ОЧИСТИТЬ ПАЛУБЫ ПЕРЕД БОЕМ 4 глава




Сутью соглашения являлся попросту поиск контакта. Часто декларируемый Скоттом принцип звучал так: «изнасиловать Фолкленды – нет; соблазнить их – всенепременно». Воздушное сообщение обещало населению островов доступ к школам, больницам и развлечениям на материке. Вырисовывалась перспектива развития туризма. Еще положительный момент – поставки свежего продовольствия, в особенности фруктов. У жителей Фолклендских островов появлялся шанс ощутить некую региональную тождественность – почувствовать себя живущими в этаком большом мире своего региона. В июне 1971 г. Скотт отправился в Порт‑Стэнли, дабы скормить населению островов пакет выработанных предложений. Он удостоился совсем иного приема, чем Чалфонт тремя годами ранее. По радио и на встречах с жителями Скотт все время не уставал повторять, он‑де «прибыл вовсе не затем, чтобы продать вас Рио‑Плате». Скотг старался говорить не о суверенитете, а о повышении уровня жизни. Он оказался просто мастером достижения понимания, а его статус – все же не министр – сам по себе способствовал успокоению страстей.

Из Стэнли Скотг поспешил прямо в Буэнос‑Айрес, куда он в компании свиты из жителей островов вез добрые вести о согласии. Затем последовали десять дней интенсивных заседаний, и вот 1 июля удалось подписать договор. Сильнее всего досаждало Скотту и связывало его по рукам и ногам наличие Джозефа Годбера в Лондоне, не позволявшего хоть на пядь продвинуться в направлении уступок по части суверенитета. Впоследствии Бельтрамино признался Скотту в личной беседе, что в данное время рассматривал суверенитет как нечто положенное под сукно. Скотт поделился собственным мнением – как считал он, не пройдет и двадцати пяти лет прежде, чем население островов будет жить под аргентинским флагом. Вот пример того, насколько должностные лица с той и другой стороны верили в эффективность политики «борьбы за сердца и умы».

В достижении сделки Скотт подчинялся первому правилу любых сложных переговоров. Он избегал дискуссий по самому главному вопросу и сосредоточивал усилия на установлении атмосферы доверия в менее значительных областях, где представлялось возможным добиться хоть какого‑то согласия. Обе стороны понимали, что мнение жителей островов есть камень преткновения, просто не считаться с которым невозможно. Выработка доверия к соглашению в Порт‑Стэнли требовала времени, такта и денег. А все эти компоненты, как показали события, оказались дефицитными товарами.

Политика, принятая на вооружение Министерством иностранных дел как до, так и после соглашения, основывалась на вере в то, что жители Фолклендских островов в конечном счете по существу вольются в преимущественно европейское сообщество материка. Например, никто не предпринимал попыток подкупить их и переселить куда‑нибудь на территории Британии или Британского содружества наций. И все же едва ли материковое население так легко приняло бы «келперов»[36]. Англо‑аргентинцы Буэнос‑Айреса давно пустили корни среди среднего класса и прочно вошли в коммерческую жизнь столицы. Потомки шотландских и валлийских поселенцев в Патагонии вряд ли на первый взгляд отличались от жителей Фолклендских островов. И все же даже валлийцы из Пуэрто‑Мадрина в полном смысле являются истинными аргентинцами, чем и гордятся. В качестве «лингва франка»[37]для них служит испанский (или валлийский), но не английский. Тогда как жители Фолклендских островов, как гордо изрек один из них, «не имеют в себе и унции Латинской Америки».

На протяжении более чем столетия обитатели Фолклендов жили как сотрудники и издольщики Компании Фолклендских островов (КФО) плюс еще девять постоянно отсутствовавших и находящихся где‑то в Британии землевладельцев. Составители доклада Шэклтона от 1976 г. (см. с. с 42–45), документа решительно оптимистично настроенного в отношении потенциала островов, тем не менее постоянно ссылаются на ощущение зависимости от трудовых ресурсов. Частный сектор на данной территории практически отсутствует. Почти все являются наемными работниками КФО или государства. По словам Шэклтона, подобное положение приводит «к дефициту уверенности и предприимчивости на уровне отдельных лиц и общества в целом, и к известной готовности мириться с ситуацией, каковая граничит с апатиией». В более позднем эссе майора Королевской морской пехоты Юэна Саутби‑Тейлура (бывавшего там раньше и послужившего в ходе Фолклендской войны), куда как меньше мягкости по отношению к островитянам. Он совершенно определенно приписал проблемы развития островов низкому качеству трудовых ресурсов. По его словам, человеческий материал никуда не годился, представляя собой «сборище пьяниц, лишенных моральных устоев декадентов и ленивых отбросов жизни». По мнению этого автора, данные выводы «очевидны на всех уровнях общества при пугающе редких исключениях». Тут необходимо добавить, что, несмотря на такие нелицеприятные высказывания, Саутби‑Тейлур испытывал к островитянам теплую привязанность, которая буквально сквозит со страниц его работы.

