Счастливый и весёлый я,
Уверенный в себе,
Иду по жизни весело
И радуюсь судьбе,
Мне весело, мне весело,
И горестям назло,
Живу я так, как будто мне
Чертовски повезло!»
(цит. По книге В. и Т. Тихоплав. Квантовый выбор).
Ф. Куклярский: «Человек загорелся надеждой «сотворить мир» по собственному плану; в груди «обезумевшей» земли запылала мечта о свободе.
«Человека прежде всего характеризует самоутверждение или самотворчество, выявляющееся в форме борьбы за «всеобщие человеческие ценности». («Осужденный мир»)
Прудон: «Человек сам по себе – святыня».
- Но разве можно уничтожить мир, имеющий такой жизненный пафос?!
Конечно же нет! Миру надо дать время изжить себя, допить до конца свой кубок жизни.
Когда Потенция Бездны будет до конца исчерпана через родовую жизнь, родовому смертному миру придёт Конец, неизбежный и неотвратимый.
Однако, оптимизму противостоит пессимизм и нигилизм.
Материалист-самоубийца: «… я ни за что не могу принять никакого счастья, просто потому, что не буду и не могу быть счастлив при условии грозящего завтра нуля. Это чувство, это непосредственное чувство, и я не могу побороть его» (Ф. М. Достоевский, Приговор. «Дневник писателя»)
Пессимисты и нигилисты беспочвенны в том смысле, что твёрдая почва в жизни ушла у них из-под ног.
Между двумя крайностями живёт и выживает средина. Большая часть среднего человечества большую часть исторического времени находила и находит для себя твёрдую почву в религии, тесно связанной с государственностью. Маяком на этом пути поставлен небесный рай, до которого хочется добраться.
Помимо того, нулевое Сознание порождает безволие, которое ведёт в Царство Лаодикии, в страну, которая является Родиной Мещанства. Мещанин живёт скучно и бесцельно, просто живёт, не оставляя следа. «А вы на земле проживёте, как черви слепые живут. Ни сказок о вас не расскажут, ни песен о вас не споют» И таких абсолютное большинство. Их главная цель: жить мирно, комфортно и счастливо, продолжить свой род, чтобы обеспечить миру и себе самодостаточную автономную вечность, не зависящую ни от каких богов.
Никто не даст нам избавленья,
Ни бог, ни царь и ни герой.
Добьёмся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
Родовой дуальный мир, рождённый Субстанциями Инь и Ян был совмещён на «Тверди небесной», чтобы борьба противоположностей сотрясала этот мир, не давая ему возможности ни уснуть, ни исчезнуть. Все генокоды смешиваются между собой через семя человеческое, образуя гремучую смесь и представляя чудовищное зрелище для Бога, Божества и для тех, кого озарила вспышка Сознания.
Дмитрий Карамазов: «И когда мне случалось погружаться в самый позор разврата (а мне только это и случалось), то я всегда стихотворение о Церере и о человеке читал. Исправляло оно меня? Никогда. Потому что я Карамазов. Потому что если уж полечу в бездну, то так-таки прямо головой вниз и вверх пятками, и даже доволен, что именно в унизительном таком положении падаю и считаю это для себя красотой. И вот в самом-то этом позоре я вдруг начинаю гимн. Пусть я проклят, пусть я низок и подл, но пусть и я целую край той ризы, в которую облекается Бог мой пусть я иду в то же самое время вслед за чертом, но я всё-таки и Твой сын, Господи, и люблю Тебя, и ощущаю радость, без которой нельзя миру стоять и быть» (Бр. Карамазовы).
Какую горькую тайну души первозданного человека поведала миру Премудрость Божья через Ф.М. Достоевского! В каком противоречивом и мучительном состоянии находится человек «Серебряного Века» после совершенного им грехопадения! Сладострастье, которое сменило сердечную любовь и положило начало роду, и одновременно ожившая память о жизни в Раю, стыд за своё предательство Рая и неугасимая Любовь к Господу, без которой жить невозможно.
Не образ ли Ноя и подобных ему запечатлен в Дмитрии Карамазове? Да, это они. И Господь почувствовал искреннюю Любовь их к Себе и спас их во время Потопа и дал им возможность искупить своё предательство в Третьей Прецессионной Четверти и даст возможность в Четвёртой Четверти возвратиться Домой в «Золотой Век» к Господу Богу.
