где ступала его нога, обязательно находилось золото. Он стал богатым человеком. Не по нынешним меркам, когда сколачиваются миллиардные состояния, но мог позволить себе жить со вкусом, и даже больше чем со вкусом. По мере того как текли годы, генерал надумал жениться. Тогда ему было уже под пятьдесят. Нашел девушку, которая восхищалась его отвагой, героическим прошлым и полюбила его за это. Совсем как Дездемона полюбила Отелло. Очень похоже!
– Этот О'Маллок был полукровкой, что ли? – спросил Уэлдон несколько резковатым тоном.
– Чистейшей крови ирландец! – слегка возмутился доктор. – Об этом незачем. беспокоиться! Итак, он женился. Его несчастная жена умерла, когда у нее родилась дочь – та самая красавица Элен, которая все еще живет в их старом доме! Пока дочь подрастала, генерал старел. Когда ей исполнилось десять лет, ему было шестьдесят. Когда ей было двадцать, ему стукнуло семьдесят. С возрастом он стал хуже соображать и начал отходить от активной деятельности. Мало‑помалу стал распродавать свои владения – скот, прииски. Я вам не наскучил, мистер Уэлдон?
– Мне? Ничуть! Кажется, я никогда не слышал ничего более интересного за всю свою жизнь!
– Приятно слышать. Я не могу рассказывать так, как Элен, но стараюсь изо всех сил! Так вот, продав собственность, генерал умер. Согласно его завещанию, все, чем он владел, перешло к его дочери. Но тут возникло одно странное обстоятельство – он почти ничего ей не оставил. – Уоттс поднял длинный, искривленный указательный палец. Его глаза под кустистыми седыми бровями расширились от удивления и тревоги. – Почти ничего не оставил! – повторил взволнованно.
– Он, должно быть, играл на бирже? – предположил Уэлдон.
– Возможно, возможно!
– Все выметено подчистую?
– Нет, не все. Я бы так не сказал. Элен О'Маллок имеет скромный доход, на который живет. Она живет вон в том старом доме! Бедное дитя! Бедное дитя! Девушка очень горевала, оплакивая отца, это сильно на нее повлияло. А может, эта болезнь была у нее и раньше, что странно. В такой стране, где чистый, животворный воздух… У нее чахотка, мистер Уэлдон!
– А, это скверно! – откликнулся тот. – Бедняжка!
Старый джентльмен взглянул на него с признательностью:
– У вас отзывчивое сердце, сэр. – Затем продолжил рассказ: – Когда Элен лежала, больная и слабая, но все еще с надеждой на выздоровление, она начала припоминать кое‑какие вещи, связанные со смертью отца. Ей показалось странным внезапное исчезновение всех его денег, которое очень трудно объяснить… – Его голос прервался, словно что‑то попало в горло. Откашлявшись, Уоттс договорил: – А недавно она убедилась, что какой‑то человек или какие‑то люди пытаются проникнуть в ее дом. Ей кажется, с единственной целью… Прошу прощения. Мне трудно продолжать.
Генри Уоттс обмяк на стуле. Руки у него дрожали, хотя он их стиснул.
– Вы хотите сказать – чтобы причинить ей вред? – пришел на помощь Уэлдон.
– Боюсь, что да. Так она думает, по крайней мере.
– Старые недруги ее отца?
– И такое возможно!
– Вы хотите сказать, доктор Уоттс, что этой девушке грозит убийство?
– Да, да, да! Именно это!
Молодой человек стиснул зубы, его голубые глаза сверкнули.
– Кто с ней живет в этом доме?
– Старая негритянка. И какой‑то мужчина помогает по хозяйству. Тоже старый. И я живу не очень далеко. В холмах.
– Старик, негритянка… – размышлял вслух Уэлдон.
– И представьте себе: пребывая в этом напряжении и страхе, Элен О'Маллок услышала о том, что случилось в Сан‑Тринидаде, – ведь сеньор Кабреро хорошо известен! – доверительно произнес доктор. – Вопреки всему она надеется, что, возможно, ей удастся заручиться вашей защитой. Понимаете? Без сомнения, она не может дать вам то, чего вы могли бы потребовать от других. Но она предлагает вам сто долларов в месяц. И ваши обязанности, – поспешил добавить Уоттс, – будут э… очень простыми. Никаких обременительных поручений, никакого физического труда…
Он умолк, с нетерпением ожидая ответа. Вид у него был почти жалкий, и Уэлдон с ужасающей ясностью представил себе картину, которая, по‑видимому, стояла перед взором старого доктора: лежащая в постели, изнуренная болезнью девушка, дрожащая от страха негритянка и неведомая, но грозная опасность, нависшая над ними. Все глуше и глуше звучал в его памяти голос Франчески Лагарди, как перезвон колокольчиков, уносимый ветром.
– Давайте поедем, осмотрим дом и все обсудим, – предложил он.
Глава 10
ДОМ НА ХОЛМЕ
Уэлдон взбирался на холм, сидя на своем гнедом. Конь был уродлив как смертный грех – с огромной, длинной головой, глядя на которую никак нельзя было судить о его качествах. Однако он был проверен в деле и отлично себя показал. А теперь с легкостью одолевал подъем.
Что касается доктора Уоттса, то он сидел в маленьком дешевом автомобильчике, который с ужасающим кряхтеньем и ревом продвигался вперед, ухитряясь, однако, взбираться по разбитой дороге с проворством горного козла. Уэлдону даже казалось, что вверх машина шла еще лучше, чем по равнине.
Им потребовалось полтора часа, прежде чем они достигли опушки леса. Затем пришлось преодолеть участок пути даже более трудный, чем тот, что остался позади, так как дорога стала еще хуже. Но в конце концов они добрались до места.
Принято считать, что неодушевленные предметы отражают человеческие судьбы. Но по внешнему виду дома, возникшего перед Уэлдоном, никак нельзя было сказать, что это обитель горя и бедности. Двухэтажный каменный дом был построен в испанском стиле. Стены имели странный вид, поскольку для их сооружения использовались куски скал без всякой обработки. Они повсюду торчали огромными острыми выступами. И все‑таки даже на расстоянии было видно, что дом построен основательно.