Фолклендские острова на протяжении многих лет страдали от эмиграции и избытка мужчин по отношению к женщинам. На Западном Фолкленде последний показатель превышает два к одному, или одной. Присутствие гарнизона морской пехоты, пусть и численностью всего в сорок человек, тоже не способствует выравниванию кривой, ибо парни женятся на девушках и увозят одну‑две в год с собой в Англию, когда возвращаются туда, на что тоже сетуют местные. Девушки и женщины детородного возраста в общине, насчитывающей всего 1800 человек, представляют критически важный ресурс для населения. Одно из последствий такого положения – уровень разводов, который почти втрое превышает показатели по численно примерно такому же сообществу шотландских островов[38].

Вдобавок к этому, характер условий получения единственного предмета экспорта острова, шерсти, подталкивает поселенцев Кампа – территории за пределами Порт‑Стэнли (от испанского campo [лагерь]) – держаться отдельно от остальных. Они проявляют мало готовности к взаимозависимости с общиной, живущей в основном морем. Рыбным промыслом на островах промышленно не занимаются, несмотря на отсутствие недостатка в рыбе. Сплоченность общества основывается на отношениях между семьями и соседями, а не на каких‑то прочных местных институтах и культурных традициях. Община Фолклендских островов – хрупкое общество, угрожаемое любым вторжением извне или переменами, в том числе теми, каковые исходят от молодого поколения. Приезжие учителя, солдаты, ученые, правительственные чиновники – их присутствие и исходящий от них намек на лучшую жизнь где‑то в других местах – все рассматривается как часть угрозы.

Словом, жителям Фолклендских островов свойственна коллективная социальная хрупкость, как и другим крохотным и изолированным сообществам повсюду в мире. Социологи отмечали это даже в урбанизированным общинах главных городских центров. И все же, в 1970‑х годах население Фолклендов остро чувствовало опасность: они ощущали, что их предают – отдают на поживу врагу. Пусть численность островного населения была смехотворно мала, однако, в контексте моды на самоопределение во времена после имперской эпохи, жители получили в распоряжение эмоциональное оружие против перемен – фактически наилучшее, если сравнивать их положение с любым другим сообществом под управлением британского парламента. Приезжие учителя, солдаты, ученые, правительственные чиновники – их присутствие и исходящий от них намек на лучшую жизнь где‑то в других местах – все рассматривается как часть угрозы.

Словом, жителям Фолклендских островов свойственна коллективная социальная хрупкость, как и другим крохотным и изолированным сообществам повсюду в мире. Социологи отмечали это даже в урбанизированным общинах главных городских центров. И все же, в 1970‑х годах население Фолклендов остро чувствовало опасность: они ощущали, что их предают – отдают на поживу врагу. Пусть численность островного населения была смехотворно мала, однако, в контексте моды на самоопределение во времена после имперской эпохи, жители получили в распоряжение эмоциональное оружие против перемен – фактически наилучшее, если сравнивать их положение с любым другим сообществом под управлением британского парламента.

 

***

 

Соглашение по коммуникациям стартовало многообещающе. На месте – в особенности среди молодежи островов – возник значительный энтузиазм. Многие получили возможность подать заявление в учебные заведения на континенте и шанс стать стипендиатами. Отпускались шутки по поводу цитрусовых, гаучо и возможного пополнения рядов дамского населения за счет притока представительниц прекрасного пола с материка. В январе 1972 г. на море рядом с Порт‑Стэнли приводнилась летающая лодка «Альбатрос», давая старт временному сообщению с Комодоро‑Ривадавией (дважды в месяц), устанавливавшемуся на период до постройки взлетно‑посадочной полосы. Круизный лайнер «Либертад» привез из Аргентины 350 туристов, которые подчистую выгребли небогатые запасы сувениров в Порт‑Стэнли. Артуру Бартону пришлось сигнализировать комитету Фолклендских островов в Лондоне о необходимости расширить деятельность.