Согласно Проекту Люцифера, поддержанному остальными тремя Субъектами, дуальный мир должен реализовать себя до полной опустошенности через родовую семейную жизнь, в основании которой находится парный человек, родовой Инстинкт и сексуальный оргазм.
Проект Люцифера был мудрым и уникальным для ускорения полной реализации мира.
Во-первых: «При совокуплении человек вытряхивается из всего человека» (Демокрит из Абдеры).
Во-вторых: Семья – это болото, в котором увязнет с головой всякий человек.
«Роль, которая обозначена тремя немецкими К: Küche (Кухня), Kinder (Дети), Kirche (Церковь). Четвёртого не дано» (Гитин В. Г.).
«Брак – панихида по любви» (Княжин).
«Несомненно, что самые лучшие начинания, принесшие наибольшую пользу обществу, исходят от неженатых и бездетных людей» (Фрэнсис Бэкон).
«Благородный муж, привязанный к домашнему уюту, не достоин зваться таковым» (Конфуций).
«Главная причина семейных несчастий та, что люди воспитаны в мысли, что брак даёт счастье. Но брак не только не счастье, но всегда страдание, которым человек платит за удовлетворенное половое влечение» (Л. Н. Толстой).
«Зачем, думаешь, большинство на семьях зациклены? Просто Творец милостив, щадит Он человеков слабых. Большинству не по силам смысл иной, чем дети – родители».
«Самое страшное преступление, которое может совершить человек, то преступление перед собой. Перед тем, что Бог в него вложил. А дети, жёны, друзья, обстоятельства – чушь собачья. Самооправдания дешёвые, чтобы замысел Творца не выполнять. А потому, что трудно, тяжело, через боль…» (Александр Староверов. Баблия. Книга о бабле и Боге).
В-третьих, семья, дети спасают от скуки пустое и опустошённое человечество. В голове, в душе, в сердце пусто. Чем жить? Только суетой. Иначе или умереть со скуки или покончить с собой.
Надпись на груди у Сфинкса, охраняющего одну из пирамид, гласит: «Взираю на вашу суету».
«И увидел Господь (Бог), что велико развращение человеков на Земле, и что все мысли и помышления сердца их было зло во всякое время» (Быт. 6, 5).
«… как во дни перед потопом ели, пили, женились и выходили замуж, до того дня, как вошёл Ной в Ковчег, и не думали, пока не пришёл потоп и не истребил всех, - так «будет» и пришествие Сына человеческого…» (Мф. 24, 38-39).
Ну и что?! Пусть взирают, хоть Сфинкс, хоть Бог. Пусть скорбят в сердце своём. Начиная с Железного Века человеку предоставлена самостоятельная жизнь без видимой опеки. Теперь он сам бог и герой. Боги ушли с Земли. У каждого человека своя радость и своё счастье
«Посмотрите, кто счастлив на свете и какие люди соглашаются жить? Как раз те, которые похожи на животных и ближе подходят под их тип по малому развитию их сознания. Они соглашаются жить охотно, но именно под условием жить как животные, то есть, пить, спать, устраивать гнездо и выводить детей. Есть, пить и спать, по человеческому, значит наживаться и грабить, а устраивать гнездо, значит по преимуществу грабить» Ф. М. Достоевский, «Приговор»).
«О, жрать, да спать, да гадить, да сидеть на мягком – это долго будет привлекать человека на земле, но не в высших типах его» (Ф. М. Достоевский, «Дневник писателя»).
- К счастью стремится мещанство. Стремление к счастью усилило трагизм жизни. Оно породило частную собственность, ставшую причиной социального неравенства помимо неравенства природного. Трагическая формула 20: 80 свидетельствует о том, что счастливы в мире только 20%, а 80% обитателей планеты оказываются на обочине жизни, влача жалкое существование и едва выживая. Каждая особь живёт за счёт поедания другой особи. Даже ничтожный комар может умертвить человека, высасывая из него кровь. Каждое вновь рождённое поколение человеческое вырастает на энергии поколения ушедшего.
«Животное опирается на растение, человек живёт благодаря животному, а всё человечество во времени и пространстве представляет одну огромную армию, движущуюся с каждым из нас, впереди и позади нас» (Бергсон, «Творческая эволюция»).