Первый «закос» сделали британцы. Какие бы там соглашения ни подписывал Скотт в Буэнос‑Айресе, Министерство финансов не давало ему никаких полномочий. Отсутствовали любые намеки в отношении создания морского сообщения с аргентинским портом взамен рейсам «Дарвина», в свете чего особую значимость приобретали воздушные перелеты между Аргентиной и островами, при этом требовалось организовать на последние средства поставку авиационного топлива аргентинскими кораблями. Британские инженеры провели проверку мыса Пембрук неподалеку от Порт‑Стэнли в качестве предполагаемого места строительства будущего аэропорта, что показало необходимость проведения дорогостоящих фундаментных работ, превышавших ресурсы бюджета Фолклендских островов. Министерство иностранных дел не позаботилось обеспечить необходимое финансирование со стороны Агентства по развитию заморских территорий, а потому оказалось не в состоянии выполнить британскую часть обязательств в рамках соглашения.

Аргентинцы предложили проложить временную полосу, если британцы закупят у американцев необходимую стальную сетку. Приблизительный расход операции составлял $1 миллион, который списали на оборонительные мероприятия, включавшие обмен данными с американцами по технологиям реактивных самолетов вертикального взлета и посадки. Во вторую неделю мая 1972 г. аргентинский военно‑морской транспорт «Кабо Сан‑Гонсало» вышел в плавание из Буэнос‑Айреса, неся на борту сорок рабочих и сотрудников технического персонала, а также груз в виде 900 тонн строительных материалов и оборудования для управления воздушным движением. С пирса отправлявшемуся в плавание судну махал лично британский посол, сэр Майкл Хадоу. Местный корреспондент газеты «Файненшл Таймс» открыл свое сообщение словами: «Аргентинцы в конечном счете создали береговой плацдарм на Фолклендских островах». Затем он вкратце перечислил загруженное на борт корабля имущество и процитировал комментарий местного журнала: «Каждый предмет по‑своему означает ратификацию суверенитета Аргентины».

Уайтхоллу пришлось пережить целую серию межведомственных столкновений. После сооружения временной взлетно‑посадочной полосы, в Агентстве по развитию заморских территорий, видя в ней такого ненасытного пожирателя бюджета, стали рассуждать, а есть ли вообще основания для строительства постоянного аэропорта? Почему бы не подождать и не посмотреть, много ли работы окажется у аргентинских «Френдшипов»[39], и какая это будет работа? А вдруг более длинная полоса облегчит потенциальное вторжение аргентинских войск? Ну а если все же строить, то как? По внутренним стандартам или по международным, для приема реактивных самолетов? Может быть, для полетов над Южным полюсом в Новую Зеландию? В конечном счете проект одобрили, разрешили выдать подряд, но только на короткую полосу. Обещание нового морского маршрута для связи с материком растворилось без следа. В Буэнос‑Айресе все происходившее отметили в нюансах, сделав как правильные, так и неправильные выводы. Желание Британии придерживаться Соглашения по коммуникациям, а соответственно и договоренностей по будущему Фолклендских островов, явно не заслуживало определения «искреннее».

Политическая ситуация в Аргентине, пережив период сравнительной стабильности в пору правления военного режима генерала Онганиа[40], стала ухудшаться, приобретая черты хаоса. Не будучи в состоянии отогнать химеру властного присутствия Перона, пусть и удалившегося в ссылку в Мадрид, военные власти в конечном счете позволили ему в ноябре 1972 г. приехать на родину с визитом. Демонстрацией народу стареющего бывшего диктатора они надеялись развенчать миф, связанный с именем Перона, и расколоть лагерь его сторонников. Они ошиблись. Не прошло и года, как Перон вернулся в президентский дворец. И пусть «на троне» сидел умирающий старец, его возвращение оказалось делом весьма необычайным для, по существу, довоенного фашистского вождя. Национализм, причем в самой жесткой форме, стал вновь политической повесткой дня в Аргентине.

Если британцы не уважали букву Соглашения по коммуникациям, то аргентинцы мало заботились о сохранении духа документа. Бельтрамино и Скотт тщательно обговорили детали, оставляя технические вопросы открытия воздушного сообщения гражданским властям, пусть даже сами перевозки будет осуществлять военная служба, LADE[41]. Когда Скотт прибыл в Буэнос‑Айрес на церемонию празднования ввода в действие авиалинии – последнее его дело в этом уголке мира перед уходом на пост верховного комиссара Новой Зеландии, – он с ужасом обнаружил, что на первый рейс «зарегистрировалась» толпа аргентинских старших офицеров в полной военной форме. Дальнейшие события напоминали комедии Илингской киностудии[42]. Губернатор Фолклендских островов, Тоби Льюис, получил приказ поднять у взлетно‑посадочной полосы британский флаг и явиться при парадных регалиях, в шляпе с развевающимся на холодном ветру плюмажем. Жители островов перепугались, подозревая подготовку замаскированного вторжения, задуманного британским Министерством иностранных дел вместе с аргентинцами. Пошли слухи о демонстрации. Секретарь при губернаторе, Джон Лэнг, отреагировал излишне круто – вызвал на патрулирование отряд морской пехоты. Долженствовавшее стать радостным событие окутал тяжкий туман напряженности.

Буэнос‑Айрес, где балом вновь правили перонисты, фактически отринул политику «борьбы за сердца и умы», взятую на вооружение Скоттом и Бельтрамино. Аргентинский посол в ООН вновь вернулся к вопросу суверенитета, предупредив, что его правительство может оказаться «вынужденным искать способа выправления анахроничной колониальной ситуации». Перонистские издания вроде газет «Кроника» и «Майория» отлично поняли намек. В адрес посла посыпались похвалы за отход от «традиций нашей малодушной и бесцветной дипломатии». Полностью военный персонал LADE в Порт‑Стэнли, вовсе не приходивший в восторг от доставшейся ему работы, провоцировал рост враждебности со стороны населения островов. В Лондоне по инициативе Хантера Кристи вновь заработал Комитет Фолклендских островов. Джозеф Годбер оставил Министерство иностранных дел, уступив место самому несгибаемому стороннику жесткой линии, Джулиану Эмери.

Обязанность выполнения Соглашения по коммуникациям в 1973 г. перешла к новому главе управления по вопросам Латинской Америки, Хью Карлессу, и к осуществлявшему непосредственный надзор за этим заместителю министра, Робину Эдмондсу. Карлесс ранее служил в Бразилии и сподобился нежданной славы, попав на сатирическое перо Эрика Ньюби в его А Short Walk in the Hindu Kush («Короткая прогулка по Гиндукушу»). К тому же он считался одним из немногих действительно стоящих экспертов по латиноамериканским вопро‑сам, выдвинутых Министерством иностранных дел со времен войны. Для комитета Фолклендских островов Карлесс, Эдмондс и его наследник как заместитель министра, Джордж Холл, стали воплощением фолклендской политики Уайтхолла.

Министерство иностранных дел достигло двух дополнительных соглашений по коммуникациям, нацеленных на развитие экономических связей с материком и предусматривавших разрешение аргентинцам построить заправочные мощности аэродрома и снабжать их горючим. Топливо, в том числе и для скромной внутренней авиалинии острова, предстояло поставлять исключительно аргентинскому государственному нефтяному концерну YFP. Обеспечение базы персоналом также отводилось Аргентине. В то же самое время британцы с опозданием объявили о начале работ по прокладке бетонной полосы на мысе Пембрук. Вышеназванные соглашения, подписанные в июне 1974 г., немало поспособствовали росту подозрительности жителей островов по отношению к Министерству иностранных дел. Они потеряли ежемесячный рейс британского снабженческого корабля, а взамен получили ненадежную аргентинскую авиалинию. Вместе с излишками аргентинских продуктов на острова потекли и должностные лица с континента, к тому же Аргентина взяла в собственные руки поставки горючего. В довершение всего в декабре 1974 г. Буэнос‑Айрес отозвал аргентинского посла в Лондоне, Мануэля Анчорену, который участвовал в выработке новых соглашений и был публично заклеймен как «британский пособник».