«Вот тут-то и возникает огромный вопрос, ещё никем не поставленный: если «животное опирается на растение», - если «человек живёт благодаря животному» - то не живёт ли некое нечеловеческое существо благодаря человеку? Для всякого, порвавшего с традиционным механическим миросозерцанием, ответ на этот вопрос может быть только утвердительным…» (Ф. Куклярский).
Ф. Куклярский не ошибся. Есть энергетические сущности, относящиеся к миру с Кодом Не-бытия, которые питаются отрицательной энергией, испускаемой человеком.
Зёрна-частицы, упав в землю «Тверди Небесной», действительно принесли и до сих пор приносят много плода, от которого содрогаются и Бездна, и Божество, и сам мир.
Появился третий Код дуального мира – Код жизни, поддерживаемый родовым инстинктом. Родовой инстинкт продолжает жизнь, даёт ей имманентный смысл и пафос. «Построй дом, посади дерево, роди ребёнка». А главное, он подаёт идею ложного бессмертия – бессмертия рода. А родовой человек с Кодом жизни любит жизнь и страстно хочет при этом личного своего бессмертия. Но родовая жизнь и личное бессмертие – несовместимы.
Денис Тукмаков:
«Я вдруг полюбил подолгу слушать город: грохот его магистралей, детский дворовый щебет, музыку ресторанов, колокольный звон. Бегу тишины и природы – к людям и рукотворному космосу. Приглядываюсь к заурядным уличным сценкам: вот пара обнимается на лавочке, вот мальчик кормит голубей, а вон там – люди садятся в автобус.
В жизни собственной семьи я неожиданно полюбил именно эту привычную рутину: мытьё посуды, проводы дочки в садик, прогулки с собакой, звонки мамы. Гляжу под ноги: чудесный асфальт! Гляжу на небо: как хорошо, что не бомбят.
Всякий раз, жадно вбирая в себя эти проявления мировой чинности, я удостоверяюсь: всё хорошо. Всё цело и правильно» (Статья «1941-2016» 75 лет спустя. В ожидании большой войны». Газета «Завтра», №25 (1177), июнь, 2016 г.).
А кто-то радуется: на пороге мировая война.
Денис Тукмаков: «Как быть с войной?...ненавидимой самой страшной ненавистью. Приходящую всегда нежданно, когда ничего толком не готово и никто, считай, не готов».
«Централизованной политики в этом направлении я не увидел – курсов гражданской обороны, военных сборов, информационной накачки. Русские готовятся сами».
«В наушниках на пробежке услышал по радио песню «Война, приди!» И знаете, зацепило».
Игорь Дмитриев:
«Русские ждут большой войны. С обречённой готовностью. Как атомы под электромагнитным излучением, они чувствуют её приближение. И это настроение едва заметно передаётся от одного мужчины к другому».
- До Бога никому никакого дела нет. Кто Он? Где Он? Как Себя чувствует, глядя на мир?
А Мефисто, между тем, готовит Армагеддон, а следом Люцифер готовит «земной рай» и царство «счастливых младенцев». Пусть на пути Домой «младенцы» будут счастливыми.
А вот по мнению Дмитрия Тараторина, историка и публициста, автора интеллектуальных бестселлеров, главный ужас, абсурд и кошмар, кроется под покровом так называемой «обыкновенной жизни» обыкновенного человека.
«Сегодня вторник, а завтра будет среда
И мало кому понятно, какая это беда.»
«Обыкновенная жизнь» – это тоненькая плёнка, протянутая над Бездной… Тот, «Кто реально решает». Тот, у Кого Смысл, – это Бог. Но как же много «верующих» превратили свою «встречу с Богом» в вариант «обыкновенной жизни»: «пойти в воскресенье в «церковь», подать «записки», приложиться к «иконам»… Где тут, собственно, Смысл, где встреча с Богом»… Смысл открывается только в разрывах обыденности. (Роман Раскольников. Дмитрий Тараторин. Тяжкие последствия (жизо-поэзы). – М., 2016 г. Апостроф. Газета «Завтра», №2, январь, 2016 г.)
Господь откликается на «обыденность» мировой жизни (мещанство) пророчеством о «Лаодикии».
«И Ангелу Лаодикийской церкви напиши: …знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но, как ты тёпл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: «я богат, разбогател и ни в чём не имею нужды»; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг» (Откр. 3, 14-17).
Какая точная характеристика мещанства! Служение Божеству и Богу у природного человечества не получается. С трудом получается служение себе и во имя свое. Таких, кто служит миру, тоже меньшинство. Это пассионарные Фаусты. Интеллигенция – не духовная, а душевная элита: чувственная и интеллектуальная. Она создает науку, цивилизацию, искусство, культуру, но связующим звеном между душой и Духом она служить не может ввиду отсутствия у дуального человека третьего духовного Компонента – Сознания. Интеллектуалы облегчают жизнь мира, наполняя её историческим смыслом и облегчая её быт. Чувственная интеллигенция (душевная элита) наполняет чувственными образами мир, создавая вместе с интеллектом философию, этику, эстетику жизни, искусство, литературу, религии. Но интеллектуально -чувственная душа – это не Дух. Дух открывается в Эросе, Сознании, Совести, Любви – отправных пунктах духовного развития.
Мучительную боль в позитивной жизни может испытать только пассионарный человек и по самым разным причинам. Самая высокая боль – боль за свой порабощённый народ и порабощённую Родину. Эта боль ведёт уже на путь спасения, а не выживания. Этой болью переполнена самая высокая русская культура и литература
- Снова напомним, что родовой дуальный мир, в котором мы живём, в размере всего Космоса на «Тверди небесной» является сильно ущербным, неполноценным, страдающим и приносящим страдания и потому недостойным бессмертия. Он смертен единично и вцелом. Всё в нём приходит, проходит и уходит. И вот пришло время уйти этому миру всему и навечно. Он зол и добр, но зло в нём агрессивно и активно, а добро мягкотело, безвольно и пассивно. Зло было зачато в Не-бытии во время глубокого Сна Божества в состоянии Бездны. Она, Безначальная Бездна, – Родина тёмного злого мира. Она – его Дом. Код Безначальной Бездны имеет знак «минус». Он складывался во тьме, холоде, на самой низкой Частоте вибрации Пространства. Этот Код усвоил злой мир. Добро было зачато в Нулевом Бытии, когда Божество пробудилось, осознало и ощутило, что Оно есть. Бытие Божества в состоянии Начала (Утро) – Родина доброго мира и его Дом. Код Нулевого Божества складывался в свете, тепле, простом ощущении и осознании Бытия – Я есть, – на нулевой Частоте Вибрации Пространства со знаком «плюс». Этот Код усвоен добрым миром. Согласно этому Коду он живёт. Удел его – мещанство. Лаодикия: ни холоден, ни горяч, а просто тёпл. Обыденность и повседневность Горизонтали – пожизненная его судьба, от которой он не в силах уйти. Но главное, что больше ему ничего и не надо. Просто «я есть» и хочу быть непременно счастливым. «Человек рождён для счастья, как птица для полёта» (М. Горький) Но! «Их конец – погибель, их бог чрево, и слава их – в сраме, они мыслят о земном» (Фил. 3, 19). «Земное» в онтологическом смысле означает третью составляющую Божества и человека – плоть (тело). Дуальный горизонтальный мир живёт, по преимуществу, по плоти, игнорируя Дух (Вертикаль). Просто «Я есть» и быть счастливым может только Божество. Оно, во-первых, Троично, Сферично и Едино. Во-вторых, Оно обладает Сознанием и, Следовательно, причастно не только к Горизонтали, но и к Вертикали через духовную Составляющую – Сознание. Мир же множественен, многообразен и разнолик. Как Божество он жить не может. Он живёт своей бессознательной жизнью по естеству.
Для реализации Божества и мира предопределено Цикличное и Прецессионное Время. К концу Шестой Эпохи реализация природного мира должна завершиться. Состояние полной завершенности – полная опустошенность до состояния «нежити», когда отсутствует чувственная душа, интеллект и плоть. От мира остаётся только тень, но и она исчезает, когда мир становится Киборгом. Реализация родового мира до состояния «тени» и «Киборга» – цель и задача богов и полубогов Севера и Божественных Субъектов. Сам же мир хочет жить во что бы то ни стало. Человеческое «эго» начинает возвеличиваться над Божеством, его породившим, и ощущать свою самодостаточность. Эти ощущения отделяют человека от Божества, порождают отчуждённость от Бога и человек превращается в перекати-поле, лишённое твёрдой почвы под ногами. Реинкарнация и родовая жизнь создают перспективу вечной жизни. Индивид продолжает жить в своих реинкарнациях и в своём родовом потомстве. Этой круговоротной вечности ему вполне достаточно. Поэтому родовая жизнь человека «от мира сего» для него свята, святы семья и дети. Благодаря отсутствию Сознания человек любит свою жизнь, любит её суету и хочет их вечности.