Месяц спустя Буэнос‑Айрес ввел иммиграционный контроль над всеми авиаперелетами на Фолклендские острова. Вместо «белой карты» вводился другой документ, где значилось, что владелец его – аргентинский гражданин Мальвинских островов. Без подчинения этому правилу, являвшемуся односторонним нарушением Аргентиной соглашения 1971 г., ни один фолклендер не мог вернуться домой или выехать оттуда в другие страны иначе, как на каком‑нибудь случайном британском корабле. Уступкой в данном вопросе – а в условиях отсутствия британского морского маршрута так оно и получалось – Британия даровала Буэнос‑Айресу действительное право паспортного контроля в отношении населения островов. Все выглядело как большой шаг вперед в борьбе Аргентины за суверенитет над территорией.

 

***

 

Каковой бы ритм претворения в жизнь заключенного ими соглашения ни подразумевали Скогт и Бельтрамино, теперь он сменился некой произвольной комбинацией кнута и пряника, направленной преимущественно на слом непреклонного упорства жителей островов. Возвращение в 1974 г. правительства лейбористов дало очередного министра иностранных дел, Дэйвида Энналса, а с ним – и новый прокладываемый чиновниками курс, в соответствии с которым требовались свежие инициативы вроде флангового маневра для обхода барьера на пути передачи суверенитета и продолжения сотрудничества в рамках переговоров по указке ООН. Проводились семинары, обо всем неукоснительно ставился в известность комитет Фолклендских островов, предлагались варианты и – в качестве акта отчаяния Уайт‑холла – заказывалось крупное исследование темы. С помощью работы, порученной энергичному пэру и члену партии лейбористов, лорду Шэклтону (сыну известного первопроходца), Министерство иностранных дел надеялось нарисовать розовую картину будущего островов, но только на условиях урегулирования разногласий с Буэнос‑Айресом самими их жителями.

Расчет оказался неверен. Прежде всего, аргентинцы принялись вгонять себя самих в раж по поводу прямого вызова, якобы брошенного им со стороны Лондона. Так виделась им ситуация. Провалившийся перонистский режим, управляемый вдовой Перона, Исабель, и подмываемый терроризмом группы «Монтонеро», уже словно бы предчувствовал переворот 1976 г. и приход к власти военной хунты. В январе 1976 г. команде лорда Шэклтона не дали разрешения на пролет через Аргентину. К его собственному явному тешущему самолюбие удовольствию, лорд был изображен как «пират и флибустьер». В результате для транспортировки Шэклтона из Монтевидео в Порт‑Стэнли пришлось задействовать занятое в изучении Антарктики судно ледовой разведки «Эндьюранс», каковой фактор в свою очередь побудил Буэнос‑Айрес прервать посольские связи между Британией и Аргентиной. Пять лет терпеливых и скрупулезных дипломатических усилий полетели псу под хвост.

Миссия Шэклтона подняла боевой дух на островах – хотя бы уж одной возбужденной в Буэнос‑Айресе истерией. Наконец‑то Министерство иностранных дел прислало кого‑то, кто приехал не обсуждать суверенитет или связи с материком, а просто‑напросто говорить об овцах, альгинатах, ловле рыбы и поисках нефти. В феврале 1976 г. Шэклтон отправился в Южную Георгию впервые посетить могилу отца. В ответ командир аргентинского эсминца «Альмиранте Сторни»[43]получил приказ стрелять перед носом британского научно‑исследовательского корабля «Шэклтон» из‑за предполагаемого присутствия там самого пэра. На море «поднялась волна», в том числе британские ВМС перенаправили к Порт‑Стэнли следовавший домашним курсом из Гонконга фрегат «Чичестер». Взаимоотношения с Аргентиной прежде еще никогда не бывали столь натянутыми.

Доклад Шэклтона поступил в распоряжение правительства в июне 1976 г., вскоре после того, как Харолд Уилсон уступил пост премьер‑министра Джеймсу Каллагэну. Энтони Кросленд стал министром иностранных дел, а Тед Роулендс замминистра – очередные новые лица за столом переговоров по Фолклендским островам. Документ объемом в 400 стр. об экономике и обществе Фолклендских островов (дополненный в июле 1982 г. другими данными от той же команды) тут же сделался – и оставался с тех пор – отправной точкой для любых дискуссий. Работа превосходным образом иллюстрирует максиму своего автора в отношении того, что остров представляет собой ареал суши, со всех сторон окруженный всевозможными советами.