Бесчисленное множество в мире индивидов проторяют множество тропинок к основным Путям Домой, на которых происходит смешение генокодов, а в результате разнообразие и многообразие судеб, мнений и воль.
В. В. Вересаев: «Как будто гигантский молот непрерывно бьёт перед нами по жизни и дробит её на всё более мелкие куски. Не только люди одиноки в мире. Не только человек одинок среди людей. Сама душа человека разбита в куски, и каждый кусок одинок. Жизнь – это хаотическая груда разъединённых, ничем между собой не связанных обломков».
В. Вересаев: «Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут», – говорит Дмитрий Карамазов. «Перенести я не могу, что иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом Содомским. Ещё страшнее, кто уже с идеалом Содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце его, и воистину, воистину горит! Нет, широк человек, слишком даже широк! Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой. В Содоме ли красота? Верь, что в Содоме она сидит для огромного большинства людей» («Живая жизнь» М.: Политиздат, 1991 г., стр. 28).
«Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъярённом океане,
Средь диких волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении чумы.
Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья…»
Герои романов Ф. М. Достоевского в мельчайших деталях отражают образ падшего Ангела, его пути по жизни, его скверный и жестокий нрав, его высокие знания, доходящие до гениальности.
В. Вересаев о Достоевском: «Когда с ближним случится несчастье, то в душе человека закипает хищная радость, – это уже прямо от своего лица Достоевский настойчиво повторяет чуть не в каждом романе».
«Странное внутреннее ощущение довольства всегда замечается даже в самых близких людях при внезапном несчастии с их ближним: несмотря даже на самое искреннее чувство сожаления и участия» («Преступление и наказание»). «Вообще в каждом несчастии ближнего есть всегда нечто веселящее посторонний глаз, – и даже кто бы вы ни были» («Бесы»). «Я был потрясён даже до того, что обыкновенное человеческое чувство некоторого удовольствия при чужом несчастии, т.е. когда кто сломает ногу, потеряет честь, лишится любимого существа и прочее – даже обыкновенное это чувство подлого удовлетворения бесследно уступило во мне горю» («Подросток»).
«В человеке живёт инстинктивная, непреодолимая ненависть и отвращение к гармонии, его тянет к разрушению, к хаосу (стр. 10).
«Глубокое отъединение, глубокая вражда лежит между мужчиною и женщиною. В душах – любовь к мучительству и мученичеству, жажда власти и жажда унижения, – всё, кроме способности к слиянному общению с жизнью. Душа как будто заклята злым колдуном. Горячо и нежно загораются в ней светлые огоньки любви, но наружу они вырываются лишь тёмными взрывами исступлённой ненависти. Высшее счастье любви – это мучить и терзать любимое существо.
«Любовь», – пишет подпольный человек, – «любовь и заключается в добровольно дарованном от любимого предмета праве над ним тиранствовать» (стр. 30).
«Если у Достоевского мужчина ненавидит женщину или женщина мужчину, то читатель должен заключить, что они любят. И чем жестче ненависть, тем это несомненнее. (стр. 30)
«Ненависть – любовь, любовь – ненависть… (стр. 30).
«Человек из подполья пишет: «С чего взяли все эти мудрецы, что человеку надо какого-то нормального, какого-то добродетельного хотения? С чего это непременно вообразили они, что человеку надо непременно благоразумно-выгодного хотения? Человеку надо одного только САМОСТОЯТЕЛЬНОГО хотения, чего бы эта самостоятельность ни стоила, к чему бы ни привела».
«Если нет бога», – говорит Кириллов, – «то вся воля – моя» Человек потому и был до сих пор так несчастен и беден, что своевольничал с краю, как школьник. Неужели никто, кончив бога, не осмелится заявить своеволье в самом полном пункте? «…» (стр. 15).
«Раскольников говорит: «Трудовой народ, социалисты и торговый «общим счастьем» занимаются. Нет, мне жизнь однажды даётся и никогда её больше не будет; я не хочу дожидаться «всеобщего счастья». Я и сам хочу жить, а то лучше уж и не жить». В чём же жизнь? «Свобода и власть, главное – власть! Над всею дрожащею тварью и над всем муравейником!.. Вот цель! Кто крепок и силён умом и духом, тот над людьми и властен. Власть даётся только тому, кто посмеет наклониться и взять её. Тут одно только, одно; стоит только посметь!» (стр. 15).
«Иван Карамазов утверждает, что «для каждого лица, не верующего ни в бога, ни в бессмертие своё, нравственный закон природы должен немедленно измениться в полную противоположность прежнему религиозному; эгоизм даже до злодейства не только должен быть дозволен человеку, но даже признан необходимым, самым разумным и чуть ли не благороднейшим исходом в его положении» (стр. 8).
«И уж прямо от себя Достоевский в «дневнике писателя» пишет: «Я объявляю, что любовь к человечеству – даже совсем немыслима, непонятна и совсем невозможна без совместной веры в бессмертие души человеческой» (курсив Достоевского) [стр. 8].
«В «Дневнике писателя» Достоевский приводит сочинённое им письмо одного самоубийцы, – «разумеется, материалиста» («Приговор»).
«…» я ни за что не могу принять никакого счастья просто потому, что не буду и не могу быть счастлив под условием грозящего завтра нуля. Это – чувство, это непосредственное чувство, и я не могу побороть его».
Какие логические доводы можно привести против этого рассуждения? Никаких. Рассуждение вполне правильно «…».
Однако люди живут, творят жизнь. И проповедникам тлена стоит больших усилий заставить их очнуться на миг и вспомнить, что существует смерть, всё делающая ничтожным и ненужным. В этой странной слепоте всего живущего по отношению к смерти заключается величайшее чудо жизни (стр.11-12).
«Иван Карамазов учит: «Так как Бога и бессмертия нет, то новому человеку позволено стать человекобогом, даже хотя бы одному в целом мире, и с лёгким сердцем перескочить всякую прежнюю нравственную преграду прежнего раба-человека, если оно понадобится… Всё дозволено» (стр. 18).
«Эту мертвенную слепоту к жизни мы видим у Достоевского. Жизненный инстинкт спит в нём глубоким, летаргическим сном. Какое может быть разумное основание для человека жить, любить, действовать, переносить ужасы мира? Разумного основания нет, и жизнь теряет внутреннюю, из себя идущую ценность.
В редкие только мгновения жизненный инстинкт просыпается из летаргии и тихо шепчет Достоевскому свои не разумом постигаемые откровения.
«- Клейкие весенние листочки, голубое небо люблю я, вот что», – говорит Иван Карамазов. – «Тут не ум, не логика, тут нутром, тут чревом любишь… Понимаешь ли ты что-нибудь в моей ахинее, Алёшка, аль нет?
«Слишком понимаю, Иван; нутром и чревом, – прекрасно ты это сказал… Я думаю, что все должны прежде всего на свете жизнь полюбить.
- Жизнь полюбить больше, чем смысл её?
-Непременно так, полюбить прежде логики, и тогда только я смысл пойму» (стр. 80).
«Красота везде неизреченная», – умиленно говорит старец Макар Иванович. – «Травка растёт, – расти, травка божия! Птичка поёт, – пой, птичка божия; ребёночек у женщины на руках пискнул, – Господь с тобой, маленький человечек; расти на счастье, младенчик! Хорошо на свете, милый!»
И учит отец Зосима:
«Все создания и вся тварь, каждый листик устремляется к слову, Богу славу поёт, Христу плачет… Всё – как океан, всё течёт и соприкасается, в одном месте тронешь, в другом конце мира отдаётся… Ты для целого работаешь, для грядущего делаешь. Награды же никогда не ищи, ибо и без того уже велика тебе награда на сей земле: духовная радость твоя… Знай меру, знай сроки, научись сему… Люби повергаться на землю и лобызать её. Землю целуй и неустанно, ненасытимо люби, всех люби, всё люби…» (стр. 51-52).
«Что же такое эта живая жизнь, по-вашему? – спросил князь.
- Не знаю, князь, – ответил Версилов. – Знаю только, что это должно быть нечто ужасно простое, самое обыденное и в глаза бросающееся, ежедневное и ежеминутное, и до того простое, что мы никак не можем поверить, что оно было так просто, и, естественно, проходим мимо вот уже многие тысячи лет, не замечая и не узнавая».
Малым своим разумом Достоевский знает, в чём эта живая жизнь. Всё в том же личном бессмертии. В комментариях к своему письму самоубийцы-материалиста он пишет: «вера в бессмертие души человеческой есть единственный источник живой жизни на земле, – жизни, здоровья, здоровых идей и здоровых выводов и заключений» (стр. 58).