Шэклтон особенно упирал на то, что острова вовсе не бездонная прорва для кармана британского налогоплательщика, который, если разобраться, не терял, а выигрывал от них. (В начале 1980‑х годов ситуация уже больше так не выглядела.) Лорд сильно покритиковал прошлые процессы развития экономики. Политика Компании Фолклендских островов и девяти заочных сельскохозяйственных фирм заключалась, как писал он, «в максимально возможном ограничении любых инвестиций в Фолклендские острова, но без угрозы сельскохозяйственной деятельности, и в канализировании всей нераспределенной прибыли в инвестиции в Соединенном Королевстве». По его оценкам, в период между 1951 и 1974 гг. заочные фирмы получили на £11½ миллиона прибыли больше, чем вложили при реинвестировании в Фолклендские острова.

Данные изыскания вызвали в душах жителей островов чувство недовольства, каковое лишь больше усилило их подозрительность в отношении британского правительства. И все же экономика их была настолько же хорошо защищена, как в теории и земля. Закон об иностранцах, в соответствии с которым зарубежному соискателю могли отказать в праве приобретения колониальной территории по решению местного губернатора, предотвращал любые экономические вклинения в жизнь островитян со стороны Аргентины и фактически перехватывал горло какой бы то ни было аргентинской иммиграции. Для владельцев земли это означало сравнительно низкую ее стоимость при относительно высокой отдаче. Если же говорить о жителях островов, ничего не грозило их почти добровольной зависимости от компании и правительства за исключением одной лишь опасности эмиграции.

Список из девяноста предложений Шэклтона рисовал картину просто‑таки потенциального рая экономического прогресса на островах: траловый лов рыбы, мелиорация земли, добыча альгинатов из морских водорослей, лососевые фермы, строительство дорог, туризм и разведка нефти. Ключом для открытия всех этих шлюзов экономического процветания служили «подготовка и удлинение постоянного аэродрома под условия приема реактивных самолетов с коротким/средним разбегом и не полностью груженых реактивных самолетов с длинным разбегом». Хотя команде и не поручалось рассмотрение вопросов политического или оборонного характера, Шэклтон отдельно указывал на способность длинной полосы обеспечить развертывание войск в случае возможной угрозы вторжения с материка.

Лишь в двух моментах Шэклтон уважил ожидания, возлагавшиеся на его доклад Уайтхоллом. Касательно глубоководного сбора криля (маленькие ракообразные) и разработки нефти – а то и другое требовало действий на изрядном отдалении от вод Фолклендских островов – он выразился так: «Формирование основного русла политики надо рассматривать в рамках весьма высокой политической арены». Тем не менее, он обдал ушатом холодной воды горячие головы желавших слышать более смелые предсказания в отношении разведки и разработки углеводородов в Мальвинском бассейне. Добыча будет трудной и дорогостоящей в столь неприветливом климате, а «не только из‑за сопряженных с этим политических рисков». Прочно бытующая в Латинской Америке и США теория, объясняющая привязанность Британии к Фолклендским островам перспективами извлечения нефтяных доходов, никогда не пользовалась доверием в СК[44].

Сейчас опус Шэклтона воспринимается как воплощение британского патернализма. Население островов следовало избавить от культурной неразвитости и экономической зависимости, в первую очередь за счет крупных вливаний британских финансов. Наиболее конструктивное предложение подразумевало диверсификацию земли, содержащейся в руках КФО, однако составители отчета постеснялись рекомендовать прямую национализацию КФО и вынужденное отчуждение. В дополнение рекомендовались государственные капиталовложения в общем объеме £13 миллионов. Крайне трудно представить себе, чтобы в Уайтхолле предложения Шэклтона нашли поддержку. Управление по развитию заморских территорий и без того уже косилось на ежегодный £1 миллион затрат на администрирование островов. Одно только удлинение ВПП потребовало бы £4 миллиона. Управление по Латинской Америке в Министерстве иностранных дел надеялось так или иначе заставить жителей островов уступить. Вряд ли бы кому‑нибудь удалось выдавить из Министерства финансов наличность на фактическое расширение самостоятельности территории.