«- Как молния – бурную тьму ночи, постижение «тайны земной» только в редкие мгновения пронизывает душу Достоевского «…» (стр.81).
В. Вересаев о Л. Н. Толстом:
«Алёша говорит: «нутром и чревом хочется любить», «все должны любить жизнь больше, чем смысл её». Толстой не скажет «хочется» и «должны». Он и без того жадно любит жизнь нутром и чревом, любит жизнь больше, чем смысл её. Есть жизнь - есть всё. Вопросы о смысле, о цели осыпаются с блестящего существа живой жизни, как чуждая шелуха (стр. 81).
«Бёрне говорит: «Быть счастливым – это тоже добродетель». Для Толстого это великая добродетель и великая заслуга. Пьяница-музыкант Альберт замерзает на улице. Ему чудится голос друга-музыканта, защищающего его перед толпой: «Вы могли презирать его, мучить, унижать, а он был, есть и будет неизмеримо выше всех вас. Он счастлив, он добр. Ниц падайте перед ним! На колени!» – «Да, он лучший и счастливейший!» – невольно повторялось в воображении Альберта… «…».
У Достоевского было бы: «он лучший и несчастнейший!» (стр. 65).
Добро! Любовь! Самоотвержение! – твердят герои Толстого и Толстой-проповедник.
«Жизнь! Жизнь! Жизнь! – возражает Толстой-художник» (стр. 76).
«Толстой пишет: «Если бы мне дали выбирать: населить землю такими святыми, каких я только могу вообразить себе, но только, чтобы не было детей, или такими людьми, как теперь, но постоянно прибывающими, свежими от Бога детьми, – я бы выбрал последнее» (стр. 76).
«В одной из своих педагогических статей Толстой пишет:
«Здоровый ребёнок родится на свет вполне удовлетворяя тем требованиям безусловной гармонии в отношении правды, красоты и добра, которые мы носим в себе. Во всех веках и у всех людей ребёнок представлялся образцом невинности, безгрешности, добра, правды и красоты. ЧЕЛОВЕК РОДИЛСЯ СОВЕРШЕННЫМ – есть великое слово, сказанное Руссо. И слово это, как камень, останется твёрдым и истинным» (стр. 77).
«Не случайно Толстой так упорно возвращается к жизнеощущению, которым отличаются дети. В этом жизнеощущении для него лежит какая-то великая правда, утерянная взрослыми» (стр. 77).
«Бергсон говорит: «Мы не только разумные существа. Возле нашей умозрительной и логической мысли находится неопределённая туманность из той самой сущности, за счёт которой образовалось блестящее ядро, наш разум. В этой туманности ещё находятся силы, дополняющие разум; мы только смутно чувствуем их, сосредоточившись в себе».
Одна из таких сил – инстинкт. Большая ошибка видеть в нём ступень, предшествующую разуму. Различие между этими двумя силами лежит не в интенсивности, вообще не в степени, а в самой сущности их. Способы познания жизни совершенно у них различны. «…» Это совсем другой род познания жизни – интуитивный. «То, что есть в инстинкте существенного, не может выразиться в интеллектуальных терминах и, следовательно, не может быть анализировано». Развиваясь в направлении к интеллекту, человек оставил на дороге много других способностей, – эти способности сильны в животных, развивающихся в ином направлении. Разум, который дал человеку власть и силу над миром, в то же время сузил человека, сделал его однобоким, задержал его развитие в других направлениях (стр. 77-78).
«Инстинкт – это мы уже делаем выводы из Бергсона, - инстинкт немо вбуравливается всеми своими корнями в глубь жизни, целостно сливается с нею, охраняет нас, заставляет нас жить, не помнить о смерти, бороться за жизнь и её продолжение, но при этом молчит и невыявленным хранит в себе смысл того, что делает. А мы так слабо связаны с ним, что, только им живя, совершенно не чувствуем ни его, ни самой жизни. Мы разумом ставим жизни вопросы, даём себе на них разнообразнейшие шаткие ответы и воображаем, что живём этими ответами. Если же мы отрекаемся от жизни, клеймим её осуждением и проклятием, то и тут думаем: это оттого, что жизнь неспособна ответить на наши вопросы. А причина совсем другая. Причина та, что мы окончательно оторвались от жизни, что в нас замер последний остаток жизни.