Чего точно добился Шэклтон, так это дал пишу лоббистам Фолклендов. Парламентарная поддержка вновь учрежденному Комитету Фолклендских островов росла как на дрожжах – действуя под эгидой Ассоциации парламентариев стран Содружества наций, члены парламента даже не ленились летать туда. В то же время репутация Аргентины как политического экстремиста делала комитет идеологически более привлекательным для либералов и лейбористов. Тем временем Компания Фолклендских островов очутилась практически поглощенной фирмой Слейтера и Уокера, а потом перешла к угледобывающей компании Чарринггонс (позднее Коалит). Для членов парламента от партии лейбористов, точь‑в‑точь как и для тори, идея отдать жертв капитализма на растерзание палачам из Буэнос‑Айреса казалась немыслимой.

 

***

 

Но у Министерства иностранных дел имелись и другие причины, чтобы плохо спать по ночам. По состоянию на период до 1970‑х годов нет никаких оснований считать аргентинскую угрозу британским территориям в Южной Атлантике более чем политической или журналистской риторикой. Как бы там ни было, известно о существовании с конца 1960‑х годов плана по «возвращению» аргентинских территорий в Южной Атлантике, разработанного в ставке аргентинских ВМС лично или, по крайней мере, при участии не кого иного, как капитана Хорхе Анайя (главы ВМС в 1982 г.). С возвращением в 1973 г. Перона немало старших офицеров «ушли в отставку», а ВМС были переданы под ответственность сравнительно молодого адмирала по имени Эмилио Мастера.

Неудовлетворенный подчиненной ролью, которую флот традиционно играл в вооруженных силах и в аргентинской политике, Массера дал старт интенсивному наращиванию военно‑морской мощи страны. ВМС превратились едва ли не в отдельное командование. Они получили собственную военную авиацию, укомплектованную современными американскими и французскими реактивными самолетами, приобретенными в ходе зарубежных поездок адмирала. ВМС усилили формирования морских коммандос и создали сухопутные и авиационные базы в стратегических точках вдоль линии побережья. Активность флота распространялась и на сферу «грязной войны» с оппонентами правительства: школа морских техников превратилась в печально знаменитый в Аргентине центр активности заплечных дел мастеров. Участие в ней ожидалось от всех молодых офицеров. Ни одна служба, ни один род войск – никто не мог потом со спокойной совестью делать утверждения о собственной чистоте и непричастности к делам подобного рода. Для иных военно‑морских офицеров этот опыт оказался слишком травмирующим – они закончили жизнь в психиатрических клиниках.

Массера с коллегами давно поражались тому, с какой легкостью в 1961 г. индийское правительство военными средствами овладело португальской колонией Гоа. Акции той споспешествовало почти полное отсутствие международного осуждения. В глазах Массеры, изыски дипломатии Коста Мендеса и его наследников в Министерстве иностранных дел основывались на ложном допущении, что мирных целей нельзя достигнуть применением силы. Успех в быстрой и желательно бескровной операции под антиколониальными знаменами довольно скоро превратится в fait accompli[45]. Так почему бы Аргентине ни предпринять усилий по возвращению себе Фолклендских островов?

«План Гоа» от Массеры и Анайи подразумевал неожиданную высадку на островах и, как считается, включал в себя полный вывод настоящего населения в Монтевидео с заменой его аргентинцами. Фактически данная акция представляла бы собой розыгрыш событий 1833 г., только в обратную сторону, и предвосхищала любые экивоки в сторону статуса жителей островов под аргентинским правлением. Вместе с тем аргентинские ВМС довольно благоразумно испытывали уважение перед британским подводным флотом, а потому в адмиральском плане учитывался момент сложности обеспечения поддержки гарнизона морским путем. Лучше высадить сотню или около того морских пехотинцев вместе с гражданскими поселенцами, чтобы осложнить ответные военные меры со стороны британцев, если таковые вообще воспоследуют. Считается, что «план Гоа» представляли новой хунте Виделы сначала после переворота 1976 г.[46]и затем вновь, когда режим Виделы находился на пике престижа после аргентинского триумфа на чемпионате мира по футболу в 1978 г. В обоих случаях скептикам удалось отвести аргументы и положить схему под сукно. (В 1975 г. один военно‑морской командир поведал британскому адвокату Хантеру Кристи о том, что ключевым сдерживающим фактором в ситуации являлся британский подводный флот.)



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2023-02-04 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: